Текст книги "Акция"

Автор книги: Игорь Бирюзов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Сейчас узнаю у третьего заместителя, – секретарь звонит по телефону прямо из кабинета начальника. – Начальник второй железной дороги.

– Передай этому начальнику, чтобы завтра с утра у меня все сведения по данному инциденту лежали на столе. Если информация будет просачиваться в прессу, то уволю придурка. Так и передай. Да. Пусть сам тоже явится. Без разносов ни черта работать не могут.

4-й отпустил числянку. Вечно какой-нибудь проходимец испортит настроение перед отдыхом. Так все прекрасно складывалось до этой идиотской телеграммы. Всё. Сегодня никаких дум о работе. Выходные должны получиться просто превосходными. Особенно, если 7-го не будет. Такую прекрасную числяночку в прошлый раз подметил. Ну просто прелесть. Надо не забыть транспорт заказать. Десять машин и мотоциклы охраны. Для каждого государственного руководителя по машине и две – для товаров числового потребления. Подпишу пару документов, чтобы секретарь порадовалась и домой.

На следующий день 4-й, как обычно, с тыла зашел в свой кабинет, сел на стул и задумался. Вчера к нему приставали с каким-то крушением поездов. Черт побери, министром транспорта его недавно назначили. Может быть, такое крушение – обычное явление? Тогда и переживать не стоит. Триста компьютеров?! Пожалуй, все-таки это многовато.

4-й нажал кнопку, показывая свое присутствие в кабинете. Секретарь тут же зашла и сказала, что в приемной давно сидит начальник второй железной дороги и ждет указаний.

– Пусть ждет. Сумел набедокурить, сумей подождать… Ладно, черт с ним, зови. Вошел маленький, невзрачный 68-й. «И как таких низеньких начальниками назначают? Непонятно», – подумалось 4-му.

– Что у тебя на дороге случилось?

– Столкнулись два поезда. Один из пункта А шел, а другой – из пункта В…

4-й поморщился.

– Это я и без тебя знаю. Почему столкнулись?

– Вот я и говорю. Один поезд из пункта А шел, заграничный, строго по расписанию, а другой – из пункта В, на час задержался, а в месте аварии – одноколейка. Поэтому и столкнулись.

– Как у тебя просто получается. Взяли и столкнулись, – в 4-м проснулся министр полиции, и он решил цепочку потянуть дальше. – Я слышал, что на железной дороге стоят, кажется, семафоры, запрещающие двигаться одновременно двум поездам.

Эти сведения остались у 4-го после ведения дела одного крупного железнодорожника – шпиона. Терминами последний кидал направо и налево, а в итоге десять лет тюрьмы с частичной деструктуризацией рук, чтобы шифровки куда не надо, не посылал.

68-й стоял, сгорбившись, мелко подрагивая всем телом и пытаясь доходчиво объяснить большому начальнику ситуацию. Стол у 4-го был на длинных ножках, и 68-й буквально чуть-чуть возвышался над ним, точнее сказать, возвышалась одна голова.

– Семафор стоял в нужном месте. Красный свет горел, а машиниста в нашем поезде не было.

– А что, наша железная дорога перешла на автоматический режим? Поезда ходят без машинистов? Мне заместители не докладывали.

– Нет. Режим у нас прежний. Просто машинистов у нас не хватает. Вот и пришлось голодного обратно в рейс отправить. А поезд задержался по другой причине. В одном вагоне все скамейки были похищены…

– Ты что, паразит, издеваешься. – 4-й разъярился. – По стойке «смирно» стоять. Голову выше. Какая связь между голодным машинистом и похищенными скамейками? Он их продавал, чтобы на еду заработать?

– Нет, зарплата у машиниста нормальная. Просто поезд на час задержался из-за скамеек, и голодный машинист выбежал пообедать недалеко от пункта В. Тут-то поезд и двинулся. В том месте – небольшой уклон.

– Подожди-ка. Что это за скамейки? В этом поезде кроме компьютеров и числяне ехали?

– Всего в одном вагоне, – со вздохом ответил начальник дороги.

– И жертвы есть?

68-й утвердительно кивнул головой.

– Кто-нибудь еще об этом знает?

– Нет.

– Это хорошо. Рассказывай дальше.

– О чем рассказывать?

– О том, почему машинист забыл включить тормоз?

– Тормоз оказался включенным, но не сработал. Его давно никто не проверял. Числян не хватает…

4-му надоела игра в министра полиции. Пора показывать власть министра транспорта.

– Ты что же это, сволочь эдакая, развалил всю работу. Нигде столкновений нет, только у тебя, поганца, на второй железной дороге.

– На третьей…

– Молчать, когда с тобой министр разговаривает. Еще вякает. Развел голодных машинистов и скамеечных воров. Ты же позоришь весь железнодорожный транспорт государства. Почему людей не хватает?

– Денег мало железной дороге дают. Мои работники управления так прямо и говорят, за такую зарплату сам вкалывай, а мы понаблюдаем. Вот они и наблюдают. А на неквалифицированную работу вообще никто не идет.

– Вот и направь своих специалистов тормоза чинить, дармоедов.

– Их нельзя к тормозам. У всех высшее железнодорожное образование.

– Как ты мне надоел?! Даю десять дней на исправление ситуации. Не исправишь, пеняй на себя.

– А что исправлять, я не понял? Последствия аварии или…

– Вон отсюда. Вон. – 4-й даже покраснел от ярости. Шмокодявка. Еще огрызается. У-у-х. Надо расслабиться и плавненько перейти мыслями к предстоящему отдыху.

* * *

«Древние языческие боги Рифона призывали к жертвам. Наим, местный служитель культа, увидел пляску богов в Великом храме яркой лунной ночью. Это означало, что все девушки в возрасте от шестнадцати до двадцати лет, родившиеся в ночь Луны по местному календарю, должны пройти обряд самоочищения. Довольно зверский обычай, скажу я вам. Но об этом чуть позже. Местный служитель культа дает телеграмму в столицу Рифона, правителю этого государства, и вечером следующего дня к Великому храму подъезжает кавалькада машин. Причем, хочу заметить, от столицы Рифона до Великого храма проложена великолепная автострада. Девицы, а их оказалось пять, ехали в повозке, как того требовал обычай, с пневматическими шинами, чтобы иметь возможность буксирования повозки грузовиком. Сами понимаете, современный век убыстряет все процессы. Наим вместе с помощниками подготавливал место для проведения обряда самоочищения. Пять костров, с подведенным к ним газом, прекрасно освещали место событий. Религиозные массы непрерывно двигались к заветному месту. Специально сконструированные для такого рода зрелищ сборно-разборные трибуны быстро заполнялись страждущими. А верующие все шли и шли непрерывным потоком. Самые нетерпеливые свистели, требуя начать обряд.

И вот перед публикой появился Наим в ярко красном халате с золотыми блестками и посохом с резным набалдашником в правой руке. Верующие потихоньку успокаивались. Наим стукнул посохом о деревянный помост превосходно видный со всех мест, и к нему подвезли повозку с девицами. Наим второй раз ударил посохом, и на помосте показались обнаженные девушки, которые стали поворачиваться лицами ко всем трибунам и непрерывно кланяться. По их телам проходила мелкая дрожь. Они не могли оторвать свой взгляд от страшных атрибутов обряда самоочищения. Огонь, воду и медные трубы предстояло пройти бедным девушкам. Верующие на трибунах окончательно затихли, в воздухе установилась мертвая, гробовая тишина. Наим подвел первую девушку к еще недавно полыхавшему до небес костру. Его затушили, и обрадовался ковер из ярко мерцающих угольков, ядовито вспыхивающих небольшими красными кустиками. Ковер представлял собой круг диаметром около двух метров. Девушка проговорила что-то про себя и смело двинулась по углям. Казалось, что огонь вспыхивает в том месте, куда она ступает ногой, добираясь до ее колен в бессильной попытке наказать отчаянную девушку. Все кончилось благополучно, и на трибунах раздались несильные аплодисменты. Следующей по порядку шла красивая длинноногая девушка. Она решила перепрыгнуть костер. Условиями обряда это не запрещалось, но прыгать нужно было без разбега. Мощное движение гибкого тела и… Толпа ахнула. Откуда-то с трибун раздался дикий вопль. Девушка не долетела буквально десяти сантиметров до спасительной земли, попав ногами на угли, и упала на спину. Она стала буквально поджариваться на глазах публики. В воздухе запахло паленым. Тело девушки билось в конвульсиях, изгибаясь, словно в страшном эротическом кошмаре. Зрители, вооруженные биноклями, отчетливо увидели последний выброс вверх ее трепетного живота, осветившегося на какой-то миг вспыхнувшим пламенем. Девушка испустила последний отчаянный крик, и ее бездыханное тело окончательно упало на красные угли. Помощники Наима вытащили мертвую из огня и отнесли на повозку, накрыв труп черной синтетической тканью. Еще две девушки удачно прошли испытание огнем. А пятая, последняя, дойдя до середины углей, вдруг села, как подкошенная, и повалилась на живот, пытаясь выползти из ужасного красного круга. Она все-таки сумела покинуть это место, попыталась встать, и все присутствовавшие увидели чудовищные ожоги на ее грудях, животе и бедрах. Девушка рухнула и некоторое время билась в агонии. Еще одни страшный груз получила повозка. Наиболее нервные зрители покинули трибуны. А ведь предстояло еще одно нелегкое испытание.

Огромный пятиметровой высоты прозрачный цилиндр был заполнен чистой прозрачной водой. На деревянном столбе висели намертво прикрепленные огромные часы с одной секундной стрелкой видной издалека. Трех оставшихся в живых девушек по ступеням широкой пологой лестницы подвели к верхней части цилиндра, имевшего трехметровый диаметр. Раздался гонг, пустили часы и девушек скинули в воду, закрыв цилиндр сверху крышкой. Минуту они должны были продержаться в воде. Какие-то шестьдесят секунд?. Бесконечные шестьдесят секунд! Через пятнадцать секунд после удара гонга одна из девушек стала задыхаться и биться головой о металлическую крышку, плотно прикрепленную к стенам цилиндра. Стрелка продвинулась еще на десять секунд, и девушка стала медленно оседать на дно. Публика как-то более спокойно смотрела на происходящее в воде, чем на то, что она видела на красных углях. Прошло сорок секунд и нога одной девушки при неосторожном волнообразном движении задела ногу другой. С трибуны казалось, что их тела слились и, изгибаясь по всем направлениям, пытаются разъединиться, совершая в воде немыслимые движения рук и ног. Оставалось пять секунд, и одна из девушек, заметно ослабев, тянула на дно вторую. Каким-то неимоверным усилием последняя высвободилась из страшных объятий умирающей подруги и попробовала всплыть, но уткнулась в железо. Еще пару секунд и девушка пошла бы на дно, но в этот критический момент помощники Наима предусмотрительно открыли крышку цилиндра, после чего девушка смогла вынырнуть на поверхность. Наим еле заметно улыбнулся. Для полноты праздника какая-то из девушек должна пройти все испытания. Трибуны шумно загудели. Оттуда раздавались хлопки, свист, улюлюканье, крики радости и негодования. Пассивные наблюдатели на такие зрелища не приходили.

Третье испытание являлось самым легким из всех, но только в том случае, если серьезно не подорвана психика на первых двух. Наим бережно отвел девушку к центру помоста. Мимо нее в течение пяти минут должны проноситься трубачи, барабанщики, скрипачи, оглушая окрестности какофонией. Задача девушки – твердо стоять на ногах и не сдвинуться с места. Десять музыкантов, корчась и гримасничая, двигались по кругу в быстром темпе мимо нее. Звуки музыкальных инструментов, сливаясь друг с другом, создавали что-то дьявольское. Все мелькало, мелькало, мелькало перед глазами девушки. На 4-й минуте она, не выдержав пытки, встала на одно колено и так продержалась до конца. Звуки молниеносно прекратились, и наступила предгрозовая тишина. Что решит Наим? Служитель культа обратился к трибунам.

– Теперь в вашей власти, сделать ли эту девушку наместницей языческих богов Рифона или послать на мучительную смерть?

На помост медленно взошел палач в черном капюшоне с прорезями для глаз. С первых рядов кто-то крикнул «жизнь» и постепенно шум голосов нарастал и превратился в единое и мощное звучание «Жизнь! Жизнь! Жизнь!» Наим поднял руку, и толпа затихла.

– Я всегда знал, что сердца наших граждан добры и справедливы. Вера в милосердных земляков поддерживает меня и заставляет дни и ночи молиться за процветание великого Рифона.

В это время помощники Наима нарядили девушку и надели ей на голову корону из чистого золота.

– Теперь место этой девушки в Великом храме, где она сможет общаться с нашими богами. Поклонение ей будет означать поклонение богам, что является почетной обязанностью каждого верующего гражданина Рифона.

После этих слов девушку бережно понесли в Великий храм, а повозка с четырьмя жертвами обряда исчезла в неизвестном направлении…»

Все числянки нашего класса зарыдали. Учитель географии рассказывал эту историю с поразительно меняющейся интонацией при переходах от слов Наима к описанию обстановки обряда, а также усиливая голос в самых драматических ситуациях. Баловал он нас такими рассказами не часто, где-то раз в два месяца, но мы всегда с нетерпением ждали очередной встречи. А вдруг сегодня?! Его уроки никто не прогуливал. Эти дни были особенно радостными для меня, потому что никто не называл меня неделимым, с этаким презрением в голосе. Очарованье от рассказов учителя географии как бы нависало над нами легкой, прозрачной тканью, но длилось это волшебство всего один-два дня, а затем опять наступали будни, в которых постепенно накапливалось раздражение учащихся, вызываемое окриком учителя, не получающимся домашним заданием, а то и просто вдруг возникшим плохим настроением, и это раздражение очень часто выплескивалось на меня, неделимого.

Все замолкали, если я подходил к разговаривающим числянам, смотря как бы сквозь меня. На мой дисплей как-то вывели надпись «неделимый». Я не понимал что происходит. Пытался завоевать доверие, оказывая помощь отстающим, давал срисовывать с дисплея на контрольных правильные решения. Меня похлопывали по плечу, улыбались а в их глазах неумолимо стояло «неделимый, неделимый, неделимый». Я был в отчаянии. Иногда на меня наваливалась свинцовая ненависть к отцу. Ну что ему стоило оказаться 38-м или 34-м. О 40-м я и не мечтал. Я пытался отогнать это чувство, но не всегда это удавалось, а ненависть разрушала что-то во мне, делала циничным. Понимаю это я, конечно, только сейчас, переживший такое… Тогда же я просто жил, терзаясь и надеясь на добрые перемены в своих недругах.

За год до окончания школы я влюбился. 15-я… Она казалась мне идеалом. Богиня сколь великолепная, столь и недоступная. Одна ее округлость чего стоила. По 15-й сохло полкласса. Надо же было и мне, неделимому, влюбиться в такую красавицу. Я сильно комплексовал, стыдясь признаться себе в этом. На уроках я украдкой любовался ею. Ее прекрасное числовое тело жило по каким-то своим, гармоничным законам, то и дело заставляя меня трепетать. Я испытывал глубокую зависть к сидящему рядом с ней числянину. Тот все время находился вблизи, мог оказать услугу и даже случайно коснуться 15-й. У меня была мечта – однажды прикоснуться к 15-й, легонько так, мягко, еле заметно, чтобы только несильные импульсы прошли через нас. Меня возмущала бесцеремонность развязных числян, в шутку подталкивающих, а иногда и, о боже, обнимающих богиню. 15-я же весело смеялась при этом. Я просто сходил с ума от этого смеха, который мне снился по ночам. Полгода я жил в каком-то возвышенном состоянии, страдая и радуясь, видя ее. Я сочинял стихи, рифмуя 15-ю и так и эдак, описывая ее бездонные глаза, внутреннюю красоту и остальные прелести.

Наконец, я все-таки набрался смелости и передал ей записку с приглашением посмотреть интересный кинофильм. К моему ужасу послание перехватили и зачитали вслух всему классу. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Экзекуция, которая должна была состояться, меня не волновала. Появилась какая-то отрешенность. Я себя уговаривал забыть о 15-й. Да и что она из себя объективно представляла?! Троечница проклятая. Но до чего красивая чертовка! Мыслил я свободно и раскованно, а ведь прекрасно знал, что если 15-я меня поманит хоть пальчиком, то я побегу навстречу, не останавливаясь и не думая о последствиях. И она поманила! Я испытал огромное потрясение в тот момент. Что теперь мне были ее телохранители!

Мы встретились у входа в кинозал «Цифра». Ее легкая непринужденная походка привела меня в радостно-возбужденное состояние. Я взял 15-ю под руку и гордо повел в фойе кинотеатра, поглядывая по сторонам. Всё-таки гордость гордостью, а осмотрительность еще никому не помешала. Жалкие старинные автоматы докибернетической эры стояли по углам, накапливая на себе пыль, и только один новехонький компьютер с большим набором программ собрал вокруг себя много числян. Видя, что идти к компьютеру бесполезно и почувствовав некоторую неловкость из-за невозможности развлечь спутницу, я предложил ей пройти в зал. Мы сели на свои места и стали досматривать журнал. С экрана что-то толковали о числах-подвижниках. Я пытался хоть немного понять о ком идет речь, но все герои так нудно говорили в эфир, что невозможно было разобрать, кто – главный подвижник. Уборщица, обещающая к следующему празднику убрать энное количество квадратных метров полов или директор, дающий гарантию всевозможной помощи уборщице, обещающей убрать энное количество квадратных метров полов, а, может быть, репортер, выслушивающий сокровенные тайны уборщицы и директора о квадратных метрах полов. В конце концов журнал благополучие закончился. Включили свет на несколько секунд. Я успел посмотреть на 15-ю. Она сидела прямо и ждала остросюжетного кинофильма под стандартно идиотским названием «Комиссар найдет убийц». Это и кретину понятно, что в конце фильма числовой комиссар разоблачит всех кого можно и найдет убийц. На экране началась бурная стрельба из деструктуризаторов. Мне же очень хотелось приобнять 15-ю. Однако решительности не хватало. Я уже пару раз набирался смелости, но ничего не получалось. Я знал, что надо себя вести понахальнее, поразвязнее. В теории, конечно, все прекрасно, а вот на практике… Незаметно посмотрел на часы с подсветкой. Так. За моими внутренними терзаниями уже полфильма прошло. Надо скорее решаться. А-а-а. Черт с ним. Я быстрым движениям обнял округлость 15-й. Она удивленно посмотрела на меня. Я сидел ни жив, ни мертв. Рука инстинктивно потянулась обратно.

– Слиться что ли хочешь? – спокойно спросила 15-я. – У вас у всех мысли только об этом. Сегодня я, правда, не могу. Родители дома. А завтра приходи.

Меня как-то покоробила ее откровенность. Жил внутри меня маленький человечек, называющийся внутренним запретом. И запрещал, запрещал, запрещал. Черт побери эту гадкую неделимость. Мне нестерпимо, особенно сейчас, захотелось избавиться от нее и жить по нормальному, по числовому, раскованно и просто. Что-то во мне угасло по отношению к 15-й. Подвиг мой вскоре забылся, а я еще больше отдалился от одноклассников. «Ударился» в учебу, занимаясь по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки, не жалея себя. Мне удалось открыть одно интересное математическое соответствие, после чего меня все величали, по выражению местного острослова класса «придурок-гений». Им, живущим веселыми развлечениями, любовными приключениями, а также манкирующим учебу, я виделся как числянин не от мира сего.

* * *

Ранним утром в субботний день кавалькада машин, окруженная мотоциклистами, двинулась на природу. Заболоченные участки обжимали шоссе со всех сторон. Нигде не видно было ни души. Земельные числяне ушли в город, поближе к бытовым компьютерам. Затем пошли пустынные участки с желтовато-темноватым песком, невесть откуда взявшимся здесь. Немного утомившись с непривычки, государственные руководители подъехали к оазису, живописному участку соснового леса с поляной посередине и с маленькой речушкой, текущей неподалеку. Самой чистой рекой государства называли ее министры, так как отравлять ее чем бы то ни было запретили, обозначив этот участок во всех документах сверхзаповедником. За нарушение правил сверхзаповедника предписывалось строжайшее наказание, вплоть до полной деструктуризации.

Заранее посланные числяне заготовили дрова для интимных домиков и большого костра, пламя которого два дня будет освещать окрестности.

Первым делом все государственные руководители скинули с себя начальничий реквизит: пиджак, галстук и брюки, одевшись в красивые спортивные костюмы, сшитые для таких мероприятий по специальному заказу.

4-й сладко зевнул. Природа благотворно действовала на числовой организм. В голове – ни одной, даже самой крохотной, мыслишки. Приятно было осознавать себя свободным от всякой городской суеты. Хотя это тоже мысль и от нее надо непременно избавиться. Дружно выпив по стаканчику кофеидного коктейля, все государственные руководители разошлись по своим мелким делам. Кто мяч ногой пинал, кто у речки с удочкой сидел, а некоторые просто любовались природой, набираясь впечатлений и свежего воздуха на предстоящий трудовой месяц.

Невдалеке стоял так называемый театральный домик. Оттуда доносились голоса молодых трехзначных числянок, готовивших представление для государственных руководителей.

4-й ни разу не пропустил отдыха в этом сосновом царстве и фактически стал организатором вылазок, официально называемых «реабилитационные мероприятия по восстановлению сил государственных руководителей», а проще говоря, выездными сессиями. Он знал, о чем думает каждый участник предстоящего веселья. Приятно было смотреть на коллег-министров и читать их мысли.

2-й. Этот думает об алколоидных коктейлях. Мечтает каждый раз увидеть конец представления числянок, но напивается раньше.

3-й. Как ни странно, будучи на природе, все время тоскует по дому, по жене, властвующей над ним, но внешне этого не показывает и пытается веселиться со всеми.

5-й. Великолепная фигура, гордая осанка. Гроза и любимец всех числянок. Несколько лет назад открыл собою клуб «100 слияний» и теперь неуклонно наращивает результат. Я за ним гнаться не буду, но через некоторое время тоже постараюсь войти в этот неофициальный, но престижный клуб.

6-й. Любитель смешивать алколоидные коктейли и кофеидные. Не дотягивает, в отличие от 2-го, и до начала представления числянок. Обычно мы подбираем его перед отъездом в ближайшем овраге. Лежит, обняв коленки, херувимчик эдакий.

Вспомнился 7-й. В этот раз, слава богу, уговорили не ездить, пригрозив отнять сладкое. А то в прошлый раз облобызал всех числянок не понятно зачем. Те, естественно, обиделись, что мелкоту в приличное общество пустили.

8-й. Закаленный руководитель. Готов участвовать везде, во всем, в любое время дня и ночи. Думать не любит. Хорошее качество.

9-й. С нетерпением ждет конца праздника, чтобы скорее вернуться в правительственное здание. Я его понимаю. Интересная должность – министр полиции. Сплошные тайны и интриги. Не успеешь распутать один клубок, как появляется ниточка второго и так далее.

10-й. Мелкая фигура. Недавно назначили министром финансов и он, дурачок, пытается определить по каким статьям бюджета проходит еда, питье, числяночки. Но ему самому ни в жизни не додуматься, а помогать, конечно, никто не будет.

Числянки. Работа им, в целом, нравится. Непыльная. Раз в месяц развлекай и ублажай гостей. Мне докладывали, что существует огромная очередь на замещение вакансий. Малейшее неудовольствие любого руководителя моментально приводит к замене. Именно поэтому числянкам было не понятно что делать с 7-м. По моим сведениям, сейчас даже конкурсы красоты проводятся с целью выявления кандидаток на роль лесных Таис. Борьба за победу в этих конкурсах ведется жестокая.

Незаметно стадо темнеть и театральные подмостки подсветились всевозможными цветами, переливаясь и ежесекундно меняя оттенки под управлением великого чародея-компьютера, изготовленного в секретной мастерской. Одна за другой выходили на эстраду прекрасные числянки в необыкновенных нарядах и разворачиваясь, уходили в темноту, чтобы появился в том же платье, но каждый раз становящемся все короче и короче, а их точеные фигуры показывались государственным руководителям все более и более обнаженными.

4-й пытался подсчитать, сколько раз выходит числянка при укорочении платья от колен до середины бедер. Получалось где-то восемь-двенадцать раз, хотя на глазок определить было очень сложно. Государственные руководители пытались разгадать этот фокус укорочения, в основном, в интимных беседах, но все безуспешно. Даже 5-й ничего не выяснил. Числянки под страхом потерять престижную работу не выдавали секрет таинственного исчезновения материи. Одновременно с процессом укорочения материи в верхнем направлении шло укорочение в нижнем. После исчезновения последней полоски материи числянки надевали на себя купальные костюмы разного цвета, создав великолепную цветовую гамму. Затем купальники неожиданно становились прозрачными и все, кто в это время был в состоянии смотреть, не могли оторвать глаз от такого зрелища. Прекрасные тела числянок медленно и сладострастно извивались в такт мелодичной музыки, подчёркивающей великое чувство любви, заключённое в танце. Музыка становилась всё тише и тише. Числянки медленно уходили со сцены, направляясь по тропинке к бассейну с люминесцирующей поверхностью. Они ныряли, вспенивая разноцветными брызгами водную поверхность. Наиболее спортивно подготовленные государственные руководители развлекались с числянками прямо в бассейне, устраивая веселые игры с обниманиями. Периодически у бортиков бассейна появлялись незаметные числа, выставлявшие по периметру коктейли восемнадцати наименований.

Праздничное гуляние длилось до утра, когда разгоряченные пары расходились по интимным домикам. За каждой числянкой закреплялся небольшой деревянный домик, имеющий всё необходимой для слияния. Перед входом ставилось устройство, отмечающее посещение домика государственным руководителем. Если в конце года на табло, закрепленном вместо флюгера, значилась цифра, меньшая восьми, то работающая в этом домике числянка автоматически исключалась из труппы.

* * *

Я не читал газет, не смотрел видеоновостей, словом, отрешился от всего, что могло отвлечь от серьезных занятий математикой. Веселая жизнь, как я считал, от меня не уйдет. Как-то незаметно для меня прошли выпускные экзамены в школе, поступление в цифраторий – высшее математическое заведение, единственное в государстве. Все это не являлось значительными вехами в моей жизни, а было как бы само собой разумеющимся. Математика и еще раз математика – это определяло мои мысли и поступки.

Я замучил всех библиотекарей цифратория своими дотошными требованиями. Мне была чрезвычайно необходима вся имеющаяся литература по разрабатываемой мной методике. И если работники библиотеки не находили какую-то интересующую меня книгу или журнал, то я мог спокойно устроить грандиозный скандал. Сейчас стыдно об этом вспоминать, но прошедших дней не вернешь…

Еще я пользовался компьютерным центром цифратория, куда стекалась всевозможная информация со всего мира. Правда, она шла скопом и порой нелегко было разыскать нужный именно мне крохотный кусочек информации, который может или обнадежить меня, или перечеркнуть всю надежду. Чем ближе к концу двигалась моя работа, тем больше я нервничал, вглядываясь в полноводную информационную реку. Я боялся, что меня опередят.

И вот в один из моих приходов в компьютерный центр я увидел 17-ю, этакую нескладеху. Мне она сразу понравилась. Чувствовалось в ней что-то такое неосязаемое, заменяющее внешне броскую красоту. От нее распространялось уверенное стабильное биополе. К тому же она тоже являлась неделимой. Мы перебросились парой стандартных фраз о плохом дисплейном обеспечении цифратория, о неустойчивой погоде и я, совершенно неожиданно для себя, предложил ей прогуляться по парку, хотя еще несколько минут назад собирался копаться в ворохе текущей информации. …Вековые деревья слабо шелестели листьями, изредка отрывающимися от веток и плавно парящими над землей. Неухоженная, с попадающимися на пути камнями, дорожка извивалась, непрерывно поворачивая то вправо, то влево, создавая эффект длинной ее протяженности. Я нес какую-то чепуху о математическом несовершенстве мира, о том многообразии математических моделей, которые неплохо бы собрать в одно целое, изобретя закон. Затем я вспоминал, что гуляю с молодой числянкой, и делал попытки вспомнить содержание фильма, который смотрел полгода назад, но потом опять, незаметно для себя, переключался на математику, доказывая, что она самая совершенная наука и важнее ее в жизни ничего нет. Я попытался показать на пальцах всю сложность решаемой мною проблемы, но вынужденный вставлять особые математические термины, объяснить которые простыми словами не получалось, совсем запутался.

Эта прогулка сильно взбудоражила меня, и я предложил 17-й сходить куда-нибудь. Она внимательно посмотрела на меня и сказала, что завтра познакомит меня со своими друзьями. От этих слов моя физиономия, как сейчас помню, стала очень кислой. 17-я шепотом проговорила: «Они мне только друзья» и, неожиданно поцеловав меня, ушла в неизвестном направлении.

На следующий день после занятий мы встретились с 17-й и пошли по той же дорожке, но в другом направлении. Я догадался, что мы идем к общежитию цифратория. Огромное коричневое здание резко выделялось на фоне небольших, преимущественно двухэтажных построек, разбросанных по всей округе, видимо, по закону случайных чисел. В том смысле, что какое-то число, которое я для себя называю случайным, строило в понравившемся ему месте дом. Вблизи общежитие цифратория выглядело еще более мрачным, и я, вначале, никак не мог понять, отчего у меня сложилось такое впечатление. В лифте я сообразил. Черная входная дверь, впускающая студентов в коричневое здание. На восьмом этаже девятиэтажного здания мы вышли из лифта и попали в огромный коридор со множеством дверей по обе стороны его. Здесь жили будущие высококвалифицированные специалисты числового государства. Коридор, чувствовалось, давно не убирали. То тут, то там валялись какие-то бумажки, огрызки, а пыль буквально стояла столбом, мелко вибрируя в пространстве, что особенно четко становилось видным в световом потоке, как бы пронзающим воздух.

17-я повела меня к двери, на которой белым мелом написали фразу «Все свое ношу с собой». Я, в первую очередь, конечно, подумал, что у них так мало вещей, что они все свое барахло носят на лекции. Сработала логическая цепочка. А вообще, надпись показалась странной и немного вычурной. Мы вошли в средних размеров комнату площадью около тридцати квадратных метров. По ближним углам стояло два шкафа. К двум боковым стенам, в два яруса, прилепились пружинные кровати, а в центре комнаты находился стол со множеством стульев вокруг него. 17-ю поприветствовали, а на меня даже не обратили особого внимания. Я тихо сел на кровать и принялся рассматривать числян, находящихся в комнате. Выяснилось, что неделимых здесь побольше, чем делимых. Числяне о чем-то бурно спорили, перебивали друг друга, вырывали из рук изрядно помятую газету, пытаясь вычитать из нее отдельные фразы или абзацы. Шум стоял страшный. Я взглянул на 17-ю. Не ради же крикунов, пусть и неделимых, я пришел в эту комнату. 17-я активно вступала в спор, но голос свой не повышала, что мне понравилось. Всматриваться в лица разгоряченных числян надоело, и я стал в уме обдумывать возможные математические подходы к решению волнующей меня проблемы. Намечался интересный вариант.