Текст книги "Темница"

Автор книги: Илья Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

3

На следующий день я решил первым делом написать объявление. Если честно, я сразу надеялся, что на него клюнет девушка: учить ставить на клавиши маленькие нежные женские пальчики приятнее. Но все равно писал о том, что уроки для всех без исключения.

Я уже довольно долго не выходил от дома дальше, чем до почтового ящика. Прошло уже на тот момент, точно не помню, но довольно много времени после смерти дяди и тети, но письма им шли до сих пор, хоть и реже. Лишь редкие родственники на самом деле знали, что тех больше нет. Поэтому мне было не сложно обрадовать какую-нибудь старую знакомую тетушки, просто ответив: «У меня все хорошо, племянник уже взрослый, муж опять потянул спину», и просьбой поделиться каким-нибудь старым народным рецептом для такого случая, мол, «все испробовала, да ничего не помогает». Это стало моим, своего рода, хобби. Я не хотел кого-то расстраивать, отвечая, что писем от самой подруги они больше не дождутся. А не отвечать вовсе было бы как-то не правильно. Тем, кто писал моей тете, было лет по семьдесят, поэтому скоро их ждала личная встреча, на которой они и расскажут, что с ними произошло. Хотелось бы в это верить.

Костя был прав: улицы центра города переполняли потоки красивых девушек. Стоило тебе попасть в городской водоворот, как тебя окружали волны нежных и хрупких нимф, каждая из которых после себя оставляла облако цветочных ароматов, круживших голову отвыкшего от женского общества молодого парня.

С приподнятым настроением я вошел в здание издательства газеты, сдал объявление и отправился назад – в пустой дом на окраине спального района, куда так не хочется возвращаться после пестрящего оттенками города.

Возле дома, у самого въезда в гараж, мой автомобиль заглох. Что там сломалось, мне особо не было интересно, я никогда в этом не разбирался. Эта машина дядина, он еще при жизни перестал ездить на ней. Он же и был последним, кто заглядывал под капот.

После поездки меня потянуло в сон. Оно и понятно: после развода я только и делал целыми днями, что ел и спал. Но сейчас я ждал, пока мне позвонят и захотят у меня учиться. Я стану кому-то полезным впервые за долгое время. Эта мысль меня грела.

Надо было убраться в доме. Если уж не генеральную уборку устроить, то хотя бы протереть пыль в тех комнатах, где будет гость. Найдя в теткиных антресолях старую тряпку, я направился в гостиную.

Последний раз здесь убиралась жена, поэтому слой пыли повсеместно должен был быть толщиной в палец. Ну, мне казалось, что так должно быть. Вообще, я не замечал: есть ли пыль, нет пыли, грязь вокруг или чистота. Относительно чисто было только там, где я постоянно обитал: мой кабинет, кухня и спальня. Больше меня ничего не волновало. Нет, я не убирался в местах своего обитания – шоркая своими тапками, я просто разгонял пыль по углам, которые не бросались в глаза. Себя не оправдываю, опрятность – никогда не было моим вторым именем. Наверное, тетушка, посмотрела бы на меня в тот момент и сказала: «Тебе уже четвертый десяток идет, детина, а ты даже дом в порядке держать не можешь! Горе, ты, мое луковое!»

В доме было темно, как в гробу. После того, как я стал единственным обитателем своего дома, как я уже сказал, развлечений у меня было мало. Потому-то сон и занимал значительную часть всего времени. Спать при свете я не могу, а потому везде навесил плотные шторы. Даже на кухне, где я, бывало, после ужина или обеда мог расстелиться на мягких сиденьях.

Для начала я решил протереть цветы. Мяту, стоявшую по углам комнаты на цветочных столиках, так давно не поливал, что даже удивился ее живучести. Но мне на мгновение показалось, что ее недавно протирали и рыхлили землю. Я решил, что этого быть не может, и из-за стрессов мне уже все кажется подозрительным. Дядина черта, которая мне в нем сильно не нравилась, все-таки с возрастом стала проявляться и во мне: отрицание очевидного, если невозможно найти простого объяснения. Киевница тоже оказалась чистой. Как я мог этого не заметить вчера? Фотографии и статуэтки, стоящие на камине, как и сам камин – все было чистым! Но дело не в этом: хорошо, что чистые – мне меньше проблем. Когда я взял в руки рамку с фотографией, стоящей на давно не топившемся камине, на меня нахлынули воспоминания. Они были такими красочными и отчетливыми. Часто так бывает, когда находишь вещь, о которой уже давным-давно забыл, но которая хранит в себе частичку памяти о старых добрых временах, когда и небо казалось синее, и трава зеленее.

На фото были тетя с дядей. Молодые, жизнерадостные. Именно на той фотографии, что лежала у меня в руках, они только сыграли свадьбу. Скупой на проявление эмоций дядя сиял счастьем. Тетя смотрела на своего свежеиспеченного мужа, обвив его шею своими тонкими руками. Белое пышное платье визуально делало девушку в нем невесомой. И то, с какой легкостью парень держал свою возлюбленную на руках, лишь способствовало этому ощущению. Им было лет двадцать всего. Можно было только удивляться, как им удалось пронести любовь друг к другу через всю жизнь.

Когда они меня забрали, им было уже за пятьдесят. Дядя был гораздо старше своего брата – моего отца. Кстати, мой дом построил именно дядя, и этот дом достался мне по наследству. Крыша, стены, пол – все было из дерева. Со дня его постройки прошло не больше тридцати лет, но выглядел он гораздо старше из-за своей добротности, широте линий, общей массивности внешнего вида и внутреннего интерьера. Такие здания больше подходят для большой семьи с оравой детворы и нескончаемого количества близких родственников. Чтобы передавать их по наследству из поколения в поколения. Хорошие породы дерева, качественная пропитка, резные обрамления каждого стыка, каждого угла… Такие усадьбы очень странно выглядят, когда принадлежат всего одному человеку.

Благо, дядя мог это позволить, так как деньги у него водились всегда. Хотя он находился всегда дома и работал прямо в подвале. По профессии он был столяром. По призванию – гробовщик. Мастер своего дела, умевший превратить шесть досок в произведение искусства и последний подарок для усопшего. Заказов на гробы у него было на несколько лет вперед. Единственное, что объединяет бедняка и богача, весельчака и зануду, спортсмена и инвалида – это то, что они рано или поздно умрут. А моя семья от этого получала копеечку. Только став взрослей, я начал понимать, почему у моего дяди любимой фразой была «на чужом несчастье счастья не построишь».

Вообще его работа наложила на него определенный отпечаток. Он был угрюмым, говорил только по делу, немного раз в своей жизни я видел улыбку на его лице. Отпечаток был и на всем, что он делал, кроме гробов: шкафы, полки, сундуки, столешницы, ручки в дверях. Даже сам дом! Но, с другой стороны, это все отлично гармонировало между собой. Домом дядя особенно гордился: темный и выдержанный, при свете свечей и ламп он играл совсем иными красками. Впусти в него яркий солнечный свет – магия цвета дуба и лиственницы превращала дом в музыкальную шкатулку, а людей в нем – в балерин на тонкой хрупкой ножке, терявших дар речи, способных только кружиться вокруг своей оси, наблюдая за великолепием внутреннего убранства.

Никто не мог описать словами этот дом. Но однажды кто-то из гостей спросил: «Интересный интерьер и вся конструкция в целом. Это готика?» После этого мы всем спрашивавшим говорили, что он в готическом стиле.

Тетя же была полной противоположностью дяде. Она всегда была весела – годы были над ней не властны. Каждодневные заботы по дому ее нисколько не утруждали. Она играючи справлялась с уборкой по всему дому, готовкой, стиркой, глажкой, еще успевала подтрунивать над дядей за его постоянно занятой вид. А также она имела навыки профессиональной портнихи: она шила костюмы для усопших. Навыки профессионального маляра: все, что строил дядя на нашем земельном участке, она красила или белила известью. Не трогала только дом. Навыки профессионального повара: родственникам усопшего достаточно было доплатить, и кулинарные изыски на похоронах или поминках были обеспечены.

Но как же контрастировали их собственные похороны с теми, что они сами устраивали для кого-либо, ведь никто в городе не мог проводить в последний путь человека так, как это делали мои приемные родители.

Сколько себя знаю, я всегда жил в этом доме. Мне рассказывали, что родители навещали меня, когда я был маленьким, потом они уехали куда-то очень далеко, вроде даже в другую страну, что сделать и теперь почти нереально, а лет двадцать назад – событие из ряда вон выходящее.

Тетя всегда звала всех к себе в гости, ведь знакомых и друзей у дяди с тетей было хоть отбавляй. Нельзя было пройтись по центру города с ней, чтобы не повстречать десять-двадцать знакомых. Но вот именно на чай или просто поговорить к нам приходили не часто, только по работе. Не знаю, с чем это было связанно. Может, суеверие какое, что в гости к гробовщику лучше не ходить. Ну, делал дядя гробы, но ведь мертвецов никогда не было под крышей нашего дома.

Но, даже не смотря на это, людей в доме было постоянно много, поэтому лица моих родителей у меня быстро стерлись из памяти. Покажи сейчас мне несколько гостей, а среди них поставь моих родителей, я ведь их и не узнаю. С другой стороны, я об этом не жалею. Мне всегда хватало внимания и заботы. Да и ведь родители не те, кто родил, а те, кто воспитал. Зачем мне отец и мать, которые где-то там, в «заграницах», когда есть дядя и тетя, которые готовы принять тебя, выслушать, накормить, обогреть в любое время дня и ночи?

Когда их не стало, мне было очень плохо, я просто убивался. Нет, я знал, что рано или поздно это случится. Дядя меня к этому готовил с раннего детства. Помню, я сидел с ним в подвале и следил за его работой. Чтобы я не лез ему под руку, ведь он все-таки с опасными инструментами работал, он усаживал меня на большой ящик напротив него. Мои маленькие ножки болтались высоко, как мне казалось тогда, от пола, а потому я не мог с него слезть. Дядя же, расстелив доски по полу, стругал их рубанком, стучал по ним молотком, измерял, подгонял, крутил по-разному. Хоть он и был увлечен работой, но в то время старческая угрюмость и глухота еще не брала над ним верх, а потому он мне рассказывал о том, что делает и зачем это нужно. Всегда эти «нужно» входили в рецепт качественного «ящика». Но однажды я спросил о другом:

– Дядя, а зачем надо то, что ты делаешь?

– Чтобы стыки были ровные, и когда их отшлифуешь, щелей между ними даже видно не будет, – не отвлекаясь от работы, ответил он.

– Нет, дядя, я о другом. Зачем эти ящики вообще кому-то нужны?

Дядя поднял на меня глаза, молча посмотрел и снова опустил голову, продолжая работать. Через минуту он начал мне рассказывать.

– Смотри, Леша, ты же уже большой мальчик?

– Большой!

– А станешь скоро еще больше, такой большой будешь, как я.

– Я и волосы у меня будут такие же белые, как у тебя?

– Нет, такие волосы у тебя будут, когда ты старым станешь. Но это будет не скоро. Так вот: ты вырастешь и женишься. Будет у тебя жена красавица, любить тебя будет. И ты ее любить будешь. Детки у вас будут, такие, как вот ты сейчас. Ты играть с ними будешь, заботиться. Любить будешь, как мы тебя любим.

– Сильно-сильно?

– Сильно-сильно! – дядя снова посмотрел на меня и заулыбался, – и будет вас столько человек, что вас можно будет семьей назвать.

– Но мы же тоже семья: я, ты и тетя.

– Мы тоже семья, но маленькая семья, а ты же большую хочешь? Ну, хочешь ведь?

– А зачем большая? Ведь хорошо даже, когда как у нас.

– Но сейчас ведь тебя мы любим, а нас всего двое. А будет, ты сам посчитай, – к этому моменту он подошел ко мне, взял мою маленькую ручку и начал загибать мне пальчики, – жена тебя любит – это один пальчик. Детки твои тебя тоже очень любят – это еще два пальчика. А потом будет так, что и внуки появятся, а они-то очень-очень своего дедушку будут любить! Это еще два пальчика, – у меня уже был сжат кулачок, – крепко сожми кулачок! – я сжал, что было сил в маленькой детской ладошке, – вот такая у тебя будет крепкая семья. Много пальчиков в кулачке уже, а не два всего! – мне нравилось то, о чем говорил дядя, ведь всегда приятно, когда тебя любят столько много человек, – и вот такой большой семье надо будет где-то жить! Будете жить в этом доме, – он поднял взгляд наверх, указывая на дом над нашими головами, – и вот когда семья твоя будет расти все больше и места станет мало, вы нас с теткой твоей в такие ящики и положите спать – для этого они и нужны.

Он отошел от меня, и снова принялся за работу. Я несколько минут думал, не разжимая кулачка. Потом спросил:

– Дядя, а почему ты не посчитал вас с тетей? Вы разве меня не будете любить?

– Конечно, сыночек, мы будем тебя любить как и прежде, так же сильно, даже не сомневайся! Просто когда мы будем спать в этих ящиках, мы уже не сможем помогать тебе сжимать кулачок. Но ты все равно будешь знать, что мы все еще тебя любим как и раньше.

Я всегда считал себя виновным в их смерти.

Я виноват в том, что однажды притащил того несчастного щенка домой. Тетя боялась собак до крайней степени. Она так сильно любила меня, что решила бороться со своими страхами и не запрещать мне заводить животное. Но ее страхи были не беспочвенны. Она сама родилась раньше срока из-за того, что на ее беременную мать напала такая же немецкая овчарка. Начались преждевременные роды, в ходе которых ее мама умерла. Это сейчас я понимаю, какую ужасную ошибку совершил, заведя этого пса. Какую боль я причинял тете своим поступком, ведь она постоянно, глядя на этого пса, видела в нем убийцу своей матери. Со временем, она начала привыкать к псу, который рос как на дрожжах. Подкармливала его, гладила. Даже полюбила его. Но несмотря на это, все, что связано с собакой, она делала с какой-то осторожностью, опаской. Может, это говорили в ней не до конца переборотые страхи, а может она интуитивно предчувствовала что-то…

В один прекрасный день, вернувшись с магазина, я не нашел тетушку ни на кухне, ни в своем любимом кресле. Я точно знал, что дядя работает, как обычно, в подвале. Она, наверное, понесла ему поесть. Дверь оказалась приоткрыта. Сначала я ничего плохого даже подумать не мог. Знаете, если кто-то говорит, что человек сразу же что-то начинает подозревать, ну прямо вот чувствовать – вранье. Когда действительно происходит что-то плохое, человек даже подумать о самом страшном не может, ведь это не укладывается в повседневную жизнь. Поэтому люди не могут месяцами поверить, что кого-то из близких больше нет. Я спросил в зияющий проем подвала: «Есть там кто?» – но ничего, кроме радостного лаянья пса, который услышал долгожданный голос хозяина, не было слышно. Значит, тетя снова посадила пса в подвал, чтобы он ей не мешался и не разносил грязь по дому, пока она убирается. Теперь все стало на свои места. Значит тетя, скорее всего, убирается в одной из комнат на втором этаже. А дядя, наверное, снова уехал договариваться насчет досок.

Я остановился на последней ступени, когда на меня выскочил радостный пес. Он прыгнул на меня, я начал его чесать и гладить, пока не увидел, что он меня пачкает. На моей рубашке были пятна чего-то багрового. Значит, этот пес опять разлил пропитку для дерева, и нужно было срочно убрать в подвале, пока дядя не увидел. В подвале горела тусклая лампочка, к свету которой очень сложно привыкнуть глазу, и, напрягая зрение, я пытался осмотреть подвал. Но свет не мог гореть, когда там никто не работал. Чем четче становились предметы вокруг меня, тем ближе подходило осознание, что что-то не так.

Спустившись до конца, я встал в лужу чего-то липкого. Теперь я уже не был так уверен, что это пропитка. Огромная лужа. Огромная багряная лужа. Шкафы, инструменты, станок, стол – и она посреди комнаты. Но никого не было. Смущал только огромный рваный мешок, стоявший в углу, и выглядывавший на меня из-за большого столярного стола. Я подошел ближе. Сердце почему-то стало яростно колотиться. Еще ближе. Я чуть не упал в обморок. Это был не мешок. Это была спина моего дяди.

* * *

Врач внимательно смотрел на Алексея, сидя рядом на его кровати. Он поглядывал на часы, поправлял очки, но не прерывал рассказ. В дверях стоял его коллега, сжимая в руках историю болезни второго пациента, который приподнялся со своей койки. Коллега тоже внимательно слушал рассказчика.

– Он был еще жив? – решил уточнить врач.

– Нет, лужи были довольно большими и подсохшими, то есть он уже давно сидел там. Да и как я ему мог помочь? – Алексей развел слабыми руками, которые дрожали от любых манипуляций.

– Необходимо было срочно вызывать скорую, а не предполагать! Вы виноваты не только в том, что завели эту собаку, но и своей халатности! – врач, конечно, судил со своей колокольни, ведь на его практике действительно были случаи, когда можно было спасти жизнь, доставь больного на пару минут раньше.

– Какую скорую? Вы о чем? Я же говорил, что практически за городом живу, ближайший таксофон, может быть, где-то в километре от дома! Я пока бегал, он уже остыл бы, а потом еще ждать фельдшера столько же! – Алексей был полностью уверен в своих словах, и не разделял негодования накинувшегося на него врача.

– Какой еще таксофон?

– Ну, обычный. Звонить чтобы. Вы не знаете, что это такое? В телефоне дядя не видел пользы, поэтому я только после этого случая его и провел. С заявками намучился, конечно, в списках на очередь полгода прождал, – Алексей углубился во что-то свое, не совсем понятное окружающим.

Мужчины в белых халатах переглянулись, недоумевая, только у соседа по палате не дернулся ни один нерв на лице. Он даже взгляда от рассказчика не отвел. Врач в очках, видя невозмутимость Егора, подумал, что он, может, чего-то не знает.

– Хорошо, продолжайте…

* * *

На тот момент я все понял. Я взял молоток. Я подозвал к себе пса. Он смотрел на меня и не понимал, что его сейчас ждет. Я взглянул в его глаза в последний раз. Он смотрел на меня бесконечно преданными глазами. Глазами, полными любви и восхищения своим хозяином. Чтобы я сейчас не сделал, для него мои действия казались проявлением заботы. Я замахнулся…

Меня испугало то, что никогда еще в своей жизни я не был так хладнокровен. Ничто во мне не дрогнуло, когда я заносил молоток над большим и теплым лбом своего пса. Не дрогнул даже тогда, когда почувствовал, что молоток глухо опустился. Не дрогнул, когда его лапы вытянулись в напряжении. Я снова взглянул в глаза пса, которого с каждым последующим ударом сердца все меньше оставалось жизни. Он не понимал, за что я с ним так. Но он продолжал меня любить. Он продолжал повиливать ослабевшим хвостом. Его взгляд говорил мне: «Я не знаю, за что ты так со мной… Чем я заслужил это… Но в любом случае, я тебя люблю, и чтобы ты не делал – правильно…»

Я сидел на полу, а в руках держал холодную и мягкую голову своего любимца. Его щеки расползлись в добродушной собачьей улыбке.

В таком виде меня и нашла жена. Вот она уже и вызвала милицию. По началу, вбежав в подвал, они надели на меня наручники и увезли в отдел. Через некоторое время, поняв, что я не причастен к смерти своих родственников, они меня отпустили. От них я узнал, сколько было укусов на теле дяди. Узнал, почему я не мог найти тетю в доме. Из всего, что мне сообщили, мне удалось представить более-менее правдоподобную картину того, что произошло в подвале.

Знаете, у дядюшки был довольно скверный характер под конец жизни. Он проявлялся по отношению не только к людям, но и животным. Довольно часто, когда пес мешал ему, он мог пнуть его или накричать. Не со злости, а, может, – я был свидетелем подобных сцен – у дяди были заняты руки, а пес крутился под ногами, отвлекая или пытаясь что-нибудь сгрызть из инструмента. Дядя мог ногой отмахнуть пса, чем сильно его злил. Поэтому у него отношения с псом никогда не складывались. Животное иногда давало себя погладить дяде, но не всегда. А на руки он шел только ко мне, на остальных скалился.

Дядя как обычно работал в подвале, когда пес путался у его ног. В очередной раз, увлеченный работой, он наступил на пса и решил, наверное, поднять его из подвала. Обычно, в таких случаях, я забирал собаку наверх, ведь у нее получалось спускаться, но не подниматься. Нет, пес не был маленьким, но лестница была слишком крутая. В этот раз меня в доме не оказалось. Собака и так зарычала на дядю за то, что тот наступил на нее, но дядя не принял это во внимание, ведь лучше выгнать злого пса сейчас, чем ждать пока он подобреет и снова начнет мешаться. Когда дядя приблизился к псу, тот, видимо, вцепился в дядю. На крики, доносящиеся с подвала, спустилась тетя. Увидев пса, терзающего дядю, тетка, скорее всего, попыталась оттащить пса, но пес набросился и на нее. Дядя из последних сил навалился на жену, зажав ее в угол, и не давая псу добраться до нее, подставлял собственное тело на растерзание. Пес раздирал спину, пока не успокоился или почувствовал, что дядя остыл, и продолжать нападение бессмысленно. Я не знаю. А, может быть, он услышал из подвала, что я пришел и отвлекся от своего занятия.

Тетушка скончалась, как мне сообщили, не от травм, а от инфаркта. Все-таки, страх взял верх и сжал сердце старушки мертвой хваткой. А дядюшка защищал свою любимую, пока сам не истек кровью.