Текст книги "Бразилия и бразильцы"

Автор книги: Игорь Фесуненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

В каждой более или менее крупной фавеле Рио есть школа самбы. Среди ее руководителей и оркестрантов, режиссеров и композиторов, певцов и танцовщиков нет профессионалов. Все они фавеладос: рабочие и безработные, прачки и служанки, грузчики и мойщики автомобилей, мусорщики и мелкие торговцы, портнихи и кухарки. Школа самбы заменяет им клуб и кино, вечеринку с друзьями и танцевальный вечер. Там, на куадре – асфальтированной площадке, где проходят предкарнавальные репетиции, они делают свои первые робкие шаги, разучивая самбу вскоре после того, как научатся ходить. Под грохот барабанов и тамбуринов они вырастают и влюбляются. Женятся и приводят на куадру детей. В опьяняющем ритме самбы они вырастают, стареют. Отсюда они уходят на карнавал и… на кладбище, ибо именно здесь, на куадре, школа самбы прощается со своими ветеранами, ушедшими в «иной мир», где, по всеобщему убеждению, им будет ничуть не хуже, чем в этой проклятой жизни. И где им одного только будет не хватать: самбы…

Весь год школы самбы готовятся к праздничному шествию, которое проходит на вторые сутки карнавала – в ночь с воскресенья на понедельник по авениде Варгаса. Здесь сооружаются для зрителей деревянные трибуны, в центре которых отводятся места для прессы, властей и туристов, а также, десять сколоченных из фанеры будок, предназначенных для судей, тщательно охраняемых полицией от эмоций болельщиков и от попыток подкупа. Подогреваемый и тщательно культивируемый азарт соперничества, пожалуй, самая характерная особенность бразильского карнавала вообще и шествия школ самбы в особенности.

Это шествие длится много часов подряд, обычно – всю ночь, ибо каждая школа выводит на авениду по нескольку тысяч участников. Во время карнавала 1969 года парад самбы на авениде Варгаса продолжался восемнадцать часов подряд без перерыва! С девяти вечера воскресенья до трех часов дня понедельника, когда жара достигла сорока градусов в тени. Асфальт плавился и дымился, но самба продолжалась. Я видел, как закончив шествие, негритянки падали без сил на траву и прикладывали к окровавленным и сожженным подошвам ног – они танцевали босые! – мороженое. В тот день в Рио пострадало от тепловых ударов, как писали газеты, около трех с половиной тысяч человек. Но ни один из участников карнавала добровольно не «сошел с дистанции».

В ходе шествия по авениде каждая школа самбы в танцах, пении, в красочных костюмах, в стихах и музыке воплощает какую-то определенную тему, ставит своеобразный спектакль. Были времена, когда на карнавальных шествиях звучали сатирические самбы, в которых народ высмеивал продажных чиновников и беспринципных политиканов, однако несколько лет назад использование политических тем было запрещено властями, и теперь школы демонстрируют бесчисленные вариации на фольклорные темы и безопасные, с точки зрения цензуры, исторические сюжеты.

В последние годы ревнителей карнавальных традиций все больше тревожит тенденция к насильственной модернизации самбы.

Отражением этого беспокойства явился созыв в ноябре 1962 года в Рио-де-Жанейро 1-го Национального конгресса самбы, утвердившего так называемый Устав самбы. С первой до последней строки он пронизан стремлением закрепить и сохранить музыкальные и хореографические традиции самбы, уберечь ее от влияния чуждых ей музыкальных тенденций и течений. В Уставе с особой тревогой отмечалось, что большую опасность для народной самбы представляет хлынувший в страну поток зарубежных мелодий и ритмов. «На каждую грампластинку бразильской музыки в стране выпускаются сотни пластинок зарубежной», – констатировалось в этом документе. Конгресс обратился к правительству с призывом принять закон, обязывающий все фирмы по производству грампластинок выпускать не менее 60 процентов продукции с записями бразильской музыки, и добиться от радио и телестанций, чтобы из всей транслируемой музыки 60 % составляла национальная. Но ни та, ни другая из этих рекомендаций не были услышаны.

Вечером в понедельник начинается следующее обязательное для аристократического Рио мероприятие карнавальной программы: бал в Муниципальном театре.

Народ сюда доступа не имеет: надежным кордоном помимо затянутых в расшитые золотом мундиры швейцаров служит цена входных билетов, превышающая месячный заработок квалифицированного рабочего. Всю ночь в громадном зале резвится разодетая, а точнее говоря, раздетая элита.

Главным событием бала является начинающийся около полуночи конкурс карнавальных костюмов. По переброшенным над сценой мосткам двигаются затянутые в бархат и парчу древнеегипетские императоры и средневековые рыцари, всевозможные «Генрихи» и «Луи», «Тутанхамоны» и «Клеопатры». Четыре года подряд абсолютной «чемпионкой» этого конкурса была жена миллионера некая Марилене Пайва. Стоимость каждого из ее карнавальных нарядов превышала цену хорошего автомобиля.

Быстро проходят четыре дня и четыре ночи карнавала. В ночь со вторника на среду горячка достигает апогея: ведь в пять утра карнавал официально закрывается! Еще в три часа ночи слышны музыка, песни, рокот барабанов, а в половине шестого утра город вдруг погружается в тишину. Встает из-за океана жаркое солнце, заливая лучами грязный песок Копакабаны, улицы, усыпанные обрывками ставших уже ненужными карнавальных костюмов. Четыре дня счастья кончились. Начинаются суровые будни и… подготовка к карнавалу следующего года.

«Макумба» в новогоднюю ночь

Нечто напоминающее карнавал происходит в Бразилии еще один раз в году: в новогоднюю ночь, когда миллионы мулатов и негров справляют макумбу – древний языческий обряд, унаследованный ими от своих африканских предков. Красочнее и торжественнее всего выглядит макумба на Копакабане.

Вечером 31 декабря, когда сумерки начинают окутывать Рио, на песчаный пляж Копакабаны спускаются из фавел, дымя длинными коричневыми сигарами, тысячи макумбейрос в белых одеждах. Их окружает толпа зевак. Прямо на песке расставляются напитки и кое-какая еда. Откупориваются бутылки с водкой – кашасой, загораются мириады свечек, воткнутых в песок. Стучат барабаны, тамбурины и атабакес. Седой негр, закрыв глаза, навзрыд читает молитву. Танцуют, ходя друг за другом, мулатки. Несколько девушек, обнявшись, бьются в истерике. Большинство же стоит перед разложенными на песке дарами для богини вод Йеманжи, погрузившись в свои думы, слушает заунывные песнопения.

Может, попытаться просить у Йеманжи немного удачи? Но, увы, если и рождаются сейчас у кого-нибудь надежды – призрачные и трепетные, словно огонек свечи, – жить им, этим надеждам, суждено недолго: они погаснут с восходом солнца.

Да и на что надеяться этому лифтеру, снующему вверх-вниз по этажам роскошного небоскреба и ни разу не ступившему ни в одну из его квартир? Может ли позволить себе роскошь мечтать этот нищий репортер, все свое время отдающий описанию чужих драм и не нашедший сил, чтобы решить собственную? Или эта старая негритянка, всю жизнь убиравшая дома сеньоров и потерявшая всякую надежду иметь когда-нибудь свой?

Стрелки часов смыкаются на двенадцати. Взлетают ракеты. Со стороны форта, находящегося на южной оконечности пляжа, взмывают к небу лучи прожекторов. Хлопают пробки шампанского на веранде «Сорренто» – фешенебельного ресторанчика, расположившегося на северном конце Копакабаны. Наступает самая экзотическая часть обряда. Все громче бьют барабаны. Хриплые голоса затягивают обращенную к Йеманже песню-стон, вырвавшуюся из сердца, песню-крик о пощаде и помощи, песню-проклятие и мольбу.

Подобрав подолы длинных одеяний, негритянки бредут, запрокинув головы к небу, навстречу волне, выползающей с глухим шелестом из мрака на берег. В воду летят подарки. Бросают кто что может: бутылку дешевого вина или цветок, самодельные бусы или конфеты. Блестят мокрые лица: горькая вода океана смешалась с соленой влагой слез. Изуродованные вечной работой руки воздеты к небесам в порыве отчаяния и гнева.

Волны набегают на берег. И все макумбейрос жадно вглядываются в черную воду Атлантики: если богиня приняла подарок, значит, желание, задуманное в новогоднюю ночь, исполнится. Если Йеманжа отвергла его, не жди ничего хорошего от Нового года.

А потом приходит рассвет. Из-за океана встает солнце. Оно заливает зноем песок с отвергнутыми капризной богиней дарами: вымокшими цветами, разорванными коробками из-под конфет, разбитыми бутылками. Догорают свечки. Молча сидят вокруг них макумбейрос, ожидая, когда погаснут усталые огоньки.

Между ними пробираются босые дамы в вечерних туалетах. Возвращаясь с праздничных балов, они тоже несут свою дань Йеманже: кто – розу, а кто – перстень с руки, в зависимости от степени опьянения.

На плацу форта горнист играет побудку. Усталый гарсон собирает грязную посуду на веранде «Сорренто». Равнодушный к земным страстям Христос не ревнует свою паству к Йеманже. Раскинув руки на своей горе Корковадо, безразлично обратил он слепые бетонные глазницы к распростертому у его ног усталому городу, забывшемуся недолгим тревожным сном.

А что же дальше?

В последние годы в жизни Рио происходят сложные процессы, меняющие его облик и ломающие установившийся веками уклад жизни. С одной стороны, город благоустраивается и хорошеет. Вырастают изящные и легкие небоскребы, появляются новые виадуки и автострады. В горных хребтах, разделяющих город на изолированные районы, прокладываются туннели. Началось сооружение первой линии метрополитена. Расширился и благоустроился пляж Копакабаны.

Но параллельно с этим развивается обратный процесс, получивший даже специальный, довольно точный термин: «запустение». Первые десять лет после потери своего столичного статуса Рио пытался сопротивляться запустению, однако в 1970 году ему был нанесен смертельный удар: правительство приняло решение об окончательном переводе в новую столицу всех правительственных учреждений и дипломатического корпуса. С тех пор городские власти находятся на распутье. В качестве одного из лекарств, способных омолодить Рио, было решено объединить этот город с раскинувшимся вокруг него штатом Рио-де-Жанейро, который хотя и носил то же имя, что Рио, но не имел к городу никакого отношения и располагал собственной столицей – Нитероем. По мысли сторонников этого проекта, укрепление связей с ближайшими районами страны поможет колоссу на глиняных ногах обрести экономическую стабильность.

Другой путь спасения Рио городские власти видят в превращении его в главный туристский центр Латинской Америки. С этой целью правительство всячески стимулирует строительство отелей и стремится привлечь в индустрию туризма иностранный капитал, обещая вкладчикам сказочные прибыли и щедрые льготы.

В недалеком будущем одной из главных достопримечательностей города станет его новый центр «Рио 2000 года», проект которого разработан знаменитыми строителями теперешней столицы Бразилии – Лусио Коста и Оскаром Нимейером. Проект уже утвержден, работы начались, и через несколько лет к югу от Копакабаны на равнине, протянувшейся вдоль двадцатикилометрового океанского пляжа «Барра-да-Тижука», взметнутся к небу окруженные парками и озерами 110-метровые 39-этажные круглые жилые башни, административные небоскребы и два гигантских торговых центра, способных в сутки обслужить один миллион покупателей. Бразильская печать называет этот проект крупнейшим и самым смелым урбанистическим предприятием современности. Он поражает сегодня воображение так же сильно, как полтора десятилетия назад восхищал и удивлял своей смелостью «план-пилот» нынешней столицы страны, которую Оскар Нимейер и Лусио Коста строили для «людей прекрасных и счастливых», но которая превратилась, как признал Нимейер, в «обычный капиталистический город со всеми его пороками и несправедливостями». Не эта ли судьба ожидает и «Рио 2000 года»?

Глава вторая
БАИЯ ВСЕХ СВЯТЫХ И ГРЕШНИКОВ

Самая древняя Бразилия

Около суток океанский лайнер «Роза да Фонсека» шел на север вдоль побережья Бразилии от Рио до столицы штата Байя Салвадора. Почти на всем этом пути с палубы корабля видна одна и та же картина: густой, покрывающий все побережье тропический лес. В хаотическом смешении деревьев, лиан, кустарника с трудом угадываются раскидистые кроны деревьев жатоба, стройные кедры, могучие стволы пероб.

Можно подумать, что вся эта территория покрыта дремучими лесами. На самом же деле ширина прибрежной лесной зоны на атлантическом побережье не превышает, как правило, двухсот километров. А дальше в глубь континента за перевалами идущей вдоль берега горной гряды Сьерра-ду-Мар начинается каменистое плоскогорье, зона кампосов, напоминающих наши степи и лесостепи, рассеченная долинами бегущих к океану рек и речушек.

Густые леса на атлантическом побережье Бразилии могут расти благодаря обилию здесь влаги. Дующие с океана влажные ветры задерживаются барьером Сьерры-ду-Мар и обрушивают на прибрежную зону буйные ливни. А километрах в трехстах к западу начинаются районы, страдающие от почти постоянной засухи. Злая шутка природы, причиняющая жителям этих мест большие страдания.

Побережье между Рио-де-Жанейро и Салвадором было первым обследованным участком Бразилии. Именно здесь, в трехстах пятидесяти километрах к югу от Салвадора, 22 апреля 1500 года причалили корабли первооткрывателя Бразилии португальского мореплавателя Педро Алвареса Кабрала после того, как один из матросов заметил на горизонте зеленую вершину горы, названную Паскоал.

Неподалеку от нее находится поселок Порту-Сегуру, словно законсервированный на заре бразильской истории, чтобы донести потомкам облик средневекового колониального городка.

Вытянувшаяся вдоль берега тонкая цепочка белых домиков с темными провалами окон и дверей обращена к океану. Самые высокие здания в Порту-Сегуру – две старинные церкви. Была когда-то и третья – самая первая церковь страны, но от нее остались одни развалины. Четыре тысячи жителей поселка почти абсолютно изолированы от остальной страны. Правда, ниточка очень плохой дороги связывает их с городом Ильеусом, но отправляться в путешествие по ней можно только в случае крайней нужды.

В поселке есть три небольшие промтоварные лавки и нет ни больницы, ни врача. Нуждающихся в медицинской помощи обслуживает хозяин местной аптеки. Здесь еще не знают о том, Что изобретен телевизор. Едва ли не единственная примета цивилизации XX века в Порту-Сегуру – крошечный кинотеатр, где прокручивают старые американские фильмы. Почти все население Порту-Сегуру – рыбаки. Их воскресный отдых делится между обязательной мессой, которую служат итальянские монахи-капуцины, и страданиями вокруг футбольного поля, где каждую неделю между тремя местными командами разыгрывается звание чемпиона Порту-Сегуру.

«Земля золотых плодов»

За Порту-Сегуру на север тянутся все те же леса. Однако по мере приближения к Салвадору здесь начинается, как сказал Жоржи Амаду, «земля золотых плодов». В середине XVIII века сюда были привезены из Амазонии семена какао. Климат и почвы юга Баии оказались как нельзя более подходящими для этой прихотливой культуры, известной еще индейцам (исторические хроники рассказывают о том, что вождь ацтеков Монтесума угощал напитком какао Кортеса). В XIX веке штат Баия становится главным производителем какао и лишь в начале XX столетия уступает первенство по производству и экспорту «золотых плодов» африканскому Золотому Берегу. Бум какао в Баии удивительно напоминает бурную историю сахарного тростника на Северо-Востоке, каучуковую лихорадку в Амазонии, кофейную истерику в Сан-Паулу и Паране. Несметные состояния наживали баианские латифундисты на какао. Десятки тысяч батраков тянулись в окрестности Ильеуса, Итабуны, Канавиэйрас в поисках заработка на плантациях. Земли эти политы не только потом, но и кровью. История штата полна эпизодами нескончаемых стычек и войн между могущественными «полковниками», как называли себя хозяева плантаций, оспаривавшие друг у друга власть и землю. Отголоски этой борьбы звучали до последнего времени в истеричных предвыборных речах местных политиканов, в напыщенных Статьях местных газет, в остром соперничестве префектов маленьких поселков и селений, выросших среди плантаций какао.

В окрестностях Ильеуса мне довелось побывать на плантациях, познакомиться с ходом уборки урожая, в которой принимают участие все взрослые жители близлежащих селений. Мужчины обрубают золотистые плоды; сначала те, что растут пониже, потом, привязав ножи к шестам, добираются до самых верхних. Стук ножей сопровождается негромкой размеренной песней.

Срубленные плоды подбираются женщинами, которые ловким движением ножа разрезают их, извлекая крупные зерна, напоминающие ядра ореха. Эти сочные белые зерна складываются на подстилку из банановых листьев, а затем в корзинах, привязанных к спинам мулов, их вывозят на соседний с плантацией участок, где укладывают в небольшие деревянные корыта. Три дня лежит какао в этих корытах, три дня мужчины давят ногами ядрышки золотистых плодов, выжимая из них терпкий, как мед, сок. Происходит процесс ферментации, белые ядрышки какао темнеют.

Затем их рассыпают на так называемых баркасах – небольших площадках для просушки, которая продолжается неделю или чуть больше. После этого они готовы к транспортировке в Ильеус или Салвадор, где их будут грузить на корабли, отправляющиеся в Рио или Сантос, в Америку или Европу.

Два этажа Салвадора

О приближении Салвадора пассажиры судна, направляющегося в этот порт, узнают по все чаще встречающимся в океане белым и серым парусам рыбачьих лодок – савейрос. Затем на горизонте показывается белая под красным куполом башня маяка Барра, находящегося на южном мысу, ограничивающем вход в залив Всех Святых, как издревле окрестили уютную бухту Салвадора португальские мореплаватели.

Порт узнается издали по ярко-оранжевым стрелам портальных кранов, по выдвинутому в океан серому языку волнореза, по круглому острову – форту Сан-Марсело, охраняющему ближайшие подступы к городу. Вблизи Сан-Марсело город надвигается на вас со всех сторон, и именно отсюда, с моря, вы можете, окинув одним взглядом древнюю столицу Бразилии, оценить все ее своеобразие и великолепие.

Салвадор называют этим именем только картографы, составители авиационных расписаний и иностранцы, приезжающие сюда в поисках стремительно исчезающего повсюду и стойко сохраняющегося в этом городе неповторимого очарования бразильской старины. Но это слово никогда не произнесет никто из местных жителей, начиная с Жоржи Амаду и кончая мальчишкой, продающим сладкий кус-кус на шумной улице Байша-до-Сапатейрос. Все они называют свой город его старинным и нежным именем «Баия».

Баиане с гордостью утверждают, что их город – единственный в мире, имеющий «два этажа». И верно: внизу, под склонами подступившей к берегу невысокой горной гряды, вы видите старинные ветхие домики нижнего города. Над ними – на шестидесятиметровом обрыве вторым этажом выросли серые громады современных зданий. Оба этажа Салвадора соединены серой трубой лифта Ласерда, являющегося, пожалуй, самой характерной приметой города. У подножия лифта – причал для савейрос и розовое здание рынка Меркадо Модело, который посещает каждый, кто приезжает в Байю. Почему? Да потому что здесь можно увидеть в изобилии самые экзотические дары щедрой доброй земли Баии.

Банане – спокойные люди. И поэтому на Меркадо Модело вы не услышите истерических криков продавцов, пытающихся всучить покупателю втридорога свой товар, и перебранки обманутого покупателя с удачливыми коммерсантами. Спокойно гудит толпа. Вы идете, теряясь в ней, глядите по сторонам, выбираете товар, который вам по душе. Зелень, фрукты, рыбу, знаменитые сладости из кукурузы, маниоки, бутылки с консервированным перцем и с прочими острыми приправами, которые помогают забыть о скудности пищи и простой рис превратить в лакомство, достойное губернаторского стола.

Именно такие чудеса демонстрирует своим гостям дона Мария – гостеприимная хозяйка маленького ресторанчика для рыбаков и торговцев «Мария де Сан-Педро». В последние годы она приобрела поистине национальную популярность своей афро-баианской кухней, скрестившей таинства древних африканских яств с португальскими кулинарными традициями.

Из нижнего города в верхний можно попасть по длинным каменным лестницам, по серпантину старых улочек, по недавно построенному шоссе, которое вынуждено было описать большую дугу, чтобы связать столь разновысокие районы. Предпочтительнее всего, однако, воспользоваться самым быстрым из имеющихся средств – уже упомянутым лифтом Ласерда. Гулкий коридор, ведущий к большим кабинам, заполнен неторопливыми бананами. Чиновники в темных костюмах, портовые рабочие, гимназисты, крестьянки в цветастых платьях с глиняными сосудами на голове. Перебирая четки и опустив глаза, идут монашки. Контролер взимает с каждого по нескольку сентаво. Быстро заполняется одна из четырех кабин, захлопываются двери, и вы устремляетесь вверх. Когда кабина останавливается, вы выходите и оказываетесь на улице Чили, главной торговой артерии верхнего Салвадора. Здесь иные покупатели, иные продавцы и совсем другой ассортимент товаров: пышная пена дамского белья, разноцветные созвездия камней в витринах ювелиров, манекены в тергаловых костюмах, с мольбой протягивающие руки к прохожим, бесстрастные громады холодильников и извергающие истерический рев радиолы.

Улицы верхнего города живут своей беспокойной жизнью. Заглядевшись на витрины, вы рискуете наступить на ногу нищему, сшибить лоток мальчонки, торгующего контрабандными сигаретами, или толкнуть молчаливую баианку, несущую на голове тюк с бельем. Такой способ транспортировки поклажи баиане считают самым практичным. Мимо вас проходит плотник, пристроивший на голове две длинные доски, следом плывут таким же образом корзина с цветами, ящик кока-колы, поднос со сладостями, мешок с ананасами. Отчаянно визжат тормоза машины, остановившейся в полуметре от невозмутимого мулата с пачкой старых газет, опять же на голове, которые он, видимо, несет продавать на бумажную фабрику. Шофер хватается за голову, а мулат и глазом не ведет, шествуя дальше по самой середине мостовой навстречу бесконечному потоку машин. На заднем стекле «фольксвагена», который чуть-чуть не убил мулата, надпись: «Водитель! Уважай полосу, отведенную на перекрестке для пешехода. Ведь у тебя – вся мостовая, а у него – только тот маленький кусочек».

Позади приходящего в себя шофера «фольксвагена» нетерпеливо гудит колонна грузовиков. На задних и передних бамперах у каждого из них яркими завитушками намалевана какая-нибудь надпись. Эти надписи на бамперах – любопытная достопримечательность бразильского Северо-Востока. Ими интересуются даже ученые-этнографы. «Меня ведет бог», – заявляет водитель старого «форда». Другой шофер страстно восклицает: «Клянусь всевышним, я не забуду твою любовь, Мария!» Третий, вероятно, уже привык расставаться с женщинами без мелодрам. Спокойной рукой он начертал: «Не плачь, красотка, я, может быть, вернусь».

Боги и идолы

Попасть в Баию можно разными путями: самолетом, кораблем, автомобилем. Но какой бы путь вы ни избрали, одним из первых сооружений, которые вы увидите, будет церковь. Баиарне утверждают, что в их городе 365 храмов – по одному на каждый день года. Недаром старинное название Салвадора звучало так – «Баия-де-Тодос-ос-Сантос» – «Баия Всех Святых». Храмы в Салвадоре действительно попадаются на каждом шагу: видимо, религиозные потребности населения удовлетворяются здесь лучше, чем какие бы то ни было другие.

Нельзя не воздать должное мастерам, воздвигшим эти замечательные памятники старины. Самый богатый и знаменитый не только в Баии, но и во всей Бразилии храм Святого Франциска, воздвигнутый в XVII столетии, ослепляет посетителя золотом алтаря, филигранной росписью фресок, тончайшей резьбой по черному дереву – «жакаранде». Скульптурное изображение Сан-Педро де Алькантара считается лучшей работой знаменитого бразильского скульптора Маноэля Инасио да Коста. Суровым напоминанием о всевидящем оке всемогущего бога, от которого бесполезно скрывать мирские слабости и прегрешения, высятся темные будки исповедален. Удивляют реалистические изображения святых и мадонн. Трудно поверить, что перед нами – церковная живопись, столь фривольно улыбаются полногрудые пышные девы. Не раз, вероятно, повергали они монахов-францисканцев в трепет, отнюдь не религиозный… А вот и хозяева монастыря: к уходящим в темный полумрак сводам тихо возносится неторопливый речитатив молитвы. Это поют францисканцы.

Те, кто полагают, что монах – это существо, обязательно ветхое, обросшее бородой и стоящее одной ногой в гробу, были бы потрясены при виде добрых молодцев францисканцев. С тщательно выбритыми подбородками, идеально расчесанными проборами, в коричневых рясах-халатах и сандалиях на босу ногу, они напоминают команду боксеров на тренировочном сборе. Тем более что средний возраст этих хорошо откормленных бездельников не превышает тридцати лет. Я несколько раз бывал в монастыре Святого Франциска, бродил по его коридорам, но только один раз встретил троих служителей господа старше пятидесяти. Почему-то они говорили между собой по-немецки. Очевидно, под сводами этой обители нашли приют не только доморощенные любители легкой жизни, но и чужеземные гости, вынужденные по каким-то неведомым бананам причинам покинуть свои баварские поместья и гамбургские конторы.

Через узкую боковую дверь можно проникнуть во внутренний двор монастыря. Здесь все сохранилось в том же виде, в каком оставили эту обитель, уходя на новые заработки, ее последние строители. Маленький внутренний дворик окружен колоннадой. В центре – яркий цветник. Пусто и душно. Безлюдные коридоры, вымощенные каменными плитами. В конце коридора – дверь. За ней – нечто вроде учебной аудитории: на высоких пюпитрах толстые книги в переплетах из кожи. Высокие свечи. Гусиные перья. Древний глобус. На столе человеческий череп. И классическая паутина. Кажется, что время замерло здесь три века назад.

Несмотря на обилие католических храмов, Баию никак нельзя назвать самым правоверным из бразильских штатов. Наоборот, религиозная, да и вообще духовная жизнь здешних жителей представляет собой удивительный сплав афро-бразильских культов, традиций и верований. Из африканских обрядов наиболее интересен так называемый кандомбле, который можно наблюдать во многих языческих культовых домах и в самом Салвадоре, и в его окрестностях.

Если верно, что Баия имеет по одному католическому храму на каждый день года, то на каждую ночь она располагает по крайней мере одним «террейро» для кандомбле. В одном из них – просторном сарае, находящемся где-то далеко за городом в лесу, мы должны были поцеловать сухую руку величавой старухи – «матери святых», которая руководила обрядом и милостиво разрешила иностранцам присутствовать на нем.

…Под ритмичную музыку начинается хоровод «дочерей святых», одетых в белые платья. Ритм убыстряется, песнопения становятся все более истеричными и нервными, барабаны гремят все громче. Одна за другой «дочери святых» начинают падать и биться в конвульсиях. На них снизошло благословение святого «ориша», ради которого они и проделывали всю эту церемонию.

Неожиданно барабаны смолкают. Повинуясь сигналу старухи, «дочери» поднимаются с пола. Тишина. Все выходят в соседнее помещение, где начинается вторая часть обряда, куда более понятная зрителям: поедание закланных за несколько часов до этого животных. Мы с энтузиазмом присоединяемся к этой операции, удостоверившись, что в жертву «орише» принесен упитанный козленок.

Два-три века назад католическая церковь пыталась искоренять кандомбле. Сегодня она уже смирилась с отправлением языческих обрядов. Мирное сосуществование кандомбле и католической религии привело к забавному смешению отдельных их элементов. Некоторые языческие святые соответствуют традиционным святым католической церкви. Во многих католических празднествах и шествиях унылые причитания «отче наш» смешиваются с бодрым рокотом африканских барабанов.

«Отдайте Косме народу!»

Рядом с монастырем францисканцев в маленькой церкви Сан-Домингос каждый день течение многих лет принимал посетителей один из самых удивительных бразильцев, человек, безусловно, самый любимый и почитаемый баианской беднотой. Речь идет о 96-летнем старце Косме де Фариас, защитнике бедняков, покровителе обиженных и угнетенных. Именно Косме де Фариас был прототипом майора Дамиана де Соуза – одного из главных героев романа Жоржи Амаду «Лавка чудес». Семь десятилетий подряд Косме помогал советом, а часто и содержимым собственного не слишком тугого кошелька беднякам этого большого города, лишенным возможности нанять платного адвоката. Одинокий, никогда не имевший семьи, больной старик до последнего дня своей жизни (он умер в марте 1972 года) ежедневно участливо выслушивал сотни людей. Мне посчастливилось однажды наблюдать «прием посетителей» в этой своеобразной «адвокатской конторе» бедняков. Я был взволнован до глубины души состраданием, с которым Косме выслушивал жалобы на жестокость полиции и супружеские измены, на несправедливость рыночного фискала, обиды, причиненные соседями по бараку в фавеле, просьбы о работе, о протекции для поступления сынишки в государственную бесплатную школу, которых так мало в Салвадоре, да и вообще в Бразилии.

Когда этот народный мудрец умер, жизнь в городе остановилась. Закрылись конторы и магазины, рынки и сапожные мастерские. Площадь Террейро де Жезус, где находилась «контора» Косме де Фариас, была запружена сотнями тысяч людей. Весь город провожал «майора» в последний путь.

Чиновники губернаторской канцелярии, пытавшиеся нести гроб с его телом, были изгнаны с криками: «Отдайте Косме народу! Он принадлежит нам, потому что мы всегда принадлежали ему!» Универмаг «Ложас Бразилейрас», продолжавший торговлю в день похорон народного героя, был закидан камнями. В тот миг, когда гроб с телом опускали в могилу, воцарилось молчание. Замолкли сотни тысяч людей, пришедших на кладбище. И, выполняя предсмертную волю Косме, нанятый им еще до своей кончины музыкант сыграл на одиноком корнете прощальный марш.

Душа Бразилии находится в Баии

В самом центре Салвадора находится его сердце – Ларго Пелоуриньо – маленькая площадь, ценнейший памятник национальной архитектуры XVIII столетия. Розовые, лиловые, голубые стены домов с осыпающейся штукатуркой, с затейливой вязью вывесок над узкими длинными окнами донесли до наших дней прежний облик первой столицы Бразилии.