Текст книги "Звуковой барьер"

Автор книги: Игорь Кохановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Юрий Домбровский

Новеллы о Шекспире

СМУГЛАЯ ЛЕДИ

Только глупец может считать стратфордского Шекспира автором «Гамлета» и "Короля

Лира"...

(Из одной старой книги о Шекспире)

По единогласному заключению ученых,

Гулливер не что иное, как миф, легенда,

созданная простым народом, в виду его

склонности к чудесному и необыкновенному.

Гулливер не существовал никогда, а тот, кто

утверждает обратное, лишается звания ученого,

навсегда изгоняется из академии и предается

проклятию в «Ежегоднике».

Леонид Андреев, "Смерть Гулливера".

Глава 1. ТЕАТР

I

Ричард Бербедж, играющий преступного короля, пришел со сцены, снял на ходу

железные рыцарские перчатки и с размаху бросил их на дряхлый скрипучий столик.

– ... с этой вашей пьесой-то!.. – сказал он крепко и очень искренне.

Все, кто сидел в уборной, переглянулись, – таким Бербеджа видели впервые, что-что, а

спокойствие он не терял никогда. Длинный малый в женском платье покосился на него и

встал с табуретки, уступая место.

– Да сиди, сиди! – приказал ему Бербедж раздраженно и милостиво. – Сиди, я еще

Билла буду ждать! Ax, черт! Ну уж, я ему на этот раз скажу одно слово... Да, скажу.

Он прошел и сел к другому зеркалу, нахохлился, погрыз большой палец и вдруг

раздраженно фыркнул.

– "Сборы, сборы!" – передразнил он. – Вот и сборы – два пенса да медная пуговица на

дне кружки! А то еще "сборы"!

Опять все переглянулись. Хотя, верно, сборов не было, но все знали – Бербедж

сердится все-таки не за это. Сборы-то сборами, а играть было тяжело и противно. Публика

слушала плохо, громко разговаривала, и раз чуть было не вспыхнула драка и пришлось на

добрых пять минут прекратить игру: в партере поймали воришку, и тот стал визжать и

вырываться. Поднялся шум. Но тут со сцены, где сидела чистая публика, вдруг поднялся

высокий молодой в голубом зимнем плаще с тремя золотыми леопардами и гаркнул

оскорбительно и громко:

– Эй, вы, милорды! Висельная дичь!

Ему ответили руганью, хохотом и свистом, кто-то даже запустил моченым яблоком, но

молодец был тоже не промах, он встал – а был он высок и хорошо сложен – молча обнажил

до половины шпагу, потом вытянул руку, сжал кулак и показал его партеру.

– Гы-ы! – длинно было засмеялся какой-то дурак, но в партере поняли и сразу же

замолкли. Тут пахло серьезной дракой, а то, пожалуй, и кровопролитием.

Шум замолк, и пьеса продолжалась, но Бербеджу-то все это было очень неприятно, он

играл плохо, с накладками, и чувствовал, что и зрители понимают, что он не в себе, а

мучительнее этого состояния для него вообще ничего не было. Теперь он сидел красный

от стыда, раздевался и был так зол, что вообще никого бы не хотел видеть: ни приятелей, ни театр, ни эту темную, скверно обставленную уборную, где все шатается и скрипит, ибо

все здесь сделано на скорую руку, – он сам был столяром и сыном столяра и в этих вещах

толк понимал. Кроме того, было еще и холодновато, со сцены через колючие доски дуло

так, что шевелились дешевые, реденькие занавески. Бербедж кончил раздеваться, встал и

тут в дверь вкатился пухленький, толстый человечек с очень румяным и ясным лицом.

– Уф, – сказал человечек и покачал головой, ведь еле-еле протискался. Его величеству

привет!

Он сам взял стул, сел на него верхом, вытащил платок и начал вытираться. Лицо было

потное и блестело.

– Еле-еле, – повторил он. – Там какого-то молодца потащили купать, говорят, что

кошелек срезал. А что это ваше величество не в духе?

Бербедж, когда увидел старика, сразу просветлел.

– Сплошной убыток, мистер Четль, – сказал он весело. – Это прибавка – одиннадцать

шиллингов на брата, кажется, все, что останется в кассе. Ведь это с ума сойти – играть

такую трудную пьесу, со столькими переодеваниями, за одиннадцать шиллингов на

человека. Где у него была только голова?

– У кого это? – спросил старик.

– Да все у него, у Билла. Понимаете, вчера приходят два каких-то джентльмена,

встречают Билла и спрашивают: "Что вы играете седьмого февраля?" Билл им отвечает:

"Ромео и Джульетту". – "Нет, играйте "Ричарда Второго". Билл говорит: "Это нам

невыгодно, сборы маленькие, пьеса уже давно не идет, половина зала пустая". А они

говорят: "Мы заплатим по одиннадцать шиллингов каждому участвующему". Ну, Билл и

настоял, чтобы отменили "Ромео". – Он вдруг опять помрачнел и выругался. – Знаете

почему? Нет! Меня-то не проведешь. Он там играет монаха. Роль-то маленькая, но у него

там строк сорок в самом конце, а он... Ну, в общем, ему теперь надо освобождаться

пораньше.

– О?! – покачал головой старичок, его глаза округлились от удовольствия. – Это какая

же? Неужели все та же?

– Ну! – ответил Бербедж с легкой улыбкой, снисходительной и чуть-чуть

высокомерной (старик заметил и это). – Нет, конечно. Там дело вполне конченое.

– Ах, значит, и сонеты не помогли? – глумливо спросил старик.

Бербедж ничего не ответил, только головой мотнул.

Так они, улыбаясь, смотрели в лицо друг друга, отлично понимая все и слегка

злорадствуя.

– В ее гнездышко залетает теперь большая птица, – сказал Бербедж очень отчетливо, -

ее милость завела себе такого пеликана, что он каждую ночь прилетает клевать до крови

ее сердце. Ее душа теперь наполнена до краев дарами его милости.

– Хотел бы я знать тогда, – сказал старик задумчиво, – что у леди называется душой и

куда она ее прячет на ночь?

Все, кто был в уборной, засмеялись.

– Вы уж скажете, мистер Четль, – махнул рукой Бербедж.

Зашел кассир – старик медлительный, сухой и сердитый.

Все обернулись к нему.

Он дошел до стола и со звоном грохнул на него медную кружку.

– Черт знает что такое! – сказал он. – Напакостили целую бочку да и перевернули ее

под конец. Такая вонь пошла по всему помещению! Велел курить можжевельник. Да куда

там! До сих пор не продохнешь.

– А почему перевернули бочку? – быстро спросил Четль.

– Вора купали, – сердито ответил старик и погремел кружкой: – Выручка-то, видите, а?

– Нет, Билл совсем сошел с ума! – решительно сказал Бербедж.

– Но к кому же он тогда бегает? – задумчиво спросил старик. – Чтобы Виллиам без

всякой причины потерпел убыток? Да никак я этому не поверю. Если он промахнулся, значит, было из-за чего. Было, было, мистер Бербедж. Будьте уверены, что было.

– Очевидно, что так, – сказал Бербедж.

– Если я говорю, что это так и есть, будьте уверены. Да, что-то делается с Биллом.

Помните, вы мне рассказывали, что он начал для вас новую пьесу? Ведь это было месяца

три назад, никак не меньше. И помните, вы говорили, что недели через две она уже

пойдет. Так где же она? А вот я действительно пишу трагедию и поставлю ее.

– А вы что-нибудь разве пишете сейчас? – спросил кассир. Он тоже имел долю в

театре, и его мучило, что сборы начали падать.

– Я-то пишу, – важно кивнул головой Четль, я-то, молодой человек, пишу! Не говорю

наверное, но очень скоро, возможно, что в этом месяце я окончу большую трагедию про

Вильгельма Завоевателя, и посмотрите, какие сборы она будет делать.

– Ну что ж, дай-то Бог! – мирно согласился Бербедж, которому очень хотелось, чтобы

Биллу натянули нос. – Вильгельм Завоеватель солиднее Ричарда. Во всяком случае,

пришел раньше его.

– Да, – подтвердил Четль. – Был солиднее и пришел раньше. Но только для того, чтобы

приобрести мою трагедию про этого несравненного героя, вам придется раскошелиться.

Это ведь не ваш дурной "Ричард", за которого и одиннадцать шиллингов высокая цена. Так

я прямо и скажу, когда мы встретимся с вашим Шейлоком.

– Ладно. Будет мех, будет и цена, – ответил Бербедж. – Я иду в "Сокол". Поищу Билла

хотя бы там. Не составите ли мне компанию?

II

В коридоре, узком и темноватом, их остановил мальчишка, бойкий, востроглазый

чертенок, один из тех, что держал лошадей у входа в театр, и сунул Бербеджу записку.

– От кого? – спросил Бербедж, не удивляясь.

Мальчишка только хмыкнул.

– О! – почтительно сказал Четль и даже отступил.

– А ну, держи фонарь, – приказал Бербедж мальчишке и стал читать.

Конечно, и Четль заглянул туда же.

– Кто тебе передал это? – спросил Бербедж, комкая записку в кулаке.

– Там... У входа... – неопределенно сказал мальчишка.

Бербедж повернулся к Четлю.

– Ну что же, раз зовут, надо идти, – сказал он с той чуть презрительной,

извиняющейся, но вместе с тем и покорной улыбкой, которую Четль в этих случаях давно

заметил у актеров первого положения. – Ну, я не прощаюсь с вами. Вы не выпьете и двух

кружек, как я приду.

– Мистер Ричард, кто вас зовет? – спросил строго Четль. – Неизвестный человек? Что

ему нужно от вас? Какие могут быть тут разговоры, коли вы его и знать не знаете? Почему

он подослал мальчишку, а не пришел сам?

– Ну! – сказал Бербедж и засмеялся. – Мало ли почему!

– Смотрите, смотрите, – пригрозил Четль. – Помните, как погиб Марло?

– Чепуха! – ответил Бербедж. – То Марло, а то я! Идите, я сейчас же догоню вас.

И он отошел с мальчишкой.

* * *

Двое стояли несколько поодаль от входа, в одном Бербедж узнал того молодца в плаще

с леопардами, которого он сегодня заметил в театре. Другой стоял спиной к ним,

прислонившись к столбу. Когда молодец увидел Бербеджа, он молча повернулся и пошел к

Темзе. Дошел до мостков и остановился. "Вот как?" – подумал Бербедж. Но время было

еще раннее, только что начало смеркаться, да и народ толпился повсюду, особенно около

мостков через большую сточную канаву, где стоял молодец. "А, да что там!" – подумал

Бербедж и пошел. Как только молодец в голубом плаще отошел, тот, что стоял спиной, повернулся и посмотрел на Бербеджа. Это был юноша среднего роста, но очень тонкий и

хрупкий, порядком смуглолицый, с черными большими глазами, выражения которых

Бербедж никак не мог уловить, и чуть заметными черными усиками над верхней, немного

выдающейся вперед губой. На нем был длинный белый плащ, а сбоку торчала шпага.

Увидев его, Бербедж вздрогнул и остановился. Уж слишком непривычным было его лицо -

чуть ли не мальчишеское, очень свежее, но вместе с тем резко отличное чем-то от всех

мальчишеских и юношеских лиц. И вдруг Бербеджу показалось, что он где-то видел этого

юношу и даже знал его, пожалуй, но вот забыл. Так с десяток секунд они и смотрели друг

на друга. Потом юноша слегка улыбнулся – так, что чуть вздернулась верхняя, поросшая

черным пушком губа, показались круглые, мелкие и блестящие зубы. Резким движением

плеча поправил плащ и пошел к Бербеджу. Шел он твердо, отчетливо, чеканно. Но

Бербедж обратил внимание, что длинная шпага все-таки очень стесняет его движения, и

надел он ее не на тот бок. "Что за черт!" – подумал Бербедж. И тут юноша вдруг тихо, но

очень ясно сказал:

– Мистер Бербедж!

– А! – почти крикнул Бербедж и даже отступил.

– Ну-ну! – сказал юноша успокаивающе. – Не надо. И так на нас уже смотрят. Идемте-

ка.

Он предложил Бербеджу руку, они обогнули круглое здание театра и пошли вниз, к

городскому саду.

Было шумно и весело в этом саду. Какой-то пьяный матрос, широколобый,

кривоногий, обветренный, как черт, с толстой рассеченной губой, рыча, дразнил ручного

медведя. Зверь уже вставал на дыбы, обхватывал голову лапами и яростно рычал.

Несколько гуляющих девок, в особенности одна – маленькая, краснощекая, под хохот

и восторженные визги ребятишек кричала что-то обидное высокому нескладному парню, который – поскорей, поскорей от греха подальше! – хрустя, топал по замерзшим лужам и

все никак не мог дождаться, когда же он зайдет за угол.

– Так значит, вы не сразу узнали меня? – спросил юноша.

– Я еще до сих пор не приду в себя, – ошалело ответил Бербедж. Он уже понимал кое-

что. – Если бы не ваш голос... – Они все ускоряли и ускоряли шаг. – Я думал, конечно, что

вы можете прийти, искал вас во время спектакля.

– Вот видите, я и пришла, – ответил юноша.

Они перешли дряхлые мостики, покрытые бурым льдом, и теперь пересекали

площадь. Молодец в леопардах вдруг оказался каким-то образом впереди. Бербедж

нахмурил брови, соображая: что-то сулит ему это приключение? И что оно вообще значит?

Любовь? Деньги? И вдруг вспомнил: а Четль-то?! Он оглянулся.

Толстяк шел по другой стороне улицы, пыхтел, но от них не отставал. И Бербедж

понял: нет, не отвязаться! Там, где пахло происшествием, скандалом или хорошей, жирной

сплетней, где случалось что-нибудь такое, о чем можно было поговорить, там и был

толстый, добрый, умный и суетливый Четль. И сердиться на него за это было невозможно!

Он ведь не купался в грязи – он был просто богом этой грязи!

– Одну минуточку, – сказал Бербедж– Он ведь так от нас никогда не отвяжется.

Разрешите, я ему скажу, что сегодня...

– Да нет, нет, – удержал его юноша. – Зачем же? Я вас сейчас же отпущу. Пусть он вас

обождет где-нибудь. Вы куда с ним шли?

– В "Сокол".

– Ну и мы идем туда же. Скажите ему, пусть через час он ждет нас в яблочной комнате.

III

– Дорогой мистер Четль, – сказал Бербедж. – Вы меня извините, что я заставил вас

бежать, это очень опасно в ваши лета и при вашей комплекции, но я хочу сказать: вы

гнались за мной не зря, сегодня мы с вами все-таки выпьем несколько кружек. Я

задержусь очень ненадолго, но вы уж мне, пожалуйста, не мешайте. Дело-то в том... – Он

хотел соврать что-нибудь, но увидел красное лицо Четля, его круглые глаза и крепко

сомкнутые, недобрые теперь губы, и сбился на какую-то чепуху.

Четль молча, сурово и взыскующе смотрел ему в лицо.

– Я боюсь за вас, мистер Бербедж, – сказал он. – Я ваш друг, и вот я боюсь. Что это за

приключение? Куда они вас тащат? Почему один с вами, а другой забежал вперед? Мистер

Бербедж, смотрите, – кого любят женщины, того не любят мужчины. Вспомните Марло!

– Да нет же, нет, – тоскливо сказал Бербедж, какой еще там Марло? Меня

приглашают... Ну, одним словом, ждите меня через полчаса в том же трактире. Мы тоже

идем в "Сокол".

– И Марло тоже зарезали в трактире. Вот так же, зазвали и потом зарезали, – сурово

сказал Четль. – Мистер Бербедж, вы хоть знаете, кто это такие? И зачем они вас вызывают?

Вы сказали – через полчаса, а вот я не знаю, что с вами будет через полчаса.

И Бербедж понял – Четля так просто с рук не сбудешь.

– Послушайте, это... – Бербедж воровато оглянулся. Его спутник стоял неподвижно и

прямо около дома. Его белый плащ особенно ярко выделялся на красной стене. – Это

женщина! – быстро шепнул он. – Только я не знаю, кто она такая. Понимаете? Она должна

мне что-то сказать. Так вот, через полчаса... – И он быстро пошел, предупреждая вопросы.

Она в самом деле повела его в "Сокол", то есть внизу-то был трактир и там уже

горланили, но наверху помещалось несколько приличных комнат, для истых господ, и они

сдавались приезжим.

Они поднялись по темной скрипучей лестнице.

Она шла так быстро и так уверенно взбегала на ступеньки, что он увидел – она

хорошо знает дорогу. Поднялись и пошли по коридору, тоже темному и узкому,

пропахшему бобами, прогорклым маслом и какими-то соленьями. Тут она подошла к

двери и трижды постучала. Дверь сейчас же чуть приоткрылась. Она нырнула в

образовавшуюся щель и втащила за руку Бербеджа.

Он вошел и огляделся.

Комната была почти пустая. Только два деревянных стула с очень высокими спинками

(их называли испанскими) да широкая, неуклюжая дубовая кровать с белым грязным

пологом. Молодец, что был раньше в голубом плаще, стоял около двери. Теперь плащ этот

он сбросил, и три распластанных, плоских леопарда с кудрявыми лапами выделялись

особенно ясно. Было темновато, но горели две свечи, и мерзкий желтый свет оседал на

всех предметах.

Она обернулась к молодцу.

– Ну-с, вот, – сказала она, – пойдешь, посидишь внизу, а через полчаса выйдешь во

двор и посмотришь на окна. Если занавески не будут подняты, зайдешь еще через полчаса.

Деньги у тебя остались?

– Остались, – сказал молодец и потянулся было за плащом.

– Плащ оставь, – сказала она. – Пусть думают, что ты остановился тут же.

Молодец вышел. Она подошла к стулу, сняла плащ, отстегнула шпагу.

– Садитесь, Ричард, будем разговаривать, – сказала она.

– Но я до сих пор не опомнюсь, миссис Фиттон, пробормотал он, понимая уже все.

– Мэри, – тихо поправила она, смотря неподвижно и прямо большими, черными, чуть

матовыми глазами.

Но он все еще колебался, нащупывая почву.

– Я до сих пор не понимаю, миссис Мэри, – сказал он искренне, разводя руками.

– Да нет, Мэри, просто Мэри, – повторила она так же тихо и настойчиво и вдруг

улыбнулась ему. От улыбки этой у него сразу зашлась голова, стало холодно и жарко и

неудобно стоять. Он взял ее за руку, выше локтя, – она не сопротивлялась – и голосом, неоднократно проверенным им в "Ромео", сказал:

– Я ведь три года ждал тебя, Мэри.

Она молчала.

Так они стояли и смотрели друг на друга. И все же было в ней что-то такое, что его

удерживало.

– Три года, – повторил он, скользя пальцами по ее руке, все выше и выше, к плечу и

шее.

– Врешь! – вдруг сказала она негромко, но очень хлестко. – Не смел ты меня ждать! Я

всегда прихожу к тем, кто меня не ждет.

"Сердится! Да ну же!" – быстро понял он и без всяких разговоров бурно обхватил ее и

поцеловал в лицо, – губы у нее были сжатые, неподатливые и холодные. Она молчала и не

двигалась в его руках. Он поцеловал ее еще раз, больно и крепко, и тут она ударила его по

щеке очень ловко и увесисто.

Он сразу же отскочил от нее на середину комнаты. Она усмехнулась, хотела что-то

сказать, но ничего не сказала и подняла обе руки и стала с затылка поправлять прическу.

Он стоял и молчал.

Она вдруг фыркнула, как разозленная кошка, и прошлась по комнате. Посмотрела-

посмотрела, подошла к стулу и, сошвырнув плащ, села верхом.

– Не особенно-то вы умелый, – сказала она сердито. – Друг вашего величества куда

более тонок в обращении.

– Счастливец! – вздохнул Бербедж. Он был серьезно растерян и не знал, что же ему

делать.

Она глядела на него жестко прищуренными, теперь совершенно ясными глазами. Она

сидела, он стоял, и так, снизу вверх, смотреть на него ей было неудобно. Кроме того, она

все-таки хорошо знала, что ей от него нужно, и теперь думала о том, что без шага с ее

стороны у них ничего не получится. Уж слишком робеет.

Тогда она пальцем поманила его к себе. Он подошел и неуверенно посмотрел на нее.

Она вынула тонкий батистовый платок, свернула его в жгутик и, прищурившись, провела

им по его щеке. Щека была чистая, но она все-таки проделала это еще раз. Когда ее рука с

длинными ногтями царапнула его кожу, он слегка вздрогнул. Тут она и вторую руку

положила ему на плечо так, чтобы большой палец прямо касался ямочки на горле. Он

продолжал смотреть на нее дико, но все-таки недоверчиво.

– Ну?! – Она наклонила голову набок. Тогда он решился наконец. Схватил и, сжимая, жестко поцеловал ее в горло.

Она слабо охнула, и тогда он понял, что все неожиданности позади. История идет к

обычному концу.

Словно теряя сознание, она откинула голову, слабо мотая ею так, что губы его

пришлись в ямочку на горле. Тут он почувствовал, что ноги у него подкашиваются,

слабеют, тело ее тяжелеет у него в руках. Схватил и потащил.

"Фрейлина королевы, – быстро и воровато подумалось ему. – И сама ведь пришла.

Комнату сама нашла". И вдруг вспомнил: "А Билл?" Но мысль эта была побочная, очень, очень случайная, и сейчас же с торжеством он подумал другое: "Да, Билл-то и поэт, и

друзья у него все вон какие, и за этой леди он гоняется уже около пяти лет, и стихов

исписал целую тетрадь, а так ничего у него и не вышло. Я же – простой актер, и вот она -

моя". Он бормотал что-то несвязное, мало относящееся к обстоятельствам, но уже

подходил момент, когда и это бормотание было не нужно и должны были говорить только

руки. Тут она гибко развернулась, как пружина, и не легла, а села на кровать и поправила

волосы.

– Сумасшедший! – сказала она совершенно трезвым, ясным голосом. – Разве для этого

я вас звала сюда?

– А?.. – начал совершенно сбитый с толку Бербедж, но говорить ему было уже трудно, он задыхался и начинал понимать, что, пожалуй, Биллу действительно приходилось

несладко с этой черной змеей.

Она крепко, по-мужски, положила ему руки на плечи и сказала:

– Я вас позвала вот для чего: лучше всего, если вы завтра в театр не пойдете.

Он поглядел на нее. Она сидела неподвижно прямая, спокойная. Эта внезапная

перемена поразила его много больше, чем самое предложение не ходить завтра в театр. Он

даже не спросил ее: почему же, собственно, не ходить?

Она снова поправила волосы и встала.

– Играете-то вы хорошо, – сказала она с упреком, – много лучше Билла, но целуетесь...

– она не докончила.

– Тоже лучше? – быстро спросил Бербедж.

– Не знаю, посмотрим, – ответила она загадочно и так, что он опять тяжело двинулся к

ней, но она подняла руку, и он остановился.

– Только не сегодня, – сказала она. – А завтра я жду ваше величество ровно в десять

часов.

– Где? – спросил Бербедж.

– Здесь же. Огонь будет потушен, но вы постучитесь, и когда я спрошу: "Кто?" – вы

ответите: "Ричард".

– О! – восхищенно сказал Бербедж.

– И еще одна просьба к вашей милости: если вы увидите мистера Виллиама, то

передайте ему эту записку, но только наедине.

– Это уже неприятное поручение, – сказал Бербедж.

Она не расслышала. Она подошла к окну и отдернула занавеску.

– Желаю доброго пути вашему величеству.

IV

Уже доходило до драки. Уже кто-то вскочил на табуретку. Уже опрокинули жбан, и

рыжее пиво хлестало со стола. Уже хозяин бегал между столиками и орал: "Я не позволю!

Чтобы в моем заведении!.." Тогда кто-то развернулся и дал ему по затылку.

В это время он вошел, и никто его не заметил.

Он быстро огляделся.

Драка шла кругами. Поднимались самые дальние столики. Люди вставали, и кто сразу

нырял в круг, кто шел, чтобы посмотреть, что же там случилось. А впереди словно забил

фонтан; вообще уж плохо можно было разобрать, что же происходит? Лупят ли кого или

так безобразят? Только кто-то, там, в середине, надрываясь, орал: "Пусти, пусти! Тебе

говорят, пусти меня! Ах, ты так!" И наверное, бросился вперед головой, потому что толпа

шарахалась.

Бербедж подошел к толпе и остановился, соображая: то ли разыскивать Четля, то ли

сейчас же уйти? Он не любил таких происшествий. Ему столько раз в юности

приходилось видеть драки в зрительном зале, когда на сцену летели гнилые яйца, моченые

яблоки, обглоданные кости, что его всегда немного мутило, когда он видел, что кого-

нибудь бьют. Он подумал, что вот Шекспир и Четль не такие: где бы ни дрались, они

обязательно сунут свои носы. Так он стоял, раздумывая: уйти ли, остаться ли, и вдруг

действительно увидел Четля. Четль лез к нему через толпу, крича и махая руками. Лицо

его уже опять пылало.

– Бьют-то, бьют-то как! – сказал он восторженно, хватая Бербеджа за локоть. – Вы

посмотрите, как раздает! Эх, и здоровый же матрос. Он сразу рыжему свернул всю скулу.

Тот только ножками дрыгнул. Вот посмотрите, я вам покажу, как...

– Да что такое? – с неудовольствием сказал Бербедж. – Куда вы меня поволокли?

Идемте-ка отсюда. Еще и нас с вами побьют.

– Да идемте, идемте, я вон там сижу, – взволновался Четль.

Они уселись.

– Так представляете, он его прямо через стол, на вытянутую руку. Вот так, в

подбородок! Кулаком. Раз! Раз! Раз! И спрашивает его: "Мало?" А в это время

поднимается какой-то с завязанным глазом, я думаю, его товарищ, да и говорит:

"Джентльмены, держите этого фальшивомонетчика!" А тот ему: "Молчи, королевский

шпион! Чего ты лезешь к актерам?!" А этот: "Это я шпион? Какой я шпион? Чей я шпион?

Откуда я шпион? Ты мне деньги платил? А?" Матрос ему: "Я вот тебе сейчас заплачу".

Раз! Раз! Раз! в морду. "Мало? Еще надо?" А Виллиам встает и говорит...

– Стойте, стойте, – ошалело остановил его Бербедж. – Я ничего не понимаю. Виллиам-

то при чем?

Они уже сидели за столом, а Четль размахивал жареным угрем, обычной закуской

пьяниц.

– То есть как при чем? – удивился Четль. – Я же говорю вам: к Виллиаму привязался

этот рыжий...

– Так что же вы мне сразу... – ахнул Бербедж. Он грозно поднялся из-за стола,

нащупывая в кармане острый кривой кинжал, купленный у заезжего матроса.

– Куда вы? – рванул его за руку Четль.

– Билл! – крикнул Бербедж во всю свою могучую, звонкую глотку, покрывая шум все

растущего и восходящего скандала. – Держись, Билл, я сейчас же иду к тебе! – И, не

обращая больше внимания на сразу вспотевшего и притихшего Четля, бросился в толпу, как будто нырнул в нее – головой вперед.

V

Могучий, плотный гигант с густой каштановой бородой стоял на столе, а трое человек

норовили схватить его за ноги. Лицо уж у него было разбито, глаз заплыл, и кровь капала

даже с бороды, но в руках был нож, и он махал им молча и свирепо. Здесь не кричали.

Дрались по-деловому: тихо и сосредоточенно. Зато в другом углу, где находился второй

центр драки, – там орали уже во все горло: во-первых, орал хозяин, которого притиснули к

стене и не отпускали, затем закатывался толстый повар, которому мимоходом дали ногой

под живот и он теперь вертелся под столом и верещал; затем с теми двумя, с которыми

сцепился Виллиам, шел тоже очень крупный разговор. Виллиама хватали за ворот, а он

хлестко бил по рукам и говорил: "Уйди!" Надо было бы ему пустить в ход шпагу, но

обнажить ее было невозможно – негде.

– А я тебе говорю, что нет, ты пойдешь! – орал на Виллиама длинный, тонкий,

светлоглазый парень с острым, лисьим лицом, покрытым со всех сторон хитрыми

морщинками. – Пойдешь с нами, а там мы разберем, кто ты такой есть. Если ты

действительно дворянин...

– Уйди, – свирепо и тихо говорил Виллиам. Его длинное лицо вздрагивало при каждом

слове.

Бербедж подошел к молодцу, взял его за шиворот, рванул назад и приложил мордой о

стену. Тот завопил, но сразу же обернулся и вцепился ему в руку.

Глава 2. НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Меня влечет к тебе размолвка

прежних дней.

Страданья прошлые и прошлые

печали...

(120-й сонет, перевод С. Маршака)

I

Они шли по улице. Лошадь вели сзади. Было уже совсем темно.

– Если бы не вы, – робко сказал Шекспир, – все это кончилось бы плохо для меня.

– Из-за чего же это все началось? – спросил юноша.

– Да все из-за чертовой постановки, – сердито ответил Шекспир.

– "Ричарда"? – спросил быстро юноша и даже остановился.

– Видите, какое дело. Сейчас пришел Четль и сразу же меня спрашивает: "Что

случилось? Почему не идет "Ромео и Джульетта"?" Я его спрашиваю: "А что?" Он

отвечает: "Я только что из театра. Сбор плохой, публики мало, актеры недовольны". Ну, знаете, как это всегда бывает, когда идет старая, штопаная-перештопаная пьеса. Опять

драка. Кого-то там чуть в помойной бочке не утопили. Неприятно всем, а больше всех

Ричарду. Вы знаете, Ричард ведь живет сценой. Если его плохо приняли, ему никаких

денег и не надо. Ну, я объясняю Четлю, что это не моя воля. "Ричард. Второй" был заказан.

Он и спрашивает: "Как заказан?" – "Да так, говорю, пришли двое известных мне

джентльменов и спрашивают: "Какой у вас бывает полный сбор?" – "Такой-то". – "Но ведь

не всегда такой?" – "Ну, конечно, не всегда! – говорю. – Если пьеса старая, на дуэли не

дерутся, никого не убивают и не казнят, так и половину не соберешь". – "Ну, а завтра как?"

– "А вот завтра, говорю, надеюсь на полный. Завтра идет "Ромео". Это пьеса доходная. Там

одних убитых пять человек". – "Так вот, – говорит один из джентльменов, – вы поставите

все-таки "Ричарда Второго", а до полного сбора мы вам доплатим". – "А зачем вам это

нужно?" – "А просто хотим посмотреть еще раз эту поучительную пьесу". – Он обернулся к

юноше: – Интересно ведь?

– Интересно, – ответил юноша. – "Поучительную"!

– Вот в том-то и дело! Признаться, я стал несколько в тупик. Тут один джентльмен

говорит мне: "Мы видим, что вы колеблетесь. Так вот, мистер Шекспир, здесь разговора

быть не может. Это воля королевы, вот перстень графа". И показывает мне кольцо с

печатью. "Ну что ж, – тут я только плечами пожал, – будет сделано, как приказывает

королева".

Они приближались к Темзе. Было совсем темно.

– Да-да, – сказал юноша, что-то обдумывая.

– Ну-с, ладно. Рассказываю я это Четлю, а он меня вдруг и спрашивает: "Но позвольте, позвольте, дорогой, ведь эта пьеса о свержении законного монарха. Чего же здесь

поучительного? Как королева могла пожелать видеть эту пьесу взамен "Ромео"? Для чего

ей это?" Смотрим мы друг на друга и молчим. Конечно, и мне приходит в голову такая

мысль. И вдруг Четль говорит: "Ладно. Положим, воля королевы, ну а кольцо-то чье?

Какого графа? Графа Эссекса, что ли? И не думаете ли вы..." Ну, вы понимаете, что я могу

ему на это ответить? Тогда он мне говорит: "А помните, вы как-то рассказывали мне, мистер Шекспир, что ваш покровитель прямо в лицо назвал ее величество кривым

скелетом, она ему дала пощечину, а он шпагу выхватил". И тут вот я смотрю: идет к нам, -

и черт его знает, откуда он взялся, – тот молодец, которого вы видели, и спрашивает: "Здесь

никто не сидит?" Я говорю: "Милости просим, место свободно". И толкаю Четля: "Молчи!

Дурак!" Куда! Он выпил и начинает мне рассказывать все то, что от меня же и слышал: и

про ирландские острова, и про взятие Эссексом Кадикса, и еще черт его знает про что. А

молодец сидит, стучит по столу, просит кружку и нас будто не слушает. Я вижу, Четль

совсем пьяный, встал, хочу уходить. Тут смотрю – с другой стороны подходит ко мне

молодец с леопардами и говорит мне...

Он вдруг спохватился и замолчал.

Так молча они прошли несколько шагов.

– Ну? – спросил юноша.

Через сгустившуюся темноту можно было только угадать, как неподвижно его лицо.

– Подходит слуга миссис Фиттон и сует мне записку, – сказал Шекспир, решившись.

– Ну? – повторил юноша.

– А там сказано: "Не приходите завтра в театр. Садитесь на лошадь и уезжайте куда-

нибудь из Лондона этак недели на две".

Сейчас они стояли друг перед другом.

– Недурно! – усмехнулся юноша.

– И вот, пока я читал записку...

– Понятно, – сказал юноша. – Тут он на вас и полез и устроил драку, чтобы отнять это

письмо, но...

Он вдруг с внезапным порывом схватил его за руку.

– Виллиам, Виллиам, – сказал он почти со слезами, – как же мне не сладко было с нею.

Ох, как не сладко! Чего я только не вытерпел за то, что увел ее от вас.

Тут они подошли к знаменитому, хотя и единственному, мосту через Темзу.

II

... Я взял тебя объедком

С тарелки Цезаря, и ты была

К тому еще надкушена Помпеем,

Не говоря о множестве часов,

Неведомых молве, когда ты вряд ли

Скучала. Я уверен, что на слух

Тебе знакомо слово «воздержанье»,

Но в жизни неизвестна эта вещь.

("Антоний и Клеопатра", перевод Б. Л. Пастернака)

Комната Пембрука находилась на втором этаже. Было еще довольно светло, и поэтому

свечи зажигать они не стали. Или, может быть, потому, что каждый понимал – лучше не

глядеть в лицо друг другу.

– А где альбом? – спросил Шекспир, привычно осматривая стол. – Он всегда лежал