Текст книги "Темница"

Автор книги: Илья Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Илья Беляев
Темница

1

Пациент травматологического отделения, одиноко прибывающий в двухместной палате, проснувшись утром от обхода врача, достал из-под кровати два костыля. Его нога все еще ныла, хотя уже не так, как неделю назад. Медленно волоча гипс, сдавивший сломанную ногу, и тяжело дыша от бандажа, стиснувшего грудь, он двигался по направлению к столовой. Обычная на завтрак каша сегодня казалась особенно вкусной, ведь это последний завтрак в стенах больницы. После приема пищи и порции таблеток он возвращался обратно в свою палату, где не ожидал увидеть ничего, что нарушало бы его святое одиночество, к которому он привык за семь дней. Но, преодолев порог палаты, он увидел, что в палате стояли два врача, обступившие с двух сторон соседнюю койку, которая долгое время пустовала.

– Здравствуйте! – бодро произнес он, нарушив тишину, тем самым привлек внимание обоих мужчин в белых халатах.

Один из врачей обернулся и поздоровался в ответ, обнажив свои острые акульи зубы. Второй врач внимательно изучал медицинскую карту человека, лежащего на кровати возле него.

– Теперь вам больше не придется грустить одному, – продолжил тот, кто поздоровался, – мы перевели из реанимации к вам соседа, сегодня он впервые за долгое время пришел в сознание и его состояние стабилизировалось. Волноваться ему, конечно, нельзя, но общение не помешает. Надеюсь, у вас найдутся темы для разговора, когда он проснется.

Слова коллеги отвлекли внимание второго врача от чтения карты, и он обратился с серьезным видом к стоящему больному:

– Доброе утро. Как вам завтрак? – и снова углубился в чтение.

– Спасибо, но ел я каши и сытнее.

– Ничего-ничего, скоро дома будете обедать, – перехватил первый, который был по совместительству лечащим врачом у парня на костылях.

Пациент приблизился к койке между двумя врачами и посмотрел на лицо спящего человека.

– Это он?

– Да, – отрезал врач с картой в руках, не отвлекаясь от чтения.

Безмятежное лицо спящего человека не вызывало злобы или обиды. Напротив, оно вызывало жалость. Кем бы он ни был, просто не верилось, что он нарочно допустил роковую ошибку, из-за которой у парня с костылями теперь пробивает дрожью от напряжения все тело при каждом шаге и так сильно давит грудь при каждом вздохе.

– Егор Александрович, пожалуйста, примите лежачее положение, не отвлекайте нас, – сказал лечащий врач своему пациенту. Тот послушался и лег, слушая разговор двух мужчин в белых халатах, заинтересованных новым обитателем палаты.

– Давай я заберу его себе. Как раз завтра своего выписывать буду, – врач с акульими зубами говорил о парне, лежавшем позади него так, как будто его здесь не было.

– Нет, лучше я им сам займусь, – закрыл медицинскую карту второй, и, поправив очки, впился взглядом в коллегу.

– Зачем тебе он нужен? У тебя других забот нет что ли?

– Не считай чужие заботы. Я им сам займусь. Ты, как обычно, пролечишь его капельницами да уколами и выпишешь скорее. Может для других такой метод и подходит, – он указал на слушающего их разговор свидетеля, – но здесь сложный случай, у тебя опыта не хватит, чтобы им заниматься.

– Как знаешь, – ухмылка пропала с его лица, её место заняла гримаса ущемленного самолюбия. Он широко развел руками, – сам так сам, – изрекая это, врач уже направлялся на выход.

Мужчина в белом халате и очках наклонился над своим пациентом, послушав тяжелое прерывистое дыхание, взял его запястье и, глядя на часы, посчитал пульс. За всеми его телодвижениями следил второй пациент. Врач закончил все манипуляции со спящим и направился на выход. Стоя в дверном проеме, он повернулся к Егору и сказал:

– Когда ваш сосед проснется, обязательно скажите медсестре, чтобы она меня позвала.

– Хорошо, – безрадостно ответил больной, расстроенный из-за внезапно нарушенного больничного уединения.

Даже спустя уже довольно много времени после ухода врача, он все еще смотрел на лежащего рядом с ним соседа. Он даже не обращал внимания на время: просто лежал на боку и смотрел, как медленно поднимается от дыхания грудь у спящего человека. Стало немного завидно, ведь оба больных провели в этой больнице одинаковое количество времени, только Егор все это время не спал ночами, ворочаясь от боли заживающих костей, он пялился целыми днями в потолок, слушая стоны больных за стенами. А его сосед, это было очевидно, находился без сознания и, как следствие, подобного дискомфорта не испытывал – этому состоянию и завидовал Егор. Лучше уж, по его мнению, пролежал бы он так же в реанимации недельку, а потом очнулся здоровым как бык.

Пресытившись зрелищем, Егор перевернулся на спину, чтобы заняться наблюдениями за мигающей лампочкой пожарной сигнализации. Обдумав идеи о «прелестях» вегетативного состояния, он выбросил все из головы, но на смену этим мыслям пришла другая, не дававшая уму покоя уже на протяжении последних нескольких дней: «Еще недавно ты выходишь из своего дома, садишься за руль автомобиля, спокойно едешь на работу, чтобы обсудить статью с редактором. Думаешь о том, как редактор её утвердит. Мечтаешь о собственной колонке. Или боишься того, что тебя отправят все переделывать – тогда прощай ближайшее повышение. Грезишь о карьере известнейшего журналиста, берущего интервью только у первых лиц государства или популярных людей… Но тут одно неверное движение руки человека, несущегося по встречной, и ты выбит из колеи на следующие несколько недель. В это время кто-то другой делает работу за тебя, а ты все дальше и дальше от своей мечты. Кого-то другого отправляют в командировки по разным частям света. С кем-то другим беседуют звезды с телеэкрана. Разве может быть что-то интереснее твоей работы? Но сейчас ты не на работе, а потому вокруг тебя только обычные больные, медсестры, врачи – такое положение дел только нагоняет тоску. Никаких сенсаций, никаких шокирующих историй – только больничные будни, сливающиеся в один страшный сон, от которого так хочется скорее проснуться».

Ему так хотелось свалить всю вину за случившееся на человека с соседней койки, но, почему-то, не получалось. Тому человеку, может быть, гораздо хуже. Его, скорее всего, дома ждет семья, дети. Было что-то такое в лице спящего, от чего второму пациенту становилось совестно. Стыдно за мысли, в которых этот человек корень всех зол.

Неизвестно сколько прошло с того времени, как под давлением собственных мыслей Егор уснул: гипнотический эффект мигающей лампочки сделал свое дело. Ему снилось, что он вышел из больницы на своих двоих. Он отправился писать какую-то новую сногсшибательную статью, от которой его расцеловал редактор. Публикацию заметило несколько престижнейших издательств, от которых ему поступил не один десяток предложений о новой работе… Много чего снилось того, от чего на спящем лице растягивалась улыбка. Но его сон прервал какой-то шум в палате. Открыв глаза, пациент увидел, что мужчина с соседней кровати пытается встать, опираясь на тумбочку, которая под весом шатается и скрипит по линолеуму.

Егор нажал на кнопку вызова медсестры и через три минуты в палате стоял врач с медицинской картой соседа. Он бросился к мужчине, на которого сонными глазами смотрел Егор, чтобы не дать ему рухнуть с койки.

– Осторожнее, не надо резких движений! – укладывал врач своего пациента.

– Как же это? Где я? – вопрошал мужчина.

– Все в порядке, мы вас перевели в обычную палату.

– Я в больнице?

– Вы же уже приходили в сознание, вы не помните? – он уселся на край койки, наблюдая за телодвижениями собеседника.

– Я открыл глаза, увидел каких-то людей вокруг, они что-то спрашивали, но я даже не помню что. Я думал, что это сон, – слипшиеся глаза всматривались в лицо доктора, но по их частому морганию было ясно, что взгляд не мог сфокусироваться.

Пациент казался таким беспомощным, что Егор, забыв о том, что натворил этот человек, просто жалел его. Тяжело видеть взрослого мужчину настолько слабым.

– К сожалению, это не сон. Вы помните, как оказались здесь? – стекла очков врача казались такими толстыми, что если бы свалились они сейчас у него с носа и упали на больного, то непременно сломали бы ему что-нибудь.

– Не совсем, но я точно видел то, что со мной происходило. Это были последние несколько месяцев до того, как я попал сюда, – не понятно было, о чем он говорит.

– Вы здесь уже ровно неделю.

– Быть не может!

– Скажите, пожалуйста, вы помните свое имя?

– Алексей.

– Ваше полное имя?

– Ошибов Алексей Михайлович.

Врач опустил взгляд в планшет, перелистнул несколько страниц и, удовлетворившись прочтенным, поднял глаза на пациента.

– Все несколько лучше, чем я мог подумать. С вашими-то травмами.

Алексей попытался оторвать голову от подушки, но по гримасе стало понятно, что сделать этого он не в состоянии, и расслабился.

– Какими травмами? Почему я здесь неделю? Вы меня разыгрываете? Это не смешно!

– Я вас уверяю. Вас привезли в бессознательном состоянии семь дней назад, вместе с водителем второй машины. Ему повезло больше, чем Вам: в аварии он сломал ногу и три ребра, осколками порезало лицо, но сейчас он уже идет на поправку, и завтра мы планируем его выписывать. У вас травмы оказались несколько серьезнее: вам обломками пробило голову, поврежден мозг, мы не были уверены, что вас удастся спасти, не говоря уже о том, что вы сможете говорить. Но вы говорите – это не может не удивлять, и не менее удивляет то, о чем вы говорите. Находясь в коме, вы видели последние несколько месяцев вашей жизни?

– Ну да! Я так думаю. Может быть… Не знаю…

– Как я понял, вы калач тертый. Судя по вашей медицинской карточке, аварии вас не берут. Ваше состояние стабилизировалось, сердечный ритм нормализировался. Давление еще пошаливает, но это не критично. Водитель второго автомобиля не может объяснить, как случилась авария. Он лишь утверждает, что вы вылетели на его полосу, он пытался избежать столкновения, и только поэтому вы оба выжили. Если бы столкновение было лобовым, то нам бы уже с вами не представилось возможности пообщаться. Если же вы утверждаете, что помните что-то из последних событий, так как видели их, находясь в бессознательном состоянии, помогите прояснить обстоятельства.

– Ладно, но что-то конкретное, касаемо самой аварии, я четко не помню, – было видно, что все происходящее вокруг вступает в конфликт с тем, что он видел в коме, то есть, с последними месяцами его жизни. Он сомневался в правдивости собственных переживаний. Рассматривая собственные руки, лежащие на одеяле, он, как будто не верил, что это не сон.

– Хорошо, тогда вспоминайте и рассказывайте максимально подробно все, что помните из увиденного. Так мы сможем оценить и серьезность повреждения вашего сознания, и восстановить картину случившегося, – казалось, что врач тоже сомневается в достоверности слов больного.

Но, может быть, только так казалось? Вообще сложно было прочитать его эмоции, ведь он был старым и опытным профессионалом, а на таких людях всегда его ремесло откладывает отпечаток. На врачах этот отпечаток проявлялся во внешнем цинизме и безразличии.

– Я понял, хорошо, постараюсь. Если самое раннее, то я помню один день – с него все началось. Стояло, кажется, утро, а может, ранний вечер, потому что солнце за окном было таким, какое оно на рассвете или закате. Точнее я бы не определил, потому что окна были зашторены: через толстую ткань свет плохо просачивался. Знаю, что был четверг, потому что на моем рабочем столе лежал свежий еженедельник, а он выходит, в этом я уверен, только в четверг. В кабинете передо мной все стояло так, как обычно: стол, книжный шкаф, рядом цветок. Даже странно, почему я так подробно все это видел. В этот день я ждал Костю. Это один из немногих моих знакомых, которых я могу назвать другом. Было у него одно преимущество перед всеми другими моими друзьями: познакомился я с ним уже после развода, поэтому он лично не знал мою жену. Старых друзей я не звал и отказывал, когда они напрашивались в гости. Но Костя часто приходил ко мне поиграть в бильярд, и этот раз не был исключением.

Когда он постучался в дверь, я сидел за столом и пытался прочитать, какой рецепт мне выписал врач. В комнате было довольно темно. Даже не знаю, почему я не включил светильник. Но тусклый солнечный свет, пробивающийся в комнату, немного делал ее светлее.

– Врач выписал вам рецепт? Вы чем-то больны? В вашей медицинской карточке я не увидел никаких упоминаний о лекарствах, выписанных вам недавно.

– Я ходил на консультацию. Желания ходить туда не было, но меня уговорили друзья. У меня была сильная депрессия.

– Из-за чего у вас началась депрессия?

– Много на меня всего навалилось. Но последним ударом для меня был развод. Не то, чтобы я ее сильно любил. Даже, можно сказать, не любил. Мои опекуны посчитали, что она будет мне отличной партией, а я с ними не спорил, тем более что она была не дурна собой и была хозяйственной. Любила меня. Мне этого было достаточно. Со смертью моих приемных родителей, у нас женой все как-то не заладилось, и я ее поставил перед фактом, что не люблю ее.

Алексей остановился и посмотрел на соседа по палате. Тот, молча, с широко открытыми заинтересованными глазами, смотрел на него и, не отводя взгляда, взбивал рукой подушку, чтобы лечь удобнее.

– Не отвлекайтесь. Продолжайте, – произнес врач.

2

Я пошел открывать дверь. Костя влетел в прихожую, хохоча, как обычно. Это добряк большого роста, полноватый, но его движения всегда были удивительно легки. Нет, не так. Он не был толстым, а, скорее, просто крупный.

– Так неудобно и смешно, – выдавил он. Приступы его смеха, отражались от деревянных стен и раскатами грома доносились до всех уголков большого дома, – к соседке твоей стучался!

– Мне не смешно. И мне теперь неудобно. Почему это мои гости к ней ломятся? Тем более я знаю, как ты стучишь. Еще немного и дверь с петель снимется!

Конечно же я не поверил в случайность его визита к Рите.

– У меня просто рука тяжелая, – он демонстративно положил свою пятерню мне на плечо. От неожиданности этого жеста и тяжести ладони у меня даже колени дрогнули.

– И кость широкая, – я скинул его руку со своего плеча.

– Ну, ты меня уже пустишь, или так и будем в дверях стоять? – его щеки отъехали к ушам от улыбки.

– Ой, да кто тебя удержит. Проходи, конечно.

Я на самом деле был рад ему.

Мы вошли в гостиную. Там тоже все было как обычно: цветы по углам комнаты, посредине бильярдный стол, напротив камина – кресло, на стене – киевница, возле окна – пианино. Эта комната тоже была довольно темной. Горшки с зеленью, выглядывающие из темных углов, создавали такое впечатление, что распахни окно и впусти свет в комнату – комната будет похожа на какую-нибудь лачугу в глубине джунглей. А сейчас ее освещали только лампы, висящие над бильярдным столом. Свет этих ламп, отражаясь от зеленого полотна стола, придавал всей комнате мягкий зеленый оттенок.

– Забыл руки помыть, сейчас приду.

Пока Костя ходил мыть руки, я начал расставлять шары. Он вернулся, когда я уже мелил наклейку. Костя взял второй кий, намелил, мы бросили монетку – я разбивал. Мы играли, отвлекаясь лишь на разговоры. Или разговаривали, отвлекаясь на игру. В общем, ни одно из наших занятий по значимости не оставалось в долгу у другого.

– Сходил к врачу?

После каждой фразы, произносимой вокруг стола, кто-то из нас обязательно делал удар. Мы не смотрели друг на друга при разговоре, а внимательно следили за передвижениями шаров по полотну бильярдного стола.

– Сходил.

– Что он тебе сказал?

– Выписал какие-то лекарства.

– Что значит «какие-то»?

– Ну, возьми рецепт, посмотри сам.

Костя явно был заинтересован в рецепте не меньше, если даже не больше, чем в игре. Он ушел в мой кабинет. В это время я анализировал свои шансы на победу в этой партии. Как же мне хотелось передвинуть шары для следующего своего удара, пока нет свидетелей, но совесть не позволила мне этого сделать. Хоть бильярд и был мой, по идее, это должно свидетельствовать о том, что я неплохо играю, но Костя все равно меня обыгрывал чаще, чем я его. У него и рука была тверже, и глаз точнее.

Гость вернулся из моего кабинета.

– У тебя там так темно, что черт ногу сломит: ничего не видно, но поверю тебе на слово. Радует, что ты начал хоть что-то делать, а то последние полгода ты только ныл. Обиделся он, видите ли, на всех. Некрасиво тогда получилось со Старолесовыми, но не все у тебя друзья «предатели и лицемеры». Кто виноват, что ты остался один? Если твоих родителей нет, то это не значит, что окружающих тоже нет. Была ведь отличная жена у тебя: охаживала тебя как писаную торбу, любила, детей от тебя даже хотела. Ты взял и обидел ее. Сам сначала предложение сделал, сам повел ее под венец. Она светилась от счастья. «Нет, я ее не люблю, никогда не любил, пускай знает это. Ее любили все вокруг, кроме меня. Я больше не хочу с ней связываться».

– Ты самый умный что ли? Ты ее даже в глаза никогда не видел, но знаешь больше о наших отношениях, чем я.

Завязывался разговор на тему, которую я не хотел бы поднимать.

– У нас много общих знакомых, если ты не забыл.

– Кажется, этим общим знакомым я много раз повторял, чтобы о ней не смели говорить. Я с тобой только общаюсь, потому что ты ее не знаешь, – конечно же, с ним я общался не только поэтому.

Я только вот сейчас понимаю, что на такие слова можно было бы и обидеться. Но Костя их близко к сердцу не принимал, за что я ему благодарен, и я продолжил:

– Мне надоели эти осуждения людей, которые никогда не бывали на моем месте. Жить с человеком, которого не любишь, который тебе даже не симпатичен. Готовить, убирать – это может делать горничная, не требуя, чтобы я любил ее ночами взамен. Ей оклада достаточно и пара прибавок к зарплате, чтобы она светилась от счастья.

– Они мне о ней ничего не рассказывали, кроме того, что она несчастная, и то, что ты тиран.

– Ах, вот как? Может я и был тираном, то не по своей воле. Она мне стала не интересна. Не могу же я себя заставить кого-то любить! Никто не может любить насильно! Плохого я ей никогда ничего не делал! Она для меня всегда была близким другом, просто в один момент мы решили пожениться, считая, что нам вместе будет лучше, чем поодиночке. Еще и тетка наседала с нравоучениями. Скажем так: она просто мне была не противна, но не более. О каких, в этом случае, может идти речь близостях и прочем? Да, в юности, когда-то давно, мне действительно показалось, что я ее люблю, но это была химия растущего организма – не более. Тиранят от безразличия, а не от любви. И давай закроем эту тему, если не хочешь, чтобы я перестал общаться еще и с тобой!

Я выпалил свою речь, как будто готовил ее заранее. Хотя… наверное, так оно и есть, ведь все, что я сказал, крутилось в моей голове уже полгода после расставания. Гнездясь внутри черепной коробки, они образовали там своего рода островок сострадания к самому себе.

– Знаешь, я тебе все-таки скажу: хватит игнорировать всех, кто хочет помочь. Из нашей компании за тебя волнуюсь не только я. Ну, хорошо, ты не любил ее, но ведь есть много красивых девушек – не может быть, чтобы тебе ни одна не нравилась. Не сиди дома. Выйди на улицу, познакомься с первой понравившейся, – Костя говорил о знакомстве, как о чем-то очень легком и простом. Может, для него так оно и было, но не для меня, – и я не говорю об интиме, тебе же сейчас главное общение. Тебе нужен человек, с которым ты можешь поделиться внутренними переживаниями. С человеком со стороны. Ты не урод. Таких, как ты, девушки любят. А особенно только познакомившиеся: ты не хуже меня знаешь, как девушки любят жалеть малознакомых симпатичных богатеньких парней, а если ты скажешь, что ты вдовец – все, выбирай любую по вкусу.

– Но ведь это не правда, – вставил свои пять копеек я, хотя практическую пользу подобного представления, все же понимал.

– Судя по трауру, в который ты сам себя загнал – близко к истине.

Костин взгляд бегал между моим лицом и ступнями, изучая извилины и углубления заношенного домашнего халата. Обычно, гостей я в нем не встречаю, но он грел немного больше, чем брюки и рубашка под ними. В доме было зябко: в щелях сквозил осенний ветер, а протопить дом я не удосужился. Видно было, что Костя только разгорячился от собственных речей и без моей реакции он не успокоится. Вдруг, он, нахмурив брови, посмотрел в мои глаза и с неподдельным интересом, и спросил:

– А, кстати, я забыл, почему ты снял со счетов соседку?

– Может быть, ты не мог этого забыть, потому что я и не говорил?

– И все же?

– Мы с ней слишком долго знакомы и слишком много друг о друге знаем, чтобы жить вместе. Она мне, ну, как дальняя родственница, что ли.

– Хорошенькая родственница, – он ухмыльнулся. Ему была не безразлична Рита, а своим вопросом он лишний раз удостоверился, что я ему не соперник.

– Тебе нравится – ты и забирай.

– Не, она красивая, стройная, но даже не в моем вкусе, мне не это надо от девушки, – Костя набивал себе цену, – мне нужна начинка. Мне надо то, что с возрастом не дрябнет. Мне нужен огонек в глазах. Мне нужна внутренняя бесконечная энергия и доброта. На такую смотришь в троллейбусе: самая обычная, ничем не выделяется, глазки свои опустила, читает книгу или в сумочке своей что-нибудь ищет – создает иллюзию занятости. Но все равно видно: просто окружающих стесняется, сторонится; боится, что сейчас в ее внутренний мир залезут со своими житейскими проблемами, нагромоздят там своих мнений, взглядов. Ту почву, где она цветы сажала, фиалки там, колокольчики, вспашут, навозу навезут, картофель посадят и довольные уйдут восвояси, – его мысли так контрастировали с его образом. Если увидеть такого бугая на улице, то самое последнее, что о нем можно подумать, так это то, что он способен на подобные речи.

– Какую еще картошку? Навоз? – признаюсь, не всегда мне были ясны его мысли, – для практичности, ну, чтобы все было просто и по канонам жанра.

– Да, уж, философ. Но в кровать тебе все равно не с внутренним миром ложиться.

– Все-то тебе кровать. Разные у нас с тобой ценности.

– Физиология одинаковая.

После мы лишь изредка перекидывались с ним фразами, сделав вид, что нам больше интересна игра. Сыграли партий шесть-семь, Костя засобирался домой. Я убирал шары, Костя ставил кии на место, и тут он, видимо, обратил внимание на пианино.

– Слушай, а почему бы тебе не заняться музыкой? Ты же неплохо играешь.

– Не хочу я музыкой заниматься. Я ее для себя играть буду что ли? Для себя у меня и на диване лежать неплохо получается.

– Ну не знаю, пригласи кого-нибудь послушать.

– Приглашаю. Тебя. Вот ты сам очень бы хотел сидеть и пианино слушать?

– Нет.

– Про внутренний мир философствуешь, а классическую музыку слушать не хочешь.

– Разговор не обо мне сейчас. А знаешь, у меня идея: подай объявление, мол, даю уроки игры на пианино, и назначь чисто символическую плату – не бесплатно только! А то ведь знаешь, как оно бывает: «бесплатный сыр только в мышеловке». Я бы лично такое объявление прочитал, и сразу о каком-нибудь подвохе подумал. По этой же причине и слишком низку цену не ставь.

– Ладно, ладно, опять свою демагогию развел. Как ты за сегодняшний вечер мне только мозги не ел: одну «шарманку» завел, вторую, а сейчас даже учишь объявления писать! Устал от тебя, честное слово, устал! – я прижал руки к лицу и закачал головой, закатывая глаза.

На самом деле мне не надоедали Костины разговоры. Мне нравилось с ним разговаривать, ведь он был довольно умным: всегда приятно поговорить с умным человеком. И как бы я не реагировал на его наставления и советы, я всегда брал их себе на заметку. Пользовался ими и, конечно, не признавался в этом самому Косте.

– Ну, все, вижу, ты на разговор не настроен. Провожай, – он уже давно стянул с вешалки свое пальто и стоял передо мной, ожидая рукопожатия.

Я вышел за ним из дома и проводил прямо до машины. Черемуха, стоявшая перед моим домом, давно сбросила с себя одежды, и теперь они жухли под ногами людей, приходивших ко мне. А визитеры у меня ограничивались Костей и почтальоном, который подходил к моему дому не ближе, чем расстояние от дома до калитки, на которой висел ящик для писем.

– Давай, не кисни, оставайся таким же бодряком, как сегодня. Я к тебе скоро заеду, – произнес он, усаживаясь за руль и захлопывая дверь. Автомобиль завелся, окно водителя поступательными движениями съехало вниз и скрылось внутри дверцы.

– Жду не дождусь, чтобы снова услышать твои истории. Надеюсь, в следующий раз ты не ошибешься домом! – тут я заговорил немножко тише и приблизился к открытому окну, чтобы меня вдруг не услышала соседка, – серьезно, не беспокой ее просто так. Ты и сам не самое лучшее мнение о себе производишь, и меня подставляешь. Что это у меня за друзья такие, что у них настолько развит географический кретинизм? Или если хочешь к ней заходить – заходи, только меня не приплетай к этим визитам, и мне не сообщай о них.

– Хорошо, Леша, удачи! – он махнул мне рукой и улыбнулся. Казалось, что он приложил много усилий, чтобы вместить свое габаритное туловище на водительское место его «Жигулей». Я тогда еще подумал о том, что не было у меня и, скорее всего, никогда не будет таких больших (в прямом и переносном смыслах этого слова) друзей.

Костя завел двигатель и тронулся. Я посмотрел, как он скроется за поворотом, а потом направился в сторону дома. По пути я посмотрел на участок соседки: она вырывала кусты цветов, которые все лето цвели и пахли перед домом, но теперь больше были похожи на пожелтевшие веники. Они так проросли в землю, что после них оставались ямы в земле. Рита увидела, что я за ней наблюдаю, и помахала мне. Я улыбнулся и помахал в ответ.