Текст книги "Роковая награда"
Автор книги: Игорь Пресняков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Побольше бы таких в Цека!
– Не веришь в срастание большевизма и капитализма? Увидишь! – не унималась Полина. – Люди повлияют, народ – двигатель истории. Мне отец говорил по секрету, – она понизила голос, – по статистике, членов партии меньше одного процента населения! Так что народ заставит наиболее упрямых сторонников «военного коммунизма» принять лучшее из мирового опыта.
– В том числе и танго? – съехидничал Андрей.
– Хотя бы, – решительно кивнула Полина и принялась за рыбу.
– Знаешь, Полина, мы слишком много твердим о политике. Нэп, коммунизм, белые, черные, всякие… Тебе не надоело?
– Ужасно надоело. А что поделаешь? Видел газеты? Людей слышал?
– Вот люди, например, в трамвае говорят как раз об ином.
– И о чем же?
– О преступности, ценах, просто сплетничают. Кстати, я и не подозревал, что в центре России этакая жуть творится – ночные налеты, боязнь ходить с наступлением темноты.
– А ты что хотел? – погрустнела Полина. – Безработных в стране – больше миллиона. Куда им идти? В бандиты и воры, разумеется. Их ловят, а они множатся, и, пока не ликвидируют причину, так и будет.
Она вернулась к еде. Закончив ужин, попросила кофе.
– Рискуете не уснуть! – заметил Андрей.
– Пустяки, я сплю как убитая, – отмахнулась Полина. – Можно спросить?
– Конечно.
– Как ты относишься к авангардному театру?
– Гм… Никак. Видел кое-что до войны, потом на фронт приезжали авангардные «агитки»… Не знаю.
– Тебе стоит взглянуть. Через две недели, двадцать третьего мая, в «Новом театре» дают премьеру «Ревизора». Режиссер – моя подруга, и я в курсе всех творческих исканий. Сходим?
– Пожалуй.
Полина взглянула на изящные серебряные часики:
– У-у, пора по домам! Право, загулялись мы, Андрей Николаевич.
* * *
Верстах в трех от города, на опушке березовой рощи стоял хутор. Жили на нем крестьянка-солдатка с глухой дочерью-подростком. В просторном доме мать и дочь ютились в задней комнате, остальные две и большую горницу вот уже три месяца арендовал некто Гнутый – неприятная личность с круглой спиной. Это и была «малина Гнутого», на которой собирались жиганы поиграть в карты, попить вина и потолковать о своем лихом промысле. Последнее время на малине «отдыхали» люди Осадчего. Хозяева дома, тетка Варвара и ее глухая дочка Ира, в дела Гнутого и его гостей не вникали – бандиты собирались к ночи, когда хозяева ложились спать.
Осадчий с подручными тревожили город почти год. Вначале уголовный мир не принимал их во внимание, расценивая как шайку шпаны, в скором времени должную «спалить» саму себя. Однако после ряда громких и денежных дел в городе и на «гастроле» с Осадчим стали считаться. Вели они себя нагло и быстро выросли из «троицы фраеров» в оголтелую банду налетчиков в десять стволов.
В субботу около одиннадцати вечера к малине Гнутого медленно подъехали пролетка с подводой. С телеги соскочили двое и направились к дому. Стоявший на «атанде» [49]49
«Стоять (быть) на атанде» (жарг.) – на карауле, на часах.
[Закрыть] парень насторожился и взвел курок револьвера, однако, признав в переднем Фрола, расслабился.
– Прибыли? Ждите здесь, – он пошел было в дом, но тут из-за спины Фрола быстрой тенью скользнул Никита.
Неуловимым движением он вонзил в грудь часового трехвершковый нож.
Фрол зажал парню рот и бесшумно повалил его на ступени крыльца.
Когда постовой затих, Федька махнул рукой в сторону экипажей.
– Яшка, подшухери за батом [50]50
«Яшка, подшухери за батом…» (жарг.) – «Яшка, понаблюдай за опасностью позади дома».
[Закрыть]; Кадет, сиди при лошадях. Геня, пошли! – заметив знак Фрола, шепотом скомандовал Гимназист.
Степченко вытащил из-под полога пулемет «льюис», и они зашагали к дому.
Фрол поднялся на крыльцо и отворил дверь.
– Чисто, – раздался из темных сеней его шепот.
Осторожно ступая, в сени вошел Гимназист. Фрол чиркнул спичкой и указал на ведущую в горницу дверь. Гимназист кивнул Гене и взялся за притворную скобу.
В горнице за длинным столом гуляли налетчики. Кое-кто резался в картишки, кто-то терзал тальянку. Осадчий молча сидел во главе стола. Гнутый подносил закуски, когда дверь открылась и вошел неизвестный в гимназической фуражке. Сидевшие застыли в недоумении.
– Ты мне влику хотел устроить? – обратился Гимназист к Осадчему.– Что ж, только это будет последнее, что ты видел.
Из-за его спины высунулось тупое рыло «льюиса», и тишину разрезала пулеметная очередь.
Когда вылетел последний патрон, Гимназист скомандовал:
– Довольно! Кончайте подранков.
В горницу ввалились Фрол и Никита с пистолетами на изготовку. Они подходили к распростертым на полу, столе и скамьях жиганам, пинали тела ногами, проверяя, живы ли они. Добивать пришлось немногих – Геня стрелял метко, сказывалась хорошая школа батьки Махно. Пристрелив корчившегося на полу мальчишку лет шестнадцати, Фрол прошел на «хозяйскую» половину.
Тем временем Гимназист нашел Осадчего. Он лежал в луже крови, пули пробили ему легкие. Жизнь оставляла Осадчего, глаза мутились. Гимназист встал над ним.
– Славы моей захотел? Так подыхай и знай, собака: ты теперь и есть Гимназист! – он снял свою фуражку и бросил ее в кровь Осадчего.
Умирающий попытался что-то сказать, но кровавая пена потекла у него изо рта, он захрипел. Гимназист поднял револьвер и, прицелившись, пригвоздил голову Осадчего к полу точным выстрелом в лоб.
Появился Фрол.
– Бабы проснулись. Что с ними? – спросил он атамана.
– Пусть живут. Они ничего не видели.
Налетчики вышли из дома. Из темноты возник Яшка.
– Никто не продерлил [51]51
Никто не продерлил» (жарг.) – «никто не убежал».
[Закрыть], – выдохнул он.
– Добро, – кивнул Гимназист, – котумаем [52]52
Котумать (жарг.) – уходить.
[Закрыть] отсюда.
* * *
Полина пыталась заснуть, но не могла. Воспоминания минувшего дня не выходили из головы. «Интересный парень Андрей, – говорит, прежде подумавши, выдержан, образован. Видно, семья хоть и мещанская, но за воспитанием сына следили».
Она всегда была немного капризной, а оттого избирательной в знакомствах. Воспитываясь у бабушки в Петербурге, Полина ощущала холодок обеспеченных буржуазных девочек. Приятельницы шушукались о неблагонадежности ее матери и неизвестном отце-каторжанине. Разговоры доходили до ушей Полины и отталкивали от подруг. Ее приятелями стали дворовые мальчишки, представлявшие различные сословия петербургской улицы. А в эмиграции Полина обрела других друзей – детей таких же, как и она, политэмигрантов.
Возвращение в Россию в марте 1917-го было для восемнадцатилетней девушки большим потрясением. Столица гудела, как раскаленный котел: поэты – властители дум – выступали на митингах, горожане упивались долгожданной свободой… Петербуржцы, пожалуй, первыми поняли, что революция – «гулящая девка на шальной груди солдата», девка вечно пьяная, немытая и крайне бестолковая. Несмотря на это, она, словно чума, заражала своим опьянением многотысячные толпы.
Полина тоже жила революцией. Как и вся страна, она с энтузиазмом восприняла происходящие перемены. Она работала в народном училище, учила детей и взрослых грамоте. Личное отходило на второй план – однажды мама даже упрекнула Полину в том, что у нее ужасные, обломанные ногти и давно не мытые волосы…
«Товарищ Полина» начала охладевать к революции с ноября семнадцатого, сразу после большевистского переворота. Как-то утром она пришла в свой класс и обнаружила дикий разгром: исчезла почти вся мебель и даже двери, портреты русских писателей валялись без рам и стекол, пол был затоптан грязными сапогами. Оказалось, ее взрослые ученики провели «национализацию» – прихватили кто что хотел. Полина собрала класс и потребовала объяснений. Пролетарии не поняли ее претензий – ведь свершилась революция, все имущество перешло в руки трудящихся, а значит, каждый имел право на кусок общественного добра!
Она ушла раздраженной и потерянной, долго не возвращалась к работе. «Народу буду служить, но от „общественных“ нагрузок меня увольте, – объявила Полина отцу. – Общаться с распоясавшимися хозяевами республики я бы хотела как можно меньше». Она стала готовиться к поступлению в университет, завела знакомства вне революционной среды.
Первое сильное чувство Полины зародилось зимой восемнадцатого. Звали его Сережей, и был он молоденьким инженером-механиком. Сережа сочувствовал эсерам, но позже стал большевиком. Их любовь росла и развивалась под знаменем суровой борьбы Советской власти за выживание. Было в их чувстве что-то трагическое, надрывное и ускользающее, словно песок из пальцев. Они торопились любить, любить, невзирая на нетопленые темные квартиры, голодный желудок, компенсировать недостатки быта страстью.
Сережа приходил вечерами, когда бабушка и дедушка Полины отправлялись на покой. Они сидели в дальней комнате, жгли дрова в железной печке, читали стихи и занимались любовью на жестком топчане под ворохом шуб и теплых капотов. А еще они мечтали: Сережа, куривший у «буржуйки» в чем мать родила, и Полина – на топчане, в накинутом на плечи пальто. Их глаза светились, были они далеко от холодной комнаты, от ночных выстрелов и неизвестности завтрашнего дня… Но вот и Сережу забрала война. Его мобилизовали в девятнадцатом. Полина писала письма, зная, что они не дойдут, но все же писала их, упрямо и педантично.
Он вернулся живой и невредимый, чтобы погибнуть в 1921-м от руки крестьянина во время антоновского мятежа.
Сережу схоронили, и Полина уехала из Петрограда, – отца уже год как назначили на должность в его родной город, и Полина присоединилась к семье.
Прошло время, и боль утраты зарубцевалась. Она стала появляться в театре, завела новые знакомства. Появился и мужчина, но их отношения не сложились, и Полине было больно и неприятно вспоминать об этом.
И вдруг в ее жизнь вошел Андрей! Знакомство состоялось подобно лихой кавалерийской атаке, но Полине это было приятно. «Только будет ли он терпеть мою взбалмошность?» – волновалась она. Пожалуй, никому кроме отца не удавалось по-настоящему обуздать ее капризное самолюбие. Полина любила порывистость, прелесть сиюминутного инстинкта, необработанного и, как ей казалось, кристально чистого. Ей не перечили. Да и кому? Бабушка и дед обреченно влюблены в единственную внучку, мама тихо любит и неслышно болеет, а папе часто не до нее. Остальные либо стоически выносят ее прихоти, либо боятся (ее и папу).
«А все-таки Андрей хитрющий! Он не перечит, однако свое берет „тихой сапой“, твердо и уверенно. Жуть, как приятно! Любопытно, когда и как он осмелится меня поцеловать? Нужно придумать что-либо остроумное и каверзное на этот счет». Полина начала было подыскивать в голове варианты, но сладкий обезоруживающий сон уже обволакивал ее.
Глава XV
Ранним воскресным утром 11 мая зампреда ОГПУ Черногорова срочно вызвали на службу. По сонным улицам стремительно промчался его черный лимузин.
На рабочем столе Черногорова ожидали сводки и отчеты – он бегло просмотрел их. Суть дела ему уже изложил начгубугрозыска Шаповалов. Еще в машине зампред распорядился передать дело о расстреле на хуторе Варвары Шишкиной из ведения угрозыска – ОГПУ.
Давненько такого не происходило! Последний случай крупных кровавых столкновений в бандитской среде был в 1921 году. С тех пор стояла относительная тишина. А тут – одиннадцать трупов! Десять застрелены из пулемета, один профессионально зарезан.
Черногоров поглядел в отчет оперуполномоченного Кравченко: «…Наличие гимназической фуражки на месте преступления позволяет судить о конце известной банды Гимназиста, разыскиваемой губугро с 1922 года…» Черногоров усмехнулся: «Как им Гимназист задачу-то упростил! Свистуны из уголовки и обрадовались дело списать». Он читал дальше: «Можно с уверенностью сказать, что Осадчий С. (он же Кривоногов С.Н.) и являлся налетчиком, известным в городе и криминальной среде как Гимназист».
Черногоров взял «оперативку» на Осадчего: «…1902 года рождения… не привлекался… сын кустаря… в розыске с 1922 года…» «Да нет, этот сопляк вряд ли Гимназист. Когда Осадчий с девчонок в подворотнях перстенечки копеечные снимал, Гимназист уже кассы как орехи щелкал».
Зампред давно следил за Гимназистом. Он выделялся из бандитской среды. Во-первых, никто его не знал – было только имя и ученический образ. Осведомители доносили, будто путается с ним некий Фрол, птица в губернии залетная, с еще «царской» биографией. Во-вторых, Гимназист был восхитительно дерзок. О подобных типах Черногоров слышал на совещаниях в Москве от старых работников ЧК. Легендарные налетчики времен гражданской войны промышляли в Одессе, Ростове и Питере. Многих из них расстреляли во время «большого Крымского шухера», последовавшего за разгромом армии Врангеля в конце 1920 года.
Не раз Черногоров пытался самолично заняться Гимназистом, да мешали другие заботы. Он даже выстроил гипотезу приезда одного из матерых налетчиков юга России или Питера в их благодатную губернию.
«Опять же Фрол, – размышлял зампред. – Который год у нас обретается, может, и притащил кого из северной столицы?» Черногоров подумал, что именно с Фрола и надо бы начинать искать Гимназиста, Фрол – слабое место банды.
Он открыл «Материалы на Фролова Ф.Д.»: «…замечен там-то… говорил с тем-то», – сообщали сексоты и оперативники. «Только вот поймать не поймали!» – поморщился Черногоров. Зампред отыскал записку «Соображения о Фролове Ф.Д.», составленную год назад старшим криминалистом губугро Деревянниковым: «…В завершение отмечу одну характерную особенность персонажа: Фролов обладает поразительным чувством опасности. Не раз я в своей работе сталкивался с примерами его инстинктивного предчувствия беды. Необходимо также добавить, что Фролов крайне подозрителен и беспощаден, посему многие криминальные авторитеты (как, например, М.И. Савосина), зная его слабости и места дислокации, тем не менее боятся их указать следственным органам».
«Смотри-ка, „персонажи“! – хмыкнул Черногоров. – Хорошо пишет Деревянников, сову видно по полету, налицо спец из царской полиции. Надо бы его повидать. Однако, и с Савосиной неплохо бы потолковать!»
Черногоров поднял трубку и отдал распоряжение:
– Гринев! Бери-ка, голубчик, своих орлов и привези мне Савосину… Кто такая? Да ты должен помнить!.. Да! Найди еще и Деревянникова, он работает в угро. И пошустрее!
Зампред вернулся к папкам. Вот он, список преступлений, приписываемых Гимназисту: «Страховая касса, апрель 1922 года (взяли пятьдесят тысяч руб.); магазин „Ювелир“, апрель 1922 (почти девятнадцать тысяч восемьсот); магазин „Золото России“, июль 1922 (унесли на тридцать тысяч руб.); отделение Банка „Потребкооперации“, октябрь 1922 (взяли сто сорок тысяч)».
Теперь год 1923-й: «Февраль – налет на броневик с деньгами с убийством инкассатора (куш – девяносто тысяч); май – взлом сейфа в конторе „Товарищества Константиновых“ (по заявлению Т.М. Константинова, украли около тридцати девяти тысяч руб.); август – ограбление квартиры промышленника Судочкина С.С. с убийством его охранника; опять август – инкассатор хлебозавода № 2 убит, забрали сорок одну тысячу рублей (сейф находился в машине, автомобиль взорван, сейф взломан); снова август – обобран на сто тысяч (!) заезжий карточный шулер Мизинчик („хорошо еще, жив остался!“); ноябрь – налет на контору сельхозартели „Круг“ (взяли двадцать две тысячи руб.)».
Этот год, 1924-й: «Март – налет на бронемашину, перевозившую деньги из казино „Парадиз“ в банк, в 7.30 утра (!) (взяли двести тысяч (!!!)».
«Ах, молодец Гимназист! На этом можно и успокоиться!», – подытожил Черногоров. Гимназист ему нравился. И не только дерзостью, но и умом – брал налетчик только деньги и драгоценности, не обременяя себя «быстро засвечивающейся» мануфактурой или антиквариатом. «Потому и живут они на воле так долго, что сторонятся ссучившихся воров и прочего болтливого жулья, через которых легко вычислить сбываемое краденое и их самих. Денежки-то Гимназист прячет, а камешки „старина Фрол“ наверняка таскает барыгам-фармазонщикам [53]53
Барыга (жарг.) – скупщик краденого. Барыга-фармазонщик – скупщик, специализирующийся на драгоценных камнях.
[Закрыть] в Питер или Москву. Ох, молодцы, ох, умники!»
Черногоров прикинул «доход» банды за два года – выходило более семисот тысяч рублей или около четырнадцати тысяч зарплат высококвалифицированных рабочих, или триста тысяч долларов Североамериканских Соединенных Штатов! «Да они богачи! Даже если пропили и прогуляли половину добычи, все одно – состоятельные ребятки», – невольно восхитился зампред.
В голову ему пришла неожиданная мысль: «А ну как они и не живут здесь вовсе? Приезжают из столицы, грабят и – в обратный путь! Есть у них, скажем, информаторы в различных городах, а бандиты катаются себе на поездах и грабят там и сям. Занятно!» Но тут же мозг пронзила и другая мысль: «А что, если эта банда не криминальная, а политическая? Устраивали же Камо и Коба-Сталин „эксы“ [54]54
«Экс» – на языке российских революционеров – экспроприация, ограбление банка или транспорта с деньгами, выполнявшаяся по поручению руководства.
[Закрыть] до революции, для нужд партии деньги добывали?!»
Мысли о разбойной романтике вмиг развеялись, Черногоров стал сосредоточен и хмур. «Заговора только не хватало! Третий год в губернии спокойно… Хотя… Заговор – он тоже неплох, в определенном смысле. Его можно по-своему использовать. Заговор что меч – вещь обоюдоострая… А хорошо было бы связать политически окрашенных налетчиков с ворчливой некомсомольской молодежью, с интеллигентами паршивыми, с парочкой биржевых дельцов, да и с белой эмиграцией! Туда же свалить и разную сволочь из партийных кругов». Черногоров крепко задумался над создающейся интригой.
«Однако мне нужно стоять в стороне. Не должно это идти „от Черногорова“. Пусть налетчики погуляют, осмелеют, распояшутся. А раскрыть банду и связать ее с политическими фигурами должен человек чистый, лучше новый. Он и сам-то ничего не будет понимать, если его грамотно направить. Через Гринева, например».
Павел Александрович Гринев был правой рукой Черногорова. Ненавидели его пуще шефа. «Черногор – тот хоть большевик, рабочей кости, а хлюст Гринюта – белогвардейская мразь, пес цепной», – перешептывались не только обыватели, но и сотрудники ГПУ. Гринев и вправду был когда-то поручиком в деникинской контрразведке. Попался он в руки Черногорову в страшном девятнадцатом, когда белые армии юга России стояли у ворот Москвы. Схватили Гринева чудом – во время внезапного контрнаступления. К бешеному недоумению коллег, Черногоров Гринева не расстрелял. Более того, его даже не пытали черногоровские «дуболомы». Черногоров заперся с Гриневым в кабинете и сидел всю ночь. А утром трибунал оправдал беляка-контрразведчика как «раскаявшегося», и уже вечером тот был в штате «черногорцев».
Гринев стремительно поднимался, выполняя самую черную, но и ответственную работу. Начальство ценило его за преданность и фантастическую работоспособность, а видавших виды «дуболомов» из осклизлых от крови подвалов Павел Александрович поражал неслыханной жестокостью. Горький смех у чекистов вызвала статья Гринева «Былое», опубликованная в губернском альманахе ОГПУ «На страже». Автор писал о застенках белогвардейских контрразведок, о тысячах замученных коммунаров и о справедливости ВЧК. (Статья приурочивалась к 5-летию органов.) Старые чекисты говаривали друзьям: «Упырь-то былой опыт вспоминает! Ему все одно – вешать да убивать, а у белых или у красных – какая для сволочи разница?»
Однако внешне впечатления палача Гринев не производил. Был он симпатичен и хорошо сложен, годков от роду имел не более двадцати восьми, не замечен был ни разу пьяным либо в предосудительных компаниях, недавно обзавелся женой. Неприятными были его глаза – светло-серые, чуть навыкате, неподвижные и пугающие некоей страшной пустотой, за которой ощущалось дыхание смерти.
Во время ленинского призыва Гринева приняли кандидатом в члены партии. Не могли не принять – рекомендацию дал сам Черногоров. На партсобрании он горячо расхваливал Гринева, говорил, что только при Советской власти могут так кардинально меняться люди – проделать путь от врага революции к другу и защитнику всех трудящихся. Кое-кто даже засомневался в дурной репутации Павла Александровича: «Черт его знает, может, парень и вправду перековался? Опять же, кто-нибудь должен выполнять грязную работу», – размышляли партийцы.
* * *
Черногоров позвонил и приказал принести кофе. Минут через пять появилась Зинуля, секретарша зампреда, голубоглазая, крепко сбитая красавица-брюнетка лет тридцати.
Все чекисты знали, что Зинуля, или, как ее называли в глаза, Зинаида Сергеевна, – любовница Черногорова с 1920 года. Поговаривали, что подобрал он Зинулю в Крыму, сумел опытным глазом рассмотреть в больной тифом девушке редкую красоту, вывез, отогрел и воспитал «для себя». Зинуля была искренне благодарна Черногорову, в чем не раз признавалась приближенным подругам.
Зампред взял в руки чашечку и полюбовался удаляющимся задом Зинули. Она знала, что он смотрит ей вслед, и перед дверью обернулась – улыбнулась, сверкнув ослепительными белыми зубами.
Отхлебнув кофе, Черногоров в который раз вспомнил о знаменитом разговоре с полпредом ОГПУ Медведем в сентябре 1922 года. Тогда на вопрос своего «шефа»: «Тебе эта сука не надоела?» – Черногоров выдал ответ, ставший афоризмом ГПУ: «Я бы ее, Платон Саввич, держал хотя бы за то, что она дивно умеет готовить кофе. Не говоря уж об иных талантах».
* * *
Через полчаса явился Гринев с доставленной гражданкой Савосиной. В кабинет вошла немолодая матрона с важным, презрительно-обиженным выражением лица.
– Что ж это, а? Товарищ начальник! Берут без мандату, без объяснений. Тащут, везут меня, больную женщину. А торговля стоит! Денек-то нынче воскресный, самый базар, – верещала, усаживаясь, доставленная.
Эту дамочку никому в городе не надо было представлять, – все, от мала до велика, знали Марью Ивановну Савосину, королеву базара. В воровском же мире называли ее «Мамочкой», ласково и уважительно.
Мамочка была когда-то обыкновенной торговкой мясом, однако в гражданскую судьба Марьи Ивановны круто изменилась. Поначалу стала она мешочницей – хлебной спекулянткой, затем приумножила капитал и уже сама не таскалась по поездам и толкучкам, а сидела на месте и считала барыши. Жулики приметили оборотистость и скрытность Савосиной и предложили ей другой «барыш» – продажу краденого. Так она и стала барыгой, причем самой крупной и известной. Свой бизнес Мамочка вела так ловко, что «уголовка» не могла взять ее с поличным ни на одном деле – Марья Ивановна выкручивалась изо всех перипетий. В двадцать первом попалась она Гриневу. Вышла Мамочка из особняка чекистов через неделю больная и измученная, но даже Гринев ничего от нее не добился.
Жила Марья Ивановна у милого ее сердцу базара с двумя невесть от кого рожденными дочерьми. Размерами и внешностью дочки походили на мамулю. Звали их в народе «десять плюс десять». «Кто свезет десятипудовую дочурку с места, тот получит в приданое от Мамочки десять пудов добра», – так пошутил когда-то покойный вор-карманник Проруха. Мамочкины дочки, Валечка и Танечка, были голубой мечтой всех городских жуликов. «Залечь бы в спячку на одно такое достояние, а другим прикрыться!» – мечтал, изображая груди дочек, вор-форточник Клоп. На эти слова Мамочка просила людей добрых передать Клопу следующее: «Была бы у Клопа умная башка да банкирская мошна али, на худой конец, мужицкая стать, – вот тогда б и я смогла! А так что? Сам – Клоп, и за душой – вша на аркане!»
Выслушав в качестве приветствия Мамочкину тираду о беззакониях, творимых властями над честными людьми, Черногоров коротко спросил:
– Выступила?
Савосина кивнула и принялась было перечислять свои беды заново, но зампред прервал ее:
– Быстро ответишь – быстро уйдешь.
Мамочка осеклась и приготовилась слушать.
– А что ты, любезная Марья Ивановна, можешь рассказать мне о Гимназисте?
Савосина задумалась:
– О Гимназисте? Не больше других – слухи да сплетки, что народ сплетает. Знаю верно – налетчик он, а уж кто таков – не ведаю.
– А Фрол?
– А что Фрол?
– Расскажи-ка о нем!
– Фрол-то… Он и есть Фрол, – пожала плечами Мамочка. – Так, зайдет – уйдет…
– Где живет его любовница? – напирал Черногоров.
– А где она живет? – с неприкрытым интересом переспросила Савосина.
– Так ты и скажи!
– Я не знаю, – уверенно ответила Мамочка.
Черногоров не отставал:
– Марья Ивановна, а где появляется Фрол?
– Неведомо мне, – отрезала Савосина. – В кабаки я не хожу, в карты не играю. Не могу сказать.
– Ну да ладно, – махнул рукой зампред. – Что ты слышала о налете на «малину Гнутого»?
– Ка-а-ком налете? Батюшки-святы, на Гнутого налетели! Да вы что, товарищ начальник! – запричитала Мамочка.
Черногоров понял, что на сей раз ГПУ знает больше базара.
– Иди, Савосина, торгуй, – бросил зампред, подписывая Мамочке пропуск.
* * *
Как только Савосина удалилась, заглянул Гринев:
– Деревянникова подавать?
Черногоров терпеливо поправил «подавать» на «приглашать» и кивнул.
Вошел пожилой мужчина в старорежимных усах а-ля генерал Алексеев.
– Здравия желаю, товарищ зампред! – поприветствовал хозяина кабинета Деревянников.
– Присаживайтесь, – указал на кресло Черногоров и добавил, скосив глаза в бумажку: – …Алексей Андреич!
Гость уселся и приготовился слушать.
– Позвал я вас для консультации, – приступил к делу Черногоров. – Вы считаетесь лучшим экспертом по психологии преступников…
– Так было, – согласился Деревянников.
– …Хотел бы услышать ваше мнение о Гимназисте и соображения, как к нему подобраться.
Деревянников внимательно поглядел на золотую чернильницу зампреда.
– На своем веку, а служил я в полиции с 1894 года, довелось мне повидать немало преступников, – задумчиво произнес Деревянников, – поэтому заявляю ответственно: нет хуже злодея, нежели злодей образованный, а уж налетчик – тем паче. В действиях Гимназиста виден почерк человека с образованием, дерзкого, умного, ведающего не понаслышке об опасности. Помнится, в ограблении инкассаторского броневика в феврале 1923 года наш герой продемонстрировал знания лучших традиций жанра: был просчитан до мелочей маршрут движения машины, Гимназист грамотно расставил своих людей. И сам сценарий, смотрите: грузовик со снегом перегородил проезд инкассаторского автомобиля на том небольшом участке, где меньше всего прохожих. В данном случае, как и во многих других, бандиты скрыли лица под масками, не сделали ни одного лишнего движения, работали спокойно и четко. И здесь речь идет не только о четкости и слаженности действий преступников – важен и высокий уровень конспирации их сообщества. К слову, у Гимназиста неплохой медвежатник!.. К чему я говорю все это? К тому, товарищ зампред, что это – самая профессиональная банда, виденная мной. Пример с броневиком показывает, что Гимназист прекрасно знает историю – в ограблении видны черты налетов начала века в России и Америке. Не исключено, что сам Гимназист мог быть когда-то криминалистом или судейским, кадровым военным или офицером полиции. Он – не бандит из народа, он – налетчик-аристократ, апаш в белых перчатках. И последнее. Думаю, Гимназист – не коренной горожанин. Он прибыл к нам из мест иных. О возрасте его сказать трудно, но, учитывая дерзкий характер предприятий нашего персонажа, – не старше тридцати пяти. Сообщество Гимназиста многофункционально, явственно четкое разделение ролей: стрелки, медвежатник, пулеметное прикрытие. Хочу особо сказать о пулеметах: даже если налет Гимназиста напорется на засаду, бандиты легко смогут подавить милицейский огонь, обычно пистолетный, из своих орудий. Случалось, что в нападениях банды Гимназиста были задействованы сразу два ручных пулемета! Как-то раз наряд милиции быстро подоспел на звуки выстрелов. И что вы думаете? Пять человек были буквально сметены шквальным огнем. Налетчики грамотно отступали – без паники, вели хорошо спланированную стрельбу. Они планируют отход, товарищ Черногоров, – дублирующий вариант у бандитов всегда в запасе. И еще, Кирилл Петрович: сопоставляя и анализируя ряд фактов, складывается мнение, что за целым рядом совершенных в губернии преступлений стоит единая направляющая сила. К примеру, нередко мы видим, как в роли наводчиков выступают люди очень далекие и подчас абсолютно незнакомые с исполнителями, – Деревянников замолчал и перевел дух. Лицо его было возбужденным, как у пытливого врача, встретившего случай редкой болезни.
– Как вы думаете, можно его изловить? – спросил Черногоров.
Деревянников пожал плечами:
– Советский уголовный розыск зачастую использует секретных агентов в поисках преступников. Это метод старой школы, но здесь он представляется неэффективным, как, впрочем, и изобретение советских органов – облава. Видите ли, сам Гимназист не общается с криминальной средой. Воры даже не знают его в лицо! Посему нужен способ терпеливый, но верный – установление слежки.
– Слежки?
– Именно. Действовать надо в духе охранного отделения: выставить наблюдателей из оперсостава (лучше использовать кадры из другой губернии). Наблюдатели должны собирать информацию, сопоставлять ее, не более. Хороша будет и провокация. Спровоцируйте поступление к Гимназисту сведений о перевозке крупной партии денег или что-то в этом роде. Может статься, он и клюнет, устройте засаду. Однако для такого мероприятия необходима строгая секретность. Не исключено, что наш герой имеет провокаторов в органах милиции, а также множество пособников в воровской и мещанской среде. Они Гимназиста не знают, а знают связного, того единственного, что на виду, – Фрола.
– Я, признаться, тоже думаю, что Фрол – слабое место банды, – кивнул Черногоров.
– Место слабое, да только сам Федька не из слабеньких! – усмехнулся Деревянников. – Его описания известны с 1910 года, у нас он с двадцать второго. А взять его, выйти на его «хазы» никак не удается. Поговорить бы с людьми, ловившими Фрола в 1911 году, – вот они смогли бы рассказать о его «слабостях». Но и тех уж нет, да и Федька за прошедшие годы наверняка изменился.
– Из ваших сообщений насчет отсутствия контактов Гимназиста с криминальной средой я делаю вывод, что официально, белым днем Гимназист может быть вполне респектабельным гражданином? – предположил Черногоров.
– Разумеется! – покровительственно улыбнулся Деревянников. – Он может быть мещанином, нэпманом, даже совслужащим. А почему нет? Ищите среди людей сытых и образованных.
Они помолчали, глядя друг на друга – Черногоров с уважением, а Деревянников – с интересом, чуть лукаво.
– Вы ведь в губугро экспертом работаете? – спросил наконец зампред.
– Работал, – с грустью уточнил Деревянников. – Уволили меня в марте, как непролетарский элемент.
– Кто посмел? – нахмурился Черногоров.
– Не стоит о фамилиях, – махнул рукой старый криминалист.
– И все же, Шаповалов постарался? – Зампред сверлил глазами собеседника. – Непорядок! Вас немедленно восстановят. Более того, мы создадим в уголовном розыске специальный отдел по накоплению и аналитической обработке данных. Я сделаю соответствующие распоряжения.
Деревянников порозовел:
