Текст книги "Кадар"
Автор книги: Игорь Саенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Некоторое время мы молчали.
– И что ты обо всём этом думаешь? – спросил он потом.
Я пожал плечами.
– Ну, трудно сказать… Лес, он всякое… горазд…
– Чушь! – перебил он меня с презрением. – И ты это сам понимаешь.
Не зная, что сказать, я промолчал.
– Это был не лес, – объявил директор чуть погодя. – Это был Океан. Ты, наверное, и слыхом не слыхивал про такое. – Он усмехнулся. – Так вот, объясняю. Издревле человечеству были известны три великие силы: Небо, Лес и Океан. Улавливаешь?
Я пожал плечами снова.
– Небу мы поклоняемся, – продолжал директор. – С Лесом воюем. Океан же сохраняет по отношению к нам нейтралитет. Что же до изображения Цугенгшталя, которое ты якобы видел над горизонтом, то это галлюцинация. Улавливаешь?
Я вспомнил висевшее над горизонтом изображение Цугенгшталя, его манящий гипнотический взгляд, и подумал, уж на что на что, а на галлюцинацию оно, пожалуй, походило меньше всего. Вслух, впрочем, я свои сомнения высказывать не стал, молча только кивнул.
– Небу мы поклоняемся потому, – объяснял Шлепень-Шлемень, – что именно оттуда пришли наши предки и именно туда мы когда-нибудь ещё вернёмся. С Лесом же мы воевали всегда, воюем сейчас и будем воевать и впредь, пока не истребим его на корню. Что же до Океана… Хм. Пока что он действительно сохранял нейтралитет. – Тут глаза директора как-то недобро блеснули. – Но если придётся – что ж, повоюем и с ним…
Шлепень-Шлемень говорил что-то ещё, но я его уже не слушал. Я даже не смотрел уже на него. Я смотрел на стену за его спиной, которую вдруг стала покрывать какая-то странная жёлтая мгла. Сама стена, стремительно теряя очертания, вздувалась бугром, вздувалась, словно бы накатываясь на директора сзади, толкая жёлтую мглу перед собой. Я вытаращился на это диво, не в силах произнести ни звука. Шлепень-Шлемень же, увлечённый собственным монологом, вообще не замечал ничего. Вот жёлтая мгла коснулась его, и он стал меняться прямо на глазах. Его голова вдруг вытянулась на полметра, словно бы отражённая в кривом зеркале, нижняя челюсть со стуком упала на стол, он захрипел, попробовал встать, но не смог, лишь с шумом разбросал вокруг пластмассовые стаканчики. Потом он рухнул на стол, сливаясь с ним в единое целое, в какую-то бурую неопределённую массу, которая всё вспучивалась и пузырилась, словно бы кто-то увязший в ней пытался выбраться наружу.
Нестерпимым жаром и вонью дохнуло на меня.
Тут только я сообразил, что на меня надвигается Циклон, имя которому – смерть, ибо ещё никому, кто оказывался от него в такой близости, не удавалось спастись.
Вот он, взламывая буграми пол, приблизился к дивану, расплющил его, висевшую над ним картину в одно мгновение скатал в трубку, стул, на котором я только что сидел, превратил в трёхногое чудовище. Я попятился к двери, но хотя бы узнать то место, где она раньше находилась, было уже никак невозможно – вся стена бурлила бурыми потёками. Да что там стена. И другие стены, и пол, и потолок, и всё, что в этой комнате находилось, превратилось теперь в сплошную бурлящую кашу. Как же это всё чертовски напоминало Извержение. Безумная догадка появилась вдруг у меня в голове – конечно же, никакого не леса это проделки, лес на такое просто не способен, не под силу ему такие масштабы, наверняка это происки Океана, никакого нейтралитета он, поганец такой, никогда и не соблюдал. Как же мне стало ясно это теперь, в эту минуту, но… значения это не имело уже никакого. Через мгновение-другое я погибну, превращусь в один из потоков этой отвратительной безликой массы, погибну, как несколькими секундами раньше погиб Шлепень-Шлемень, погибну, унеся эту невероятную догадку навсегда в небытие. Никому и никогда ещё не удавалось выживать в такой близости от Циклона.
Я с отчаянием огляделся. Незатронутым оставался только незначительный клочок пола у окна, где я как раз и находился. О, Небо! Святое, непорочное, помоги, помоги мне! Я с силой ударил кулаком по стеклу, но оно, словно бы насмехаясь, не разбилось, спружинило только, оставшись невредимым. Тогда я выхватил из-за пояса недавно сотворённый нож и принялся колоть им стекло. Оно, словно плёнка, прорвалось, но тут же стало затягиваться снова. И я, не мешкая ни секунды, сейчас же бросился в образовавшееся отверстие головой вперёд, почувствовал, как плёнка-стекло в какой-то момент сдавила меня, рванулся из последних сил и вывалился на груду камней у стены, сильно расшибив при этом руки и колено…
Часть 3
Я сразу же вскочил и, прихрамывая, бросился прочь. Я бежал так, как не бежал, наверное, ни один чемпион, и всё равно мне казалось, будто я стою чуть ли не на месте. Всё, и я в том числе, казалось мне словно бы застывшим, наполненным какой-то прозрачной липкой патокой, преодолеть которую нет никакой возможности. Мне казалось, что Циклон не в это, так в следующее мгновение всё-таки меня настигнет, настигнет своей безжалостной хищной лапой. Перед глазами у меня мельтешили какие-то светящиеся точки, верх живота наполнялся тошнотворной мерзостью, готовой, словно тухлая бомба, вот-вот взорваться, голова, бедная моя голова, кружилась, как после карусели, никак не желая успокаиваться.
На противоположной стороне улицы стояли Дорз и ещё какие-то люди. Они что-то кричали мне, но я ничего, абсолютно ничего не слышал.
Тухлая бомба всё-таки взорвалась. Меня согнуло пополам, я задёргался, вываливая на землю что-то зелёное и как бы волосатое, мелко-мелко задрожавшее. Казалось, пришёл мой последний час, так мне было плохо, но потом, после приступа, я почувствовал облегчение.
Способность более-менее адекватно воспринимать окружающее постепенно ко мне возвращалась. Я почувствовал, как волосы на моей голове слабо шевелятся, одежда стала как бы другой. Что-то кардинально изменилось в ней, пуговицы стали мягкими, ткань не походила больше на неодушевлённую материю, как прежде, а напоминала словно бы содранную с кого-то кожу, ещё живую, не умершую кожу. Я поёжился. Как же чудовищно сильно успел потрепать меня Циклон. Надо сейчас же, не медля ни минуты, подстричься и облучить одежду. Но сначала… Сначала надо узнать, как там Циклон, где он?
Я огляделся. Административного здания, как такового, больше не было. Вместо него была теперь неопределённая серая глыба, подрагивавшая как гигантский студень. Примыкавший к ней забор раскачивался, словно живой. Он разваливался прямо на глазах. Гвозди с чмокающими звуками вытаскивались из него и, извиваясь как черви, расползались в разные стороны. Менее проворные столбы и доски ползли медленнее, складываясь и распрямляясь. Некоторые из них исчезли в серой глыбе, другие убрались в соседние дворы. Одна такая доска проползла рядом с нами, и Дорз облучил её. Она затвердела в тот момент, когда сложилась, образовав какую-то нелепую загогулину, годную разве что на дрова.
Циклон был мощнейший. Покончив с административным корпусом, он пересёк улицу, уничтожил ещё несколько домов поменьше и пошёл вниз по склону в сторону леса, оставляя после себя реку бурлящей бурой массы. Лес на его пути уже расступался, пропуская его вперёд. Какое счастье, что наш город он зацепил только по краю. Ведь бывали случаи, когда Циклоны уничтожали населённые пункты полностью. Достаточно вспомнить Вадлуп, например.
По обе стороны бурой реки уже суетились боевики с огнемётами и облучателями в руках. К самому же Циклону никто приблизиться не посмел. Все знали, что Циклоны победить нельзя, что адекватных методов борьбы с ними просто не существует. Единственное, что здесь остаётся, это ждать, ждать, когда Циклон уберётся сам, уберётся, насытив своё бездонное чрево новыми жертвами.
Я вздохнул.
Потом меня вырвало снова.
Дорз, подойдя, участливо наклонился ко мне.
– Как ты себя чувствуешь, Корд? – спросил он.
– В порядке, – прохрипел я, вытирая тыльной стороной ладони рот. – Послушай, облучи мне, пожалуйста, одежду.
– Конечно, Корд.
Я разделся, потом оделся снова, но уже после того, как Дорз проделал необходимую процедуру. Какое же это всё-таки блаженство, снова ощутить на себе нормальную одежду. К нам подошли ещё двое.
– Вот зараза, этот лес! – выругался один из них. – Вечно что-нибудь придумает. Казалось, прижали его уже. И деться ему уже некуда, и вот тебе на!
Он махнул с досадой рукой.
– Это не лес, – сказал я, поглядев на него. – Это Океан.
– Чего?!
Все трое с удивлением на меня уставились.
– Не лес это, – повторил я, досадуя вместе с тем на себя за собственную болтливость. – Лес слишком маленький для подобных штук. Вчера мы с Кипом добрались до его края…
– Да разве у леса есть край?! – удивился второй из подошедших.
Первый хохотнул.
– Как выяснилось, есть, – сказал я мрачно.
– Корд, с тобой всё в порядке? – спросил Дорз встревоженно.
– В порядке.
– Может, присядешь?
– Вы ничего не понимаете. Там, за лесом, располагается Океан… Вообще, в этом мире есть три великие силы: Небо, Лес и Океан. Ну, что уставились?! Я правду говорю. Мне об этом сам Шлепень-Шлемень сказал. Небу мы поклоняемся, с Лесом воюем, а Океан сохраняет по отношению к нам нейтралитет… Только это всё не так. На самом деле не Лес с нами воюет, это мы с ним воюем, только мы. С нами же воюет Океан, понимаете? От него все эти пакости: Циклоны, Извержения. Вот с ним, с Океаном, и надо бороться. Понимаете?
Нет, ничего они не понимали. Не понимали, да и, наверное, не хотели понимать. А может, просто не могли. Продолжали только с прежним удивлением на меня смотреть.
– Бредит, наверное, – высказался наконец один из них. – Про какой-то там океан болбочет. Отродясь мы ни про какой океан не слыхивали.
– Да ещё про лес это… ересь какую-то. Будто и не воюет он с нами, лес-то.
– Да что ты от него хочешь, Шлюпор? Он же только что из Циклона вырвался. Может, у него это самое… Одушевление уже… того. Покровитель, может… того… волнуется уже, наверное.
– И то верно, досталось бедолаге.
– Да послушайте, вы! – крикнул я, начиная уже сердиться. – Вы можете называть всё это бредом, только я сказал чистую правду.
– Ну да, ну да. Мы верим, конечно.
Оба боевика, отвернувшись, стали с неловким видом переминаться с ноги на ногу. Дорз же, не проронивший за последние две-три минуты ни слова, вдруг как-то испытующе заглянул мне в глаза и сказал:
– Корд, тебе надо встретиться с Кипом.
– С Кипом? – пробормотал я. – Зачем?
– Не спрашивай. Просто иди, и всё.
Я пожал плечами. А почему бы и нет, подумалось мне тут. Всё равно этим тугодумам ничего не докажешь. А Кип… Кип всё-таки голова. Пожалуй, мне и впрямь надо с ним встретиться. Тем более что я ещё и извиниться перед ним хотел.
– И всё равно, – сказал я упрямо. – В мире три великие силы: Небо, Лес и Океан. Запомните это.
Боевики по-прежнему на меня не глядели.
Я пожал плечами снова, кивнул Дорзу и быстро зашагал прочь. Смесь досады и недовольства – не то на тупость боевиков, не то на собственную тупость, овладела сейчас мной. Вот же, бараны тупоголовые! Что им ни говори, всё им как об стенку горох! Да и я… тоже, нашёл перед кем душу выворачивать. Вот Кип – совсем другое дело. Он бы сразу во всём разобрался. Кто же ещё, как не он?
Потом мои мысли потекли совсем в другом направлении.
Я шёл по улице и с удивлением отмечал, как сильно после столкновения с Циклоном изменилось моё восприятие. Точнее, органы чувств: зрение, слух, обоняние и пр. – остались прежние, но вот тот, кто ими сейчас пользовался, был уже совсем другим человеком. Моя жизнь словно бы раздвоилась на до и после. На ту, которая была до столкновения с Циклоном, и на ту, которая появилась после. И я уже понимал, эта моя новая вторая жизнь нравилась мне сейчас значительно, значительно больше.
Я смотрел на город, и город, ещё час назад казавшийся мне привычным, теперь казался совершенно чужим. К чему, к чему эти непонятные нагромождения, эти лепящиеся друг к другу дома, эти уродливые заборы, эта суетливая беготня? Зачем, в конце концов, эта бесконечная, ни к чему не приводящая борьба?
Полный сумбур был у меня сейчас в голове.
И только одна мысль билась в ней более-менее отчётливо.
"Надо что-то делать… Надо что-то делать…"
Но что, что именно? – задавался я время от времени вопросом, но ответа на него не получал.
Так я и шёл, погружённый в эти мучительные размышления, не замечая ничего вокруг, потом мне наперерез выскочила Мокаиса.
– Ага, попался! – закричала она, впиваясь в меня плотоядным взглядом.
Я поморщился. Уж с кем с кем, а с ней мне хотелось общаться сейчас меньше всего.
– Ты почему вчера не пришёл? – спросила она требовательно. – Ты же обещал.
– Мне некогда, – сказал я резко.
– Учти, многие месяцами ждут.
Я поглядел на её толстые мясистые щёки, жадные маслянистые глазки, и меня чуть не стошнило в третий раз. И как только я ещё мечтал о такой?
– Очевидно, я отношусь к немногим.
– Угадал.
– И всё-таки поищи себе кого-нибудь другого.
– Мне не нужно другого, – сказала она, жеманно растягивая слова. – Мне нужен ты, я тебя люблю.
– Да пошла, ты!.. Протоплазма!
Борясь с тошнотой, я попытался её обойти, но она явно не хотела меня отпускать. Она схватила меня за руку и быстро-быстро зашептала, словно безумная:
– Не уходи! Я прошу тебя, Корд, не уходи! Ты нужен мне… Я без тебя не могу! А давай прямо здесь, на дороге, а?!.. Я всё, что хочешь, ради тебя… Только не уходи!
От этого горячечного бреда в голове у меня спуталось всё окончательно. Казалось, последние силы полностью меня сейчас оставят. Я с отчаянием огляделся. Какие-то незнакомые люди стояли невдалеке, откровенно над нами посмеиваясь.
– Да вали ты её! – крикнул кто-то из них. – Вот же олух-то!
Как ни странно, эта реплика словно бы придала мне сил. Я вырвался наконец из объятий Мокаисы и под дружный хохот собравшихся бросился прочь.
– Смотри, пожалеешь! – крикнула Мокаиса мне вслед.
Я перешёл на бег.
Кип, к счастью, был у себя. Моему появлению он явно обрадовался – встал со стула, пошёл мне навстречу. Меня же вдруг пронзила острая мучительная боль. Как же всё-таки мерзопакостно я вёл себя вчера по отношению к нему. Корчил поначалу из себя бывалого папашу, потом вообще накричал ни за что ни про что. Хоть в глаза ему теперь не смотри.
Кип, впрочем, вёл себя очень радушно, даже виду не подавал, будто и не было у нас вчера никакой размолвки. Усадил молча за стол, поставил еду, брагу, сам уселся напротив, готовый в любой момент выставить на стол что-нибудь ещё.
– Да погоди, погоди, – бормотал я. – Сначала мне нужно тебе кое-что сказать… Вчера… Вечером, когда мы приехали из леса… Я немного на тебя накричал.
– Вот уж пустяки. Я уже и забыл про это.
– Нет, не пустяки, – сказал я упрямо. – Я вчера на тебя накричал, и вообще… Вёл себя, как самая последняя сволочь… В общем, извини меня, пожалуйста.
Я исподлобья на него посмотрел. Кип неловко улыбнулся.
– Да полно тебе, – пробормотал он. – Такая ерунда… Впрочем, если это для тебя так важно, то так и быть – извиняю.
Теперь уже улыбнулся я.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Мы с облегчением рассмеялись.
И тут я без всяких предисловий, чуть ли не взахлёб, принялся ему рассказывать то, что волновало меня сейчас больше всего: про Лес, про Океан, про то, что сотворил со мною Циклон, что надо же в нашей жизни что-то менять, менять кардинально, ведь нельзя же так, в конце-то концов, ведь наша жизнь – это же полнейший маразм, если не сказать хуже, и т.д., и т.д., и т.д.
Кип сразу же стал серьёзным.
Когда я закончил, он сказал:
– Как здорово, Корд, что ты сегодня ко мне пришёл, рассказал мне всё это. Действительно, наша жизнь… Ты правильно всё рассказал, только… Только знаешь что? Давай продолжим разговор после, а сейчас – прочитай вот это.
Он протянул мне тетрадь. Это была та самая тетрадь, которую мы нашли вчера в развалинах посреди леса. Неужели это и впрямь было только вчера? Не неделю, не месяц, не полгода назад? Мне казалось, будто прошла уже целая вечность, будто случилось всё это не в настоящей, а в какой-то другой, полузабытой уже жизни.
Я взял тетрадь и вопросительно посмотрел на Кипа.
– Читай, читай, – сказал он.
Я открыл тетрадь. Это оказался дневник. Покрывавшие страницы строчки были написаны от руки. Почерк был крупный, разборчивый, совсем как у меня. Я бы даже подумал, что сам это когда-то написал, если бы не был уверен, что ничего такого не делал.
Я стал читать.
"3176 год. 14 мая.
Привет!
Меня зовут Гордон Диксон-младший, а можно попросту Корд…"
Ух ты! – подумал я тут. Тёзка мой, что ли?
"Все родные и друзья меня так называют. Младший же – потому, что был в нашем роду и старший. Это мой пра-пра-пра… В общем, какой-то там предок, живший не то триста, не то четыреста лет назад. Был он, говорят, космодесантник, или кто-то в этом роде, точно не знаю. В историю же он вошёл вот как: погрузился – ни много, ни мало – в многомерный внепространственный и вневременной континуум непонятного происхождения, а потом ещё и вернулся, причём в целости и сохранности.
Вот такие у меня героические корни.
Но это я так, к слову. Надо же с чего-то начинать. Ведь сегодня впервые в жизни я решил завести дневник. Никогда я, честно говоря, никаких дневников не заводил, а вот тут вот решил завести. А всё потому, что очень уж знаменательное событие со мной приключилось – сегодня утром я прибыл наконец на Кадар…"
– Кадар?! – пробормотал я тут. – Какой ещё Кадар?
– Так называется мир, где мы живём, – пояснил Кип.
– Да-а!? – протянул я. – Но я про этот Кадар слышал где-то ещё. – Я наморщил лоб, пытаясь вспомнить. – Точно! – воскликнул я в какой-то момент. – Помнишь картину в кабинете Шлепень-Шлеменя? Там тоже что-то про Кадар было написано. А ну-ка, дай-ка вспомнить. – Я снова наморщил лоб. – Экспедиция какого-то там Шлепеня на этот… Кадар. Так, кажется.
– "Экспедиция Егора Шлемова покоряет Кадар", – поправил меня Кип.
– Точно! – сказал я. – Что же это за Кадар такой?
– Я же сказал – так называется мир, в котором мы живём.
– А, ну да, ну да.
– Ты не отвлекайся, читай.
– Хорошо, хорошо.
Я погрузился в чтение снова.
"…Как же мне всё-таки повезло, что я попал именно на Кадар. Не на жаркие, к примеру, Сардар или Оригену, и не на похожую на свалку Эльдомену, умирающую уже несколько тысячелетий, а именно, именно на Кадар, планету чистенькую, как девственная простыня, планету, которой пыльные руки цивилизации ещё не успели коснуться, а теперь, надеюсь, не коснутся уже никогда. Самое же интересное во всём этом – лес. Не традиционный, в земном понимании, лес – буковый, к примеру, или дубовый (здесь, кстати, таких тоже хватает) – а тот самый диковинный лес, который несколько лет назад открыл Шкляревский.
Здесь многое вокруг этого леса крутится. Биологи, физики, парапсихологи, специалисты по контактам… Всё твердят о его разумности. Только пока что в исследованиях своих не очень-то преуспели.
Даже место для Базы выбрали рядом с лесом. Чтобы, значит, контакты с ним налаживать, а заодно и заниматься Проектом. Кстати, о Проекте. Я ведь здесь, на Кадаре, один из его творцов. Младший технический инженер по биооборудованию, ни много, ни мало. Фигура, так сказать. Гигант.
Оборудование, правда, пока что не прибыло – где-то в Феомидной системе, говорят, застряло. И я уже, честно говоря, углядываю на несколько дней вперёд некую безрадостную перспективу вынужденного безделья. Хотя, с другой стороны, худа ведь без добра не бывает. Попробую этим временем распорядиться с толком. С планетой познакомлюсь, на лес посмотрю. Да и Куртис, новый мой приятель, уже записал меня в местную волейбольную команду, обещая жаркие баталии.
Вот, кстати, и он, лёгок на помине. Голову в окно засовывает. Говорит, что геологи нас на матч вызывают. Что ж, бегу играть в волейбол. Ох, и кола же я им сейчас засажу…"
– Волейбол?! – проговорил я тут. – Что это?
– Игра такая, – сказал Кип. – Ты не отвлекайся, читай.
– Да я не отвлекаюсь. Просто тут терминов столько непонятных.
– Ничего, потом разберёшься.
– А кто такой Куртис?
– Человек один. Ты читай, читай.
– А ты уже всё прочитал?
– Да. Вчера ещё.
– Хм, что ж…
Я стал читать дальше.
"16 мая.
Оборудование пока что не прибыло. Всё ещё в Феомидной системе оно где-то. И чего там тянут? В общем, пока что бездельничаем: купаемся, в волейбол играем. Я уже почти со всеми местными девчонками успел тут перезнакомиться. Многие, кстати, ещё не замужем.
А вчера в лес сходил, ну, тот самый.
Зрелище, я вам скажу!
Мне поначалу даже не по себе как-то стало. Стоит этакая стена из фиолетовых бутылкообразных стволов, а поверх неё – щупальца такие зелёные, перепутанные все, мясистые, да ещё шевелятся иногда. Будто живые. Будто стволы сами по себе, а они – ветки – сами по себе.
Но потом – ничего, отошёл.
Даже нравиться этот лес как-то стал. Мирный такой, своеобразный.
Да и приборы ничего такого не зарегистрировали. Психофон – стабильный, положительный, без всяких там всплесков, агрессии и в помине нет. Даже, наоборот, дружелюбие от него какое-то исходит вроде.
Ну а учёных вокруг леса – тьма тьмущая. Исследуют, исследуют, исследуют. А один, практикант ихний, даже и ночует там. Я с ним вчера познакомился. Ревазом Кипиани его зовут. Говорит, что это первая его серьёзная командировка. Он, оказывается, даже институт ещё не закончил, на 5-й курс только перешёл. Ничего, парнишка, молодой, весёлый. Волейбол, правда, не очень любит. Вернее, не то чтобы не любит, а просто не хочет на всякую ерунду время тратить. Лес для него важнее всяких там волейболов…
19 мая.
Ну, не знаю. От безделья у меня уже сосуды в голове скоро лопаться начнут.
Ну нет! Нет нашего оборудования, хоть разорвись. Хоть лопни. Я уж каких только занятий себе не придумывал, чтобы время скоротать, да всё без толку. Скучно, просто сил никаких нет.
И не один я, кстати, недоволен этой задержкой.
Уже дважды с Птолезы прилетали к нам представители Службы Надзора – Козак и Гомеш – и оба раза убирались восвояси. Козак, тот поспокойнее, попил себе чаю да и обратно – на космодром. Гомеш же, горячая испанская душа, в последний раз скандал попытался устроить, ну в том смысле, что он, де, очень занятая фигура, что на всю систему Осириса он такой один и что делать ему, что ли, больше нечего, как попусту мотаться туда-сюда. Правда, хватило его не надолго, ляпнул он сгоряча одно-другое, но тут же сам и рассмеялся. Извинился да и пошёл с нами чай пить. А что прикажете делать? Оборудования-то по-прежнему нет, а без него – сами понимаете – какие могут быть работы?!
20 мая.
Ну, наконец-то что-то сдвинулось.
Оборудование, правда, так и не прибыло, но зато утром появился Всеволод Раковский – руководитель нашей, кадарской, части Проекта.
Я его раньше не видел. Так что познакомились мы здесь. А ничего оказался старикан. Было ему под сто, наверное, если не больше, но выглядел он гораздо моложе. Быть может, весёлый характер его молодил. Он то и дело сыпал шутками-прибаутками, анекдоты всякие рассказывал и сразу же в наше монотонное бытие внёс некую живинку. Мы приободрились.
Первым делом он собрал нас в кают-компании, чтобы обрисовать положение вещей.
– Итак, голуби мои дорогие, – начал он. – Дело обстоит следующим образом. Оборудование я опередил на сутки, так что не волнуйтесь – завтра оно прибудет. Ещё около недели у нас уйдёт на монтаж и прочие подготовительные работы. Непосредственно же Проектом займёмся не позднее последних чисел месяца.
Тут из задних рядов поднялся профессор Черных.
– Значит, Совет всё-таки утвердил Кадар?! – не то спросил, не то констатировал он. – Но ведь здесь Аномалии. Мы ведь так и не рассчитали до конца, как они поведут себя после запуска.
– Прежде чем утвердить Кадар, Совет рассмотрел все детали, – сказал Раковский. – Если Аномалии и будут оказывать какое-то влияние, то очень незначительное, и уж, тем более, вряд ли оно будет негативным. К тому же, Антон, ты и сам прекрасно понимаешь, что в этом секторе галактики Кадар занимает исключительно выгодную позицию.
– Позицию! – проворчал Черных. – А про лес вы подумали?
– А что лес, – сказал Куртис. – Лес сам по себе, мы сами по себе. Нам с ним совершенно нечего делить. Мы с ним совершенно ни в чём не пересекаемся, существуем как бы в параллельных пространствах.
– Это вы так думаете, – сказал Черных жёстко. – Это вы так решили. А по какому, собственно, праву? Ведь данных для этого никаких не имеете. Исследования находятся пока что в зачаточном состоянии. Друзья! Как бы не напакостить нам здесь. Вспомните планету Мираж.
– Ну-у, так это когда было-то, – сказал Куртис. – Лет четыреста уже как.
– Неважно, когда. Главное, какие были последствия.
На некоторое время повисло смущённое молчание.
– Да всё в порядке будет, – не выдержал я тут. – Ведь за четыреста лет и наука, и техника так далеко шагнули. Да и социальная ответственность сейчас совсем другая. Вот посмотрите – всё в порядке будет. Я в это верю.
Все дружно рассмеялись. Обстановка как-то разом разрядилась.
– Устами младенца глаголет истина, – объявил Раковский. – Да и Совет уже всё утвердил. Вряд ли он изменит своё решение. Так что завтра – в бой!
Все зааплодировали. Я – тоже. Хотя и был несколько смущён от собственной горячности. Только профессор Черных не разделял, похоже, всеобщего оптимизма. Он молча встал и вышел за дверь, ничего больше не сказав.
Тот же день. 20.47 по среднегалактическому.
Я вот тут вот что подумал. Завтра с прибытием оборудования как пить дать начнётся беготня. Времени, следовательно, на всякие там дневниковые записи у меня совсем не останется. Так что расскажу-ка я, наверное, о нашем Проекте поподробнее сейчас. Когда я ещё смогу это сделать?
Итак, Проект наш, во-первых, носит гордое и величественное название "Галактика". Правда, и это во-вторых, всей галактики он, конечно же, не охватывает, а только лишь её незначительную часть, точнее, ту часть галактического рукава, что освоена уже земным человечеством. Это что-то около четырёх тысяч миров. Но и эти четыре тысячи миров задействованы в программе не все, а только лишь их четвёртая, примерно, часть, чего, впрочем, вполне достаточно для нашего Проекта. Коротко говоря, в программу включены только те миры, которые занимают особо выгодное пространственное положение, что позволяет перекрещивать биополя, накладывая их друг на друга и исключая всякую возможность сохранения незатронутых пустых пространств. Впрочем, я несколько забегаю вперёд, а надо обо всём по порядку.
Дело в том, что осуществляемая в течение последних веков экспансия человечества в космос потребовала колоссальных экономических затрат. А это, даже учитывая чуть ли не всеобщий энтузиазм, не всегда себя оправдывало. Вернее… Как бы это сказать поточнее? На каждое среднестатистическое усилие, направленное на освоение космоса, необходимо было иметь тыловое экономическое обеспечение, превосходящее само усилие примерно в 1000 и даже более раз. Представляете? Промышленные предприятия в буквальном смысле слова заполонили планеты Солнечной Системы, отбирая у человека жизненно важные пространства. Даже большей частью выведенные в космос, они оставались проблемой номер один, так как требовали постоянного к себе внимания, отвлекая на себя значительную часть творческого потенциала, который мог быть направлен на иные, может быть, более возвышенные цели. Человечество всё больше и больше становилось похожим на некий придаток у собственной технической мощи. А ведь уже почти тысячелетие как в нём утвердилась простая мысль, что смысл человеческого бытия не в наращивании технического потенциала, а в собственном духовном совершенствовании. Как же быть? Как примирить необходимость и… необходимость, вернее, реальное положение вещей? Что же, сдавать обратно завоёванные позиции, превращаясь в сомнительную расу художников и поэтов на каком-то ограниченном клочке мирового пространства?
Ну вот, ерунда какая-то, перечитал, что только что написал, и даже досадно как-то стало. Примитивно всё как-то, по-детски. Как будто и впрямь цель человечества превратиться в художников и поэтов, и больше ни в кого. Как будто ничего иного и не остаётся. Нет, глобальная цель человечества в чём-то ином. Я думаю – в Жертве. Как-то сердцем я это чувствую. Только вот интеллектуально выразить никак не могу. Ну, ладно, после об этом, а сейчас – продолжим…
И вот когда технократия стала особенно обременительной, тут-то и появился Глебов со своим Проектом "Галактика". Благо, что опыты по биоэнергетике уже несколько десятков лет давали положительные результаты и даже отчасти использовались в промышленности. Суть же Проекта заключалась в следующем. Создать нужное количество генераторов биоэнергетического поля (всего около 1000) и равномерно разместить их на планетах освоенного пространства, причём не на всех, а только на тех, которые занимают выгодные пространственные позиции. Выгодные в том смысле, что создаваемые генераторами поля, имеющие радиус продуктивного действия до нескольких световых лет каждое, могли бы друг на друга накладываться, пересекаясь и образовывая, тем самым, вместо тысячи независимых одно единое. Затем это единое поле предполагалось синхронизировать с работой человеческого головного мозга, имея на то практическую цель – без всякого посредствующего механизма материализовывать те или иные вещи, в которых человек испытывал бы нужду. Последовательность этого процесса такова. Посредством специального ментального кода человек сначала вступает с искусственным биополем в энергетический контакт, опускает затем в него мыслеформу нужного ему предмета (проще говоря, как можно чётче его представляет), после чего из подручного материала (для этого годится любая материя, только на органическую – табу) и происходит само овеществление. Вот, собственно, и всё. На начальном этапе предполагалось ограничиться предметами только самого примитивного толка, но даже это по самым скромным подсчётам дало бы колоссальный эффект экономии. Что же до всяких там социальных сдвигов-пересдвигов, то уже через поколение-другое духовный облик человечества изменился бы до неузнаваемости.
Правда, у Проекта нашлись и противники. Например, профессор Черных, утверждавший, что подобные мероприятия нельзя проводить в таких гигантских масштабах, как бы отрезая себе путь к отступлению; ведь неизвестно, чем это может обернуться для человечества, надо бы провести сначала исследования в масштабах помельче, к примеру, на какой-нибудь пограничной пустынной планетке, но…
Голоса оппонентов звучали слабо, и, как всегда, здоровый оптимизм возобладал.
Да и скучно это как-то – бояться. Суеверие в этом какое-то, что ли.
Ну, ладно, что-то я, честно говоря, подустал тут слегка, глаза как-то тяжко слипаются. Пойду-ка, пожалуй, я спать, а завтра, если позволит время, расскажу что-нибудь и о лесе. Благо, что есть уже о чём. Спасибо Ревазу, посвятил меня во всякие подробности.
