Текст книги "Избранное"

Автор книги: Ихара Сайкаку

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Дорогая цена за омара исээби

Известный в Сакаи Хинокутия

Представление, но смотри с галереи

Как говорится: будет жизнь, будет и еда. Живущим на этом свете вредно принимать все близко к сердцу. У всех под Новый год бывают перебои с деньгами, и мы волнуемся и людей беспокоим, а тем не менее каждый по-своему готовится к Новому году, и нет дома, где бы не сбивали моти, нет человека, что не купил бы селедочной икры. На крюке для рыбы висят бури из Танго, рядом фазаны, дровяной ларь набит доверху, на дворе – кули с рисом, запасено всего до марта. Расплатись до двадцатого числа, а дальше только принимай да укладывай. В эти дни как раз и видно – в каких домах хозяйство правильно ведется. Ведь хлопотно собирать деньги за проданное в рассрочку и этими деньгами оплачивать товары, таким же способом приобретенные, пусть все расчеты и сходятся. А ведь в нашем мире за долг почитают даже сэтта и таби для слуг заготовить накануне Нового года, до полуночи. Если хозяин справляет в подарок наемным служащим и ученикам дорогие ватные кимоно из покупной полосатой ткани на белой подкладке, весной обнаружится, что не по средствам он Новый год встретил. Вообще по Новому году судят, насколько человек бережлив. Часто бывает, что меняют утварь, которая может еще послужить, перестраивают дом, обновляют обивку циновок, лакируют заново кухонную печь, все стараются довести до совершенства. Кажется, будто все это мелочи, и глазу не видны, а все вместе на целый год убытком скажется. Люди поумней стараются разделаться с такими заботами в течение весны или лета. Пока день длинный, это и правильно.

Однажды был очень плохой улов омаров исээби[84]84
  Исээби – сорт омара красного цвета, был традиционным украшением на Новый год.


[Закрыть] и неурожай на апельсины дайдай,[85]85
  Апельсины дайдай – сорт горького апельсина, также служившего украшением новогоднего празднества, так как его плоды оранжевого цвета вновь могли стать зелеными, если оставались зимою на ветвях. Таким образом, эти плоды служили символом обновления жизни.


[Закрыть] и в Эдо их с трудом можно было купить на улицах Сэтомоно, Суда, Кодзимати, а так как они служат праздничным украшением на столе вельмож, то омаров продавали по одному кобану и пять рё штука, а апельсины по три рё. В том году и в окрестностях Киото их было мало, даже в Осака за омара платили по два моммэ пять фун, а за дайдай – семь-восемь фун. Это ведь символ весны, их стараются обязательно достать для украшения горки Хорай.[86]86
  Хорай – мифический остров с горой счастья в китайских сказаниях. На Новый год есть обычай устраивать маленькую искусственную горку, украшая ее всем, что служит символом счастья и долголетия – сюда входят сосна, бамбук, слива, черепаха, журавль и т. д.


[Закрыть] Особенно в Эдо, там у купцов душа широкая, что с ними завтра будет – не думают!

А в Сакаи, что на границе провинций Сэтцу и Идзуми, около улицы Тайсёдзи жил человек по имени Хинокутия. В своем деле был усерден, за всю жизнь ничего у него даром не пропадало. И вот он сказал: «Хоть обычай Хорай существует с века богов до наших дней, но никакой пользы я не вижу в том, чтобы покупать всякие дорогие вещи для украшения Хорай, тут сама богиня Аматэрасу меня не попрекнет». И вместо омара исээби купил омара курумээби, а вместо дай-дай положил померанцы кунэмбо. Цвет тот же самый, и то же весеннее настроение тебя охватывает. «Умный человек умно придумал», – говорили все, и в том году в Сакаи не купили ни одного исээби, ни одного дайдай, без них обошлись. Там жители живут скромно, счетов и во сне не забывают, в хозяйстве всякая мелочь на учете, всегда порядок поддерживают, во всем разумом руководятся, а вкусы тонкие. Однако место своеобычное, человеку со стороны прижиться трудно. С первого дня первого месяца и до кануна Нового года все заранее рассчитают, а сверх и сэн даром не потратят, вещи год за годом копят, хозяйство крепкое. Мужчины единственное хаори из полосатого цумуги по тридцать пять лет в стирку не отдают, веер из кости каждое лето с ветром заодно. Женщины так же бережливы: свадебное кимоно передают в том же виде дочери, оно переходит внучкам, их дочерям, ни в одной складочке не протрется. А за три ри отсюда – в Осака совсем иначе: сегодняшним днем живут, а о завтрашнем не беспокоятся, считают, что цветенью в жизни уделен лишь краткий час, и творят все, что на ум придет, а почему? Потому что деньги легко наживают. Женщины еще более беспечны, шьют себе наряды не только на Бон или Новый год, а во всякое время, снашивают их до нитки без всякого сожаления, и вот они уже – лоскутки для починки в рабочей шкатулке. Сакаи на бережливости стоит, а Осака живет настоящей минутой. Да, забавные обычаи в разных местах! Но хорошие люди в любом краю хороши. Никто не послушает человека, если у него самого дела не в порядке, как он ни строй из себя умника. Конечно, неверно почитать разумным все, что делает счастливец, и как жалко человека с головой, у которого все трудно складывается! «В молодые годы отдавай все силы, трудись до пота, и раньше тогда познаешь утешения, кои люди дозволяют себе в старости», – вот завет бога Дайкоку, а он не обманет. Да только никогда еще не бывало так трудно делать дела. Золота и серебра накопилось больше, чем в прежние времена, его, видно, припрятывают, не показывают. Непонятно! Но не надо тратить попусту то золото и серебро, что люди так не любят показывать! Копить деньги долго, а тают они быстро.

Однажды, когда уже стемнело, постучали в ворота Хинокутия, это пришел человек купить уксусу. Стук едва доносился до обитателей дома. Слуга проснулся и спрашивает: «На сколько вам?» – «Извините за беспокойство, на один мон», – послышалось в ответ. Тогда слуга притворился спящим и больше не откликался, пришлось покупателю уйти ни с чем. Наступил рассвет, хозяин позвал слугу и вдруг приказывает: «Рой тут у ворот вглубь на три сяку». Повинуясь воле господина, Кусабуро разделся до пояса, взял мотыгу и вот старается, бьет затвердевшую землю, пот с него льет потоками, наконец вырыл. Говорит: «Пожалуйте, глубина три сяку». А хозяин ему: «Там деньги должны быть. Еще не нашел?» – «Ничего не видать, кроме камешков и раковинок», – отвечает тот. «Так вот тебе наука: сколько трудился, а денег ни гроша. Даже если товару на один мон просят, и то дорожить надо».

В старое время здесь изволил жить сам мастер и глава школы рэнга священник Соги.[87]87
  Рэнга – в буквальном переводе «стихотворение-цепочка». В его сочинении участвуют несколько авторов: первый сочиняет три первых строчки, второй две следующих, так что они вместе образуют классическую танка – стихотворение в 31 слог и 5 строк, и т. д.
  Священник Соги (1421–1502) – известный поэт и мастер рэнга, составивший сборник рэнга и сборник правил их сочинения.


[Закрыть] В то время в большом ходу было сочинение стихов. Один бедный аптекарь очень любил рэнга. Однажды он пригласил таких же любителей поэзии, как он сам, они принялись слагать стихи в гостиной на втором этаже. Пришла очередь хозяина, а тут явился человек купить перцу. Извинившись перед гостями, он пошел к покупателю, свесил один рё, получил три мона, тем временем с расстановкой обдумал строфу и прочитал собравшимся. Соги его очень хвалил: «Вот какой спокойный нрав! Так и делают все настоящие люди. Я сам был вначале маленьким человеком, за одну лишь свою жизнь такое богатство нажил, секрет один – умей вести дела. Если будешь слушаться умных людей и подражать им, ничего дурного с тобой не случится. К примеру, кто живет в наемном доме, должен всякий день откладывать плату за наем в нужной пропорции. С долгами точно так же: если оборачиваться так, чтобы ни на один месяц проценты не задержать, тогда на занятые деньги торгуешь, как душе угодно. А рассчитываться с долгами таким образом надо: когда есть прибыль, половину откладывать и вносить в счет долга хотя бы по сто моммэ из одного кана, так за десять лет, глядишь, и расплатишься. А у тех, кто не считая валит все деньги в одну кучу и только по книгам подводит итог, дело идет не шибко. Даже расход своих продуктов и то записывай в счетную книгу. Покупаешь что-нибудь – тоже подумай хорошенько: раз на раз не приходится.

В день, когда не наторговал, не трать денег ни гроша. Ничего не покупай в рассрочку. Когда берешь, кажется, и глазу не видно, а потом накопится, приходит время платить – только счетам удивляешься, А если такая незадача, что приходится закладывать дом, лучше, не обращая внимания на сплетни, сразу продать его. Никому еще не удавалось выкупить дом из заклада, а как накопятся проценты, так его и даром заберут. Лучше уж оставить прежнее жилище и о новых планах подумать; хоть один сундук останется, и то как-нибудь проживешь».

В городе Сакаи редко приходит кому-нибудь внезапное богатство. Состояние переходит от родителей ко второму и третьему поколению. Бывает, товары, купленные в прежнее время, и до сих пор не продают, все выжидают случая. Киноварный цех держится прочно, пушечные мастерские поставляют пушки князьям, гильдия аптекарей сильная, с Нагасаки дела ведет, у чужих денег взаймы не берут. Держатся скромно, но иногда выкидывают невиданные штуки.

Храм Нансюдзи весь от главной постройки и до кухни сделан одним человеком, за это он достоин похвалы. Многие в Сакаи имеют столичные манеры. Недавно в Киото на улице Ситихонмацу в квартале Китано было устроено выступление Тайю Кандзэ в его лучшей роли в пьесе театра Но. Так жители Сакаи раскупали места на галерее по золотому ханкину наравне с жителями Киото и Осака. Это чрезмерное роскошество. В Нара, Оцу, Фусими вроде такие же люди, а ни одного места не купили! Ведь каково сердцу купца – за золотой ханкин приобрести место, а потом краткое время смотреть представление в битком набитом зале. Да им один миг в театре тысячелетием покажется!

Плох оборот в ремесле часовщика

Известный в Нагасаки изобретатель

И птице, глотающей огонь, есть свое место

У китайцев душа беспечная, о работе они не радеют, проводят время за лютней, шахматами, стихами и вином. Осенью выходят на морской берег смотреть на луну, весной любуются горой, где цветут деревья кайдо, а что такое канун праздника, когда полагается с долгами рассчитываться, – и не знают. Таковы нравы китайцев, равнодушных к мирским заботам. Но неразумны те, кто подражает им здесь, в Японии. Один человек круглый год все старался изобрести такие часы, что день и ночь звонили бы у изголовья, но со временем оставил это занятие, сын много у него перенял, дальше дело перешло в руки внука, и, наконец, третье поколение ждал успех. Теперь эти часы – бесценное сокровище нашего мира. Однако доходы за них не покрыли расходов на жизнь. Изобретатель опять стал внимательно присматриваться. Вот сласти, которые привозят из Нанкина; он стал пробовать разными способами изготовить компэйто,[88]88
  Компэйто – от португальского confeitos, конфеты из сахара и поджаренных семян мака или кунжута.


[Закрыть] но ничего не вышло. Эти компэйто привозили по пять моммэ серебром за один китайский цзинь.[89]89
  Цзинь – мера веса, равная 600 г.


[Закрыть] Но за последние годы они упали в цене, потому что в Нагасаки их научились делать женщины, а затем освоили во всем Кансае, и компэйто распространились повсюду. А с чего началось? Кондитеры в Киото и так и сяк раскидывали умом, а не догадались, что все дело в зернышке кунжута. Додумался до этого небогатый купец из Нагасаки; два года с лишком он бился над секретом, расспрашивал китайцев, но никто не посвятил его в эту тайну, а он не оставлял стараний. Оказывается, и в чужих странах все важное тоже хранится в глубокой тайне. Даже зерна перца сперва обваривали кипятком, а потом привозили к нам, чтобы никто не узнал, в каком виде перец растет. Сколько ни пробовали сеять эти зерна, ничего не вырастало. Но вот однажды в каком-то монастыре в Коясан высеяли разом три коку перца, и два зернышка из них пустили корни и разрослись, а сейчас как много его на свете! Значит, секрет компэйто тоже можно раскрыть.

Они из сахара с кунжутом, скатаны в шарики, следственно, вся суть в том, как обработать кунжут. Так рассудил купец, и вот он сперва сварил кунжут в сахаре и несколько дней сушил, а потом рассыпал на сковороде и стал нагревать; понемногу сахар на кунжуте стал вздуваться, и вот само собой получились компэйто. Из одного сё кунжута двести кин компэйто вышло! Один кин обошелся купцу в четыре фуна, а продавал он их по пять моммэ, таким образом, не прошло и года, как он нажил двести кан. Затем этому делу научились и другие, оно стало женским занятием во всех домах, а сам он сменил ремесло и открыл галантерейную лавку. И тут умом блеснул, всей душой отдался торговле и за одну свою жизнь стал обладателем тысячи кан.

Какое зрелище открывают взору суда, прибывающие осенью в богатейший порт Японии, порт сокровищ! Заявки на шелковую пряжу, ткани, лекарства, акулью кожу, дерево алоэ, разную утварь год от года набираются на громадную сумму, и все привезенное раздают без остатка. Все купят, хоть набедренную повязку бога грома, хоть изделия из чертовых рогов! Тут воочию видишь, как широк мир! Сюда собираются купцы из всех провинций, и самые смекалистые из них – купцы Киото, Осака, Эдо, Сакаи. Все точно оценят, даже заграничным кораблям, что не очень надежны – недаром под знаком облака плавают, – деньги в кредит дадут и не прогадают, во всех уловках поднаторели, в товарах знатоки, ни в чем не ошибутся. А приказчики, что так много наживают денег, ловко умеют и счета подвести, и деньги потратить. Вот молодые, те напускают на себя честность и бережливы чрезмерно, а в деле наживы неопытны. Но ведь и не бывает так, чтобы все в человеке было хорошо. И если бы не было в Нагасаки места под названием Маруяма, где располагается веселый квартал, деньги возвращались бы домой в Кансай в целости и сохранности. Но, кроме торговых разъездов и волнений на море, купца еще поджидает любовное поветрие.

Однажды унылым вечером, когда шел дождь, собрались приказчики; принялись рассказывать, как привалила удача их хозяевам, оказалось, ни один не разбогател на пустом месте. Первый заговорил приказчик из Эдо: «Наш хозяин был мелким купцом на улице Дэмма, но, рассказывают, однажды подобрал четыреста тридцать золотых рё, что бросил один даймё в несчастливый год, чтобы отвратить несчастье, и со временем стал большим богачом». Потом настала очередь приказчика из Киото: «Мой был человеком маленьким, но в делах умелым, считал, что на свете только тем и стоит заниматься, за что никто еще не брался, и вот он заготовил цветные шляпы эбоси, траурные белые косодэ, хакама без гербов и рисунка и паланкины для похорон и давал напрокат, когда случалась у кого нужда. За прокат накопились деньги, и вскорости зажил он на покое в Хигасияма, проводил время в развлечениях. Люди считают, что у него теперь три тысячи кан, и, пожалуй, не ошибаются». Наконец заговорил приказчик из Осака: «Мой господин был не такой, как другие, постоянной хозяйки в доме не имел. И ведь не то чтобы расходов боялся, вовсе нет. Он хотел жениться непременно на вдове, пока выбирал, и сам состарился. «Что некрасивая, это неважно, лишь бы сундуки были полные!» И наконец нашел такую, какую желал, что накопила тридцать кан. С того времени сменил торговлю; то имел бумажную лавку, а стал аптекарем, теперь-то на это средств хватило. Сейчас имеет две тысячи кан в обороте. Ветер ему попутный, дело пошло в гору, ничего не скажешь». Так, кого ни послушаешь, оказывается – не так-то просто большое богатство сколотить, и у каждого все по-разному, в каждом случае своя особица.

Можно нажить большие деньги, если закупить китайские товары по дешевой цене да придержать те, что не портятся от долгого хранения. Говорят, один человек за двадцать рё золотом купил драконенка в два с лишком сяку; с тех пор прошло уже десять лет, тот подрос, и хозяин от страху не знает, что делать. Другие за один ханкин купили яйцо гвинейской курочки, что огонь глотает, а если его высидеть, то сама курочка, без сомнения, будет пылающий уголь есть. Но хоть это и редкости, а для наших краев – пустая трата денег.

Свет на целую залу от единого боба

Известный в Ямато торговец хлопком

Диковинный список долгов

Жил в деревне Асахи один мужичок по имени Кавабата Кускэ, сам с молотом в руке разравнивал землю, а жена ткала холсты на станке до рассвета, пока не озарится восток. Жил бедно, только и имел что хижину с пристройкой, даже быка у него не было, и уж не первую осень отвешивал оброку всего один коку и два то. До пятидесяти лет дожил, а все такой, как был. Вот настала новогодняя ночь, и он, как все, вывесил у каждого окна, вплоть до самого малого, голову иваси на ветке остролиста, чтобы отвадить невидимых глазу демонов, как полагается, с молитвой отбил по полу барабанную дробь, рассыпая бобы на счастье, а как рассвело, собрал их и один боб зарыл на лугу – прямо по пословице: «Дожидается, пока вареный боб зацветет». Ну что ж, каждый поступает, как хочет. Но у Кускэ боб летом густо зазеленел, а осенью, как полагается, и плоды созрели, собрал целую горсть – больше одного го. Он снова высеял их в канаве, всякий год не пропускал времени урожая, так прошло десять лет – оказалось, что у него уж восемьдесят восемь коку бобов. На деньги за эти бобы Кускэ заказал большой фонарь и поставил освещать дорогу, что вела к монастырю Хацусэ. И сейчас он там светит, называется – бобовый фонарь. Накопи чего угодно – и твои самые большие желания исполнятся. Этот Кускэ и далее шел тем же путем, понемногу разбогател, купил и заливные поля, и сухие, вскорости стал считаться зажиточным. В нужное время вносил удобрения в посевы, выпалывал сорную траву, отгребал воду, оттого и рис хорошо колосился, и хлопок цвел, будто на него село невиданное множество бабочек, урожай получал больше, чем другие, и не милостями неба. Сам работал с утра до сумерек так, что мотыга и соха снашивались. Вдобавок был смекалист, придумал бесценные приспособления. Приладил ряд железных зубьев и смастерил мелкозубые грабли, что называют «комадзараэ». Ими лучше всего разрыхлять землю. Еще придумал веялку «томино» и сито для отсеивания риса, что зовут «сэнкоку тоси». Молотьба пшеницы вручную брала много времени, так он первый скрепил ряд заостренных бамбуковых кольев и назвал «гокэтаоси»; прежде, бывало, вдвоем обдирали колосья, а теперь один без труда выполняет ту же работу, эти «гокэтаоси» такие прикладистые.

Потом он заметил, что женщины очень медленно справляются с хлопком, особенно когда принимаются луком хлопок бить, за один день можио растрепать не более пяти кан. Он и так и сяк размышлял над непривычной задачей, разузнавал, каким способом треплют хлопок в Китае, и первый изготовил то, что теперь называют китайский лук. Никому не говоря, поставил кулак лука поперек и, как стал хлопок трепать, за один день взбил три кан, целую снежную гору! Скупил хлопок-сырец, нанял много людей, посылал в Эдо суда с разбитым хлопком и за четыре-пять лет нажил большое состояние, стал известным в Ямато торговцем. Ежедневно отправлял хлопок сотнями кан в Хираномура или Киёбаси в Осака в адрес Тондая, Дзэния, Тэннодзия – а это все оптовые торговцы. Сам скупал хлопок в обеих провинциях – Сэтцу и Кавати, а осенью и зимой перерабатывал его за короткое время и каждый год имел прибыль. За тридцать с лишком лет скопил тысячу кан и оставил их детям по завещанию. Сам всю жизнь не знал радостей, для потомков старался. Восьмидесяти восьми лет в счастливом возрасте его не стало. Такая благостная смерть, да еще и время было – пятнадцатый день десятого месяца, пора молитвенных бдений, значит, по молитве прямо в рай. В поле превратился в дым, а когда прошло сто дней, согласно с завещанием пригласили в свидетели священника из монастыря Ариварадэра и после поминок вскрыли шкатулку: «Тысячу семьсот кан наличных денег передаю единственному сыну Куноскэ, ему же переходит дом, усадьба и вся утварь, перечислять которую считаю излишним». Затем прочли роспись, что оставил он на память родным: «Тетке из деревни Мива – одно бумажное авасэ из домотканой материи с узором из счетных бирок, шарф из ткани цумуги да один посох с рукояткой в виде молотка из дерева шелковицы. Младшему брату, что живет в Симоити провинции Ёсино, прошу послать бумажное платье на вате мелким узором в три звездочки да катагину из редины. Младшей сестре из Окадэра – одно синее платье на вате и черный подшивной воротник в придачу да летнее платье из небеленого холста. Племяннице оттуда же – ватный тюфячок в полоску, что подстилали мне во время болезни, да светло-коричневые кожаные таби; пусть их ушьет и носит. Чубук от трубки из китайского бамбука и капюшон на голову из шелка Хино – на память лекарю Накабаяси Дохаку. У летнего хаори желтого цвета пусть подошьют рукава там, где объели мыши, и поднесут моему спутнику по богомолью господину Нисаэмону».

В доме были еще два приказчика, много лет служившие; одному он велел отдать старые счеты, другому – весы, которые сам всегда употреблял. Пока не вскрыли завещания, все были полны надежд, с нетерпением ждали, когда же его прочтут. И вдруг – ничего, денег-то ни одного моммэ никому не завещал. Все были глубоко разочарованы. «Как, такой богатый родич, и ни одному из нас не помог деньгами!» Слезы, которые проливали родственники, тут же высохли, все покинули дом и вернулись в свои села. Но ведь те деньги – тысячу семьсот кан он копил собственной бережливостью и накопил столько за одну свою жизнь, так разве он обязан был раздавать их по родственникам, пусть бы весь его род этого от него ждал. Сам Кускэ, пока жив был, ни разу не надевал шелков, свидетельством тому перечень тех подарков. Сорока двух лет, когда год для него был несчастливый, он впервые купил шелковую набедренную повязку, да так ни разу не надел, осталась она совсем чистенькой. А носил старик только то, что было записано в завещании, и ничего более. 3а пояс затыкал короткий кинжал без чашки со скорлупкой грецкого ореха вместо мэнуки, с рукояткой, обмотанной вистарией.[90]90
  Кинжал без чашки… – Мечи и кинжалы имели обычно на рукоятке металлическую чашку для защиты руки, часто художественной работы.
  Мэнуки – металлическое украшение, прикрывавшее головку гвоздя, соединявшего лезвие кинжала с рукояткой, бывает тоже хорошей работы. У старика мэнуки было дешевейшее – скорлупа ореха.
  С рукояткой, обмотанной вистарией… – то есть с самой простой рукояткой. У богатых кинжалов рукоятка обтягивалась акульей кожей и пр.


[Закрыть] У кошелька из дубленой кожи в поперечную складку – нэцкэ из оленьего рога.[91]91
  Нэцкэ – большая пуговица или брелок на шнурке, которым прицепляли к поясу кошелек или шкатулку инро. Нэцкэ делали из кости или металла, зачастую они были очень дороги.


[Закрыть] Шкатулка инро – лаковая, без рисунка из Нагато, вот и все, других парадных украшений не имел.

Сын решил, что не подобает следовать завещанию, и, нарушив волю покойного отца, роздал деньги родным и даже приказчикам. Все обрадовались: «Сердце у юноши не такое, как у его родителя». Снова стали нахаживать к нему в дом. Он вел торговлю по-прежнему, но однажды кто-то заманил его в селение по названию Ниодо у подножья горы Тономинэ, где был тайный притон мальчиков-актеров из Киото и Осака. Он пристрастился ходить туда, пустился по обоим путям любви, распутничал в веселом квартале Кацудзи в Нара, но вскоре и это ему надоело, стал домогаться через высоких куртизанок знаменитой Вакоку Морокоси из Киото, конца не было похождениям. Огорченная мать вызвала из деревни Тоити прекрасную лицом девушку, женила сына, но раз глаза привыкли к красотам квартала любви, унять его не удалось. Мать тревожилась все более и наконец умерла. После некому было его попрекать, он бросил все дела, круглый год проводил в разгуле. Тогда даже самые младшие слуги перестали выполнять свои обязанности, служили не так, как встарь. Ну хозяева все же, как-никак супруги, породили троих сыновей, беспокоиться о наследниках было нечего. А Куноскэ от вина и разврата совсем здоровье извел, через восемь-девять лет тело уж отказывалось ему служить, и в тридцать четыре года он внезапно умер. Поразились все, но делать нечего, проводили его в путь к нездешним полям. Куноскэ сам знал свое состояние и заранее написал завещание, а приказчики собрались на тайное совещание и добросердечно порешили: «Сыновья еще молоды, могут ли они обеспечить свое будущее? Возьмем деньги на хранение, а когда мальчики вырастут – вернем». «Вот заботливые люди», – растрогались тамошние жители. А вскрыли завещание, посмотрели и руками всплеснули, да и было от чего: наличный капитал, все тысячу семьсот кан Куноскэ растратил, завещание состояло из записей долгов. Интерес приказчиков сразу же остыл. «У Идзуцу Китисабуро в Киото занял двести пятьдесят рё в кобанах. Случилась у меня, когда я был в дурном месте, неожиданная нужда в деньгах, я взял взаймы и тем смыл стыд, так что это долг чести. Его поручаю уплатить старшему сыну Кутаро, когда он вырастет и много наживет. Разгул в Дотомбори в Осака остался неоплаченным. Итоги счетам подведены здесь, поручаю уплатить Кудзиро. Кое-что я купил в рассрочку, всего на тридцать кан, это пусть понемногу уплатит Кусабуро, когда сможет. Дом, усадьбу и утварь отдать за долги, которые я сделал. Что же касается похорон – пусть оплатит вдова. Таково мое завещание».