Текст книги "Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь"
Автор книги: Игорь Фроянов
Соавторы: Эдуард Фролов,Георгий Курбатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
Теократические претензии папства на прямое верховенство над всей христианской церковью в сочетании с догматом о непогрешимости в вопросах веры, возросшей ролью папской курии – все это проводило раздел между церквами, одну из которых возглавлял «непогрешимый» папа с его единоличным авторитетом, другую – восточные патриархи, опиравшиеся на решения вселенских соборов.
Развитие византийской церкви и эволюцию религиозной идеологии в XI–XII веках нельзя рассматривать в отрыве от общих процессов генезиса феодализма в Византии. Формировался и консолидировался господствующий феодальный класс, шел процесс аристократизации верхушки общества.
Епископами все чаще становились представители знатных местных фамилий. Если игуменами частных монастырей были их знатные основатели, то и в обычных монастырях размеры вклада сразу же определяли более высокое и привилегированное положение вступившего. Знатные монахи могли иметь и частную собственность, имущество вне монастыря, личных слуг внутри него и т. д. Не внесший при вступлении ничего или внесший ничтожный вклад все реже мог рассчитывать на продвижение в монастырской иерархии.
По мере завершения феодализации и аристократизации верхушки духовенства, естественно, происходило более тесное смыкание ее интересов с интересами светской феодальной знати. Это нашло свое отражение в правление Комнинов (1081–1180), когда заметно падает самостоятельность церкви. В XII веке происходит более тесное смыкание местной знати, верхушки местного духовенства и монашества. Усиливавшийся со второй половины этого столетия застой экономики провинциальных городов, привилегии церкви способствовали новому притоку торгово-ремесленной бедноты в монастыри. Местная знать, духовенство стали ведущей силой в экономической и политической жизни византийского города. Они фактически возглавляли и его политическую жизнь.
Патриарх и верхушка духовенства шире привлекаются к участию в решении государственных дел, а император, представители гражданской администрации принимают более активное участие в обсуждении религиозных проблем, работе соборов. Упрочивается связь администрации патриархата с государственной. Одно из ведущих мест в иерархии патриархата занимает великий хартуларий – глава канцелярии и фактический вице-патриарх, наиболее тесно и непосредственно связанный с государственной властью, нередко ее прямой ставленник.
Состав духовенства и монашества в Византии в X, а отчасти и в XI веке был если не достаточно демократичным, то, безусловно, социально более рыхлым. Сельский священник нередко оказывался таким же крестьянином, только более грамотным, чем остальные, монах – очень часто монахом-крестьянином. С развитием феодальных отношений появляется своеобразная категория клириков-париков, то есть деревенских священников, ставших такими же зависимыми, как и их односельчане. Появляется категория и монахов-париков.
Неудивительно, что развитие феодальных отношений вызывало соответствующие настроения в среде низшего духовенства и монашества. Крайним проявлением религиозно оформленной оппозиции закабаляемого свободного и зависимого крестьянства, низшего духовенства и монашества стали возрожденные болгарским богомильством родственные павликианам идеи [56]56
См.: Ангелов Д.Богомильство в Болгарии. М., 1954.
[Закрыть]. Богомильство (манихейство с точки зрения византийской церкви) распространяется в Византии в XI веке. Богомилы также отрицали церковную организацию, необходимость существования духовёнства, монашества, ее догматы, обряды и т. д. Можно отметить особо яростные их нападки на церковную иерархию, поведение высшего духовенства и монашества, отрицание ими идеи «богоустановленности» власти. Жестокая расправа, которую учинило в конце XI – начале XII века над богомилами и их духовными вождями правительство Алексея Комнина (1081–1118), показывает размеры той угрозы, которую представляли не только сами богомилы, но и их влияние. Как писал известный канонист Федор Вальсамон, «мы обычно допускаем целым городам и селениям богомильским, по вине еретиков, заблуждаться и умирать в своей ереси; находя же одного такого еретика в царствующем городе, если он даже случайно здесь оказался, мы жестоко его наказываем».
Именно в борьбе с богомилами в полной мере реализовался союз церкви и государства, клеймивший и взгляды еретиков и осуществлявший расправу над ними. Вожди богомилов были судимы церковно-императорским судом и преданы сожжению. Дочь императора Алексея Комнина Анна не случайно назвала своего отца «тринадцатым апостолом», так оценив его роль в принудительном возврате населения к «истинной вере». Несмотря на жестокие преследования, богомильство практически не утратило своего влияния до конца XII века.
В то же время правительство вынуждено было принимать известные меры, чтобы не утратить до опасных размеров влияние на низшее духовенство. Был принят закон, защищавший определенные права клириков-париков. В Византии, в отличие от Запада, не осуществилась жестокая иерархизация монашества по разрядам.
Во второй половине XI – начале XII века происходят определенные сдвиги в религиозной идеологии византийцев. Появляются первые ростки византийского рационализма, начавшего зарождаться приблизительно тогда же, когда и западная схоластика. Особенно отчетливо это видно по произведениям знаменитого византийского философа Михаила Пселла (1018–1092) и его ученика Иоанна Итала (1050—?). Первый склонялся к отрицанию слепой веры. Он хотел сочетать ее с разумом, отстаивал самостоятельность философии, логики как средства и источника познания, способности человека использовать их. Философия представлялась ему самостоятельной наукой, которая может быть использована и для познания бога. Пытаясь примирить разум с верой, он убедился в их несовместимости и в конечном счете, обвиненный в «эллинской мудрости», склонился к признанию подчиненного положения философии по отношению к вере, богословию. Уже у него обнаруживается тенденция к превращению рационалистических традиций античной философии в инструмент христианской апологетики.
Дальше него пошел Иоанн Итал, который прямо пытался приложить логику к богословию и пропагандировал философию и логику как средство познания божества. Взгляды Итала подверглись осуждению в 1076–1077 годах. В XII веке Евстратий Никейский также пытался отстаивать примат разума в вопросах веры.
Хотя элементы рационалистического мышления и продолжали проявляться в общественной и богословской мысли, они в конечном счете оказались подавленными. Их проявления углубили негативную реакцию на «эллинскую мудрость», неприятие наследия античной греческой философии в той мере, в какой оно прямо не служило упрочению авторитета веры. Это был тупик. Рационалистические традиции античной философии не получили развития. В новом обращении к античному наследию, которое характеризует XI–XII столетия, для них не нашлось заметного места.
Главным знатоком и интерпретатором античного наследия в Византии стала образованная верхушка духовенства, составлявшая большую часть интеллектуальной элиты Византии. Что же касается монашеской реакции, то мы прямо можем говорить об углублении отвращения к «эллинизму» вообще, о растущей массовой необразованности монашества, вызывавшей насмешки горожан. Византийскую религиозную мысль начинает захлестывать волна более глубокого, чем ранее, мистицизма, толчок которой дали идеи Симеона Нового Богослова (949–1022). Согласно его теории, только дух является последним критерием правды и конечного авторитета. Он разработал «путь спасения» через слепую веру и «подвиг» как основные предпосылки достижения божьей милости, индивидуальный путь спасения и психофизический метод молитвы с определенными элементами ритуала, сочетавшего подготовку внутреннего состояния со строго формальными физическими действиями. Они должны были позволить отрешиться от мира и «в этой жизни увидеть Его», Идеал монашеской жизни по Симеону – отказ от всякой деятельности и погружение в созерцательность.
Созерцательный мистицизм Симеона легко вписался в византийскую действительность. Он был реакцией на новые тенденции, ростки религиозного безразличия, скепсиса, которые наметились в XI–XII веках. Это отвращало от знания, так как оно не требовалось для получения божьей милости. Для достижения духовного совершенства нужны были только воля и вера. С другой стороны, созерцательный мистицизм отражал реакцию на изменившиеся условия, порядки византийского феодального общества, в котором спасения можно было искать только на пути отрешения от всего земного.
Для разных слоев общества тяга к мистицизму определялась разными причинами. Для византийской аристократии он был средством ее духовного самовыделения, с помощью которого можно доказать свою духовную возвышенность, духовный аристократизм и одновременно отмежеваться от нараставших реальных трудностей и противоречий в обществе.
В Византии существовала целая группа привилегированных монастырей – убежища и школы византийской аристократии. Таким стал уже упоминавшийся Студийский монастырь, превратившийся в императорский. В нем воспитывались юные члены императорской фамилии. Он был главным центром развития аристократических тенденций в византийской живописи. Из его стен вышел и Симеон Новый Богослов, также представитель знати, с его идеями крайнего мистицизма. Характерно, что идеологи господствующего класса, например упоминавшийся Федор Вальсамон, использовали идеи Симеона для теоретического оправдания усиления феодальной эксплуатации крестьянства монастырями, роста монастырского землевладения и доходов как необходимых средств для обеспечения «созерцательной» жизни монашества.
Для бедноты, даже для монашества, распространение мистицизма было связано с растущим пониманием безысходности, невозможности и в рамках монашеской общины обеспечить себе элементарное «земное» существование [57]57
В конце XIII века на значительно уменьшившейся территории Византии русские паломники насчитывали 14 тысяч монастырей и 40 тысяч иереев,
[Закрыть]. Обращение к нему стало своего рода протестом против растущих трудовых, физических обязанностей монахов, накладывавшихся монастырской верхушкой.
Поэтому мистицизм Симеона пустил глубокие корни. От него тянется прямая ниточка связи к будущему византийскому исихазму с его требованием полного отрешения от всего земного. Распространение мистицизма усугублялось теми неудачами, которые переживало византийское общество: упадок державы ромеев, усиливавшиеся в результате крестовых походов противоречия с Западом, католической церковью, внутренние противоречия. Все это обусловило крах старой концепции «богоизбранности» Византии. В XII веке ее постепенно сменяет новая, сыгравшая свою роль в эпоху 4-го крестового похода, концепция возможной гибели византийской империи как заслуженного наказания.
Часть III
Начало христианства на Руси
Глава 1
Восточнославянское общество VIII–X веков и христианская религия
Давно отошли в область историографических легенд представления о восточных славянах как народе полукочевом, занимавшемся преимущественно охотой, рыболовством, бортничеством и другими лесными промыслами. Еще в 30-х годах текущего столетня выдающийся советский историк Б. Д. Греков пришел к убеждению, что производственная база восточного славянства и населения Древней Руси основывалась прежде всего на земледелии. Последующий рост исторических знаний лишь подкреплял этот фундаментальный вывод ученого. Сейчас мы с полной уверенностью можем говорить: главным «занятием славян второй половины I тысячелетня н. э. было сельское хозяйство, причем ведущей отраслью его являлось земледелие» [58]58
Седов В. В.Восточные славяне в VI–XIII вв. М., 1982, с. 117.
[Закрыть]. Характер земледелия отличался в зависимости от географических условий. В южных лесостепных областях оно сравнительно рано стало пашенным. Почва обрабатывалась орудиями, снабженными наральниками (сошниками) и череслами (плужными ножами). Это были сравнительно совершенные пашенные орудия плужного типа, не просто бороздившие почву, а подрезавшие землю и отваливавшие ее. В качестве тягловой силы использовалась лошадь.
Восточные славяне, жившие в лесостепной зоне, выращивали твердую и мягкую пшеницу, рожь, ячмень, овес, просо. Хлеб жали серпами, зерно хранили в специальных ямах, а перерабатывали на муку с помощью ручных жерновов.
В северных лесных районах Восточной Европы заметную роль играло подсечное земледелие. Вплоть до XX века оно бытовало в Архангельской, Вологодской, Олонецкой и других губерниях русского Севера. Технология подсечного земледелия заключалась в следующем: сначала деревья «кружили», или «огранивали», то есть снимали кору вокруг или вдоль ствола, затем валили; осенью приступали к «тереблению ляда», а следующим летом – жгли. Сеяли прямо в золу. В процессе трудового опыта сложилось правило: «Сей пшеницу по теплому ляду». На хорошо выжженных подсеках получали неплохие урожаи – примерно 16–18 центнеров с гектара. Однако существенный недостаток подсечного земледелия состоял в том, что обработанная огневым способом почва плодоносила два-три года, после чего участок возделанной земли забрасывали. Подсечное земледелие не было единственным в лесной зоне. Здесь постепенно утверждалось и пашенное земледелие, что подтверждают археологические данные. В Новгороде, например, среди зерен ржи, найденных археологами в слое XI–XII веков, обнаружено много семян сорных растений: подмаренника, пикульника, гречишки развесистой и вьюнковой, редьки полевой. Такая засоренность не могла иметь место на свежих, только что освоенных землях. Значит, новгородская рожь возделывалась не на подсеках и целинных землях, а на старопахотных, сильно засоренных почвах. Однако пашенное земледелие распространялось преимущественно в обжитых, многолюдных местах.
Другая важная отрасль восточнославянского хозяйства – скотоводство. О нем мы судим по извлеченным археологами костным остаткам. Если считать, что костные остатки более или менее верно отражают соотношение домашних животных внутри стада, то первое место должно быть отдано крупному рогатому скоту – примерно 50 процентов.
Разведение крупного рогатого скота обспечивало восточных славян мясом, молоком и молочными продуктами. Определенное значение его просматривается и в языческих воззрениях: бык у славян – жертвенное животное. Византийский писатель VI века Прокопий Кесарийский сообщает, что славяне и анты приносят в жертву своему богу, творцу молний, быков и «совершают другие священные обряды». По словам араба Гардизи, славяне «почитают быка».
К исходу I тысячелетия н. э. в сельском хозяйстве восточных славян наблюдаются несомненные успехи. Уровень производительных сил, особенно в земледелии, оказался настолько высоким, что сохранялся на протяжении многих последующих столетий. Сельское хозяйство обеспечивало восточнославянскому обществу устойчивый и достаточно значительный прибавочный продукт, что, безусловно, способствовало разделению труда, в частности выделению ремесла в самостоятельную отрасль хозяйственной деятельности.
Раскопки восточнославянских поселений VIII–IX веков наглядно показывают обособление железоделательного производства, железообработки, ювелирного, косторезного и гончарного дела [59]59
См.: Рыбаков Б. А.Ремесло Древней Руси. М., 1948, с. 119; Ляпушкин И. И.Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства. Л., 1968, с. 149; Седов В. В.Восточные славяне в VI–XIII вв., с. 240–242.
[Закрыть]. Появляются ремесленники-профессионалы, обслуживавшие «всех членов общины в силу своей принадлежности к ней» [60]60
Массон В. М.Ремесленное производство в эпоху первобытного строя. – Вопросы истории, 1972, № 3, с. 110.
[Закрыть]. Происходил обмен взаимными услугами: земледелец снабжал ремесленника продуктами сельского хозяйства, ремесленник земледельца – своими изделиями. Это была стадия общинного ремесла, прослеживаемого у всех древних народов. Специфика его заключается в том, что профессиональные ремесленники не порывали со своей общиной, живя нередко бок о бок с земледельцами. Вот почему на восточнославянских поселениях археологи нередко встречают ремесленные мастерские. Иногда возникали специализированные поселки, где жили и работали главным образом ремесленники.
Такие поселения можно рассматривать как признаки внутриплеменного и межплеменного обмена. Однако нельзя преувеличивать значение внутреннего обмена в восточнославянском обществе, возводя его в степень развитых товарно-денежных отношений. А именно так поступают некоторые исследователи, утверждая, будто экономика восточного славянства VIII–IX веков «испытывала сильнейшую потребность в металлических знаках обращения» [61]61
Янин В. Л.Денежно-весовые системы русского средневековья: Домонгольский период. М., 1956, с. 87.
[Закрыть]. Замечательный знаток восточнославянских древностей И. И. Ляпушкин назвал подобные заявления кабинетными выкладками. Действительно, у нас нет полноценных источников, подтверждающих наличие развитого внутреннего обмена и торговли у восточных славян обозреваемого времени. Причина тут более или менее ясна: «ремесло у славян в VIII–IX веках делало лишь первые шаги» [62]62
Ляпушкин И. И.Славяне Восточной Европы, с. 149.
[Закрыть]. Но самое главное заключалось в том, что оно переживало в своем развитии общинный этап, что обусловливало экономическую замкнутость тех или иных общественных союзов.
Несравненно явственнее, чем внутренняя, просматривается в исторических материалах внешняя торговля. Она осуществлялась с народами Кавказа, Средней Азии и других регионов юго-востока. Ярким подтверждением тому являются открытые археологами клады восточных монет на славянской территории. «Если исходить из имеющихся в распоряжении исследователей куфических монет, возникновение обмена между славянами Восточной Европы и народами юго-востока следовало бы отнести к середине VIII столетия» [63]63
Ляпушкин И. И.Славяне Восточной Европы…, с. 151.
[Закрыть].
В IX–X веках начинает активно действовать Днепровско-Волховский путь, по которому восточное славянство, а затем и Русь вели торговлю с Византией, а также странами Северной Европы. Торговые связи устанавливаются и с народами Западной Европы. Предметами ввоза стали цветные металлы, украшения, драгоценные ткани, масло, вино, овощи и фрукты, оружие. Вывозились продукты сельского хозяйства, лесных промыслов – мед, воск, кожи, меха. Торговали и рабами. Внешний обмен занимал в хозяйственной деятельности видное место, но не определял развитие восточнославянского общества.
Такова изложенная в самых общих чертах материальная культура восточного славянства. Она выступает значительно более зримо, чем духовная, о которой мы знаем мало. До нас дошли отзвуки устного творчества тех отдаленных времен в виде различных преданий, которые слагались и передавались от поколения к поколению, для того чтобы сохранить в памяти потомства наиболее важные события в жизни родов и племен. Во времена восточных славян создавался героический былинный эпос, достигший расцвета в эпоху Киевской Руси. Кое-что известно о языческих воззрениях восточнославянского общества. Правда, наши знания весьма ограниченны из-за скудости исторических сведений. И тем не менее данные, которыми располагает современная наука, позволяют составить общее представление о язычестве восточных славян.
Истоками оно уходит в глубь тысячелетий. Вполне понятно, что языческие верования на протяжении столь длительного времени менялись, восходя от низших ступеней к высшим. При этом повое наслаивалось на старое, образуя хитрое сплетение языческих древностей и новаций. Современный исследователь, обращаясь к восточнославянскому язычеству, имеет перед собой чрезвычайно сложный комплекс идей и воззрений, который на первый взгляд может показаться лишенным логической связи и порядка. Однако вдумчивый научный анализ, поднимающий завесу времен, открывает захватывающую картину исторической эволюции мировоззрения наших предков [64]64
См.: Рыбаков Б. А.Язычество древних славян. М., 1981.
[Закрыть]. Следует заметить, что эта эволюция не являлась чем-то исключительным, характерным лишь для славянского этноса. Она шла в том же русле, что и развитие религиозных верований других народов мира.
Наиболее ранней формой религии было почитание неодушевленных предметов, окружавших человека. Восточные славяне поклонялись камням необычной формы, рекам, озерам, колодцам, рощам и отдельным деревьям. Они верили в то, что камни обладали чудодейственной силой, говорили, чувствовали, росли и размножались, словно живые существа. Камням «творили почести», приносили жертвы.
Священным деревом считался дуб. Константин Багрянородный повествует, как русы, плывущие на «моноксилах» (ладьях) в Константинополь, добравшись до острова Хортица в низовье Днепра, совершают «свои жертвоприношения, так как там стоит громадный дуб: приносят в жертву живых петухов, втыкают они стрелы кругом, а другие кладут также кусочки хлеба, мясо и что имеет каждый, как велит их обычай» [65]65
Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982, с. 272–273.
[Закрыть]. Любопытные находки, связанные с культом дуба, имеются у археологов: со дна Днепра и Десны были подняты стволы дубов, которые стояли на речных берегах и попали в воду, вероятнее всего, в результате подмыва. Радиоуглеродный анализ днепровского дуба показывает, что он упал в реку где-то в середине VIII столетия. В верхнюю часть стволов (где расходились ветви) оказались вбитыми кабаньи клыки. Эти дубы с клыками, несомненно, являлись священными деревьями, возле которых происходили моления, как это было на острове Хортица.
Кабаньи клыки, вделанные в стволы священных деревьев, указывают еще на один пласт верований восточных славян – культ животных. Кабан-вепрь стоял в ряду почитаемых зверей. К числу священных животных относились также конь, медведь, козел, змея, утка, кукушка, ворон и др. Происхождение родовых и племенных групп связывалось с тем или иным животным. Люди искали у священных животных помощи и покровительства.
В глубокой древности, в эпоху родового строя, возник культ предков. Он строился на убеждении, что жизнь человека продолжается и после физической смерти, по в ином качестве. Умершие не порывали связи с живущими, которым они либо помогали, либо вредили. Покойники-вредители – это прежде всего принадлежащие к чужому роду или племени.
Предметом благоговения и почитания были «чистые», «добрые» покойники – прародители и родители мужского и женского пола. Они охраняли живущих родичей от бед, выступая в качестве заступников и покровителей перед внешним миром. Родоначальник именовался Чуром или Щуром. Следы культа Чура, защищавшего живущих сородичей, находим в славянских языках. Восклицания «Чур!», «Чур меня!», «Чур, это мое!» означали, по-видимому, заклинание, призывапие Чура на помощь. Сейчас оно сохранилось в детских играх; украинское (и польское) «Цур тобi» тоже звучит как заклинание. Глагол «чураться» означает держаться в стороне, то есть как бы ограждаться Чуром [66]66
См.: Токарев С. А.Религия и истории народов мира. М., 1965, с. 226.
[Закрыть]. В современной лексике существует слово «пращур» (отдаленный предок). Перед нами верный знак того, что Чур-Щур являлся именно прародителем. По наблюдениям известного русского историка В. О. Ключевского, «нарушение межи, надлежащей границы, законной меры мы и теперь выражаем словом «чересчур», значит, чур – мера, граница. Появляется возможность объяснить этим одну черту погребального обряда у русских славян, как его описывает Начальная летопись. Покойника, совершив над ним тризну, сжигали, кости его собирали в малую посудину и ставили на столбу на распутиях, где скрещиваются пути, то есть сходятся межи разных владений. Придорожные столбы, на которых стояли сосуды с прахом предков, – это межевые знаки, охранявшие границы родового поля и дедовской усадьбы. Отсюда суеверный страх, овладевавший русским человеком на перекрестках: здесь, на нейтральной почве, родич чувствовал себя на чужбине, не дома, за пределами родного поля, вне сферы мощи своих охранительных чуров» [67]67
Ключевский В. О.Соч., т. 1. М., 1956, с. 120.
[Закрыть].
Элементом культа предков была вера в домовых. Домовой (дедушка, доможил, хозяин) – невидимый покровитель семьи. Живет домовой где-нибудь в потаенном месте – под печкой или за печкой, в подполье, на чердаке. Он заботится о благополучии семьи, но при условии, если оберегаемые им люди трудолюбивы, бережливы, если они соблюдают обычаи предков и оказывают внимание и уважение своему незримому почитателю. В противном случае домовой не даст покоя домашним, станет пугать их по ночам, мучить скот, особенно лошадей, нашлет пагубу.
Представление о язычестве восточных славян будет неполным и даже искаженным, если умолчать о богах, олицетворявших явления природы и социальной жизни и составивших, образно говоря, восточнославянский Олимп.
Письменные источники упоминают Рода и Рожаниц, Перуна, Волоса (Велеса), Сварога, Дажбога, Стрибога, Хорса, Мокошь. В популярной и научной литературе нередко фигурируют имена других божеств: Ярило, Купала, Лель, Лад, Авсень, Коледа. «Но более серьезное критическое изучение источников заставляет современных историков и этнографов с большим сомнением отнестись к этим именам. Они не засвидетельствованы ни в одном древнем памятнике, но этимология многих из них ясна: Купала – это олицетворение летнего праздника солнцестояния, приуроченного к церковному дню Иоанна Крестителя (крестить – купать); Лель – из игрового хороводного припева («люли-лель»); Лад – «возлюбленный» или «супруг»; Ярило – от древнеславянского «яр» – весна (отсюда «яровой хлеб»); Коледа – олицетворение зимнего праздника и обряда колядования» [68]68
Церковь в истории России. М., 1967, с. 35.
[Закрыть].
К сонму могущественных богов принадлежит Род. Он творец всего сущего, эквивалент, если можно так выразиться, христианскому богу. Вокруг него группировались Рожаницы, являвшиеся божествами плодородия. Перун – бог-громовержец, которому поклонялось большинство восточнославянских племен. Именно его имел в виду Прокопий Кесарийский, сообщая о восточных славянах следующее: «Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всеми».
Среди историков укоренилось мнение о Перуне как боге княжеском, дружинном. Это мнение, возникшее в дореволюционной историографии, существует в науке по сей день. Но, как показывают лингвистические исследования, культ Перуна был общеславянским, более того, его праславянские истоки выявляются достаточно четко [69]69
См.: Иванов В. В., Топоров В. Н.Исследования в области славянских древностей. М., 1974, с. 4–30.
[Закрыть]. О Перуне в качестве бога всех славян, а не одной лишь социальной верхушки говорят письменные источники. Например, в одном древнем памятнике читаем: «…словене начали трапезу ставити Роду и Рожаницам переже Перуна бога их» ( Гальковский Н.Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси, т. II. М., 1913, с. 24). Стало быть, Перун – бог славян вообще, а отнюдь не отдельной социальной группы. Достаточно красноречиво то, что и после «крещения Руси» Перун выступал как общенародный бог. Правда, культ Перуна имел все же некоторое своеобразие, будучи распространенным преимущественно в южных районах [70]70
См.: Успенский Б. А.Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982, с. 32–33.
[Закрыть].
Широко бытовал у восточных славян и культ Волоса (Велеса). Волос – «скотий бог», то есть бог скота, богатства, которое не следует понимать прямолинейно, как только материальные ценности. Представления славян о боге ассоциировались с жизненной удачей, везением, счастьем. Слово «бог», будучи общеславянским, означает именно удачу, счастье. Поэтому богатый – это человек, имеющий бога, счастье. В отличие от Перуна культ Волоса преобладал на севере и северо-востоке Руси [71]71
См.: Иванов В. В., Топоров В. Н.Исследования в области славянских древностей, с. 55, 62; Успенский Б. А.Филологические разыскания…, с. 32–33.
[Закрыть].
Перун и Волос входили в число наиболее почитаемых божеств. Их имена попали даже в договоры Руси с греками. Заключая договор 907 года, русские клялись «оружьем своим, и Перуном, богом своим, и Волосом, скотьем богом» (Повесть временных лет, ч. 1. М.-Л., 1950, с. 25. Далее – ПВЛ). В 971 году князь Святослав вместе с воинами, окружавшими его, произнес клятву на верность новому соглашению Руси и Византии: «Если же не соблюдем мы чего-либо из сказанного раньше, пусть я и те, кто со мною и подо мною, будем прокляты от бога, в которого веруем, – от Перуна и Волоса» (ПВЛ, ч. 1, с. 250).
Важное место в пантеоне восточнославянских богов занимал Сварог – бог неба и огня небесного. Сварожичем, или сыном Сварога, считали Дажбога, являвшегося богом солнца. Хоре также был солнечным божеством. В лице Стрибога восточные славяне поклонялись богу ветров. Менее ясна роль Мокоши, хотя культ этого божества долго и цепко держался в народе. Одни исследователи полагают, что за Мокошью скрывалась богиня плодородия, другие – преимущественно женское божество, образ которого был связан с такими женскими занятиями, как прядение и ткачество, третьи усматривают в Мокоши «бога приволжских восточных финнов». Поверья о Мокоши сохранялись в некоторых северных местностях вплоть до недавнего времени.
Восточные славяне научились изготовлять изображения своих богов. То были антропоморфные изображения, получившие названия идолов. Создавались они из дерева и камня. Среди находок из новгородских раскопок встречаются палочки с навершиями, вырезанными в виде мужской головы. Ученые предполагают, что эти фигурки – идолы домовых, покровителей семьи и защитников от злых духов [72]72
См.: Седов В. В.Восточные славяне в VI–XIII вв., с. 264.
[Закрыть]. Идолы, или кумиры, Перуна, Волоса и подобных им божеств имели крупные размеры и представляли собой столбы, наверху которых вырезалась человеческая голова. К сожалению, деревянные изображения такого рода не сохранились до наших дней. Зато археологическая коллекция идолов, выполненных из камня, достаточно обширна.
Самый замечательный из каменных кумиров – Збручский идол, обнаруженный у подножия холма при Збруче, притоке Днестра. Он представляет собой высокий (2,7 метра) четырехгранный столб. На каждой стороне его высечены изображения, над смыслом которых можно лишь гадать. В верхней части столба изображены фигуры четырех божеств, головы которых увенчаны общей шапкой. Трехъярусное расположение изображений на столбе позволило предположить, что здесь нашли отражение языческие представления славян о трехъярусном строении мира, а единая для четырех божеств шапка воплощает идею «единого высшего бога» [73]73
Там же, с. 266.
[Закрыть].
Кумиры, деревянные и каменные, являлись важнейшими атрибутами святилищ: родовых, племенных и межплеменных. Арабский путешественник и писатель Ибн-Фадлан видел на берегу Волги, поблизости от города Булгар, святилище русов, в центре которого стоял высокий столб, имеющий человеческое лицо и окруженный малыми кумирами. Тут русские купцы молились, приносили жертвы. В Киеве на холме во времена князя Игоря поставили идол Перуна. При Владимире к нему присоединили изваяния других богов. Сюда стекались люди для молений и жертвоприношений.
На протяжении последних десятилетий археологическая наука обогатилась материалами, с помощью которых ученые восстановили облик восточнославянских языческих святилищ. Большой интерес представляют наблюдения видного советского археолога В. В. Седова, исследовавшего святилище Перуна близ Новгорода, сооруженное в урочище Перынь, где Волхов вытекает из Ильменя. По словам В. В. Седова, «Перынский холм, окольцованный по склонам сосновой рощей, величественно и живописно господствует над северными низменными и безлесными берегами Ильменя. Очевидно, здесь находилось не рядовое, а центральное святилище словен новгородских. Во время языческих празднеств на холме могло собираться большое количество народа. Центральную часть святилища составляла приподнятая над окружающей поверхностью горизонтальная площадка в виде правильного круга диаметром 21 метр, окруженная кольцевым рвом шириной до 7 метров и глубиной более метра. Точно в центре круга раскопками выявлена яма от столба диаметром 0,6 метра. Здесь стояла деревянная статуя Перуна, которая, как сообщает летопись, в 988 году была срублена и сброшена в Волхов. Перед идолом находился жертвенник – круг, сложенный из булыжных камней. Ров, окружавший культовую площадку, представлял в плане не простое кольцо, а ободок в виде громадного цветка с восемью лепестками. Такую форму придавали ему восемь дугообразных выступов, расположенных правильно и симметрично. В каждом таком выступе на дне рва во время языческих празднеств разжигали ритуальный костер, а в одном из них, восточном, обращенном к Волхову, судя по количеству углей и прокаленности материка, горел „неугасимый“ огонь» [74]74
Седов В. В.Восточные славяне в VI–XIII вв., с. 261.
[Закрыть].