Текст книги "Как убивали «Спартак»: сенсационные подробности падения великого клуба"

Автор книги: Игорь Рабинер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Игорь Рабинер
Как убивали «Спартак»
Сенсационные подробности падения великого клуба

МОЙ «СПАРТАК»

Слово «СПАРТАК» я выговорил, конечно же, позже, чем «папа» и «мама». Но, клянусь, ненамного позже.

Впрочем, в моей помешанной на футболе семье и не могло быть иначе. Озорная и яркая Одесса, где появились на свет мои родители, никогда по-настоящему не подчинялась власти украинской столицы – Киева. Во все времена она гордо называла себя «вольным городом». Массовое «боление» за московский «Спартак» в противовес его главному конкуренту, киевскому «Динамо», было одним из признаков этой внутренней свободы.

За свой «Черноморец», конечно, болели тоже – вот только серьезными успехами он баловал редко. Значит, надо было выбрать кого-то на большой орбите. Недаром и лучшие одесские игроки, если им предоставлялась свобода выбора, уезжали в основном не в Киев, а в «Спартак»...

Еще до того как я родился, уехала и вся моя семья. Не в «Спартак», конечно, а в Москву. Но, по сути, это было одно и то же.

Около 40 лет назад мой дядя, знаменитый поэт-песенник Игорь Шаферан («Ромашки спрятались...», «Мы желаем счастья вам» – эти популярнейшие произведения принадлежат его перу), выходил из московского роддома, где только что появилась на свет его дочь. Гарик, как его называли в семье, в глубине души был чуть-чуть опечален – он-то хотел сына. Который смог бы продолжить болельщицкий род.

Возможности долго находиться в роддоме у Шаферана не было – его ждала важная встреча. И вдруг родители поэта – мои бабушка с дедом – увидели в окно, как он остановился в саду около роддома и страстно, размахивая руками, принялся что-то обсуждать с незнакомыми людьми.

Встревоженные, они решили спуститься вниз и узнать, в чем дело. И едва услышали первые звуки разговора, все стало ясно. Ярый спартаковец Шаферан встретил на своем пути поклонника московского «Динамо». Слово за слово – и вокруг спорщиков тут же образовалась толпа. Рождение дочки и предстоящая деловая встреча тут же отошли на второй план...

Вот и посудите сами после этой истории – имел ли я хоть один шанс не начать болеть за «Спартак»?

«Спартачами» у нас в семье были все: два деда, отец, дядя... Даже бабушка – и та не осталась в стороне. По ее рассказам, когда вся семья собиралась вместе у телевизора и красно-белые забивали гол, от нашего дружного вопля были готовы рухнуть стены соседних домов. И вот в 1981-м меня, восьмилетнего, решили первый раз взять на стадион. Момент подбирали долго – «телевизионным» болельщиком я уже был года два, но первый живой футбол не должен был закончиться для ребенка разочарованием. А ну как щелкнет что-то в детском сознании – и потеряет он интерес к футболу и к «Спартаку»? Или, что еще хуже, начнет болеть за кого-то другого?

Но тут ситуация казалась беспроигрышной. В финале Кубка СССР «Спартак» встречался с СКА из Ростова-на-Дону. Ростовчане особой опасности не представляли – в чемпионате плелись чуть ли не на последнем месте. Спартаковцы же, всегда считавшиеся самой «кубковой» командой, не выигрывали этот турнир 11 долгих лет – и зверски по этому самому Кубку проголодались. К тому же финал проходил в День Победы. И вот два деда-ветерана Великой Отечественной при всех орденах, дядя, отец и я медленно, растягивая удовольствие, идем в Лужники...

...«Спартак» проиграл. Защитник красно-белых Мирзоян первый раз в жизни не забил пенальти, а ростовский нападающий Андреев в конце матча использовал чуть ли не единственный голевой момент у СКА. В противоборстве тестя и зятя – тренировавшего «Спартак» Константина Бескова и возглавлявшего ростовчан Владимира Федотова – победителем вышел младший. Я рыдал горючими слезами и уж никак не мог себе представить, что лет через 20–25 смогу обсудить ту сенсацию со всеми ее героями, а ранивший тогда меня в самое сердце Федотов станет главным тренером «Спартака»...

За «Спартак», вопреки опасениям взрослых, я после того матча болеть не перестал. Наоборот – пережитая драма притянула меня к команде еще крепче. В том же году отец где-то раздобыл самодельную спартаковскую эмблему из какой-то грубой ткани и нашил ее на обычную красную футболку. О настоящей атрибутике мы тогда и не мечтали, так что эта майка стала для меня реликвией, я гонял в ней в футбол, ходил в теннисную секцию... Жалко, что тогда была единая школьная форма, – будь у меня такая возможность, на уроках появлялся бы тоже в ней.

В 14 лет я стал ходить на стадион постоянно. Одна из коллег отца по НИИ связала для меня спартаковские шарф и лыжную шапочку. Дядя написал песню о «Спартаке», которую группа «Бим-Бом» под рев болельщиков исполнила на чествовании команды по случаю ее золотых медалей в 1987 году. Все ее слова – от «Создали на Трехгорке команду наши деды, и многим полюбился задор ее атак...» до «...болеют сотни тысяч, болеют миллионы – но большинство болеет за „Спартак“» – я готов был пропеть и сыграть на гитаре, даже если бы меня разбудили посреди ночи.

В 16, когда на последней минуте решающего матча против киевского «Динамо» Валерий Шмаров забил победный гол со штрафного удара, я сорвал себе голос на целую неделю. А тот миг, когда еще в середине полета мяча меня озарило, что он окажется в сетке, отчетливо помню до сих пор. И готов сейчас, 17 лет спустя, повторить фразу, написанную мною в дневнике: «До сих пор иногда кажется, что это – счастливый сон».

Буду помнить и то, как через год, осенью 1990-го, Владимир Маслаченко взял меня, начинающего репортера, только что сделавшего с ним интервью, в комментаторскую кабину на матч «Спартака» с ЦСКА. Я чувствовал себя наверху блаженства, помогая знаменитому телекомментатору со статистикой. Но иногда мне казалось, что я готов взорваться изнутри, – ведь не то что кричать, а шептать было запрещено. Прямой эфир на весь Советский Союз! А эмоции клокотали и рвались наружу.

Но я выдержал. И ко второму тайму, немного успокоившись, начал понимать, что такое смотреть на футбол взглядом не болельщика, а журналиста. Тогда жизнь заставила – и лишь много позже я начну получать от этого удовольствие.

Любить «Спартак» ведь можно по-разному. Это можно делать где-то глубоко внутри себя, не оглушая соседа истошным воплем: «Гол!», не обвиняя судью на весь стадион в нетрадиционной сексуальной ориентации и не проклиная «грубиянов»-противников. Любить «Спартак» можно и ценя тех, кто играет против него. И спокойно признавая, что соперник сегодня был сильнее.

Летом 1990 года я поехал в путешествие на теплоходе по Волге. И познакомился там со своим ровесником, киевлянином. Две недели мы срывали голоса (точно как я в момент гола Шмарова) в многочасовых спорах о том, что в футболе важнее и лучше – процесс или результат, изящные «стеночки» или мощные фланговые прорывы, Бесков или Лобановский, Черенков или Демьяненко. И в процессе споров, не сдав позиций, прониклись уважением не только к собеседнику, но – вдруг – и к ранее сугубо «вражескому» большому клубу, идеи которого защищал оппонент. Футбольные горизонты для каждого заметно раздвинулись, а для меня, думаю, ускорили путь из болельщиков в журналисты.

Уже 12 лет один из моих лучших друзей, состоявшийся молодой ученый Ростислав Тетерук живет и работает в Германии. Мы встречались или у него близ Дюссельдорфа, или в Киеве, когда он подгадал командировку к матчу Лиги чемпионов «Динамо»—«Локомотив» и, естественно, пошел на стадион в «жовто-блакитном» шарфе.

Но, где бы мы ни встретились, обязательно вспоминаем тот круиз по Волге, который сделал каждого из нас чуточку мудрее. И научил уважать чужие убеждения, не отказываясь при этом от своих.

10 апреля 1990 года я написал в своем дневнике: «В чудесном настроении пошел на матч „Спартак“ – „Динамо“ (Москва). И вот тут-то „Спартак“ мне это настроение резко испортил, проиграв 1:2. Я специально подсчитал – я не был на матчах, когда „Спартак“ проигрывал, 1429 дней. С 18 мая 1986 года, с поединка с тем же „Динамо“, проигранного с таким же счетом».

Дни, месяцы и годы отсчитывались для меня в то время по красно-белому календарю.

«Спартак» для меня никогда не был просто командой, за которую я болею. Он был и остается моей философией жизни.

«Спартак» для меня – это форвард сборной СССР Никита Симонян, отдающий после победного финала Олимпиады 1956 года в Мельбурне свою золотую медаль юному Эдуарду Стрельцову. Стрельцов провел на месте Симоняна все матчи, кроме последнего, а медалей было всего 11 – и вручили их только участникам главной игры. Стрельцов брать медаль наотрез отказался. Но предложение отдать ее – это и есть для меня «Спартак».

«Спартак» для меня – это капитан сборной СССР Игорь Нетто, идущий во время матча чемпионата мира 1962 года к судье, чтобы признаться: после удара Численко мяч влетел в ворота Уругвая через дырку в сетке с боковой стороны, и гол засчитывать нельзя. Счет в тот момент был 1:1, а до того, как ФИФА объявила одним из главных своих принципов fair play – честную игру, оставалось еще три с лишним десятка лет...

«Спартак» для меня – это братья Старостины, один из которых, Андрей, когда-то произнес фразу, ставшую крылатой: «Все потеряно, кроме чести». То, что Старостиных на несколько лет отправил в сталинские лагеря Лаврентий Берия, тоже стало важной частью спартаковской истории.

«Спартак» для меня – это в том числе и печальный 1976 год, когда команда вылетела в первую лигу чемпионата СССР. Высокопоставленных болельщиков у красно-белых насчитывалось столько, что обеспечить расширение Высшей лиги «в порядке исключения» руководителям клуба было бы раз плюнуть. В истории советского футбола такое нарушение спортивных принципов было в порядке вещей. Но братья Старостины с унизительными просьбами о помиловании ни к кому обращаться не захотели. И через год «Спартак» под руководством Бескова вернулся в элиту, а через три стал чемпионом СССР.

«Спартак» для меня – это Бесков, обращающийся к защитнику Сергею Базулеву после проигранного днепропетровскому «Днепру» решающего матча чемпионата 1983 года. Победный мяч забил нападающий «Днепра» Таран, убежавший как раз от Базулева. Защитник мог грубо ударить Тарана по ногам, предотвратив голевой момент, но не стал этого делать. И в бурлящей от негативных эмоций раздевалке, сразу после «инфарктного» матча, Бесков сказал Базулеву: «Сережа, не мучай себя упреками. Ты все сделал правильно».

Когда Андрей Старостин «пробил» наверху назначение Бескова в «Спартак», многие патриоты красно-белых цветов не могли с этим смириться – ведь тренер считался динамовцем, а более лютых врагов, чем «Спартак» и «Динамо», еще с довоенных времен было не сыскать. Люди, которые не хотели принимать Бескова, не понимали одного: того, что лучше всех объяснила мне прошлой зимой тогда еще не вдова, а жена Константина Ивановича Валерия Николаевна. «Он давно уже стал человеком не какого-то одного клуба, а футбола в целом», – сказала она. В ответ я вспомнил классическую фразу времен Бескова-тренера: «Это не требования Бескова, это требования футбола».

Сегодняшнему российскому болельщику-тинейджеру не повезло: он не застал Бескова. Те, кто застал, гордятся этим. Хотя гордиться можно вроде бы только тем, чего добился в жизни сам, чего достигли твои родные и друзья. Но в том-то и суть футбольного боления, что любимая команда становится членом твоей семьи и лучшим другом.

И все же спартаковские болельщики – особая каста, добиться их расположения человеку, никогда не игравшему за «Спартак», практически невозможно. Бесков добился. Более того – по-особому воспитал целое поколение поклонников красно-белых. Мое поколение.

Есть такой, увы, популярный лозунг: «Победа любой ценой». Тем, кто его придерживается, неважно, каким путем эта победа достигнута. Для них свято еще одно клише многочисленных поборников этой теории: «Игра забывается, а результат остается».

Бесков с этой теорией всегда бился смертным боем. Бесков считал, что главная ценность в футболе – игра, и добиваться результата, забывая о ней и о тех, кто на нее ходит, – бесчестно. Бесков взрастил болельщиков, которых часто не понимают другие – те, кому не посчастливилось болеть за команды Бескова. Тех, кому никогда не будет достаточно одних очков и места в таблице. Каким бы это место ни было.

На прощании с Бесковым в манеже «Динамо» Никита Симонян вспоминал: «Когда Бесков возглавлял „Спартак“, не раз бывало, что после матча я подходил к нему – поздравить с победой. Но Константин Иванович хмуро отвечал: „Поздравлений не принимаю. Неважно, что мы победили, – мы не показали игры, которая может понравиться зрителю...“» Известен случай, когда после разгрома ереванского «Арарата» со счетом 4:0 тренер устроил спартаковцам в раздевалке форменный разнос – за то, что во втором тайме, получив большое преимущество, решили довести матч до конца малой кровью, не прилагая больших усилий. «Вам должно быть стыдно!» – гремел тренер и воспитывал тем самым не только игроков, но и болельщиков.

Бесков, которого знаменитый журналист Лев Филатов назвал «тренером с хореографическим даром», никогда с первых минут не наблюдал за игрой со скамейки запасных. Один из спартаковских болельщиков в интернете после смерти мастера потрясающе просто и верно объяснил почему. Он написал: «Спасибо вам, что всегда смотрели на игру нашими глазами – с трибуны».

Мы – кто-то оставшись болельщиком, кто-то став репортером – по-прежнему живем с этой философией. И в отношении к тем или иным тренерам и командам руководствуемся ею. Потому, кстати, и поняли капитана «Спартака» Дмитрия Аленичева в недавнем конфликте с бывшим главным тренером Александром Старковым. Людям, которые не выросли на футболе Бескова, невозможно объяснить, что «команда, у которой нет игры», – это оскорбление, хуже которого не придумать. А «Спартак» времен Старкова был именно такой командой.

Когда-то Бесков говорил своему зятю Владимиру Федотову: «Со спартаковскими болельщиками не считаться нельзя. Они ведь и убить могут!»

Насчет «убить» это Константин Иванович, конечно, загнул, но то, что поклонники «Спартака» огромная сила, он подметил верно. Федотов в разговоре со мной вспомнил об этих словах тестя сразу же после того, как был назначен главным тренером красно-белых. Я в ответ – и в подтверждение – привел тренеру публиковавшуюся в печати статистику, согласно которой за «Спартак» болеют 15 миллионов человек...

Чаще всего новые болельщики тянутся к победителям. Так происходило во времена «Спартака» романцевского, болеть за который было беспроигрышно – чемпионом он становился почти каждый год.

А вот в безумной популярности бесковского «Спартака» крылся парадокс. В те годы киевское «Динамо», а отнюдь не «Спартак», было самым успешным советским клубом – за время правления Бескова красно-белые взяли «золото» лишь дважды (хотя установили рекорд, девять раз подряд завершая первенство в тройке призеров), тогда как у киевлян в тот же период было пять медалей высшей пробы. Зато поклоняться «Спартаку» при Бескове стали миллионы людей по всему Советскому Союзу.

Недавно команда спартаковских ветеранов во главе с Черенковым и Дасаевым приехала в Душанбе и собрала 20 тысяч зрителей. После распада СССР и войны в Таджикистане на стадион там столько народу не приходило ни разу. А тут пришли. На ветеранов. Потому что память о футболе Бескова не могут стереть даже войны.

А еще Константин Иванович никогда не решал исход матчей вне поля. И в затхлый футбол 1970-х, когда даже лимит ничьих пришлось вводить, чтобы бороться с повальной «бухгалтерией», его «Спартак» ворвался с какой-то даже наивной, детской чистотой.

«Как о специалисте Бесков всегда отзывался о Валерии Лобановском с уважением, – рассказывала мне Валерия Николаевна. – При этом открыто критиковал Валерия Васильевича за пристрастие к договорным матчам. Очки отсюда, очки оттуда – и на пьедестал. В этом всегда была разница между ними».

Именно эта разница никогда не позволит нам, людям, воспитанным на футболе Бескова, произнести: «Игра забывается, результат остается». Потому что, так сказав, предадим вкус к игре и отношение к ней, которые нам привил Бесков. Предадим то, что и самому Бескову, мне кажется, помогло стать в «Спартаке» своим. Ведь у Старостиных были те же идеалы.

Ринат Дасаев говорил, что как раз расчетливости Бескову и не хватало, чтобы становиться чемпионом чаще. Но прагматик Бесков – это был бы уже не Бесков.

Возможно, какие-то красивые легенды, связанные со «Спартаком», и были приукрашены сначала очевидцами, а потом и теми, кто их интерпретировал. Но суть-то в другом: многие десятилетия «Спартак» учил своих приверженцев быть порядочными людьми. Отсюда, считаю, и берет истоки знаменитое понятие – «спартаковский дух».

В недавнем телевизионном фильме Николая Сванидзе, посвященном братьям Старостиным, один из моих любимых писателей Василий Аксенов говорил примерно так: «Тот, кто болел за „Спартак“, накладывал на себя отпечаток несочувствия к органам НКВД, МГБ...»

Оттого и тянулись всегда к «Спартаку» интеллигентные люди, хотя бы в душе стремившиеся чувствовать себя свободными. Великий артист Олег Табаков рассказывал мне об истоках своей любви к красно-белым: «„Спартак“ начался для меня со школы-студии МХАТ. С дружбы Михал Михалыча Яншина, других великих стариков с братьями Старостиными... Во МХАТе было неприлично не болеть за „Спартак“. И это не было насилием над личностью: любовь к этой команде я впитал всей душой».

Старостины рассказывали, как на базу «Спартака», словно к себе домой, приезжали в 1930-е годы писатели Юрий Олеша и Лев Кассиль, актер Михаил Яншин. Тогда и взяла свое начало цепочка, которая продолжается и сегодня: Олег Табаков, Валентин Гафт, Армен Джигарханян, Александр Калягин. Оперный певец Зураб Соткилава в 2000-м вспоминал: «Когда переехал в Москву, крепко сдружился с Николаем Озеровым. Мы стали вместе ходить на каждый матч „Спартака“, причем в любую погоду. Я люблю умный футбол, и моими любимыми игроками были Черенков, Гаврилов...»

Я всегда гордился тем, что мой дядя Игорь Шаферан занимал в этом списке далеко не последнее место.

Четыре года назад меня пригласили поучаствовать в создании спартаковской энциклопедии. Согласился сразу, даже не спросив о гонораре. Профессиональные журналисты так практически никогда не делают, но я об этом не пожалел ни на секунду. Заплатили-то в итоге сущие копейки, но, глядя на великолепный 860-страничный фолиант, понимаю, что написал бы в него и бесплатно. То, что мой труд вложен в эту книгу, для меня – настоящая честь.

Недавно, сходив на концерт великолепного барда Тимура Шаова, ироничного и остроумного, но, к сожалению, далеко не так «раскрученного» в нашей попсовой стране, как он того заслуживает, я получил возможность несколько минут с ним потолковать. И, не скрою, с радостью услышал: «Я – старый „спартач“». А один из ведущих классических пианистов современности, победитель Международного конкурса имени Чайковского Денис Мацуев оказался таким болельщиком, что однажды потряс до основания весь чопорный мир симфонической музыки.

Представьте себе такую картину. Концертный зал имени Чайковского, выступление звезд классической и джазовой музыки. Фраки, бабочки, накрахмаленные воротнички. Все чинно-благородно, как и полагается.

За одним исключением. На всех участниках – от оперной примы Елены Образцовой и саксофониста Георгия Гараняна до «Виртуозов Москвы» и ведущего Святослава Бэлзы – спартаковские шарфы.

Поверьте, это не выдумка автора этой книги. Все так и было – во втором отделении концерта, состоявшегося 11 июня 2005 года и посвященного 30-летию Мацуева. «В конце выступления публика аплодировала стоя. Денис Мацуев – олицетворение невероятного успеха», – писала о его гастролях в Америке New York Times. А для него самого успехи «Спартака» ничуть не менее важны, чем собственные.

– В родном Иркутске я считался вундеркиндом, но переезжать в Москву отказывался наотрез, – рассказывал мне Мацуев. – Родителям пришлось применить гениальный психологический ход. Они сказали мне: «Дурачок, ты не понимаешь, какое счастье тебя ждет, – сможешь смотреть свой „Спартак“ вживую!» Эта мысль пронзила меня как молния. Я бросил все к чертовой матери и сломя голову понесся из Сибири в Москву. Нет, не для того, чтобы учиться в Центральной музыкальной школе при консерватории, – это было лишь необходимым приложением. А чтобы ходить в Лужники на каждый матч «Спартака». На любые «Кубани» с «Шинниками», когда чемпионат Союза развалился. Почти все деньги уходили на футбол. Программки, шарфы... В специальной тетрадочке все было разлиновано под футбольные графики – голы, очки, минуты. Надо было бежать в консерваторию – но я с места не мог сойти, пока не вписывал: «2:1. Радченко, Карпин». а помните, как осенью 1992-го «Спартак» стал первым чемпионом России, выиграв 4:1 у «Локомотива», и тысячи болельщиков прорвали оцепление и выскочили на поле Лужников? – продолжал Мацуев. – Так вот я был среди тех, кто выбежал на газон! Потрогал ворота, вцепился в сетку. Мне было наплевать, огреют меня омоновцы дубинкой или нет. Если бы профессора в консерватории меня тогда увидели, им бы дурно стало. Я бежал по лужниковскому полю, на которое когда-то смотрел по телевизору, как на нечто бесконечно далекое, орал во всю глотку и был самым счастливым человеком на земле.

Я ему немножко завидую: первый раз Мацуев пошел на «Спартак» в 1989-м, на тот самый матч против киевского «Динамо», когда я на неделю сорвал голос. Завидую потому, что лучшего очного знакомства с командой представить невозможно. «До сих пор пересматриваю видеокассету с записью той игры, и слезы на глаза наворачиваются», – сказал мне пианист. И я ему верю. Потому что сам такой же.

Почти каждый футбольный журналист рождается из болельщика. Потом, спустя много лет, он может тщательно скрывать свои симпатии – но прошлое-то не перечеркнешь. Репортеры, пишущие об игре, не берутся с Луны – их приводит в профессию детская страсть. И это здорово, потому что большинством других специальностей люди овладевают чаще по расчету. Из-за денег, престижа, перспектив, семейных традиций... Недавно на дне рождения друга к нам с коллегами подошел бывший журналист, переквалифицировавшийся во вполне успешные бизнесмены, и со вздохом сказал: «На самом деле я вам завидую. Вы занимаетесь любимым делом...»

В 1990 году, будучи первокурсником журфака МГУ, я брал интервью для еженедельника «Собеседник» у великого футбольного журналиста, вернее, даже писателя – Льва Ивановича Филатова. Тоже, кстати, в душе спартаковца. И он, человек, которого никто и никогда не мог обвинить в необъективности, в свои «под 70» высказал вдруг парадоксальную мысль. О том, что, может, и не нужно журналисту в своих публикациях скрывать, за кого он болеет. Пусть он не прячет своих переживаний и терзаний, пусть приводит аргументы в пользу собственного взгляда на футбол – а другие, из иных лагерей, поспорят с ним в своих материалах. И журналистика тогда получится куда более личная, неравнодушная, вызывающая отклик. И не будет в газете наигранно отстраненной «сухомятки», за которой скрывается фальшивое выжигание из футбола его эмоциональной сути, его души.

Я всегда помнил об этих словах моего покойного учителя, к которому несколько лет ходил за мудростью и советом. Но помнил не в том смысле, чтобы воспринимать их прямолинейно и в начале каждого материала указывать: «Болею за „Спартак“».

Значительная часть поклонников красно-белых искренне считает меня одним из главных... врагов «Спартака». То, что я предал команду и ее интересы, доводилось слышать не раз – и когда жестко критиковал Олега Романцева еще в его бытность президентом и главным тренером, а на самом деле – царем и богом клуба. И когда резко осуждал многие шаги Андрея Червиченко. Не говоря уже о нашумевшем расследовании «Бромантановый „Спартак“» – о том, как в 2003 году не одного дисквалифицированного Егора Титова, а всю команду «кормили» допингом.

Для многих фанатов любовь к команде со стороны журналиста – это лесть. Если он при каждом удобном случае гладит «Спартак» по головке, превозносит его, а при неудобном – выгораживает и утешает, значит, он настоящий спартаковец. Если критикует и вскрывает язвы – значит, враг.

Я придерживаюсь иного мнения: любовь – это правда. Так уж учили меня родители, что только тот, кто любит, может сказать тебе в лицо все как есть. Остальные будут шушукаться и радоваться твоим бедам за спиной.

Журналист и болельщик смотрят на футбол по-разному. Я – неравнодушный к «Спартаку», в душе любящий его, но – журналист. У которого руки не связаны никакими обязательствами перед людьми, работающими в клубе, и который может позволить себе роскошь писать то, что думает и чувствует.

У меня есть возможность высказывать всю свою боль за любимую команду в газете, и вот в этом-то смысле я и следую завету Льва Филатова. Если бы мне был безразличен кризис «Спартака» последних лет, я бы воспринимал его хладнокровно и писал бы о нем так же. И болельщики бы тогда не возмущались, не пропускали бы эти материалы через сердце, а забывали бы о них сразу по прочтении. Самое страшное, чего я боюсь, когда люди читают мои публикации, – это равнодушия.

Еще в 1990-е у меня возникло нехорошее ощущение, что от «Спартака» начала потихоньку отдаляться интеллигентная публика. Для нее любимая команда всегда олицетворяла свободу личности – тут же она начала превращаться во что-то официальное, показное, парадное. В раздевалку после побед под прицелами телекамер принялись заходить важные государственные мужи. Откуда-то появился, на мой взгляд, дурно пахнущий термин «народная команда». Да, «Спартак» всегда был самым любимым, самым популярным во всех людских слоях, потому что не принадлежал какому-то ведомству. Но никогда он не бил себя кулаком в грудь, провозглашая свою «народность». Ссылаться на народ для приличных людей за 70 лет советской власти вообще стало дурным тоном – это делалось именно тогда, когда народ ни о чем спрашивать не собирались. Словом, появление идиомы «народная команда» само по себе показалось мне неприятным знаком. Последующие события те предчувствия подтвердили.

Работая над тем же «Бромантановым „Спартаком“», три месяца добывая по крупицам секретную информацию, я никого не предавал. Я хотел – и хочу – чтобы мой «Спартак» стал чище. И когда мне говорят: «Да кому нужна такая правда?», я отвечаю: она нужна всегда. Не бывает правды необходимой и лишней, своевременной и неуместной. Недавняя история с интервью Дмитрия Аленичева «Спорт-экспрессу», после которого капитана «Спартака» отстранили от команды, это лишний раз подтвердила. В ней я полностью на стороне футболиста именно потому, что за всеми умствованиями о нарушении корпоративной этики было забыто главное – то, что он сказал правду. И пострадал за нее.

А раз пострадал – значит, и сегодня мы видим не настоящий «Спартак».

Смыть темную скандальную накипь 2000-х можно только одним способом. Быть честным.

Передо мной – ноутбук. На нем я начинаю писать книгу, которая была выстрадана всей моей болельщицкой и репортерской жизнью.

В доме у моих родителей есть одна «ностальгическая» стенка, на которую я смотрю несколько раз в году, чтобы вспомнить, как все было когда-то.

На этой стенке – вымпелы с портретами Черенкова, Дасаева, Хидиятуллина, Родионова и других звезд «Спартака» 1980-х годов с автографами, которые я, болельщик, с восторгом у них брал.

На этой стенке – плакат с фотографией любимой команды 15-летней давности. Той блестящей команды 1992—93 годов, которая должна была выйти в финал Кубка обладателей кубков, но ее растоптал португальский судья Коррадо. Вспоминаешь – и сердце кровью обливается.

На этой стенке – огромная черно-белая фотография 1990 года с моим самым любимым футболистом всех времен и народов Федором Черенковым, к которому я тогда приехал в Тарасовку брать одно из первых в жизни интервью. За нашими спинами – памятник Ленину и деревянное строение, которых на подмосковной базе «Спартака» уже и в помине нет...

Те юношеские годы, когда самым большим счастьем была победа «Спартака», а самым страшным горем – его поражение, я не забуду никогда. Наверное, вернуть их невозможно. Другим стал «Спартак», другим стал я. Другой стала вся наша жизнь.

Но для болельщика любимая команда – это что-то святое и идеальное. То, чем хочется гордиться самому и на примере чего воспитывать своих детей.

И несмотря на то что я давно уже журналист, а не болельщик, мне безумно хочется, чтобы когда-нибудь «Спартак» вновь стал близок к такому идеалу. И страшно не хочется другого – чтобы мой ребенок однажды задал мне вопрос о «Спартаке», на который я, опустив глаза, не смог бы ответить.

Для этого и написана книга, которую вы сейчас держите в руках.