Текст книги "Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь"
Автор книги: Игорь Фроянов
Соавторы: Эдуард Фролов,Георгий Курбатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
Однако собору не удалось покончить с монофизитством. С течением времени оно получало все более широкое распространение в Египте и Сирии, отражая рост недовольства населения. По существу, в церкви произошел раскол. Занятое отражением гуннского, а затем и остготских вторжений, византийское правительство оказалось не в состоянии предотвратить падение Западной Римской империи, В 476 году она прекратила свое существование. Религиозные раздоры в Византии вынудили перейти к поиску компромисса с монофизитами. Папство не вмешивалось в религиозную борьбу в Византии. Оно стояло на позициях ортодоксии и поэтому одобряло решения Халкидонского собора. Но попытка компромисса с монофизитами в 482 году вызвала осуждение папства. Хотя оно и не имело особенно существенного значения, это был первый официальный раскол, разрыв отношений между церквами (484–519).
VI столетие было ознаменовано дальнейшим нарастанием социальных противоречий. Положение колонов резко ухудшилось. Многие из них превратились в приписных, зависимых от господина и жестоко эксплуатировавшихся им и государством. Начался постепенный упадок городов, усиливалось недовольство горожан. Результатом этого было обострение борьбы партий, рост народных и религиозных движений.
В такой обстановке к власти в Византии пришел Юстиниан (527–565), которого ряд исследователей считает «последним римским императором» по стилю и духу его политики. Действительно, основной своей задачей он ставил стабилизацию социальной обстановки, пытаясь сдержать нарастание противоречий. Лозунгом его политики стали «единая власть, единая вера, единый закон». Юстиниан пытался сдержать рост крупного землевладения и власти богатых собственников, упорядочить эксплуатацию колонов, ограничить произвол и грабительство чиновного аппарата, сделать его более эффективным и действенным.
В системе его политики церковь занимала особое место. Он исходил из концепции «симфонии» и считал необходимым упрочение взаимодействия государства и церкви. Преодоление религиозных противоречий и укрепление религиозного единства Юстиниан рассматривал как важнейшую государственную задачу. Он попытался достичь ее силой. Против всех еретиков в 527–529 годах были объявлены гонения. Согласно его закону, было «справедливо лишать земных благ, кто неправо поклоняется истинному богу». Преследованиям и ущемлениям в имущественных и политических правах были подвергнуты все, кто отказывался принять «истинную веру». Юстиниан закрыл последний духовный оплот язычества – Афинскую академию. Особым преследованиям подвергались более радикальные сектанты – манихеи, монтанисты, самаритяне.
Воспользовавшись ослаблением варварских королевств Запада, где господствовало арианство, Юстиниан, опираясь на поддержку римской знати и духовенства, отвоевал Италию, Северную Африку, часть Испании. Папство оказалось под его властью. Но он не покушался на его церковное главенство. Юстиниан немало сделал для укрепления материального положения церкви, защиты ее собственности, прав, осуществил колоссальную программу строительства церквей. Вершиной его строительной деятельности было сооружение одного из чудес света – константинопольского храма св. Софии, главной церкви империи. Крупнейшее купольное сооружение, храм должен был одновременно символизировать единение небесного и земного, царящую в обществе гармонию, силу христианства и церкви, мощь и величие государства. Юстиниан всемерно поощрял благотворительную деятельность церкви, видя в ней важное средство смягчения социальных противоречий, и развитие монастырей, поглощавших часть недовольной бедноты и обеспечивавших ее существование. Однако он требовал поддержания строгой монашеской дисциплины, подчинения монахов власти игумена. Все монахи были обязаны жить при монастырях. Основание монастырей Юстиниан поощрял как меру социальную. Его указы свидетельствуют о том, сколь остро стояла в это время проблема избытка недовольной бедноты, ее скопления в городах.
Император стремился укрепить власть епископов в церкви и на местах, их авторитет и влияние в общественных делах. Он попытался полностью отстранить народ от влияния на выборы епископов. Согласно его указу, к ним были причастны только духовенство и верхушка знати. Епископы приобрели контрольные функции по отношению к государственной администрации. Кроме того, он стремился усилить их причастность к поддержанию благополучия городов и к руководству городской жизнью.
Таким образом, Юстиниан немало сделал для того, чтобы упрочить авторитет и влияние церкви в жизни общества, максимально использовать ее как инструмент поддержания, сохранения и защиты позднеантичных порядков и отношений. Вряд ли в его активном вмешательстве в церковные дела можно усматривать лишь прямое стремление утвердить господство светской власти над церковью. Картина была значительно сложнее.
Юстиниан слишком хорошо сознавал значимость, которую в его эпоху приобрели религиозные проблемы в уже христианизированном обществе, в котором царили сложнейшие социальные противоречия и конфликты. Попытки стабилизации, социально-политических реформ закончились крахом. Войны Юстиниана разорили казну: они стоили стране огромных средств. Кризис и противоречия настолько усилились, что попытка императора приостановить их успехом не увенчалась. Его гонения лишь разожгли религиозные противоречия. Гонимые монофизиты с 543 года стали создавать свою, параллельную существующей церковь (яковитскую Сирии, коптско-монофизитскую Египта и Эфиопии). Вместо борьбы направлений в одной церкви Юстиниан получил две борющиеся религиозные организации. От византийской церкви отпала и стала самостоятельной в VI веке монофизитская (григорианская) церковь Армении. Юстиниану не оставалось ничего иного, как искать религиозный компромисс с монофизитами, чем и были преимущественно заняты последние годы его жизни.
Византийская империя вступала в эпоху стремительного углубления социального кризиса уже в последние годы его правления. Ей удалось лишь отсрочить, несколько смягчить тот финиш, к которому пришла Западная империя: ведь общество – это системное единство, в котором все взаимосвязано. Если на Западе колонат превратился в смягченный вариант рабства, то в Византии общество пришло к аналогичному по сущности результату, используя внешне более мягкие формы государственной эксплуатации. К концу VI века византийский колонат также исчерпал свои возможности. Разоренное поборами землевладельцев и государства крестьянское хозяйство приходило в упадок.
На вторую половину VI века приходится колоссальный рост крупной земельной собственности, в том числе и церковно-монастырской. В одном Константинополе число монастырей достигло 110–120. Археологические данные подтверждают, что именно в эти годы их земельные владения удваиваются и утраиваются. Рост монашества был объективным отражением кризиса системы отношений античного полиса, ее разложения. Значительная часть монастырей в условиях упадка общества достаточно быстро превращалась в крупных землевладельцев, эксплуатировавших рабов и колонов.
То же самое происходило и с церковью. Она стремительно богатела, но преимущественно в городе. Разительным для этого времени становится контраст между великолепием и богатством убранства церквей, обилием украшавшего их серебра, утвари, о чем с восхищением писали современники, и ростом бедности, а соответственно и количеством выступлений церковных и монастырских колонов, о которых сообщает житийная литература. К концу VI века социальный кризис, по-видимому, достиг своего апогея: в городах господствовала кучка богатой знати, стремительно сокращался слой среднего, зажиточного и благополучного населения, падал спрос на изделия ремесла, беднели и пауперизировались ремесленники. Как писал современник, «все жаждали перемен». Рост пессимизма – характернейшая черта эволюции настроений этого времени.
Для общественного самосознания ранневизантийской поры характерна во всем проступающая двойственность. Нельзя забывать о том, что Византия того времени была страной городов. Их интересы по-прежнему находились в центре внимания государства и законодательства. Политика поддержания городов была системой политики государства, восходящей к античным традициям. Бюрократизация империи явилась прямым следствием определенной стадии упадка античного города, многие функции поддержания городской жизни стали функциями государственной администрации. Продолжалась старая политика эксплуатации деревни в пользу античного города, что сдерживало его упадок, но углубляло социальные противоречия в стране.
Городское население составляло четвертую часть населения страны и пользовалось определенными преимуществами. Все это продолжало античные традиции жизни, образа мышления. Но сохранялось больше факторов, поддерживающих элементы рационализма, проявлявшиеся, как мы уже видели, и в подходе к богословским проблемам. Иоанн Златоуст, страстный проповедник «божьего» слова, постоянно сетовал на то, что во время зрелищ церкви стоят пустыми, что многие приходят на проповеди послушать его как оратора и громко обсуждают ораторские приемы.
Любое светское лицо, принявшее посвящение, могло через три месяца быть избрано епископом. Неудивительно, что епископ воспринимался народом не только как духовный пастырь, но и как своеобразный вариант муниципального магистрата, ответственного перед городской общиной. Светский сановник за этот же срок мог стать патриархом. Так, патриарх Антиохий в конце VI века тратил церковные средства и на организацию зрелищ.
То, что относилось к культу, богослужению, также отличалось элементами двойственности. Византийское искусство мучительно билось над выражением христианской идеи. Был сделан определенный шаг, найдено «первое приближение», которое с полным основанием делает эту эпоху началом будущего византинизма. Но дальнейшее углубление выражения спиритуалистического начала сдерживалось, тормозилось. Вероятно, трудности крылись и в самом сознании людей того времени.
Великолепие внутреннего оформления ранневизантийского храма еще не согревалось глубокой теплотой религиозного чувства, оно более подчеркивало величие и всемогущество всевышнего, «это был опыт перевоплощения… в спиритуалистический образ» [40]40
Культура Византии, с. 680.
[Закрыть]. Непреодоленная чувственность образа, подчеркнутый артистизм исполнения, земная императивность позы частично гасили то, что создавало духовную возвышенность божественного образа, но, вероятно, было созвучно восприятию византийца того времени. Пышное великолепие и богатство внутреннего оформления храма восхищали и подавляли. Между дворцом и храмом, императорским портретом и иконой существовали неуловимые связи, определенная официозность и директивность подачи, торжественная монументальность, которая в чем-то роднит и византийский храм и знаменитую икону Дмитрия Солунского в посвященной ему церкви в Фессалонике. От созерцания этой иконы – подобия официального портрета – не создается ощущения глубины религиозно-мистического восприятия.
В известной двойственности ранневизантийского самосознания, своеобразии его религиозности существовало, может быть, не совсем нам еще понятное определенное внутреннее единство, характерное для данного исторического этапа развития общества.
Читатель может посетовать, что автор слишком много внимания уделил социальным отношениям, что он излишне социологизирует историю христианства и церкви. Подход к христианству и церкви Византии как к чему-то раз и навсегда данному, неразвивающемуся давно породил устойчивые традиции, искажающие их подлинную роль в жизни византийского общества. Достаточно вспомнить взгляд идеологов Просвещения на Византию как на застойное общество, в котором религия сразу заняла особое место в умах людей и где византийцы погрязли в бесплодных религиозных спорах и распрях, губивших страну. Отсюда устоявшаяся точка зрения, что в этой области все уже сложилось вначале и нечему было развиваться.
Специфику византийского христианства вряд ли можно понять без учета воздействия самой эпохи, когда происходило его формирование, без учета того, что византийское общество, по сравнению с западным, пережило более длительную, затяжную стадию позднеантичного развития. В Византии массово возникло монашество, сложились основные формы монашеского общежития, и для немалого числа современных историков дальнейшая его судьба – чисто количественная эволюция. Они считают, что уже вскоре после IV века утвердилось преобладание общежительных монастырей по типу устава Василия Великого.
В последнее время исследователи немало внимания уделяли отшельничеству, монашеству как социальному феномену. Отшельник, пустынник – человек, порвавший связи с обществом, выключившийся из системы мирских, земных связей и отношений. Уже в самом этом заключен определенный протест против общества. Его духовный авторитет зиждется именно на том, что эти связи над ним не довлеют и он может быть «объективным» советчиком и защитником для каждого человека. В Византии к их авторитету прибегали и беднота, и знатные люди, а непрерывный рост монашества, безусловно, отражал углубление кризиса античного общества в эпоху, когда «святые люди» еще не имели мощной христианской предыстории, когда их почитание росло на определенных общественных традициях. Естественно, что христианская историография всегда хотела не только подчеркнуть принципиальную новизну всего христианского, но и максимально удалить его от античного наследия и традиций. Но ведь авторитет подвижника опирался не только на то, что он принципиально стоял «вне общества». Существовала давняя традиция «общественного советчика» – ритора, философа-советчика именно по земным делам, делам общества. Даже императоры считали необходимым иметь при себе такого человека – не священника или патриарха, а именно философа-советчика в государственном управлении. Разве эта живая практика византийской жизни не была в общественном сознании той апробированной и сохранявшейся общественной функцией, которая поддержала качественно иной авторитет советчика-святого? И то, что к последним «святым старцам» в V–VI веках все чаще обращаются и императоры, свидетельствует об их растущей необходимости и в какой-то мере признании собственного бессилия.
Заслуживает внимания и другое обстоятельство – колоссальная тяга именно к индивидуальному, самостоятельному и неконтролируемому подвижничеству. В этом нельзя не видеть трансформированного, но продолжавшего сохраняться взгляда на религию, как на приверженность к тому или иному философскому направлению, сохранению элементов античного сознания на право известной свободы личности. В Византии эти формы получили особенно широкое распространение и, может быть, именно за эту свободу, а не за крайность форм аскетизма пользовались особым уважением. Таким образом, тяга к внутренней самостоятельности монастырей также вписывается в русло определенной традиции, общественных принципов и практики, которые не позволили быстро и легко превратить монастыри в простые филиалы церкви. В целом византийское монашество оказалось более независимым по отношению к ней. Это стало особенностью византийской истории и, безусловно, связано с сильной позднеантичной традицией в жизни общества. Навязывавшийся государством и церковью строгий «общежительный» порядок (всем жить в одном помещении, спать в одном дормитории) и огромные дисциплинарные права игумена, как и многое другое, свидетельствуют о глубине социально-общественного кризиса в Византии, когда в монастыри устремилась масса населения, а власти едва не утратили возможность контролировать данный процесс. Кризис теперь все более остро затрагивал город, в результате чего итогом ранневизантийской эпохи стало безусловное преобладание городских и пригородных монастырей. Таким образом, ведущая роль городского монашества – это факт, который никак нельзя не учитывать, рассматривая историю и эволюцию ранневизантийского монашества вообще.
В ранневизантийском обществе VI века продолжалась интенсивная полуантичная городская и общественная жизнь. Борьба партий была старой формой античной политической борьбы, частично приобретшей религиозную окраску, продолжал жить античный театр, зрелища и празднества лишь внешне утратили свое откровенно языческое оформление. Значительная часть традиционных народных языческих празднеств продолжала жить в Византии и далее, была даже частично воспринята восточным христианством. Календы, воты, врумалии, неомении, по существу языческие обряды вакханалий, продолжавшие традиционные деревенские языческие празднества, доживают в Византии до XII века.
Пышная обрядность византийской церкви формировалась не только ее практикой и установками, влиянием примера государственного церемониала и праздников, но и требованиями и запросами самих византийцев. Таким образом, уже в эту эпоху закладывалось многое из того, что в дальнейшем стало более существенно отличать нормы и требования, обрядность восточного христианства от западного. Терпимое отношение к местной традиции и обрядовой практике, к распространению христианства на «национальных» языках – лишь частица огромного целого, определившего специфические черты византийского христианства, неразрывно связанные с позднеантичной эпохой. В нем, например, в большей степени сохранились элементы почитания сил природы и связанные с этим обряды.
Некоторые исследователи пытаются разделить религиозность и общественно-политическое сознание ранних византийцев, подчеркнуть самостоятельный характер религиозных движений, их относительную несвязанность с социальными условиями. Это неверно. Общеполитические, государственные и религиозные проблемы были чрезвычайно тесно соединены.
Как уже говорилось, у византийцев сложилась теория богоизбранности народа. Богоизбранный император руководит богоизбранным народом. Богоизбранность последнего якобы предоставляла ему особые права, которых не было у других, Фактически эта концепция отражала реальную общественно-политическую практику общества, переносила ее и в область религиозных отношений. Император, вся его администрация были обязаны прислушиваться, учитывать мнение народа, которое высказывалось им на общественных собраниях или отдельными партиями. Богоизбранный народ может не только высказывать свое мнение богоизбранному императору, но и иметь свое суждение по вопросам веры.
Аналогичным образом это относится и к политике патриархов, церкви. Народ может требовать не только другого императора ромеям, но и другой религиозной политики, другого епископа или патриарха. Партии борются между собой, у них различные интересы, но они выступают единым фронтом, когда их права оказываются ущемленными или игнорируются. Отсюда понятна массовость и ожесточенность религиозной борьбы. Поскольку она оказывалась частью борьбы за социально-политические права населения, государство было вынуждено уделять ей внимание: ведь церковь мыслилась и воспринималась в IV–VI веках как неотъемлемая часть государства, а церковные отношения – как политические, государственные.
Исследователи часто делают акцент на том, что ожесточенная религиозная борьба фактически угасла с утратой восточных провинций, где господствовали монофизиты и была масса других еретиков. Конечно, нельзя недооценивать этот существеннейший факт, Но дело обстояло, как мы видели, не так просто, античные общественно-политические традиции сказывались и на отношении к религии. С крахом античного общества, угасанием городов религиозная борьба обретает новые формы. Религиозные движения становится основной формой выражения социального недовольства населения. В этом отчасти и отразился «конец античности» – переход к феодальному обществу, в котором церковная догма стала исходным пунктом и основой всякого мышления. Как писал Ф. Энгельс, только «средние века присоединили к теологии и превратили в ее подразделения все прочие формы идеологии…» [41]41
Маркс К., Энгельс Ф.Соч. 2-е изд., т. 21, с. 314.
[Закрыть]. Византийское общество также перешагнуло важный качественный рубеж, за которым религия заняла абсолютно господствующее положение в самосознании и мировоззрении человека. Отличие византийского общества заключалось в том, что оно смогло унаследовать от античности больше, чем другие.
Это сказалось и на особенностях византийской религиозности и характере религиозных движений раннего средневековья, а также сыграло свою роль в усилении дальнейших расхождений между западной и восточной церковью. До VII столетия фактически еще существовал единый «средиземноморский мир», спаянный столетиями единого развития. В VII веке он распался на латинский Запад и греческий Восток. На пути обособления двух церквей был сделан еще один шаг. В 582 году константинопольский патриарх провозгласил себя вселенским, то есть главой восточной церкви, равным папе.
