Текст книги "Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта"

Автор книги: Илья Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Поминки по «Москве»

На вечеринке, которую ФК «Москва» закатил в честь окончания сезона, было круто, но грустно. Клуб умирал. Об этом говорили в открытую, хотя наверняка у кого-то еще теплились надежды. Но Прохоров выкинул его как щенка, с которым наигрались, а потом он стал ненужным. Щенок надоел.

Божович увидел, что я зашел в зал, мы обнялись. Я сказал ему, что вроде бы как надо поздравить его с неплохим окончанием сезона, а что-то мешает сделать это.

– Да, товарыщ, – ухмыльнулся он со своим непередаваемым акцентом.

Когда Миодраг начинал говорить, я не сразу понимал, слышу ли я русскую или сербохорватскую речь.

– Так не можно, конешна. Думаю, ест толко тры нацыи, што так весела празднуют поминки.

Когда его позвали на сцену, он повторил залу эту фразу. И назвал нации: Россия, Сербия и Черногория.

Макс Мотин, который вел вечер вместе с Аней Красножан, делал все от него зависящее, чтобы зал не грустил. Клуб «Рай», модное местечко (сейчас сдержал себя, чтобы не начать литераторствовать на тему изгнания «Москвы» из футбольного рая). На сцене по ту сторону экрана сидел Дима Трошин, ставший пресс-атташе клуба, после того как Макс пошел на заслуженное повышение. Это была безусловная находка: они были фантастически похожи – прическа, очки, взгляд – Дима, Миодраг и президент клуба Дмитриев.

Дима подавал в нужный момент Максиму подарки, которые тот вручал отличившимся сотрудникам под веселый гомон зала.

Александру Полукарову вручили современный спиннинг, объявив о главной страсти в его жизни – рыбалке. Заслуженный торпедовец стоял на сцене, немного скованный от такого интереса зала к происходящему. Говорил о надеждах и хорошем футболе «горожан», отмечал морально-волевые качества команды и вклад тренера.

Рядом с ним стояла игривая дива в блестящих трусиках и высоких сапожках. Не помню, был ли на ней лифчик. Именно она и вручала приз герою, а потом нас ждал ее танец. Полукаров с удочкой в руке все отчетливее напоминал Васю из фильма «Любовь и голуби». Для полного сходства не хватало только кепки. Наконец ему явили милость и отпустили к жене в зал.

Я взял бокал с шампанским и опять пошел к Божовичу. Мы чокнулись.

– Как ты борешься со страстью к женщине? – спросил я.

Он ухмыльнулся:

– Бегаю, товарыщ. Каждое утро.

– Помогает?

– Нет. Не ошень.

Вернувшись из Черногории, я прочел все, что было сказано о матче. Увидел интервью Миодрага. «Увы, бацилла фанатской заразы, которая блуждает по всей Европе, теперь добралась и до Черногории».

Мы давно не виделись так, чтобы присесть на пару часов и без спешки поговорить обо всем. Первое, что сделаю при встрече – попрошу его произнести эту фразу. И буду наслаждаться, слушая, как он пытается ее вспомнить.

«Увы, бацилла фанатской заразы»…

Я уже кайфую, предвкушая это.

Александр Львов по-прежнему один из моих кумиров в профессии.

Первого апреля у человека, который столько сделал для меня, день рождения. Он трагически умер. Сгорел от бактерий, подхваченных во Вьетнаме на фоне продолжающегося воспаления легких, о котором он не знал.

Я часто думаю в сложных ситуациях – как бы поступил он, и стараюсь следовать его алгоритму. Незадолго до смерти он рассказал, что его звали в «Москву» на должность президента. На очень хорошие деньги, но под задачу закрыть клуб. Он отказался.

– От этого не отмоешься, – сказал он. – Конец репутации.

На его похоронах меня попросили что-то сказать. Я начал говорить, но горло сжало. Так и говорил, через комок в горле и слезы.

Время летит. Но все равно оно напоминает лист бумаги, на котором нарисовали прямую линию. Она вроде бы длинная, а сложи листок – и две далеко отстоящие точки окажутся рядом. Я все помню, все наши разговоры с ним. Его жесты и интонации.

Я безумно любил фильм «Куда приводят мечты». Смотрел его много раз. Думал. Если действительно после смерти тебя в качестве гида там встречает знакомый человек и объясняет все то новое, с чем ты столкнешься, я хотел бы, чтобы это был он.

Красножан

Ветер дул, как в фильмах ужасов. Почти апрель, уже весна. Почки набухли. И вдруг такое.

Я забыл дома шапку и потому ежился, стоя у служебного входа «Арены «Химки». Мне было жалко себя.

Меня окликнули. Какой-то очередной вопрос из сотни тех, что ежедневно задают во время сбора. Я быстро ответил и шагнул назад из теплого холла стадиона наружу.

А человек, чьего приезда я так ждал, уже стоял у входа. Курил, почти не замечая ветра, аккуратно держа в кулаке тонкую сигарету. Я заулыбался. Он приветливо поднял руку, развернув ладонь так, что сверху оказался мизинец – для хлопка, а не рукопожатия.

– Ну наконец-то, – сказал я и обнял Юрия Анатольевича Красножана. – Добро пожаловать домой!

В декабре 2010-го я встречал Красножана у «Кофемании» на Садово-Кудринской. Он ехал от нашего общего друга-офтальмолога, после визитов к которому на лице тренера появились его знаменитые очки. Многие связали это с новым имиджем, но причина была в другом. Мы выпили по чашке кофе – я, по укоренившейся привычке, капучино, а он – американо. И пошли гулять по Старой Москве.

– У меня есть предложение из «Локомотива», – сказал он почти сразу.

Я посмотрел на него, как всегда, погруженного в глубину своих размышлений. Мне показалось, что он не советуется, а просто лишний раз проговаривает самому себе этот вариант. Чтобы снова постараться понять, правильно ли он поступает.

– Надеюсь, вы согласились? – спросил я.

Мы познакомились, когда «Спартак» из Нальчика только-только вышел в Премьер-лигу. Если честно, уже не помню при каких обстоятельствах. Скорее всего, он приехал на Шаболовку, и после эфира мы пошли выпить кофе. Начали общаться. Потом это переросло в дружбу. Мне нравилась его команда. И я не понимал, как она умудряется так долго держаться на плаву. Было слишком легко сказать, что все это – феномен одного человека, главного тренера. Я искал какое-то другое объяснение, пока не увидел, что его просто нет.

– Вы уже знаете, кого посоветовать вместо себя в Нальчике? – спросил я.

Он ответил не сразу. И ответил на другой вопрос. Вероятно, на тот, что он сам задавал себе столько раз в последние дни.

– Мне уже тяжело. С точки зрения эмоций. Их все сложнее находить, зная, что клуб прошел свой пик. И что дальше с футболом в республике будет все сложнее и сложнее.

Мы уже дошли до особняка Морозова на Спиридоновке.

– Что это за дом? – спросил он, и я рассказал все истории, которые знал. О Шехтеле, о Морозове, о пожаре и не треснувших водочных рюмках в сгоревшем буфете. О женщине-коменданте. Потом спросил:

– Вы уже общались со Смородской?

Он кивнул.

– Ну и как она вам?

– Интересная женщина. Сильная.

Подумал, прислушиваясь к сказанному, и добавил:

– Необычный руководитель для нашего футбола.

Оля подливала мне чай и все время сокрушалась, что стол не похож на кавказское застолье.

– Мы ведь только сегодня прилетели, а завтра улетаем. У меня холодильник совсем пустой.

В их московской квартире было уютно. И в то же время чувствовалось, что они в ней не живут. Только недавно закончился ремонт, можно было в нее заселяться – благо до Баковки рукой подать. Но «Локомотива» больше не было в его жизни.

– Я всю локомотивскую форму из дома выкинула. Не могу на нее больше смотреть. Такой запас был, я в магазине покупала, чтобы друзьям в Нальчик возить, они постоянно просили.

Красножан сидел рядом с женой. Молчал. Потом перевел разговор на другую тему. Я попросил его показать свой кабинет. Для меня это всегда было притягательно – посмотреть на кабинет тренера. И убедиться, что они все очень похожи – те, в которых мне повезло побывать.

– Как сын? – спросил Юрий Анатольевич.

Я похвастался, что подаренная им коляска идеально едет по снегу. Широкие колеса, отличная проходимость.

Потом мы вспомнили, как на вечеринке в честь этого события Красножан и Тарханов хохотали над Мишей Елизаровым. Букеровский лауреат не взял гитару и пел свою «Квартиру на проспекте Мира» а капелла.

Впереди у Красножана были «Анжи», «Терек» и «Кубань». И ощущение, что судьба все сильнее испытывает его на прочность.

Когда его уволили из Краснодара за четвертое место, я не удивился. Во-первых, это «Кубань». Во-вторых, Слуцкого убрали из «Москвы» за точно такую же рекордную в истории клуба строчку в таблице.

Когда я узнал о предложении из Казахстана, то сказал ему, что он едет зарабатывать себе новый имидж. Прежний разрушен полностью, и сейчас все начинается заново. Никто не знает, кто такой Красножан, так что есть шанс создать биографию заново. Так бывает нечасто. Он согласился.

В прошлом феврале мы встретились в Ницце, на жеребьевке Евро-2016. Он был задумчив, попав в такую группу. Хотя наверняка был бы задумчив и при любом другом жребии.

В этой европейской футбольной тусовке, где становишься своим только со временем, обрастая связями и знакомствами, новички обычно выглядят зажато. Мы ели что-то фуршетное, и я спросил его о задачах, которые он ставит перед собой.

– Я бы хотел, чтобы Казахстан перешел после цикла из шестой корзины в пятую, – сказал он.

Казахи начали цикл с ничьей с Латвией, потом едва не потрясли мир на выезде в Голландии. Но запаса прочности не хватило. Три поражения подряд – словно Красножан вернулся в прежние времена, когда надо было делать «Спартак» из команды КФК клубом Премьер-лиги. Только те, с кем он соревнуется, заметно отличаются от соперников, что были у него когда-то.

Сразу после жеребьевки этой Лиги чемпионов я отправил Слуцкому эсэмэску: «Когда ты в детстве лез на дерево за кошкой, поди, и мечтать не мог о таких матчах». И получил в ответ три восклицательных знака.

«Не надо смотреть на жизнь линейно», – учил меня когда-то старший друг.

Когда я думаю о Юрии Красножане, то первым делом вспоминаю эти слова. И жду его возвращения в Россию.

Зарплата Красножана

Дело было в Амстердаме. Медиасеминар УЕФА, дождливый февраль, гостиница прямо у аэропорта. Два дня в Амстердаме, представляете? И все два дня надо было провести на «Амстердам Арене». Кофе, семинар, обед, семинар, кофе, презентация, автобус, ужин, отель.

Я не понимал, как люди могут завидовать чиновникам. Это ведь их ежедневные будни. В чиновники можно идти только при нечеловеческой усидчивости и сосредоточенности на параграфах и пунктах.

На завтраке меня окликнули. Я поднял глаза от шведского стола и увидел незнакомое лицо.

– Вы Илья? – спросил человек, протягивая руку.

– Да, я Илья, – сказал я.

– Я ваш коллега из Казахстана. Младший.

– Я вижу. Вам лет двадцать, наверное.

– Да. Но я по другой причине младший. Потому что молодежный.

Это было правдой. Он был молод, если не сказать юн. В нем била ключом жизнь, и ему все было очень интересно.

– Молодежный?

– Да. Я пресс-атташе молодежной сборной.

– А-а-а, – сказал я. – Понимаю.

Мы помолчали. Я накладывал в тарелку омлет и всякую ветчину. Завтрак в отеле – одно из самых больших удовольствий в поездке.

– У меня для вас плохая новость, – сказал молодой человек.

– Умоляю, – попросил я. – Не держите в неведении.

– Мой старший коллега заболел и лежит в номере. У него высокая температура. Он не поедет на семинар.

– Сочувствую, – искренне сказал я. – Надеюсь, этот поднос вы отнесете ему?

В автобусе, идущем до стадиона, мы сели рядом. Так получилось. Я занял место у окна, и почти сразу же появился он.

– Как здоровье коллеги? – спросил я.

– Уже немного лучше.

– Приятно слышать.

Мы помолчали. Я разглядывал дорогу и удивлялся тому, что эта утренняя окраина похожа не на Амстердам, а на Эйндховен.

– Вы ведь дружите с Красножаном? – спросил меня юный сосед.

Я кивнул.

– Вы не знаете, его контракт в тенге или в евро?

– Не знаю, – сказал я, уже не удивляясь.

– У нас вчера был обвал валюты. Процентов на двадцать. Поэтому, когда его увидите, передайте, что лучше иметь контракт в валюте.

Я пообещал. И сдержал слово.

О казахском футболе до недавнего времени я знал немногое. Сначала выхватывалось что-то обрывочное из газет и Интернета, потом мне начали рассказывать о своих буднях участники футбольных процессов, происходящих в соседней республике. Один мой приятель слетал туда на семинар и вернулся под впечатлением от увиденного – насколько потрясающ современный город Астана. Генменеджер сборной Женя Савин, родившийся в Казахстане, рассказывал о планах и перспективах, реализуемых «Кайратом». Фабио Капелло летал на матч в честь 60-летия «Кайрата», и я смотрел потом видео с этого праздника. Потом общался с Владимиром Вайссом, с Володей Газзаевым, с Димкой Черышевым. Наверное, поэтому я не удивился, узнав, что в прошлом году туда захотел поехать завершать карьеру Семшов, но не смог подписать контракт из-за существующего лимита на возрастных иностранцев. Сычеву, который на несколько лет моложе, это удалось.

На прошлом Кубке Содружества Бородюк смотрел казахскую молодежку и одобрительно щелкал языком, отзываясь об уровне юных казахов. Особенно хвалил седьмого и десятого номера. Я сказал ему тогда:

– Ты так их хвалишь, словно на себя готов роль их тренера примерить.

Генрихович начал отрицать. Настолько рьяно, что я готов был его заподозрить в обратном. Но потом вспомнил, как он восторгался молодым мексиканским нападающим, который прогремел на Кубке Яшина, когда работал в «Динамо» спортивным директором. Предлагал купить его за миллион. Тему обсуждать не стали, а парня потом взяли в английский суперклуб. Уже за пять миллионов.

Ахметов

Я взял на всякий случай поводок, хотя почти всегда пес отлично идет рядом и без него, вышел из дома, дошел до лесочка и отпустил собакевича погулять. Открыл Фейсбук, стараясь встать так, чтобы мокрый снег не валил мне в лицо. Два запроса о дружбе и одно сообщение. Добавил неизвестных пока мне людей в друзья и щелкнул по переписке. Там было фото, а следом вопрос от моего донецкого товарища – не я ли на нем во втором ряду справа?

Да, это был я. Смешной, в смешном костюме. Лет десять назад. Это было на пресс-конференции Рината Ахметова.

Донецк летом был чудесен, несмотря на жару. 1999-й год, «Шахтер» – вечный второй за «Динамо». Могу ошибаться, но, кажется, я был первым московским журналистом с «федерального» канала, который прилетел снимать сюжет о футбольном Донбассе.

Марк Юрьич Левицкий был сама любезность. Когда-то московский одноклассник Игоря Нетто, потом отличный журналист и комментатор, а в ту пору – пресс-атташе «Шахтера». Мы сидели в каком-то итальянском ресторане после долгого дня, и Марк Юрьич вел себя так, что я не выдержал и спросил, не одессит ли он?

– Солнышко, – сказал он официантке, – французский коньяк не надо, он дорогой. Будем экономить на таможне, а не на звездочках. Принесите армянский. Хороший.

Стоп. Если была эта сцена, значит, это был уже 2002-й. И это был мой второй визит в Донецк. Марк Юрьич опекал меня и в первой поездке, но в итальянский ресторан мы тогда не ходили.

Рядом со мной сидел Боря Саксонов, главный спортивный оператор на Первом, а заодно и оператор на 7ТВ. Добрейшей души человек. Слегка глуховатый. Когда он не до конца слышал, что ему говорят, то совершенно беззащитно улыбался. Однажды я ехал из Фару в Лиссабон в машине, где Боря был за рулем. Я сидел рядом с ним, а на заднем сиденье сидели два могучих старца – Маслаченко и Орлов. Геннадий Сергеич пытался пересказывать истории Гиляровского, но Никитич легко пресекал эти попытки и ударялся в личное прошлое.

– Боренька! – говорил мэтр. – А ты помнишь наш матч с «Крыльями» в Куйбышеве в шестьдесят седьмом, а?

Боря плохо слышал, но покорно кивал.

– Я слез вечером после отбоя по водосточной трубе, поймал такси и поехал в ресторан, где играл джаз. Мой юный друг, это было нечто! Я вернулся в гостиницу только в пять утра, зашел в номер…

– Забравшись по водосточной трубе? – невинно уточнил я.

– Ха-ха-ха!!! Считается!.. Немного поспал, потом установка, отъезд на стадион… Мы выиграли 1:0, и я взял пенальти.

За четыре часа дороги Владимир Никитич взял около пяти пенальти. Я жалел, что мы ехали в Лиссабон, а не в Порту, до которого было бы еще три часа пути…

Когда принесли коньяк, Марк Юрьич разлил его нам – щедро, но аккуратно. И вдруг спросил:

– Илюша, как зовут твоего оператора?

– Борис Маркович.

– А твое отчество?

– Аркадьевич.

Он поднял бокал повыше и торжественно сказал:

– Мне нравится состав вашей группы!

И мы выпили. Я по юности лет чуть не попытался сказать, что я тут не совсем при делах, но вовремя успокоился.

На следующий день нас отвезли на базу. Я уже бывал там, а Боря ошалел от красоты. Бегал, снимал ее по кругу, несмотря на солидный возраст. Затем Марк Юрьич прикрикнул на него, и мы пошли на интервью с Ахметовым.

Через какое-то время я прилетел в Донецк снова – на открытие отеля «Шахтер Плаза». Было очень торжественно, кругом толпились журналисты. Я уболтал полететь со мной Диму Федорова, и мы стояли в сторонке, наблюдая, как Ахметов общается с нашими украинскими коллегами.

Ринат увидел нас, подошел. И мы минут двадцать под прожигающими взглядами коллег гуляли по холлу. Потом он сказал, что мы его гости и что вся палитра наслаждений этим вечером к нашим услугам. Надо только сказать, что мы хотели бы из развлечений.

Я посмотрел на него и сказал, что очень люблю Донецк, «Шахтер» и часто приезжаю сюда. А Дима впервые в этом городе. И я бы очень хотел показать ему клубную базу, поскольку это – настоящее чудо. А потом у нас уже запланирован вечер с друзьями-журналистами, и большое спасибо вам за такую заботу.

Ахметов, мне показалось, опешил. Даже моргнул. Но уже через секунду рядом с нами стоял человек, нам дали «Мерседес» из кортежа босса, и мы понеслись на «Киршу». Хохоча и дурачась по дороге, чтобы потом ходить и восхищаться по трехэтажному зданию в компании директора Юры Такташева.

Потом мы помчались в какой-то клуб, к друзьям-коллегам. Димка чудил, танцевал. Секретарь «Шахтера» Диана, дива с шестым размером бюста, сказала во время их танца на весь зал:

– Прижимай сильнее, московский! Я же баба, а не балерина.

Чтобы ему было совсем хорошо, я арендовал стоящий наготове кабриолет «Ауди» 1937 года, и под мелодии из его автомобильного детства мы помчались в отель по ночному летнему городу.

Через пару лет, когда «Шахтер» шумно праздновал свой юбилей в парке на базе – с певцами, ведрами черной икры, девушками из консумации, мы были с Димой среди гостей. Было восхитительно. Я бродил по дорожкам, обнимаясь со старыми знакомыми, пошутил с Прокопенко о «Роторе», подмигнул богине-секретарше и остановился выпить и поболтать с Александром Серовым, который несколько раз за вечер успел спеть гимн «Шахтера».

И тут навстречу нам вышел Ринат. Как всегда, чертовски обаятельный.

– Хороши девушки? – спросил он, показывая на моделей, плавно передвигающихся по залу.

– Богини! – искренне сказал я.

Он наклонился ко мне и сказал:

– Выбери любую!

До сих пор сомневаюсь, правильно ли я расслышал первое слово. Может, в нем не было буквы «р», и порядок букв был чуть иной. Хотя это ничего не меняло.

– Не могу, я влюблен, – сказал я и добавил: – Но есть другая просьба.

– Любая, – ответил Ахметов, напоминая джинна из «Тысячи и одной ночи». Да он, по сути, и был им в тот вечер.

– Вон Дима, – сказал я и показал на Федорова. – Можно я ему базу покажу?

Мы хохотали. Как безумные. Серов не понимал, что нас так рассмешило, но тоже присоединился к нам, красиво загрохотав своим могучим голосом.

Как же я любил летний Донецк! И как же давно я в нем не был…

Нахимов и Кусто

Однажды у меня сошел с ума оператор. По-настоящему.

Мой юный друг Ромка Грибов был гендиректором «Сокола». «Сокол» шел в лидерах ПФЛ и собирался выходить в Высшую лигу. Вице-президентом был доктор Адель, тренером – Корешков, тренером вратарей – Димка Тяпушкин, капитаном – Дима Кузнецов, которого я когда-то обожал еще как капитана садыринского ЦСКА.

Это была банда. Супербанда! И когда Рома сказал мне: «Слушай, поехали с нами на первый январский сбор в Турцию», я не то что согласился – я сразу побежал паковать чемодан. Точнее, сумку. Чемодан у меня тогда был всего один, и он больше подходил для вояжа в медовый месяц или шопинг-тура в ту же самую Турцию.

В Шереметьеве нам сказали, что чартер задерживается, и повели перекусить. Адель Иваныч с Ромой спорили, кто гостеприимнее. Я махнул пятьдесят граммов коньяка на аперитив (страшно вспоминать, но в юности такое случалось), а оператор отказался. Его ломали, убеждали, брали на слабо́, но он стоял на своем. Я знал, что он зашит, но молчал. А друзья-саратовцы не знали. И отказывались верить, что встретили оператора-трезвенника.

Самолет долетел до Антальи подозрительно быстро. Я улыбался каждому игроку и обещал с каждым записать интервью. Вратарь Евгений Плотников пересел от моего обаяния на другой ряд. А Гена Орбу даже пообещал, что прочтет какую-то книгу. Моему опера– тору было тихо и уютно, его оставили в покое. Он достал справочник кессонных давлений и погрузился в изучение таблиц. Он хотел стать дайвером. Я всегда уважал людей, кто умел ставить перед собой конкретные цели.

Сборы были как сборы. Я снимал «Сокол», ездил на контрольные матчи других клубов, сидел в разных компаниях и наслаждался средиземноморской зимой. А потом нам предложили съездить в соседнюю деревушку за кожаными куртками. В 2000-м каждый москвич мечтал о дубленке, о куртке из тонкой кожи или, на худой конец, о кожаной сумке или кошельке. Конечно, мы поехали.

Я выпил стаканчиков восемь крепчайшего сладкого турецкого чая, который предлагали в каждой лавке. Купил куртку – первую, которая понравилась. И, раздражаясь, следил за тем, как оператор торгуется, но не покупает.

– Хорош, – сказал я, окончательно потеряв терпение. – Либо покупай, либо поехали.

– Тут же главное – торг, – сказал он мягко. – Это спорт, а не шопинг.

После обеда был ливень. Контрольный матч «Сокол» не доиграл, поле превратилось в одну большую чавкающую лужу. Я был уверен, что у меня будет воспаление легких. Может быть, оно уже началось. В отеле я мигом переоделся и побежал в лобби. Заказал себе стакан виски с колой. Потом еще один. Разумеется, для профилактики.

Пришел оператор. Сел невозмутимо рядом. Он всегда вел себя исключительно спокойно и сдержанно. Это раздражало. Особенно в ту минуту. Заказал себе колу со льдом.

Официант принес наш заказ. Мы сделали по глотку, по второму.

– А ведь это не кола, – вдруг тревожно сказал оператор. – Попробуй.

Я попробовал. Это была кола, только с виски. Точь-в-точь как у меня. Я решил допить его порцию, от греха подальше.

– А ну дай сюда! – сказал оператор.

Взял стакан и махнул его одним глотком. И заказал сразу три.

В полпервого ночи я понял, что совершенно беспомощен, и пошел стучать на него в соседний номер, где жили Тяпушкин с Кузнецовым. Оператор стоял в белых плавках посреди нашей комнаты и наотрез отказывался ложиться спать. Более того, он уверял, что занимался карате, и обещал разобраться с любым, кто меня обидит.

Дверь открыл заспанный Тяпушкин. Что-то понял по моему лицу. Зашел к нам.

– Ты что чудишь, вася? – спросил он оператора.

Васями в советском футболе называли людей с нетипичным для этого мира поведением. Можно было чудить, но не быть васей. Или можно было быть васей, но не чудить. Оператор этого не знал, но не обиделся. Он обрадовался Димке, как потерянный малыш явившейся маме.

– Пал Степаныч, это вы?!! – с восторгом сказал он. – Пирóги уже приплыли!

– Приплыли, вижу, – прозревая, сказал Альбертыч. И посмотрел на меня, на Кузнецова, на Грибова, которые тоже вошли в номер.

– Здесь не только пирóги, – счастливо улыбаясь, сказал оператор. – Викинги тоже плывут нам на помощь.

– Викинги нам не помешают, – сказал Тяпушкин и уточнил: – А почему я Пал Степаныч?

– Так вы же адмирал Нахимов! Я рад участвовать в обороне Севастополя рядом с вами!

Мы переглянулись. Я начал обдумывать, получится ли связать оператора его простыней.

– Только не чуди, вася! – предупредил Тяпушкин и шагнул к оператору. Тот демонически захохотал.

– Я же сказал, я не Вася!

– А кто? – обреченно спросил я.

Оператор метнулся к кровати, схватил книжку. Встал перед нами навытяжку, щелкнув босыми пятками.

– Разрешите представиться, Жак-Ив Кусто! А это, – он протянул Тяпушкину книгу, – мой подарок для российского флота! Справочник кессонных давлений.

– Иди сюда сам, – сказал Дима и добавил, уже обращаясь к нам: – Руки ему держите.

Оператор затравленно посмотрел исподлобья и сказал:

– Не могу. Я должен готовиться к глубинному погружению.

Он скакнул в коридор, добежал до открытого окна и сиганул вниз. Раздались треск и грохот. Мы обомлели. Подбежали, посмотрели вниз. Это был второй этаж, но шум нас напугал.

Оператор лежал с неестественно вывернутой головой и разбросав руки-ноги в стороны. Не шевелился. «Какая глупая смерть!» – подумал я.

Мы сбежали вниз и, подбегая к нему, услышали его храп. Перевели дух, подняли его, чтобы отнести в номер. И вдруг он открыл глаза. Непонимающе посмотрел на нас и вдруг что-то вспомнил. Вырвался и понесся к морю.

Помня его намерение готовиться к глубинному погружению, мы носились за ним минут двадцать. Чемпион Союза Кузнецов, чемпион России Тяпушкин, гендиректор клуба Высшей лиги и я. Не поймали, взмокли.

– Ну его на хер, – сказал я. – Пусть погружается.

Мы пришли в бар, заказали по сто – кто чего.

– Что с ним? – спросил Кузнецов.

– Зашитый. А официант ошибся, налил.

Мы заржали, вспоминая эту бессмысленно проведенную ночь. Сил не было, но уже не хотелось спать. Тренировка была в десять.

Оператор зашел в лобби в перепачканных песком трусах. Подошел к нам. Бармен смотрел невозмутимо, чувствовался большой опыт.

– Чего тебе? – спросил Рома.

– Я не хочу с вами разговаривать. Нашли забаву – человека ловить. Илья, вызови мне немедленно такси до Москвы.

– Иди на ресепшен, – предложил я. – Там по-русски понимают.

В том году «Сокол» лидировал в чемпионате. Романцев даже вызвал Федькова на какой-то матч сборной. Я болел за свою команду изо всех сил, зная каждого из них от и до.

Сборы сближают. Особенно такие.

Кузнецов сейчас в «Рубине». Тяпушкин в «Мордовии». Федьков в «Тереке».

«Сокол» давно уже другой, но я все так же болел за команду, ставшую родной. Тем более что там еще недавно тренером был Игорь Чугайнов. Я рассказал однажды ему эту историю.

– Так это белочка приходила, – сказал Чуг и прищурился. – Это еще что! Вот в «Уралане» был однажды случай…

Я понял, что операторы до футболистов недотягивают. По крайней мере, сегодняшние.

Когда-то операторы были гигантами. Могли жить впятером в провинциальном люксе, варить кипятильником суп из пакетика в раковине, заткнув слив носком. Подпалив дорогой диван «примой», распиливали его и выносили по частям в кофрах – чтобы не платить за урон. Но такси до Москвы из Турции все равно никто из них не заказывал.