Текст книги "Век нерожденных"

Автор книги: Илья Букреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

9

К обещанному сроку Шеварднадзе не вернулся на космическую станцию. На Земле не одобрили излишнюю привязанность доктора к пациенту, сочтя ее превратно. Вдобавок следственные органы вместе с космическим агентством инициировали расследование миссии. Поначалу оно ограничивалось исключительно причинами гибели двух скалолазов. Однако со временем следователи заинтересовались терапией, проводимой над Алексеем. Шеварднадзе пришлось давать показания перед десятками комиссий и следователей, повторяя, в сущности, одно и то же, между делом пытаясь уяснить свой статус в деле и возможную судьбу. Бюрократическая машина водила доктора по бесчисленным кругам, задавая только вопросы, но не утруждая себя объяснениями. Как не пытались, Алексея не сумели привлечь к расследованию, его выручил официальный карантин с запретом посещения Земли.

Вслед за озарением о последней пещере, к Алексею вернулась память прошлых лет. Несколько недель спустя на станцию прибыла потерпевшая катастрофу миссия с тяжело раненными на борту. Требовалось срочно освободить палаты в больнице, и новый лечащий врач Алексея, не видя причин держать вполне адекватного человека на стационаре, выписал его с условием постоянного наблюдения. Так на долгие месяцы Алексей оказался предоставлен сам себе. Стация хоть и была инженерным шедевром, но все-таки быстро опостылела. Досуг Алексей коротал в общении со космонавтами, которые прилетали на побывку. Как-то, разговорившись с командиром корабля, готовящегося к отлету, он высказал нестерпимое желание убраться со станции, где он чувствовал себя бесполезным. Совпало, что командиру понадобился скалолаз его квалификации, имевший опыт полетов в далекий космос. Так Алексей, не спросив разрешения космического агентства, почти нелегально покинул околоземную орбиту.

Шеварднадзе вернулся на орбитальную стацию только через полгода. С доктора не сняли воинской повинности, поэтому космическое агентство послало его в экспедицию на спутник газовой планеты, оборачивавшейся вокруг красного гиганта в десятках световых годах от Земли. Там его нашла смерть. Катер, на котором плыл Шеварднадзе, по невыясненным причинам затонул в метановом море. Ни судна, ни тел отыскать не удалось.

Среди файлов, в хранилище доктора на сервере корабля, было найдено письмо. Его прислал Алексей незадолго до отлета в новую исследовательскую миссию.

«Давид,

Война вернулась в мою душу. Ужас, что мы пережили перечеркнул прежнюю жизнь. Небывалая сила впечатлений велика, и дыру от вырванного клока из сердец, увы, не затянуть никогда. Годы до войны теперь иллюзорны, точно мой опыт в яме.

Знаешь, у меня родился образ: пришельцы разбили в куски улей, в котором мы жили, и нам не осталось выбора, кроме как разлететься по свету. Как раненные, оставляя кровавый шлейф, мы ползем, потому что пока движешься, ты живой. Хотя… не буду о том, что и так известно любому.

Вначале я обрадовался командировке на далекую планету. Ничего подобного я прежде видел, и это здорово отвлекло от горестных переживаний. Все происходило чуть ли не на бегу, никакой подготовки. За пару дней разведали местность, нашли координаты ямы из баз данных пришельцев, затем на следующее утро нам выдали снаряжение и «С богом, ребята!». Удивительно, но никто не возражал против действий вслепую. Авантюра вернула ощущение причастности к великому делу. А смерть? После миллиардов убитых наше поколение примерилось со собственной смертью.

Буквально через сутки в яме под действием аномалий отказала электроника, но мы не думали повернуть обратно. Больший риск добавлял остроты, как новый вызов. Так мы оказались в полной темноте без фонарей и ночных визиров, а свет над нами был настолько тусклым, что лунные ночи могут показаться ослепительными. В подобных условиях невозможно ориентироваться, тело начинает работать исключительно на инстинктах. Вскоре время перестало для нас существовать. Постоянный риск становится рутиной, мозг приспосабливается к нагрузкам и начинает действовать самостоятельно, но высвобожденный разум принимается зарываться в переживания, которые были упрятаны в самый дальний угол души. Чем больше я гнал мысли, тем глубже меня затягивало в ад моей войны. Говорю «моя» потому, что жизнь «моя» и смерть тоже, если бы она наступила. Умри я, исчезло бы все – война, пришельцы… Мой отец был физиком-теоретиком, очень умным человеком. Как-то он рассказывал про тонкие материи Вселенной. Я был непоседлив и плохо вникал, помню лишь одну фразу: «Наблюдая за системой, наблюдатель взаимодействует с ней. Реальность зависит от воспринимающего сознания».

Признаюсь, мое самолюбие разбивается при мыслях о пещерах. Как легко они изменили мой разум… Все ли настолько однозначно? Я вспоминаю, как вы, доктор, рассказывали о необъяснимой природе организмов, которых я добыл. Что они изменяют свою конструкцию, учитывая насущные потребности. Они не двигаются, а скачут в пространстве, телепортируясь из одной точки в другую. Как стало известно, они изменили мою ДНК, наделив долголетием. Бог весть какие еще открытия о сущности этих созданий откроются в будущем. Вернемся к пещерам, они стали очень личными для меня. Будто бы сознание перестало быть запертым внутри тела, а соединилось с материей в пещерах. Интересно узнать, способны ли они взаимодействовать с человеком на таком уровне, в этом случае моя теория сложилась бы удачно. Так или иначе, в яме я освободился от войны. Если цена тому помутнение рассудка, то это не так уж много. При всеобъемлемости изменений памяти нечто не подверглось забвению. Мной неосознанно двигала любовь к дочери. Я не преувеличу, если скажу, что любовь спасла мне жизнь. Я вспомнил, как Анна Штерн полезла вниз, когда мы уже возвращались на поверхность. Думаю, ее разум изменялся не меньше моего, и перестав понимать смысл восхождения, она сдалась и полезла на дно навстречу освобождению души, и вместе с тем к гибели.

Теперь о главном. Я улетаю в составе новой миссии. Я обрел долголетие, но я отказываюсь стать последним человеком. Не буду говорить, что улетаю ради спасения человечества. Я улетаю, чтобы не смотреть в глаза дочери. Да и какой из меня к черту отец? Я уже никогда не смогу стать прежним. Сопьюсь или попытаюсь свести счеты с жизнью, как большинство ветеранов? Никогда не задумывался, отчего наших детей спрятали от нас? Пустое… Сам знаешь, на планету мне путь заказан. Эх, надо было записаться на «Возмездие».

Что ж, прощай, Давид. Спасибо за веру.

Я обрел прежнего себя, но стал ли от это счастливее?

P.S.

Я узнал изображение на картине, которую ты подарил. Приземистый толстый ствол с кроной из кислотных листьев. Покопался без спроса в моем разуме? Не мог же ты изготовить картину по образу, который видел лишь я один во вселенной. Не думай, я не осуждаю, ты делал, что считал необходимым для моего излечения. И следует отдать тебе должное, терапия сработала.

На картине изображено дно ямы. Это «дерево» находиться в центре площадки, на своеобразном острове, окруженном жижей. На самом деле, это никакое не дерево, а бабочки, слившиеся в цельную фигуру. Тем не менее, дерево не самое интересное на дне ямы. Площадка вокруг усыпана останками разных инопланетных рас. Их там десятки и все разные, их морфология и снаряжение отличаются между собой. Теперь к ним присоединились два человеческих тела.

К письму прилагаю эскизы дна, которые я смог нарисовать по памяти».

Часть II. В последнюю юность

1

Ночные грезы растревожили девичье сердце, и Наташа проснулась. Она поднялась, стараясь не ушибиться о деревянный короб верхней кровати. Теперь шишки на голове появлялись с завидной регулярностью, непрестанно напоминая о взрослении. Шаркающие тапки будто сами понесли по центральному проходу между рядами кроватей общей спальной комнаты Класса Б-16 (буква «Б» обозначала порядковый номер среди школьных групп, а цифра «16» – возрастную категорию). Тянулись жаркие июльские недели, воздух в комнате стоял тугой и влажный, в причудливых позах на постелях ребята томились в поту. Многие откинули одеяла, особенно бросалось, что мальчиков переложили на верхние ярусы. Детей с младенчества воспитали не стесняться своих тел. Девочек и мальчишек приучили вместе делить быт и контролировать неуместные подростковые порывы. Однако настал тот возраст, когда любвеобильность все чаще не починялась рассудку. Шестнадцать лет… то время, когда у девочек появляется фигура с ее изгибами, и во взгляде проступает осознание сексуальности, а мальчики, а что мальчики… становятся большими обалдуями да драчунами. Наташа сонно улыбнулась мысли. В коридоре на посту засела дежурная и с опущенными веками двигала головой исключительно на звук.

– Куда? – не открывая глаз, окликнула дежурная, когда Наташа проходила мимо.

– В туалет, – на ходу ответила Наташа.

В уборной никого. Сквозь открытые настежь окна чувствовался запах леса. Беспорядочная трескотня кузнечиков сливалась с хлюпаньем капель из поломанного смесителя.

Наташа умывала руки, когда услышала необычный для середины ночи шум со двора. Осторожно, чтобы не быть увиденной, она буквально глазком выглянула в створ окна, ведь хорошо освещенное помещение отлично просматривалось из темноты. Вынужденно-приглушенные крики предвестили мужскую фигуру, вскоре появившуюся из-за угла жилого блока. Вслед за ним выбежали еще несколько людей с фонарями. Они преследовали первого. Убегавший был ниже ростом и походил на молодого юношу, догонявшие напротив были крупнее и, очевидно, старше. Голосили последние, нарочито грубыми тембрами. «Служба безопасности», – подумала Наташа, сложив паззл в голове: «А мальчик, наверное, ученик, которому наскучила школа и он отважился на приключение».

У забора беглец остановился, охранники обступили мальчишку полукругом и направили на него лучи фонарей. Четверо крепких бугаев против подростка. «Сегодня не твой день», – подумала Наташа. Один из служащих начал подступать ближе, но едва протянул руку, дабы схватить нарушителя, как мальчик в прыжке обернулся и нанес мужчине, по меньшей мере на две головы выше себя, с разворота удар ногой в челюсть. К великому изумлению Наташи, охранник упал и не поднимался. Трое других накинулись на мальчика, но он не думал сдаваться. В отличие от фильмов, потасовка оказалась скоротечной, двое мужчин выбыли из схватки, но последний, видимо, самый подготовленный, сумел скрутить распаленного парнишку. Наташа с досады шлепнула ладонью по кафельной стенке, и вздрогнула, испугавшись, что могла привлечь внимание.

Спустя миг она вернулась к наблюдению, но в этот момент мальчик, невообразимо изогнувшись в крепкой хватке, уже держал штырь, воткнутый в горло охранника. Наташа в оцепенении забыла про осторожность и вышла на обозрение. Мужчина повалился на землю и, издавая хрипы, скреб горло ногтями. Из раны били струйки крови. Вдруг, мальчик увидел кого-то за углом дома и встал на изготовку. Новые были без фонарей. Мальчик рванулся от них, но разряды шоковых пистолетов поразили раньше. Юное пластичное тело извивалось в страдании. Наташа увидела глядящие на нее глаза, выпученные из орбит от боли. В испуге она попятилась от окна, но было поздно – один охранник тоже взглянул на окно и указал на нее пальцем. От группы внизу отделились двое и побежали в подъезд.

Наташа выскочила из уборной и увидев дежурную, поняла, что слишком взволнована. Изображая спокойствие, она еще нелепо себя выдавала. Все же дежурная не заподозрила подвоха или только сделала вид, и Наташа благополучно на цыпочках прошмыгнула мимо и юркнула в кровать.

Минуты томительно плелись, Наташу колотило в истерике, которую пришлось душить одеялом. Раздался стук, затем лязг засова. Что случилось дальше она слушала в предобморочном состоянии.

– Мне до лампочки что у вас за дело, дети должны спать! – резал грубеющий голос дежурной в ответ на мужской шепот.

– (бормотание)

– Повторяю, я не стану поднимать сорок детей ради допроса среди ночи! Если ученики не выспятся, то план занятий будет подорван, и я не собираюсь брать за это ответственность!

Недовольные вкрадчивые голоса убеждали дежурную, однако, ночью никто не имел власти над ней кроме директора.

– Уходите!

– (бормотание)

– Значит, будете разбираться утром! На этом все!

К счастью для Наташи, топот ботинок по лестнице вскоре утих. Дежурная заперла дверь и в спальную комнату вернулся покой, который не коснулся только одной.

2

– Не отставать! – подбадривал физрук.

Дети совершали утреннюю пробежку по лесу. Позади колонны учитель физической культуры подгонял отстающих. Сегодня в их числе оказалась Наташа. Если бы не крепкое здоровье, взращенное школой с младенчества, она бы вконец расклеилась.

– Наташа, подтянись! Чего расслабилась? Дай себе поблажку раз и не заметишь, как заплывешь! Вперед! – протянул физрук.

Пытаясь отрешиться от пугающих мыслей, она включила музыку, которая воспроизвелась через вживленные слуховые устройства. Звуки песен настроили ритм тела и движение ног. Наташа подняла голову и посмотрела на кроны деревьев и нежное голубое небо. Утреннее солнце чуть слепило и подобно теплому дыханию бережно грело кожу. Наташины губы растянулись в улыбку, и длинный пышный хвост, в который были завязаны ее каштановые волосы, словно метелка игриво закачался.

Мелодию нарушил сигнал уведомления о принятом сообщении. Наташа силой мысли открыла письмо, при помощи устройств внутри глаз появился текст в дополненной реальности:

«Наталья Медведева, после завтрака Вам надлежит явиться для беседы к директору в кабинет № 57 в Корпус дирекции. Учитель биологии извещен о том, что Вы пропустите семинар по уважительной причине.

Секретарь, Лора Тревидж,

512400, Школа Forest Nest»

Когда Наташа добралась до последней буквы, то ее сердце сжалось подобно звезде в белый карлик. Мышцы онемели, и на бегу она полетела на землю. Мир завертелся, и Наташа опомнилась, обнаружив себя уже поднятой на ноги. В окружении ребят физрук заботливо спросил, цела ли она.

– Да, да, спасибо. Все хорошо, не переживайте, я в норме. Споткнулась, наверное. Я могу продолжать.

– Нет уж, с тебя хватит, – сказал физрук, отводя ее в сторону. – Иди к доктору в спортгородок, я выслал направление на осмотр и массаж. Ты сегодня не в форме. Отдыхай.

Завтрак шел муторно, вернее, не шел совсем, Наташин организм не принимал ничего, кроме воды. От лица отхлынула кровь. Она уверяла себя, что нет причин трусить, ведь прошлой ночью не она совершила ничего противозаконного. Всего-то сходила пописать. А разум кричал: «Ты видела убийство! Свидетель! Тебя увезут, спрячут в тюрьму! А что, если тот парень опять сбежит и напоследок решит заскочить к той, кто слишком… много… знает?» Последняя мысль заставила вздрогнуть, и Наташа нечаянно опрокинула стакан. Судорожно она принялась шарить по столу, ища салфетку, чтобы вытереть лужу, но ее руку перехватила сидевшая рядом Вера, одноклассница и лучшая подруга.

– Перестань, я сама, – сказала Вера. – Не будь бесплодие общеизвестным фактом, я бы решила, что ты залетела. Недавно смотрела фильм, так до войны беременные вели себя точно как ты с самого утра.

– Просто…

– Утро не заладилось. Ничего страшного. Я уберу. Иди, полежи до занятий.

Наташа вышла в парк подышать воздухом. Сидя на лавочке, она с трепетом смотрела на часы, и с каждой сменявшейся цифрой что-то внутри нее умирало. В 9.30 окончился завтрак, но Наташа не нашла сил встать и пойти. Ей хотелось схлопнуться вовнутрь и исчезнуть. Лишь вибрация умного браслета, возвестившая о начале занятий, привела в чувство.

Наташе не единожды случалось посещать корпус дирекции, но никогда здание так не угнетало мощью власти, которую оно олицетворяло. Стоя у парадного входа, она ощущала себя букашкой. Зажмурившись, Наташа толкнула ладонями крупные, но податливые двери и зашла в фойе. У стойки администратора она сказала статной женщине с величественным бюстом, что записана на прием к директору.

– Да, Наталья, господин Фэльман вас ожидает. Идите на пятый этаж по лестнице справа, либо воспользуйтесь лифтом.

– Спасибо.

Двери в кабинет директора, равно и стены его составлявшие, были выполнены из стекла, так что не получилось спрятаться и на мгновение перевести дух перед встречей. Секретарь директора мисс Тревидж пригласила войти, едва увидела девочку. Наташа ступала в кабинет мелкими шажочками, точно по скользкой плитке. На обширном столе из массива тяжелой породы наличествовали атрибуты руководителя: папки, мраморный канцелярский органайзер с часами и статуэтка из бронзы, а по центру табличка «Директор Михаэль Фэльман». Сам директор восседал в высоком кресле.

– Не тушуйтесь, Наташа, присаживайтесь, – директор указал на стул.

– Хорошо, – сказала Наташа, но из ее горла вышли лишь сдавленные звуки.

– Вы наверняка догадались, почему вы здесь.

От оцепенения из слов Наташа могла только хлопать ресницами.

– Ночью произошел инцидент, виновником которого стал наш ученик. Служба охраны доложила, что одна воспитанница стала невольным свидетелем событий, которые приняли неприятный оборот. Объяснительная ночной дежурной в спальном расположении Группы Б-16, Анны Купрюс, ясно указывает, кто бы это мог быть. Не желаете ничего рассказать?

– Я, – не размыкая уст произнесла Наташа.

– Что вы сказали? – вкрадчиво спросил директор.

– Я! Это была я! – с облегчением выкрикнула Наташа, и сквозь рыдания начала исповедь: – Я была в туалете, когда мальчик на улице начал драться с охраной. Он побил всех здоровых мужиков, а одному пробил шею каким-то ножом! Я точно не видела, правда! Потом… Потом…

Слезы лились по щекам и шее, слова перебивала икота. Плечами она утирала глаза, как ребенок, кем она, в сущности, и была.

– Лора, будь добра, принеси девочке воды, – сказал негромко директор.

Наташе подали стакан. Она прильнула к нему, но толчки из гортани мешали пить.

– Вы же поймали мальчика, зачем я нужна? Что со мной будет? Меня исключат? – стенала Наташа.

– Успокойтесь, все в порядке. Никто не собирается вас исключать, ситуация под контролем. Ученик не виноват, его загнали в угол, и он среагировал… Я хотел удостовериться, что именно вы стали невольным свидетелем трагедии. Все что от вас требуется, это сохранить историю в тайне. Вы же понимаете последствия огласки?

– Я никому не скажу, честное слово! Я могу подписать документ.

– Честного слова будет достаточно. Вы отважная девушка.

– Благодарю.

– Чтобы ваш визит ко мне не вызвал лишних вопросов у сверстников, я придумал для вас кое-какое задание. Помню, отец говорил, что труд лучшее лекарство от горестей. В этом я с ним солидарен. Надеюсь, вы не забыли о грядущем Дне школы. По старой традиции в день торжеств лучший ученик выступает с приветственным словом. С учетом отличной успеваемости и в свете того, как вы достойно проявили себя в непростой ситуации, я остановил выбор на вас, Наташа.

– Не знаю… смогу ли.

– К счастью, у вас нет выбора, ведь я, директор, только что поручил вам это задание, – он лукаво улыбнулся. – Дерзайте! На этом довольно, Наташа, вы можете идти.

Она встала и пошла к двери. Директор спросил вдогонку:

– Вы видели лицо того юноши?

– Нет.

– Оно и к лучшему.

Больше директор больше ничего не произнес, и с необыкновенной легкостью Наташа выпорхнула из кабинета.

3

– Прости, но ты ужасно выглядишь! – прислонив расческу к губам сказала Вера. – Что с тобой сегодня?

– Не спалось, – ответила рассеянно Наташа. – Ты слышала что-нибудь ночью?

– А что случилось? – насторожилась Вера. – Опять Никита приставал к близняшкам?

– Что? О, боже, нет! Просто спросила…

Наступило время обеденного перерыва в занятиях. Дети поели, и у них выдалось несколько свободных часов для личных дел. Наташа сидела на стуле пред туалетным столиком в комнате отдыха. Вера с усердием орудовала гребнем по норовившей поникнуть голове подруги.

– Сегодня я бессильна сделать что-то вразумительное с твоими волосами, будто соломенные, – Вера опустила руки в досаде. – Заплети их в косу, так будет лучше. Наташ, что произошло? Я же вижу. Рассказывай.

– Все хорошо. Нормально. Не выспалась, ломает немного.

– Да, этим летом не помогают даже кондиционеры. Их, ведете ли, нельзя настроить прохладнее, чтобы не простудить ребят, – искривлённым голосом она пародировала дежурную. – Наташ, ты, наверное, переживаешь из-за Давида? Не помирились? Плюнь ты уже него…

– Фу, не напоминай мне об этом придурке, он вообще не причем, – оборвала Наташа.

– А кто при чем?

– Мне и так дурно, а еще ты донимаешь. Подруга называется…

– Ладно ты. На танцы идешь?

– Иду, конечно. Пойдем что-ли чаю с ромашкой попьем, – сказала Наташа и, измаявшись, приникла к груди подруги.

***

– Танцевальные упражнения являются дисциплиной из категории «Гендерное равновесие» учебного блока «Общие бытовые навыки». Помимо очевидной пользы для развития пластики, равновесия и чувства ритма, занятия обучают мальчиков и девочек учитывать поведение партнера и подстраивать собственное. Здесь учатся уважению. Что-то в этом ключе. Запомнила? – сказала учитель танцев.

– Я это знаю, Маргарита Львовна.

– Не сомневаюсь, Наташенька, – учительница наклонилась к ее уху: – Я слышала кое-кому поручили готовить речь к празднику.

– Откуда вы…?

– Не важно. Ты же не забудешь уделить минутку выступления любимому предмету. Права? Не забудь, что я сказала.

– Но…

– Молчи, я поняла, – учительница положила палец на губы Наташи, – лучше направлю текст по почте. Умница! – она поцеловала Наташин лоб. – Беги, готовься.

– Да, Маргарита Львовна.

Сквозь тюль свет послеполуденного солнца отражался от глянцевого паркета в зеркала. Зал сиял в пастельных тонах, и беспричинная радость проникла в сердце Наташи непринужденно, как дуновение воздуха, треплющее шелк тюли. На занятия танцами собирали группы, не установленные по штату, а отовсюду в школе, главное, чтобы пары гармонично подходили друг другу.

– Ребята, давайте приступим!

Когда принялись разбираться по парам, Наташа поняла, что скоро возникнет проблема. Хаотично прохаживавшиеся ученики в поисках своих партнеров до поры прикрывали то, что вскоре станет достоянием общественности.

– Где Давид? – спросила Вера.

Она стояла спиной, чуть изогнувшись под рукой кавалера, и озабоченно рыскала взглядом по залу. Фигура Давида выросла будто из-под земли. Бальный партнер, который еще недавно претендовал на большее, держал в объятиях другую. В глазах у Наташи потемнело, ей мнилось, что буквально через мгновение она останется брошенной посреди зала, и сверстники начнут злобно тыкать в нее пальцами, как на зачумленную, и шептать, стреляя лукавыми взглядами. «Мама…» – застонала про себя она, едва сдерживая слезы. Только звук хлопков ладоней вернул ее к жизни. Маргарита Львовна, заслоненная детьми ввиду скромного роста, призывала внимание.

– Ученики, смотрите, кто пришел! Очаровательный юноша по имени Марат. Он переведен из другой школы и с этого дня начнет заниматься в нашей группе. Кто же у нас без пары? – задумалась учительница.

Казалось, будто в мюзикле перед Наташей расступились люди и не хватало только одинокого софита, чтобы полностью передать гротеск.

– О, ты счастливец! – с пиететом сказала Маргарита Львовна. – Милая, подойди.

Наташа приблизилась, и учитель скрепил робкие ладони.

– Одна из самых прелестных воспитанниц. Ты многому научишься у Наташи, если будешь прилежен, – ласково сказала учительница Марату. – Что ж, начинаем! Музыка!

Раздалась легкая полька, так сильно не почитаемая в ранней юности по сравнению со страстными аргентинскими движениями. Наташа взглянула на Марата. Он имел тело атлета, роста выше среднего, хотя ей не показалось, чтобы он был старше, скорее наоборот. Не красивое, но довольно смазливое лицо с растрепанными светлыми прядями. Зато глаза настолько осознанные и большие, разумеется, что утопать в них не было пыльным клише. Левая щека от виска к губам и до острой линии челюсти была изрезана шрамом, таким крупным, что страшно было смотреть, не то, что представлять, как юноша его заполучил. Однако в том крылась привлекательность Марата, как приторность требует остроты.

Танцевал Марат не больно умело, зато в его руках ощущалась уверенность. Пару раз она заглядывала Марату в глаза, он на мгновение тушевался и с удвоенной резвостью исполнял фигуры. Наташа предугадывала в партнере запертую бурю, которую он не научен контролировать.

Новизной и диковатой наружностью юноша притягивал внимание девушек. Вера и та была поймана на изучении черт Марата.

– Маргарита Львовна сказала, что ты здесь недавно, – спросила Наташа.

– Да, меня перевели, – отрезал Марат.

В очередной раз раскручиваясь в танце, Наташа увидела руку Давида, скользившую все ниже по талии партнерши.

– Если хочешь, я могу тебе здесь все показать, – сказала Наташа.

– Не думаю, что это нужно. Не обижайся, – сухо ответил Марат.

В душе Наташи была задета горделивая струна.

– Мне не трудно, даже приятно будет погулять.

Марат посмотрел на нее со смятением. Музыка остановилась и пары разошлись для отдыха, чтобы попить воды и умыться. Марат же остался подле Наташи и шепнул:

– Хорошо, мы встретимся, но, когда и во сколько, я скажу позже. Теперь мне пора идти.

Не спрашивая разрешения учителя, он вышел из танцевального зала под общие плохо скрываемые пересуды.