Текст книги "Нф-100: Хозяйки тумана (СИ)"

Автор книги: Игорь Вереснев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Отчаяние комком подступило к горлу. Снова они проиграли, ошиблись в который раз! Нет, так плохо ещё ни разу не было.

Ната обернулась к двери в поисках поддержки, в поисках Моник. Разумеется, той здесь нет и быть не может. Рядовые сотрудники не имеют доступа в святая святых седьмой лаборатории.

Подошла Клер, заглянула испуганно в глаза. Прямо таки ходячее олицетворение вины. Нате захотелось бросить в лицо этой "мышке": "Успокойся, твоя вина – самая ничтожная! Ты чокнутая фантазёрка. А мы поверили в твой бред вместо того, чтобы сразу же отправить тебя в клинику. И вот чем это закончилось – мы убили человека!"

Люк Уайтакер пришёл в их лабораторию, не имея за плечами ни ученой степени, ни научных публикаций, ни даже университетского образования – единственно, диплом колледжа. Брать в штат молодого повесу, с дерзкой улыбкой заявляющего, что поработает здесь годик, Ната не хотела. Не верила, что, мол, нужно это ему, чтобы перед поступлением в университет окончательно определиться с выбором будущей специальности. Не иначе побился об заклад с дружками, что подстроит какою-нибудь каверзу «нетрадиционной» руководительнице. Она не задумываясь дала бы от ворот поворот нахалу, у которого буквально на лбу было написано обещание неисчислимых неприятностей, если бы не... Родители Люка были высокопоставленными чиновниками Альбиона: отец – начальник космопорта, мать – заместитель губернатора. Отказывать в должности лаборанта не только их сыну, а лучшему выпускнику лучшего в городе колледжа означало то же самое, что трясти красной тряпкой перед быком. После стольких лет промахов и неудач седьмая лаборатория и так висела на волоске. Их разгонят без сожаления, как разгоняли многие команды неудачников. Скрепя сердце, Ната подписала заявление.

Неприятности не заставили себя ждать. Вдобавок к дерзости и самоуверенности, Уайтакер был красавцем, "мачо", признанным ловеласом, предметом вожделения и обожания доброй половины женского населения города. И что это означает, Ната испытала в полной мере. Кажется, Уайтакер поставил своей целью вскружить головы и разбить сердца всем сотрудницам седьмой лаборатории. Он даже с Ивон пытался заигрывать. Да что там Ивон! Ната и на себе ловила его откровенные взгляды. Не просто откровенные – ощупывающие и раздевающие.

Мюррей вначале пытался воздействовать на нового сотрудника увещеваниями. Не помогло. Решил поговорить жёстко, по мужски – вышло ещё хуже, парень выскочил из кабинета начальника сектора с багровеющим кровоподтёком под глазом. К чести Уайтакера, жаловаться мамочке и папочке на рукоприкладство Мюррея он не стал. Но волочиться за всеми юбками лаборатории принялся с удвоенной силой. И красоту его синяк под глазом вовсе не испортил, наоборот, придал ей мужественную выразительность.

И Ната сдалась. Чёрт с ней, с угрозой потерять лабораторию из-за увольнения Уайтакера. Если он останется, то лаборатория рассыплется сама собой. А главное, она боялась потерять Моник! Пока что та и внимания не обращала на юного ловеласа. Но что будет завтра? Она слишком хорошо помнила разговор с Ивон...

Формальных поводов для увольнения Ната не искала – сократила должность лаборанта в секторе прикладной евгеники. Получив извещение, Уайтакер явился к ней на приём.

– Что, решили от меня избавиться? – спросил без обиняков.

– Я сожалею, но пришлось. Ассигнования на лабораторию сокращены, и...

– Да, да, разумеется! – Уайтакер отмахнулся от объяснений. – Сократили, так сократили. Честно говоря, мне уже надоело мыть пробирки.

Ната вздохнула облегчённо, подумав, что разговор благополучно закончен. Не тут то было.

– Госпожа Гилл, я слышал, вы планируете перейти от экспериментов с виртботами к людям? Так вот, на Альбионе вы добровольцев не найдёте. Вам здесь никто не доверяет. Даже если посулите крупное денежное вознаграждение, администрация не утвердит кандидатуру. Конечно, вы можете отправить запрос в метрополию, но это дело долгое. Предлагаю другой вариант – я готов участвовать в эксперименте добровольцем. Соблюдение всех формальностей обеспечу.

К такому повороту Ната была не готова. Единственное, что пришло на ум:

– Люк, вы понимаете, что это может быть опасно?

– Опасно? – парень засмеялся. Вполне искренне. – Госпожа профессор, мой отец двадцать лет отдал косморазведке. Мама в молодости служила в космодесанте и в отставку ушла по ранению. По тяжёлому ранению – родить меня было для неё настоящим подвигом. И ВЫ МНЕ говорите об опасности? Опасность – это лекарство от скуки. От неё кровь становится горячей, а жизнь – интересней. Впрочем, вам этого не понять.

Ната вспыхнула, готовая ответить резкостью. И неожиданно для себя кивнула:

– Хорошо, подавайте заявления. Я возьму вас добровольцем на эксперимент. Что вы желаете взамен?

– Очень немного. Во-первых, оставаться сотрудником лаборатории, сколько сам пожелаю. И во-вторых – полные данные по эксперименту. Должен же я знать, во что вы меня собираетесь превратить.

И вновь засмеялся.

Уайтакер не умер. Возможно, благодаря молодости и здоровью, отличной наследственности или лечению, которое назначила Ивон. Как бы то ни было, на седьмой день стало ясно, что жизни добровольца ничего не угрожает. А ещё через неделю они разобрались с причинами провала.

Это был не провал, хуже. Победа, доказывающая полную практическую бесперспективность дальнейших исследований. Гипотеза Холанд об информационном канале подтвердилась, модель действовала. Но...

Человек – не набор отдельных тел-оболочек, а жёсткая, идеально подогнанная система. Трансляция образа легко вывела из равновесия тонкое ментальное тело Люка Уайтакера. Но едва изменения достигли критической величины, ментал перестал укладываться в свою астральную оболочку. Несоответствие индуцировало инверсный, нисходящий поток информации в канале. Астральное тело, отвечающее за эмоциональную сферу человека, начало меняться.

Процесс напоминал цепную реакцию. Стремясь принять новую форму, астрал вышел за пределы эфирного тела. Вновь возникла индукция и поток нисходящей информации. Предполагалось, что на данном этапе инверсный поток иссякнет сам по себе. Для радикальных преобразований эфирное тело нуждалось в притоке энергии. Нет энергии – нет изменений, начнётся затухание. Астральное и ментальное тела изменятся в пределах, допустимых внешними оболочками. Эксперимент, собственно говоря, и должен был очертить эти пределы.

Затухания не произошло. Вместо этого случилось непредвиденное, невозможное с точки зрения науки о человеке. Эфирное тело нашло источник энергии, подключившись к магнитогравитационному полю планеты. И всё пошло по известной схеме: индукция, инверсный поток. Но в основании системы находилось физическое тело, доставшееся человеку от животных предков. Продукт миллиардолетней эволюции органической жизни, оно не умело изменяться так быстро. Оно попросту захлебнулось в цунами обрушившейся изнутри информации. Биологические механизмы начали выходить из строя один за другим.

Опыт и чутьё заставил Бигли прервать трансляцию, как только датчики медконтроля подали первый тревожный сигнал. Трансляцию ментотела остановили, но процесс в организме уже был запущен. Холанд предложила начать "откат" – наложить образ, инверсный предыдущему, попытаться вернуть всё в исходное состояние. Ивон не решилась, последствия нового всплеска индукционного потока были непредсказуемы. Она предпочла надеяться, что человеческий организм имеет достаточный запас прочности, и помогать ему обычными медикаментозными средствами. На счастье, она оказалась права.

"Провалившийся" эксперимент показал больше, чем ожидали Ивон, Пол, Ната. Больше, чем ожидала Клер. Они сидели в кабинете информ-моделирования, старались осмыслить своё открытие. Надо же, попытались влиять на интеллектуальную и эмоциональную сферу человека и вдруг выяснили, что могут превратить этого самого человека во что угодно. Теоретически могут.

Холанд первой осмелилась высказаться вслух:

– Если бы наши тела состояли из газа, мы были бы богами...

– Очередной бред! – фыркнул Мюррей.

Да, бред – Ната согласилась с этой оценкой. Нельзя придать газу сложную структуру человеческого организма и, тем более, поддерживать её сколько-нибудь долго. Нет таких сил в природе. Значит – забыть? Сворачивать исследования, возвращаться домой, на Остин. Подумаешь, шесть лет жизни...

Краем глаза она заметила движение у пульта, удивлённо оглянулась. Сорокина, до этого с отрешённым видом сидевшая в своём кресле, потянулась за нейрошунтом. Пояснила:

– Я подумала: если в распоряжении эфирного тела практически неограниченный запас энергии, то транслятор не нужен. Вернее, нужен только первый раз, в качестве "запала".

– Не понял? – обернулся к ней Мюррей.

А Ната сообразила мгновенно. Эффект заражения!

– Добавить транслятор к ментообразу? Тогда субъект сможет накладывать матрицу на объект без механических приставок.

– Забавно. Но теперь всё это – абстрактные рассуждения. – Пол пожал плечами и встал: – Вы как хотите, а я иду спать. И беру отпуск на... на месяц. Потом будем думать, что делать дальше. Советую всем поступить так же.

– Мне отпуск не нужен, – Сорокина привычно приподняла косу на затылке, вставила шунт. Опустив веки, расслаблено откинулась на спинку кресла. – Интересная задача, попробую набросать модель.

Ната позавидовала. Информ-аналитик не связана жёсткими законами биологического мира. Сорокина упряма, будет оттачивать модель до полного совершенства. Какая разница, есть ли надежда воплотить её в реальность? В том мире, где она сейчас находится, возможно всё...

– Ната, ты поддерживаешь идею с отпуском? – прервала её размышления Ивон. – Отдохнуть будет полезно для всех.

– Да, нужно отдохнуть.

В городе смен времён года не было. А на долину надвигалась зима. Флайер скользил над лесом, и с высоты двух сотен метров казалось, что деревья поднимаются из белого молочного моря. Моник сидела, прилипнув лбом к стеклу кабины. Она не очень-то любила «экскурсии на природу», а уж зимой так и подавно. Но разве она смела перечить Нате?

– Может, вернёмся? – спросила осторожно. – Посмотри, какой туман внизу. И сесть негде.

– Ерунда, в крайнем случае, сядем по локатору. Но, думаю, на нашем холме чисто. Видишь, в той стороне "молоко" лишь у самой земли.

– Да, но туман прибывает.

– Разве? Не заметила.

Лес внизу расступился, открывая взгляду зелёную макушку холма, вздымающуюся над белой гладью. Гилл была права, туман сюда не добрался. Флайер клюнул носом и резко провалился вниз. Моник охнула, едва успев схватиться за подлокотники, чтобы не вылететь с кресла. Так и не смогла привыкнуть к этой сумасшедшей манере пилотирования.

Лапы ударили о грунт, заставив Моник подпрыгнуть. Ната улыбнулась, перегнулась к ней и поцеловала в висок. Просила прощения. А в следующий миг распахнула дверцу и выскользнула наружу.

– Фу, как сыро! – Моник невольно поёжилась от ворвавшегося в кабину воздуха.

– А мне нравится. Пошли к роднику!

Не дожидаясь ответа, Ната припустила вниз по склону.

– Постой, там же туман! – только и успела крикнуть ей в спину Моник.

– Боишься потеряться? Я тебя разыщу!

Недовольно качая головой, Джабира отстегнула прикреплённый к спинке кресла бластер, повесила на плечо, выбралась из машины. Ната уже была далеко внизу, не останавливаясь, врезалась в клубящуюся пелену.

– Догоняй!

Моник осторожно двинулась следом, не отрывая глаз от постепенно тающей фигуры в тёмно-синем комбинезоне.

Туман был похож на белую невесомую жидкость. Вот ноги утонули в нём до колен, до пояса. Она передвинула бластер на грудь, крепче вцепилась в рукоять, прислушалась к тишине. Зрение сейчас бесполезно, вся надежда на несовершенный человеческий слух.

– Ната, ты где? – позвала.

– Я здесь! Иди на голос.

Туман был таким густым, что ботинки почти исчезали в нём. Шаг, второй, трава под ногами шуршит чуть слышно. Или это какая-то тварь начала охоту?

Впереди выплыла тёмная завеса, распалась на стебли камышника вокруг ручья. Моник раздвинула их, шагнула дальше, закусив губу. Тёмная масса рванула навстречу... превратилась в Нату.

– Не заблудилась?

– Пошли назад! Что тут хорошего, в этом тумане? – Моник никак не могла унять нервную дрожь.

– Ты что, испугалась? Перестань! У нас же бластер, любую тварь прикончим, пусть только попробует на нас напасть!

Ната наклонилась и брызнула водой ей в лицо, заставив взвизгнуть от неожиданности.

– Родниковая. Я уже умылась, так здорово!

– Хорошо, тогда идём назад, к машине.

– Подожди, куда ты спешишь. Сходим к заводи, которую видели прошлый раз. Я хочу искупаться.

– Искупаться?! Ты с ума сошла! В воде могут быть эти, как их...

– Волосянки? Ты совсем не знаешь местную фауну, хоть живёшь на Альбионе втрое дольше меня, – засмеялась Ната. – Какие осенью волосянки! Пошли.

– Ната, не нужно!

– Не бойся. Давай сюда бластер, я сумею тебя защитить, – не слушая возражений, она забрала оружие и уверенно шагнула в туман.

За родником, за зарослями камышника, начинался лес. Рыжеватые стволы чернолистов поднимались многометровыми колоннами, переплетаясь над головой сучковатыми, корявыми ветвями. Под ногами мягко проваливался толстый ковёр буро-чёрной опавшей листвы. И везде, во все стороны – одно и то же. Стоило пройти двадцать шагов, и уже нельзя с уверенностью сказать, в какой стороне холм. Моник пожалела, что не захватила компас.

– Мы не заблудимся?

– Нет, я помню направление.

Минут через десять стволы впереди поредели. Затем и вовсе перестали выплывать из тумана. И тотчас Моник услышала свист. Замерла, настороженно прислушалась.

– Постой. Ты слышишь?

Ната остановилась. Удивлённо повела головой влево, вправо, оглянулась, хотела что-то спросить... Внезапно туман за её головой потемнел. Распластавшиеся на добрых три метра крылья свистнули в воздухе.

– Сзади! – отчаянно заорала Моник.

Гилл и сама почувствовала неладное. Резко развернулась, сдёрнула бластер с плеча, едва успела присесть. Огромная туша шлейфокрыла рванулась прямо на Моник. Она отпрянула, пытаясь увернуться, уйти с линии огня. Шлейф правого крыла всё же достал, ударил в грудь, задел лицо. В глазах разом потемнело. Она поняла, что сбита с ног, что летит куда-то на землю, попыталась сгруппироваться и в ту же секунду больно ударилась плечом о ствол дерева.

Жалобно заверещал шлейфокрыл – видно, попал под луч, – потом рядом появилась Гилл, тревожно озирающаяся по сторонам.

– Ты цела?

– Почти, – Моник осторожно потрогала щёку. Липко и больно.

– Идти сможешь?

– Наверное да.

Она попробовала встать, уперлась рукой в землю. И скривилась от боли.

– Что? Нога?

– Нет, плечо, ерунда. Помоги подняться.

Они пошли назад. "Только бы не заблудиться, только бы не заблудиться!" – колотилась в голове Моник мысль. Ната выбирала направление уверенно. Но она всё делает уверенно, даже очевидную ерунду! В этом Джабира за годы близости смогла убедиться.

Деревья расступились. И тут же вверху вновь послышался свист. Шлейфокрылы, наделённые зрением в инфракрасном диапазоне, поджидали их.

– Надо вызывать спасателей! – дёрнулась назад Моник.

– Пробьёмся!

– Ната, прекрати! Это слишком опасно!

Она сосредоточилась, пытаясь включить коммуникатор. Никакой реакции. Вскинула правую, здоровую руку к виску. Всё та же саднящая липкость. Чёрт! Крыло твари сорвало липучку!

– Вызывай спасателей! Я комм потеряла.

– Прорвёмся! И всё равно, я свой в машине оставила.

– Зачем?!

– Чтобы нам никто не мешал. Мы же в отпуске.

– Боже мой, Ната! Что ты наделала?!

– Не кричи. Я же сказала – пробьёмся. Держись ближе. Готова? Пошли, быстро!

Гилл решительно двинулась вперёд, на открытое место. И мгновенно огромная тень рванулась сверху. Ната вскинула бластер – короткая вспышка заставила тварь завизжать, опрокинуться в сторону. Она сделала несколько выстрелов вверх, в туман. Шлейфокрылы метались где-то там, был слышен их свист. Но снизиться для нападения они не решались.

Впереди замаячили заросли камышника, дальше темнел склон холма. Моник вздохнула облегчённо. Кажется, они в самом деле пробьются.

У родника шлейфокрылы опять попытались атаковать. Теперь – одновременно с двух сторон. Одного Гилл достала на подлёте, луч черканул по крылу. Чуть-чуть дотянуть, и тварь развалилась бы пополам. Но тут сзади, низко, над самым камышником, вынырнула вторая. Моник понять не успела, что случилось, но Ната заметила движение краем глаза, резко развернулась, отшвырнула её в сторону, нажала на спуск. Луч сверкнул и сразу же погас. Тварь взвизгнула от боли, но атаку не прекратила. Ударила всей тяжестью в грудь не успевшую присесть Гилл, сбила с ног.

– Ау! – дико заорала та, пыталась выстрелить ещё, но лучи становились всё короче.

Жалобно скуля, обожжённый шлейфокрыл взмыл вверх. Но Ната продолжала лежать на спине и не пыталась подняться.

– Что случилось? – подскочила к ней Моник.

– С батареей что-то. Заряд на нуле.

Джабира выхватила у неё оружие, с ужасом уставилась на тухнущий индикатор.

– Но их же должны проверять перед вылетом?! Как же так?

– Откуда я знаю!

– Тогда быстро бежим к машине, пока они не сообразили, что мы безоружные!

– Нет, не получится, – Ната попыталась улыбнуться, но у неё вышла лишь гримаса. – Похоже, у меня лодыжка сломана. Давай ты сама. Беги и вызывай спасателей.

– Да ты что?! – у Моник слёзы отчаяния брызнули из глаз. – Я тебя здесь не оставлю, я тебя вытащу.

– Любимая, беги, прошу тебя! Вдвоём мы не прорвёмся.

Поздно. Тёмная тень ринулась вниз. Моник, завизжав, схватила бластер и замахнулась им навстречу атакующей твари...

Удар был оглушительный. Будто хрустнули все косточки разом. И тут же – нестерпимая боль от сотен вонзившихся в тело коготков-лезвий. А потом – ещё один толчок. Шлейфокрыл завизжал, выпустил добычу, попытался взлететь – не успел. Полыхнула вспышка, в нос ударил смрад сжигаемой плоти. Тварь дёрнулась и опрокинулась в сторону, ломая кусты.

Возле лица – Моник осознала, что лежит на земле – появились чьи-то ноги в высоких ботинках. Вынырнуло из тумана мужское лицо. Русая вьющаяся бородка, серо-голубые глаза смотрят озабоченно.

– Вы живы? Как вы себя чувствуете?

Она попыталась улыбнуться и ощутила солёный вкус крови во рту.

– Бывало и лучше.

– Ничего, это дело поправимое. Слава Богу, что мы успели!

Большая тень опустилась сверху. Флайер, раскрашенный в непривычные красно-сине-белые цвета, сел, подминая кусты камышника. Кто-то выпрыгнул из распахнувшейся кабины, выстрелил вверх. Моник уже не следила за происходящим – боль накатывалась новыми волнами. Укол инъектора в предплечье она не почувствовала.

Ерунда, что проект не имеет практического значения, что воссоздать вещественный образ информационной модели не удастся! Зато можно дать волю фантазии, не сдерживаться. Людмила любовалась своим творением. Да, никакие механические игрушки больше не нужны. Она всегда знала, что человек – самый совершенный инструмент. А теперь, когда появилась возможность его настраивать по своему усмотрению, и подавно!

Она вызвала из хранилища модель. Сейчас проверим, как это работает. Какие условия требуются для инициации? Ага, первое – тонкие тела должны соприкасаться. Это понятно. А второе? Реципиент должен убрать ментальную защиту. Попросту захотеть подвергнуться трансляции. Угу. Что ж, разумный предохранитель. А если мы его снимем... Есть! Получилось.

Дежурный рецептор подал сигнал о внешнем воздействии. Кто там ломится? – удивилась Людмила. Неужто забыла зажечь табло "Не беспокоить" на двери кабинета?

Она переключила двадцать процентов активности головного мозга на внешний мир. Открыла глаза. На экране интеркома было непривычно смущённое лицо Люка Уайтакера. "Людмила, ты не занята? Можно войти?" Сорокина прикинула – что могло понадобиться парню в кабинете информ-моделирования? Получалось, ничего, кроме... Она добавила ещё двадцать процентов мозговой активности, включила обратную связь.

– Заходи.

Уайтакер осторожно вошёл, поздоровался, с любопытством оглядел кабинет. Здесь ему прежде бывать не приходилось.

– Привет.

Сорокина рассматривала нежданного гостя. Какие изменения внесла трансляция в личность живого человека? В полном объёме донорский образ наложить не удалось, но хоть что-то зацепилось? Узнать это пока что не получалось – Бигли не подпускала коллег-исследователей к своему пациенту.

Она перебросила ещё тридцать пять процентов активности. Пересчёт результата трансляции займёт время, человеческая помощь нейросети для этого не нужна. ТАМ в ближайшие полчаса ничего интересного происходить не будет. Махнула рукой на свободное кресло рядом, приглашая гостя. Поинтересовалась:

– Как себя чувствуешь?

– Нормально. По мне, так я полностью здоров, – Уайтакер присел, покосился на подголовник с креплениями для шунта. – Вчера к родителям ходил. Пытался погасить скандал.

– Много крика было?

– А то! Отец так-сяк, только ругается, что я сюда работать пошёл. Но мама! Всё порывается "разобраться" с Натой и всеми остальными. Едва успокоил.

– Я её понимаю. Если бы моя дочь оказалась на твоём месте – ой, не поздоровалось бы здесь всем! Радует, что ещё маловата. Хотя четырнадцать лет – возраст уже тот! Иногда такое отчебучит!

Уайтакер пожал плечами.

– Странно, ты информер, и в то же время у тебя есть дочь, ты была замужем. А расстались почему? Или секрет?

– Нет никакого секрета. Мы с Сорокиным десять лет прожили. А потом я, должно быть, сделалась слишком взрослой и самостоятельной для него. Пётр не может смириться, что я сама принимаю решения. А тут совпало – Ната пригласила в лабораторию, предложила работу, интересней которой у меня не было и не будет. А для Петра посёлок, теплица – вся жизнь. Он остался, я улетела в город. Вот и всё объяснение.

– И он позволил тебе забрать дочь? Странные у вас, русов, обычаи.

– Обычаи, как обычаи. Ирину мы не делили. Раньше она в посёлке больше времени проводила, чем в городе, а теперь привыкла, у неё здесь друзья появились.

– Да, ты не похожа на тех информеров, кого я знаю.

– А на кого я похожа?

– На женщину. Очень привлекательную к тому же.

Сорокина насмешливо фыркнула.

– Имперских программеров не учат распределять активность мозга во время работы, поэтому мир нейросети и заменяет для них реальный. На самом деле, находиться сразу в обоих мирах не так и сложно. Если ни в один не погружаться полностью, скользить по грани.

Уайтакер заметил стержень шунта, поблёскивающий сквозь волосы на затылке Людмилы, удивлённо округлил глаза.

– Ты и сейчас работаешь?! Разговариваешь со мной и одновременно что-то делаешь в вирт-реальности? Здорово. Новую модель строишь?

– Угу. Не жалеешь, что напросился добровольцем?

– Нет, не жалею. Как думаешь, эксперимент во мне что-то изменил?

– А сам как думаешь? Ощущаешь что-нибудь необычное?

– Скорее нет, чем да. – Уайтакер улыбнулся. – Во всяком случае, красивые женщины мне нравятся по-прежнему. Остальное – мелочи.

– Ах, вот чего ты опасался!

– Ещё бы! От нашей руководительницы всего ждать можно. Вдруг она захочет всех переделать по своему подобию? С этой мымры станется.

Сорокина засмеялась.

– По своему подобию? Этого я не допущу, будь уверен.

С минуту они молчали. Потом Уайтакер нерешительно произнёс:

– Людмила, я могу спросить тебя о личном?

– Спроси.

– У тебя есть... друг?

– Друг? Хочешь знать, свободна ли я, – правильно поняла твой вопрос? Да, абсолютно свободна. Лаборатория занимает много времени, оставшееся принадлежит Ирине. Пытаюсь, по мере возможности, быть хорошей мамой. А почему ты спросил?

– Просто так.

Уайтакер опустил глаза и вроде бы покраснел. Юный ловелас умеет краснеть? Надо же! Сорокина хотела ещё кое о чём спросить, но не успела. На экране внутренней связи неожиданно появился Мюррей. Хмурый и озабоченный.

– Звонили с Озёрного, Ната и Джабира попали в переделку. Им оказывают первую помощь у них в больнице. Я лечу туда. Хотелось бы, чтобы ты составила компанию, всё-таки ты там своя.

– Выхожу, – кивнула Людмила, не требуя уточнений.

Она переключила работу компьютера в автономный режим, аккуратно вынула жало шунта из черепной коробки. И заметила напряжённый взгляд Уайтакера. Тот следил за её движениями, не отрываясь. Вцепился в подлокотники так, что костяшки пальцев побелели. Сорокина помедлила секунду, затем подмигнула:

– Что, не приходилось раньше видеть? Неприятно?

– Он... такой длинный, я и не знал, – с трудом выдавил из себя парень охрипшим голосом. – Кажется, что он должен проткнуть твою голову насквозь. Как он там помещается?

– Он гибкий, – Сорокина аккуратно уложила шунт в пенал. – И нет никаких тактильных ощущений. Наши мозги бесчувственны.

Она встала, поправила косу, прикрывая отверстие порта. Вопросительно посмотрела на гостя. Очнувшись, тот тоже вскочил:

– Людмила... можно, я ещё зайду, когда ты вернёшься?

""Просто так". Как же, поверила", – губы Сорокиной сами собой растянулись в самодовольную улыбку. Она кивнула.

– Конечно заходи в любое время. Запросто, как к другу. И зови меня Люда, Люк. Кстати у нас имена созвучны, ты заметил?

Моник открыла глаза, прислушалась к ощущениям. Боль отпустила. Всё, находящееся выше пояса, будто онемело. Она скосила глаза. Собственно, так и есть: грудь, плечи, шею, половину лица покрывал слой анестезирующей пены.

Она попыталась повернуть голову. Получилось не очень удачно – затвердевшая пена сопротивлялась. Но и так понятно, что они в больничной палате. Ната лежала на соседней кушетке, вроде бы целая, только левая нога приподнята и жёстко закреплена в белом лубке. Ох, и смешная она в этой канареечно-жёлтой коротенькой пижамке!

Заметив, что глаза подруги раскрыты, Гилл виновато улыбнулась:

– Привет. Ты проснулась? Как самочувствие?

– Лучше, чем... А я долго спала?

– Пятнадцать часов. Уже утро. Я звонила в город, Пол вот-вот прилетит за нами.

– Всего пятнадцать часов? Я думала, несколько суток прошло.

– Сердишься на меня за вчерашнее? – Ната куснула губу. – Я не смогла защитить тебя, как обещала.

– Совсем не сержусь, всё же обошлось. Как на тебя можно сердиться?

– Врач сказала, что повреждений жизненно важных органов нет. Шлейфокрыл успел только кожу содрать.

– Угу. А как твоя нога?

– Косточка хрустнула, как я и думала. Непрочные у нас тела.

Дверь приоткрылась. Женщина-врач в белом комбинезоне и в такой же белой шапочке заглянула в палату, улыбнулась:

– Девушки, к вам гости.

Едва успела произнести это, как Мюррей отодвинул её плечом, ввалился в комнату. Тигринно-жёлтые глаза его, казалось, вспыхивали искрами от клокотавшего возмущения. Сдерживало Пола лишь присутствие посторонней.

– Как вы себя чувствуете? – не дожидаясь ответа, он резко повернулся к врачу: – Доктор, их можно транспортировать в город?

– Мы оказали первую помощь. Можем продолжать лечение, но если вы настаиваете...

– Да, настаиваем!

– Что ж, ваше право. Я подготовлю машину.

Как только за врачом закрылась дверь, Мюррей шагнул к кушеткам:

– Ната, как такое могло произойти?! Мне сообщили, что вы "гуляли" в тумане и на вас напала стая шлейфокрылов. Это немыслимо! Никакой ответственности! Ты понимаешь, что твоя жизнь принадлежит не тебе одной? Что твой гений – это достояние всего человечества! Ты не имеешь права...

– Пол! – резко оборвала гневную тираду друга Гилл. – Я ценю твою "отеческую" заботу, но поверь, я взрослый самостоятельный человек. И НЕ НУЖДАЮСЬ НИ В ЧЬИХ НОТАЦИЯХ. Я предоставлю совету лаборатории полный отчёт о происшествии. Но не здесь и не сейчас!

Мюррей остановился посреди комнаты, пытаясь подобрать слова для ответа. Махнул рукой, развернулся к Моник.

– С Натой понятно, она не соображает, что делает. Но ты! Я считал тебя уравновешенным, рассудительным человеком. Как ты могла допустить? Ты должна понимать меру возложенной на тебя ответственности...

– Пол, прекрати немедленно! Не смей так разговаривать с Моник! Никогда не смей! Слышишь?! Никогда! – Гилл попыталась вскочить с кушетки, забыв о сломанной лодыжке. И тут же упала назад на подушку, стиснула зубы.

Мюррей обвёл всех негодующим взглядом, не желая смириться, что не может найти объект для приложения праведного гнева. На несколько секунд повисла напряжённая тишина. А затем дверь распахнулась и бесцеремонно, не спрашивая разрешения, в палату шагнул невысокий плечистый мужчина лет сорока пяти. Камуфляжный костюм подчёркивал резкие черты лица. Моник сразу же узнала второго из спасателей, хоть вчера видела его смутно сквозь пелену наваливающегося сна-обморока. И гигант-бородач был с ним. Нерешительно топтался в дверях.

– Так вот значит, каких "птичек" мы вчера спасли! Ну здравствуйте.

Вошедший насмешливо обвёл взглядом присутствующих, задержался на стоящей у стены Сорокиной.

– Здравствуй, Пётр, – Людмила поздоровалась подчёркнуто ровно.

Мужчина тряхнул головой в ответ. Непонятно, что это должно было означать. То ли "Здравствуй!", то ли "Да пошла ты!".

Мюррей, всё ещё взвинченный, холодно взглянул на гостя. Рост позволял ему сделать это сверху вниз.

– Добрый день. Мы благодарны вам за оказанную помощь. Но сейчас ваше присутствие здесь необязательно.

Мужчина демонстративно уставился на генетика. Презрительно скривил губы.

– Пока я председатель Озёрного посёлка, я сам решаю, где моё присутствие обязательно и когда. Например, вчера для ваших подружек оказался весьма своевременным мой инспекторский облёт территории теплицы.

– Да, разумеется! – раздражённо кивнула Гилл. – Мы благодарны вам, Пол уже сказал! Если необходимо, можем компенсировать материальные и моральные затраты...

– Вы авансом компенсировали, – мужчина перевёл на неё взгляд. Ещё более презрительный. – Отобрали у меня жену и дочь.

Теперь и до Моник дошло, что перед ней Пётр Сорокин, бывший муж Людмилы.

– Если бы знали заранее, не вмешались бы? – в голосе Наты становилось всё больше льда. И у Пола ноздри начали хищно раздуваться, а пальцы сжались в кулаки. – Позволили бы шлейфокрылам растерзать нас?

– Да нет, спасали бы в любом случае. Вы ведь тоже божьи создания. Хоть и ущербные.

Моник увидела, как передёрнуло Мюррея от этих слов, как застыло лицо Наты. Секунда – и будет взрыв. А Людмила стоит в углу и вместо того, чтобы вмешаться, с интересом наблюдает за происходящим.

– Это в каком же смысле мы ущербные, позвольте спросить? – Ната старалась говорить спокойно, но голос её звенел.

– В прямом. Господь не зря людей на мужчин и женщин разделил. Чтобы любили друг друга, плодились и размножались. А кто от воли Господней отступает, тот ущербный и есть.

– Сам ты... – зашипел Мюррей.

– Пол! – поспешно перебила его Моник. Повернула голову к Сорокину:

– Пётр, мы с Натой очень благодарны вам за наше спасенье. Вы настоящий герой! Пожалуйста, не сердитесь на моих друзей. Они перенервничали, испугались. Мы ведь горожане, мы привыкли жить в безопасности и комфорте. А тут вдруг такое!