Текст книги "Нф-100: Хозяйки тумана (СИ)"

Глава 7. Ната

Лето 2512 года на Юго-Западном континенте Остина выдалось особенно знойным, и городок Университета Кеннеди исключением не был. После каждой вылазки из кондиционированных оазисов помещений требовалось несколько минут, пока полурасплавленный мозг вновь затвердеет и начнёт думать в полную силу. Ната Гилл полулежала в кресле, забросив ноги на стол, листала журнал с долгожданной статьёй Раевского. Не очень-то солидная поза для руководителя лаборатории, но посторонних в такоё пекло не ожидалось. А статья была забавная. Вообще, Раевский был довольно умён для мужчины. Вот только после перевода на Альбион публиковался редко.

Зазвенел зуммер – просили разрешения войти в кабинет. Ната подумала, что следовало бы опустить ноги, но поза была так удобна...

– Войдите! – нагнулась она к интеркому.

Двери открылись, и в кабинет вошла незнакомая женщина. Невысокого роста, худенькая, в сером, "со слезой", костюме, пепельные волосы стянуты в тугой узел на затылке. Лицо не то чтобы красивое, но... одухотворённое, что ли?

Гилл смутилась, поспешно убрала ноги со стола.

– Извините.

Незнакомка едва заметно улыбнулась, кивнула.

– Здравствуйте. Меня зовут Клер Холанд.

– Очень приятно.

Гилл лихорадочно пыталась сообразить, кто перед ней. Не студентка, это уж точно, по возрасту ей ровесница. И не сотрудница Университета – этих она всех знает. Писака из какого-то научного журнала? Непохоже. Да и предупредили бы.

Посетительница поняла бурю сомнений на её лице, поспешила объяснить свой визит:

– Меня заинтересовала ваша статья.

Гилл улыбнулась. Ага, значит, коллега откуда-то из провинции. Указала на высокое кресло рядом со столом.

– Присаживайтесь, пожалуйста.

Холанд взглянула на кресло, кивнула благодарно, но села на стульчик возле двери. Ната отметила это мысленно.

– Что касается статьи, то я один из соавторов. Наравне с Ивон Бигли и Полом Мюрреем, если вы обратили внимание.

– Разумеется, – кивнула гостья. – Но меня заинтересовала философско-теоретическая часть работы, то место, где говорится о самодостаточности сознания. Думаю, это писали именно вы.

Гилл удивлённо уставилась на неё.

– Извините, я не поняла, о какой статье идёт речь?

– "Феномен человеческого сознания как проекция единого поля Вселенной на биологический объект", опубликована в "Вестнике Кеннеди" номер второй за пятьсот седьмой год.

– Аааа... – Ната опять улыбнулась, – вы об этом. Я уже и забыла, пять лет прошло.

– Вы что, прекратили исследования?

– Да, они не имеют практического значения. Всего лишь гипотеза. Но забавная, не правда ли?

– Забавная гипотеза?! Я так не считаю...

– А вы нейропсихолог? Извините, никогда не слышала вашей фамилии.

– Нет, я занимаюсь эзотерикой.

– Чем-чем? – Гилл приподнялась от удивления. – Видимо, вышло недоразумение. Мы здесь имеем дело с сугубо материальными вещами. Эзотерика, философия, теология – я далека от этого, мне эти слова мало о чём говорят.

– И фамилия Раевского не говорит?

– При чём здесь Раевский? – Ната покосилась на экран ридера с открытой статьёй.

– Я работаю в группе Раевского. Работала до недавнего времени.

– Что, Раевский занялся "потусторонним миром"? – хмыкнула Гилл.

– Раевский занялся экспериментами "Генезиса". Слышали о них? Я три года проработала в его группе и убедилась, что выбранное направление ведёт в тупик. Как и у всех остальных. Я хочу создать принципиально новую группу исследователей из людей, не порабощённых предрассудками, способных противопоставить собственное видение мира общепринятому. И предлагаю вам её возглавить. Здесь, – она вынула из внутреннего кармана футляр с инфокристаллом, – мои теоретические разработки модели человеческого сознания. Вернее, модели человека, как совокупности сущностных и личностных оболочек. Если вас заинтересует, продолжим разговор.

Спустя пять часов они вновь сидели в этом же кабинете, теперь вчетвером.

С Ивон Бигли и Полом Мюрреем Ната познакомилась в те незапамятные времена, когда никому не нужной девчонкой-изгоем приехала учиться в Университет Кеннеди. Трудно было представить пару, более несхожую, чем эта. Высокий, жилистый и широкоплечий Мюррей, всегда уверенный в собственной правоте, резкий в суждениях, и маленькая пухленькая Бигли, мягкая, умеющая найти компромисс в любых обстоятельствах. И всё же в них было нечто общее – силач и атлет Пол был начисто лишён тупой "мачости", а в кудрявой блондинке Ивон не было ни грана не менее тупой женской покорности. Оба они были прежде всего людьми, отзывчивыми, чуткими, – умными, разумеется. А затем уже парнем и девушкой. Наверняка поэтому они и стали друзьями Наты, и с каждым годом эта дружба крепла. Пожалуй, это и не дружба уже была – почти кровное родство. Ивон и Пол заботились о неприспособленной к повседневной жизни подруге, как о младшей сестрёнке, хоть была та их ровесницей. Без этой поддержки Гилл не стала бы ни руководителем лаборатории нейролингвистики и физиологии мозга, ни признанным авторитетом среди научной элиты Империи. Сгинула бы в этом мире, который всегда ощущала чужим. В мире воинствующей маскулинности, где таким, как она, отводилось место людей второго сорта. "Первосортными" были "настоящие женщины", "знающие своё место". А к высшему принадлежали мужчины. Нет, не так, – Мужчины, с большой буквы. Именно они когда-то колонизовали огромный кусок спирального рукава Галактики для своих потомков, построили Империю. Первопроходцы, воины, властители. Гордые обладатели Y-хромосомы.

В юности Ната страдала от собственной "второсортности". Потом смирилась. Мир таков, каков есть. "Боже, даруй нам милость: принимать с безмятежностью то, что не может быть изменено, мужество – изменять то, что должно, и мудрость – отличать одно от другого", – сказал некогда Рейнгольд Нибур, весьма неглупый человек. Хоть и мужчина. На счастье, в научном мире гендерную сегрегацию выпячивать было не принято, талант и заслуги значили больше, чем пол. Гилл нашла свою вполне уютную нишу. Ивон и Пол заменяли ей семью, лаборатория – дом, наука – всё остальное. И пусть этот мир живёт, как ему вздумается, доктору нейролингвистики его не исправить. Ната была уверенна в этом... пока не прочла доклад Клер Холанд.

Гипотеза, изложенная на удивление чётко и логично для области, от научной логики, в общем-то, далёкой, придавала разговору вкус и аромат экзотической сказки. Бигли то и дело удивлённо и недоверчиво посматривала на новую знакомую, покусывая ноготок на мизинце. Мюррей иронично кривил губы, раз за разом листая статью. Он же первым и высказал своё мнение. Резко и безапелляционно, как обычно:

– Большего бреда я в жизни не читал.

Холанд побледнела. А Ната улыбнулась незаметно. В отличие от визитёрши она безошибочно расшифровывала реплики друзей.

– Это слишком сложно для понимания неспециалистами в вашей области, – уклончиво добавила Ивон. – Очень специфическая гипотеза.

Холанд оглянулась на неё, с мольбой перевела взгляд на Гилл. Ната подавила улыбку, заговорила, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально:

– Гипотеза интересная, безусловно. Но проверить её истинность экспериментально, думаю, невозможно. Ни один здравомыслящий исследователь не станет с этим связываться, рисковать собственной репутацией.

– Я поняла, – Холанд резко поднялась, одёрнула пиджачок. – Очень жаль. Я надеялась, что вы не пойдёте на поводу у догм.

Она шагнула к столу, быстро взяла футляр со своим докладом, сунула в карман, развернулась.

– Эй-эй, так не пойдёт! – Мюррей вскочил ей наперерез. – Мы с женой вещи паковать собираемся, а ты на попятный?

– То есть? – Холанд ошарашено уставилась на него. – Вы же сказали, что мой доклад – бред?

– И повторю неоднократно. Но кто сказал, что бред не может стать объектом научных исследований?

В середине XXIII века Всемирный Совет Старой Земли попытался организовать карательную экспедицию на планету Лабиринт. Ни один учебник истории, ни одна энциклопедия не упоминали, что объединило непримиримых соперников, борющихся за господство на планете-праматери и в Дальнем Космосе. А это был вовсе не вызов, брошенный мировому сообществу таинственным фондом «Генезис», не пренебрежение его руководства международными законами и общепринятой моралью. Даже не страх перед скрывавшимися за вывеской «Генезиса» мутантами-эмпатиками, считавшими себя следующей ступенью в эволюции человека. Правда была грубее и прозаичнее. Объединило конкурентов стремление завладеть результатами «мерзких», «богопротивных», «противоестественных», «антинаучных» экспериментов, ведущихся в подземельях Лабиринта.

Попытка оказалась неудачной. Планета исчезла раньше, чем союзники высадили на ней десант. Её взорвали со всеми обитавшими в недрах химерами, превратили в облако астероидов то ли сами хозяева, то ли кто-то ещё. Но один крейсер "Генезиса" сумел прорвать заслон Объединённого Звёздного Флота и уйти в гиперпрыжок. Кто был на его борту, какую информацию увозил и куда? Эти вопросы остались тогда без ответов. И каждый из вчерашних союзников заподозрил, что оказался обманутым. Хрупкое равновесие, полтораста лет державшееся на Земле, рухнуло окончательно. Человечество перестало существовать как единое целое. На счастье, планет, в той или иной мере пригодных для колонизации, в Дальнем Космосе было достаточно, потому закончилось всё не тотальной войной, а стремительным расселением, больше похожим на бегство крыс с тонущего корабля.

Неудавшейся атакой на Лабиринт закончилась история Старой Земли, но не история "Генезиса". В начале XXVI века терраформисты продолжающей расширяться Галактической Империи наткнулись-таки на следы пропавшего крейсера. В Имперском Правительстве давным-давно забыли о тех временах, когда требовалось считаться с чужим мнением, оглядываться на докучливых соседей-соперников. Да и сами эти соседи остались за многие десятки и сотни парсеков. А соперники... их не было вообще.

Прерванные когда-то эксперименты возобновились на одном из окраинных миров Империи. На Альбионе, в специально созданном для этого институте специально построенного города.

Спустя месяц исследовательский план группы Гилл был подготовлен и отправлен руководству института на Альбионе. Известное в научных кругах имя Гилл с одной стороны, застой в исследованиях других групп с другой, сделали своё дело. Ещё через два месяца Ната вошла в седьмую лабораторию полновластной хозяйкой.

Первым делом они привычно распределили обязанности. Бигли возглавила химико-физиологическую часть проекта, Мюррей – практическую евгенику, Гилл координировала и направляла работу, а также вдвоём с Холанд занималась самым неординарным на этот раз – теоретическим обоснованием будущих исследований. Персонал пришлось подбирать заново – то ли новый руководитель пришёлся не по вкусу, то ли ушлые конкуренты переманили, но из прежнего состава лаборатории продолжили контракт только трое. Два техника из обслуги, дядьки лет под пятьдесят, а третья...

Первый раз эту очень смуглую темноволосую девушку Ната увидела спустя неделю после того, как прилетела на Альбион. Она зашла проинспектировать, как отдел Ивон подготовился к работе. Ассистент-биохимик Моник Джабира скромно стояла в углу, за колонной микроскопа, и украдкой поглядывала на неё. Их взгляды встретились всего на секунду, и девушка тотчас потупилась. Но секунды оказалось достаточно. Вечером, лёжа в постели, в своих огромных – социальный статус на Альбионе чтили столь же свято, как и патриархальные предрассудки, – до жути пустых, апартаментах, Ната вдруг удивительно отчётливо представила взгляд этих тёплых тёмно-карих глаз. Что в нём было? Интерес, удивление, робость. И ещё что-то...

Она вспоминала глаза Джабиры снова и снова. А потом поняла, что начинает искать повод заглянуть в химотдел. И каждый раз Моник тушевалась, отвечала на вопросы невпопад. И лишь когда Гилл отворачивалась, решалась посмотреть на неё. Но Ната чувствовала эти взгляды затылком!

Такое не могло продолжаться долго, нужно было сделать что-нибудь решительное. Но, чёрт возьми, что?! Она поняла, что в свои тридцать с большим хвостиком представления не имеет о том, как знакомиться, что ни разу не ходила на свидание Что никогда не влюблялась! Уверена была, что ей эта "болячка" не грозит. Ошиблась...

В конце концов Ната плюнула на условности – она же взрослый человек, а не девочка-школьница! – и во время очередной "инспекции" попросила Джабиру задержаться после работы. Дождалась, когда лаборатория опустеет, набрала номер химотдела.

– Моник?

– Да, я здесь! – девушка мгновенно вскочила, подошла к экрану. – Что надо сделать?

Эх, если бы Ната сама это знала!

– Зайди ко мне, пожалуйста. Обсудим... вместе.

Сидеть она не могла, вскочила, подошла к двери. Сейчас войдёт Моник и... И что?! Сказать: "Я люблю тебя! Я хочу, чтобы ты была со мной"? Она в жизни такого никому не говорила, и не сможет сказать. Умрёт со стыда!

Трель звонка заставила вздрогнуть.

– Заходи!

Ната чувствовала, что лицо полыхает огнём. Покраснела вдобавок ко всему, стыд какой! Никогда ни перед кем не краснела... А Моник уже в кабинете... Скорее выскочить вон, убежать!

Она рванулась вперёд... и замерла, наткнувшись на слова девушки.

– Госпожа Гилл... Ната, я... я должна сказать... Я тебя... вас... Я тебя люблю!

Дальше было легко. Дальше был сладкий, волшебный сон.

Мюррей неодобрительно кривил губы, следя за тем, как стремительно развивается неординарный роман, но помалкивал. А Ивон не стерпела, заглянула в гости к давней подруге и попыталась образумить:

– Ната, ты понимаешь, что делаешь? Мы не в университете, не на Остине даже. Это пограничный, патриархальный мир. Здесь на подобные вольности глаза закрывать не будут. Неужели ты хочешь настроить против себя, против нас, против лаборатории весь город?

– Городу нечего делать в моей личной жизни! И тебе, кстати, тоже, Ивон.

– Я не стала бы лезть в твою личную жизнь, если бы ты её не выставляла на всеобщее обозрение. Джабира даже переехала в твою квартиру!

– И что? Тебе, значит, можно жить с любимым человеком, а мне нельзя?

– Сравнила. Это не одно и то же...

– Почему? Чем моя любовь хуже, ниже твоей? Тем, что мне нравится девушка, а не мужчины, как тебе?

– Мне нравятся не мужчины, а мужчина – один единственный! – Ивон обиженно поджала губы. – Я уважаю твои чувства. Но, Ната, ты понимаешь, что Джабира – ещё девчонка? Да, она увлеклась тобой, твоей неординарной личностью. К тому же запретный плод всегда сладок. Но когда-нибудь это закончится. Она встретит мужчину, своего мужчину. Что будет тогда? Кого она предпочтёт?

– Ивон, прекрати! Что любой из них способен дать Моник такого, чего не смогу дать я? Чем он будет лучше? Никогда больше не начинай этот разговор, если дорожишь нашей дружбой! Слышишь?

– Я не хочу, чтобы ты страдала...

Бигли сникла, и Ната почувствовала укор совести. Они были подругами пятнадцать лет, и ни разу Ивон не давала повода усомниться в своей преданности.

– Успокойся, всё будет хорошо, – Ната взяла её за руку, погладила, стараясь смягчить резкость сказанных фраз. – Я не позволю какому-то мужчине отобрать у меня Моник.

– Хотела бы я знать, как тебе это удастся...

Самым уголком сознания Ната понимала, что подруга права. Права в отношении любой иной пары, но не их с Моник! С ними такого не могло произойти ни при каких обстоятельствах. Не для того она всю свою жизнь ждала эту черноволосую девушку с тёплыми карими глазами...

Набрать новую команду нейролингвистов, физиологов, генетиков труда не составило. Сложности возникли с вирт-моделированием. Для проекта требовался информ-аналитик, способный строить в нейросети сверхсложные модели. Гилл уже всерьёз задумывалась о поиске подходящей кандидатуры в метрополии, когда на помощь неожиданно пришёл Габи, её личный программер.

Разумеется, "личным" программером Габриеля Чапеля можно было назвать лишь условно. Официально его статус не отличался от статуса остальных сотрудников лаборатории нейролингвистики Университета Кеннеди. Но за годы совместной работы Ната настолько привыкла к программеру, сутками не покидающему кресло у импульс-приёмника, что начала считать его чем-то вроде дополнительной части тела, мостиком между собственным сознанием и вычислительной машиной. Она даже не могла с уверенностью сказать, какого пола это существо. По документам значилось, что мужского, но выбритый наголо череп с блямбой шунт-порта на затылке, мешковатая одежда, тонкий, полудетский голос стирали различия. Да они ничего и не значили в вирт-мирах, где Габи проводил большую часть своей жизни. Такой себе ни мужчина, ни женщина, а просто человек. Ната иногда завидовала программеру.

На Альбионе, куда Ната не могла не привезти свой "вирт-мозжечок", как любил в шутку называть программера Мюррей, Чапель адаптировался первым. Он едва ли до конца осознавал, что перенёсся на несколько сот парсеков в пространстве. Во "внешнем мире" для него всё осталось прежним – лаборатория, вычислительная машина, кресло с пеналом нейрошунта. И люди, ставящие задачи, остались прежними. Но задачи усложнились. Габи был хорошим программером, но мощности интеллекта и воображения для построения моделей такого уровня ему не хватало. Требовался аналитик, способный выделить частности из общей задачи, разбить модель на элементы, поддающиеся кодировке.

И он нашёл себе аналитика:

– Вот! Её зовут Льюта.

Ната вздрогнула от неожиданности, когда услышала прямо над ухом возглас своего "вирт-мозжечка". Она как раз заканчивала составлять график работ, сосредоточилась и не заметила, что уже не одна в кабинете. Если Габи и слышал когда-то о субординации, то давно забыл за ненадобностью этой безделицы в вирт-мире.

– Аналитик, мощный. Я её в сети нюхом почуял, – Чапель бесцеремонно подтолкнул к столу начальницы русоволосую женщину лет тридцати, затянутую в уже ставший привычным на Альбионе серебристый комбинезон.

Внешность у женщины была самая обыкновенная, встретишь в толпе, не узнаешь. Запоминалась лишь роскошная коса, уложенная на голове в виде короны.

– Люда, – поправила Чапеля незнакомка. И добавила официально: – Людмила Сорокина.

Голос её звучал чуть напевно, будто имелся в нём некий странный дефект.

– Очень приятно, – кивнула Ната. – Вы информ-аналитик? Не припоминаю, чтобы встречала ваше имя в списках городского инфора.

– А я не горожанка, я озерянка. Руса, как вы говорите.

Губы женщины еле заметно дрогнули в презрительной усмешке. И Ната поняла, что это не дефект речи – акцент.

– Я привёз, – подтвердил Габи. – Только что.

– Ты летал на озёра?! – удивлённо приподняла брови Ната.

– Да. Там туман. Очень сыро, сауна, – он улыбнулся. И уже серьёзно добавил: – Мы проверили прямой контакт. Я понимаю импульсы Льюты на девяносто девять и восемь десятых процента без декодировки. Ната, возьми её аналитиком.

Так неожиданно, но вполне буднично в седьмой лаборатории появился четвёртый помощник руководителя, информ-аналитик Людмила Сорокина. Ната и представить не могла, чем это обернётся.

Глава 8. Лаборатория

Гипотеза Холанд базировалась на древнем учении о человеке, как системе телесных оболочек, находящихся на разном уровне развития. Четыре низших составляли его личность, временное воплощение бессмертной сущности: плотное тело, эфирное, астральное и ментальное. Клер была уверенна, что исследователям «Генезиса», построившим картину мира, весьма далёкую от научной – в человеческом понимании, – удалось идентифицировать некий канал, пронизывающий оболочки, и управлять потоком движущейся по нему информации. Успешными ли оказались те эксперименты, сведений не сохранилось. Проверить их можно было единственным способом – повторить. Но повторить-то и не получалось.

Шесть лет промелькнули как день в поисках верной модели. Неудачи, не оправдавшиеся надежды, разочарования, ошибочные предположения – всего было в избытке. Кроме одного – положительного результата. Пять раз Ната посылала всех: Пола, Ивон, и, прежде всего, "эту чокнутую с пудингом вместо мозгов", Клер. Трижды писала заявление о сложении полномочий руководителя лаборатории. Два раза заказывала билет на очередной транспорт до метрополии.

Разумеется, она осталась. Во-первых, потому что рядом была Моник. А во-вторых – за стенами города лежал таинственный, немного пугающий, не похожий на причёсанный и чопорно-аккуратный Остин дикий мир. Мир, которому не было дела до людишек с их амбициями, предрассудками, завиральными идеями. И когда становилось совсем невмоготу, Ната брала флайер, сажала в него Джабиру и убегала в этот первобытный мир. Старалась забыть о неудачах и поражениях. Там, снаружи, существовали лишь они двое – Ната и Моник.

Альбионом планету назвали имперские поселенцы, не утруждая себя поиском чего-то оригинального. Прежде она носила иное имя, странное и непривычное для их слуха – Чудь. Это был колониальный проект русов. Весьма нестандартный проект – прежде идея "мягкого терраформирования", казалось бы, лежащая на поверхности в век генной инженерии и нанобиологии, оставалась невостребованной. На Чуди попытались не уничтожать флору и фауну, расчищая место для собственной среды обитания, а изменить их генетически, приспособить к человеку.

Жителей Славии соседи по Галактике недолюбливали, но связываться опасались. Слишком часто в человеческой истории почти побеждённые русы вспарывали брюхо более сильному противнику. И если бы проект на Чуди закончился успешно, Славия одним махом превратилась бы в державу с наибольшим потенциалом экспансии.

Проект на Чуди завершить не успели. В 2485 году локальное пространство Славии внезапно выпало из гиперпространственной системы координат, "схлопнулось", как говорили в просторечье. Нет, с планетой ничего не случилось, она по-прежнему вращалась вместе с пятью соседками вокруг своей звезды. Но для остального человечества она сделалась так же недосягаема, как другие галактики – двести парсеков на субсветовых скоростях преодолеть нереально.

Внезапное исчезновение государства с трёхмиллиардным населением вызвало замешательство у соседей и шок у колонистов Чуди, в одно мгновение потерявших надежду увидеть своих родных и близких. Первым опомнилось Имперское Правительство – как обычно. Пока где-то на Новой Европе, Дао-Ци, Большом Дели и прочих островках человеческой цивилизации раздумывали о случившемся, в локальное пространство бесхозной планеты вошли боевые крейсеры. Нет, войны не последовало. Аннексия прошла мирно и цивилизованно – как обычно. Колонистам предложили выбрать новую родину по собственному желанию. Бесплатная доставка со всем личным имуществом гарантировалась. Некоторые воспользовались этим предложением, но для большинства колонизация Чуди – уже Альбиона – было делом всей жизни, и они остались.

Официально Имперское Правительство продолжало славийский проект. Были выделены колоссальные средства для строительства нового города и исследовательского комплекса. Однако это было лишь прикрытием. Мощную научно-техническую базу в сотнях парсеков от метрополии создавали, надеясь раскрыть секреты "Генезиса".

На первый взгляд Альбион казался малоинтересной планетой. Большую часть её занимали горные хребты и безводные каменные плато, летом выжигаемые горячим светилом, зимой вымораживаемые ветрами с полярных ледников. Слишком мало воды, слишком тонкий слой атмосферы для возникновения полноценного биоценоза. Только жиденькие лишайники, мох, да примитивные насекомые ухитрялись выживать здесь. Но в одном месте Альбион выглядел иначе. Огромный оазис – провал в коре планеты, созданный древними катаклизмами, долина шириной в полторы и длинной в три с половиной тысячи километров с большими озёрами посередине. Поднимающееся из недр тепло грело воду в озёрах и превращало долину в естественную теплицу, заполненную экзотической флорой и фауной.

Славийцы собирались преобразовывать этот мир, потому построили исследовательский институт и посёлок в самом сердце теплицы – на берегу Большого Озера. Имперцам долина нужна была в сугубо утилитарных целях. Город возводили так, чтобы с одной стороны отгородиться от её непредсказуемой фауны, с другой – прикрыться тепловым щитом от полярных ветров. Расстояние от города до посёлка было ничтожным – шестьсот километров, полтора часа лёта на флайере. Но это были два чужих друг другу мира. Большинство озерян не любили город, горожане боялись и не понимали теплицу.

А Ната не принадлежала ни одному из этих миров.

Ната бросила флайер вниз. Там, посреди сплошного океана тёмно-зелёного леса виднелась проплешина холма. Северный и западный склоны его уходили вниз полого, а южный и восточный круто обрывались к полноводному ручью, выныривающему из чащи.

Лапы-опоры резко ударили о землю, заставив машину подпрыгнуть.

– Ай! – Моник испуганно-весело взвизгнула. – Ты когда-нибудь нас убьёшь!

– Разве ты не хочешь, чтобы мы умерли в один день? – Ната озорно глянула на подругу и, открыв дверь, выскочила наружу. – Но сначала мы будем жить оч-ч-ч-чень долго и счастливо!

Она понеслась вниз, к высокой, в пол человеческого роста, мягкой траве. Добежала и плюхнулась навзничь, разметав руки и ноги.

– Как же здесь хорошо! Наконец-то мы вырвались из этого вонючего города! По-моему, только мужчины могли придумать жить под треклятыми куполами, когда так близко чистое, голубое небо!

Моник подошла, присела рядом, любуясь лицом подруги.

– Ната, не будь так сурова к мужчинам. Они разные бывают.

Ната распахнула глаза, метнула на неё притворно-возмущённый взгляд.

– Не смей их защищать! Посмотри вокруг, на этот мир – как он прекрасен. И он наш! Почему мы прячемся от него за осточертевшими стенами? Потому что мужчины везде видят врагов. Почему губернатор зарубил программу адаптации, предложенную Паниной? Чем плоха идея строить в долине дачные коттеджи, детский центр? Конечно, губернатор никогда не пойдёт на такое. Мужчина!

– Не передёргивай. Мне тоже не очень-то хотелось бы жить здесь, постоянно чувствовать себя в опасности.

– Какая опасность, о чём ты говоришь? Озёрный посёлок прекрасно обходится без купола. И без импорта продовольствия, между прочим!

– Бррр... – поёжилась Моник. – Как представлю, какой туман у них там всегда....

Этот её почти детский возглас, этот жест заставили Нату улыбнуться. В окружении мягких, колышущихся под лёгким ветерком стеблей травы Моник выглядела особенно привлекательной. Оказывается, зелёный цвет прекрасно гармонирует с чёрными, непокорно-вьющимися волосами, стянутыми в смешной хвостик на затылке, с шоколадно-смуглой кожей...

Почувствовав, как сладкий жар начинает растекаться по телу, Ната перевернулась на бок, призывно вытянула руки:

– Подумаешь, туман! Иди ко мне.

Моник смущённо моргнула.

– Ты что, хочешь... прямо здесь?!

– Почему нет? Тебе не нравится это место?

– Знаешь, я сразу вспоминаю о кошмарных тварях, что водятся в лесу.

– Эх ты, робкая моя птичка! – засмеялась Ната. – Ты сомневаешься, что я смогу тебя защитить?

Моник осторожно прилегла рядом. Тёплые, тёмно-карие глаза её были совсем близко. И губы. Чувственные, сладкие на вкус. Ната легонько провела пальцем по виску, по щеке, покрытой мягким, едва ощутимым пушком, по шее. Подцепила ногтём застёжку на вороте комбинезона. Моник напряглась, быстро облизнула губы.

– Может, сходить к машине за бластером? На всякий случай.

– Да я голыми руками разорву любую тварь, какая попробует к тебе прикоснуться!

Ната потянула застёжку... и замерла. В голове резко и настойчиво загудел зуммер коммуникатора. Экстренный вызов из лаборатории.

Она села, хлопнула пальцем по бляшке прибора, прилепленного к виску.

Вызывала Сорокина:

"Ната, ты далеко?"

– В долине. Что случилось?

"Тебе лучше приехать. Мы остановили трансляцию".

– Почему?! Расчётное время...

"Я всего лишь технический специалист, поговори с Ивон. Но лучше возвращайся, увидишь сама".

Через две минуты флайер оторвался от площадки на вершине холма и, сделав крутой разворот, пошёл на юго-восток. Мелькнул внизу серебристый отблеск лесного ручья, кроны чернолистов слились в сплошное море и покатили зелёными волнами до самого подножья вырастающей навстречу гигантской стены. Там, на широком уступе в полукилометре от верхней кромки обрыва, фантастическим гнездовьем приклеились разноцветные купола города. Гилл выровняла высоту перед самым обрывом и направила машину в распахнувшийся навстречу шлюз.

Клер ждала их у входа в лабораторию. Маленькая, незаметная, похожая на мышку в белом, наглухо застёгнутом комбинезоне.

– Хоть ты скажешь, что у нас происходит? – насела на неё Гилл. – Кто решил прервать трансляцию? Почему со мной не посоветовались? Мюррей распорядился? Почему ты позволяешь? Я же тебя назначила своим первым заместителем!

– Не было времени для советов. Решение приняли я и Ивон, коллегиально, Мюррей наоборот, был против. Сорокина воздержалась, как обычно.

Игнорируя вспыхнувшую на стене надпись с просьбой сменить одежду, Гилл шагнула к двери, ведущей в бокс. Помедлив несколько секунд, пока отработает система феромонного распознавания, шлюз обиженно заурчал и распахнулся, впуская хозяйку.

Вся троица руководителей направлений была на месте. Ивон и Людмила сидели за пультом, напряжённо вглядывались в информ-экраны, а Пол стоял, прижавшись лбом к колонне суперстекла. По ту сторону барьера поблёскивала в ярком бестеневом свете параболическая тарелка транслятора. Будто в прицеле удерживала в фокусе прозрачный цилиндр, заполненный желтоватым раствором. Но смотрел Мюррей не на транслятор и не на датчики жизнеобеспечения. На тело добровольца, Люка Уайтакера, неподвижно висевшее в цилиндре. По ту сторону стекла решалась судьба их эксперимента.

Услышав шаги за спиной, Мюррей обернулся. Безнадёжно махнул рукой:

– У нас ничего не получилось. Опять не получилось! Всё-таки это бред и ничего более.

– Уайтакер жив?

– Пока да.

Ната требовательно повернулась к Ивон, напряжённо колдующей за панелью медицинского контроля.

– Что с ним?

– Гипертермия, температура 41,7 градуса и продолжает подниматься. Тахикардия, пульс нитевидный. Я пока ничего не могу с этим поделать. Боюсь, мальчик не выдержит долго. Он словно выгорает изнутри.

– Почему это случилось?! Мы же всё предусмотрели!