Текст книги "Книга счастья, Новый русский водевиль"
Автор книги: Игорь Плотник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
– Слова не мальчика, но мужа! Семен, ты только что получил взрослый разряд! Поздравляю!
Я отвел Максимовского в сторону и сказал:
– Друг мой ситный, у тебя голова есть на плечах?
– Что такое?
– Ничего такого. Но! Поправь меня, если я ошибусь. Ты только что продал машину министру внутренних дел. И получил с него задаток. Чужую машину. Я напомню, что часом раньше ты продал ее одному старому мошеннику, у которого заклепки в голове, и тоже получил задаток. Мы делаем большие глупости, Максимовский, и плохо кончим.
– Чувак, ты читаешь мысли на расстоянии?!
– Тебе не кажется, что ты заигрался?
– Телепат!
– Это не смешно.
– Не смешно. – Максимовский был бледен и действительно не шутил. Я видел его таким всего два раза в жизни: первый, когда он похоронил отца, и второй, когда мы, за каким-то лешим, полезли на смотровую площадку в Останкино.
Картина тринадцатая
Московское время приблизительно 17 часов 00 минут (36 ч. 0 м. 0 с.). Апартаменты Фридмана. Присутствуют те же: Фридман в нирване, полуживая Катя, два робин гуда и Епифан под кроватью.
– Удачно съездили? – угрожающе спросил худосочный у Максимовского.
– Удачно! – ответил тот. – Но у меня две новости.
– Надеюсь, что новости хорошие.
– Плохая только одна, а другая, разумеется, хорошая!
Худосочный встал.
– Начало мне уже не нравится.
– Вынужден с вами не согласиться, начало действительно немного банальное, но наберитесь терпения, вас ждет настоящий сюрприз.
– Ближе к делу.
– Да будет вам известно, – я совершенно уверен, что Максимовский пошел кратчайшей дорогой, – что в школе, а потом и в институте у меня был первый разряд по стрельбе. Я все первые места выигрывал. Если не верите, спросите у моего друга.
Если бы это было и не так, я бы обязательно соврал, но в данном случае в этом не было никакой необходимости. Не существует на свете такого вида спорта, по которому у Максимовского не было бы первого разряда. Он и бегал, он и прыгал, и стрелял, и плавал, и на чем только не ездил: и верхом на лошадях, и зимой на лыжах, и даже выпускал стенгазету, за которую ему постоянно полоскали мозги в комитете комсомола.
Худосочный подошел к Максимовскому:
– Где мои деньги, чудак?
– Я же сказал, спроси у моего друга!..
Дальнейшее происходило так стремительно, что многие детали остались просто незамеченными. Помню только, как Максимовский выхватил из-за спины пистолет, помню сам выстрел, как потом всю комнату заволокло едким дымом, и что-то до крови оцарапало мне лицо.
– Руки! Оружие на пол и всем на выход! – крикнул Максимовский, переводя грозное орудие с потолка в самый центр лица нашего маленького и удивленного кредитора. – Отличная мишень! Ты слышал, что я сказал?!
– Да. Вы сказали: "Отличная мишень", – амбал на заднем фоне скукожился.
– Я сказал, спроси у моего товарища, говорю ли я правду, когда утверждаю, что имею первый разряд по стрельбе из огнестрельного оружия!
В доказательство своей безусловной правоты вторым выстрелом Максимовский, почти не целясь отстрелил худосочному половину уха.
– Скажите, – пролепетал худосочный, обращаясь непосредственно ко мне, – правду ли говорит ваш друг...
Максимовский:
– Когда утверждает...
Худосочный:
– Когда утверждает...
Максимовский:
– что имеет первый разряд по стрельбе из огнестрельного оружия?
Худосочный:
– что имеет первый разряд по стрельбе из огнестрельного оружия?
Я (в сторону):
– Ни хуя себе поворот!
– Да, провалиться мне на этом месте! – ответил я. – А еще его взгляд оказывает на женщин омолаживающее воздействие, и на этом можно неплохо зарабатывать...
– Не сейчас, – остановил меня Максимовский. – Хочешь, я тебе расскажу про свою первую жену?
– Умираю от любопытства, – процедил худосочный, разглядывая окровавленную руку.
– Вот как было дело. Я познакомился с ней прямо на дороге. И даже не выходя из автомобиля. Мы поравнялись на светофоре, и она так стремительно вручила мне свой телефон, что я сразу приуныл. Что при подобных обстоятельствах первым делом приходит на ум такому знатному и храброму кабальеро, как я?.. Не слышу!
– Что?
– Что девушка одинока и несчастна. Второе, что она нимфоманка. Третье – идиотка. Потом выясняется, что ей срочно нужны деньги. Предпочтительно, чтобы сразу пять мешков. Осенний гардероб уже составлен, а дополнить его следует часиками "Картье" с желтыми бриллиантами. Последний крик моды. Поэтому не упускаются никакие шансы. Это были ее слова. Я ей не поверил. Понимаешь, братан, мне безумно хотелось, чтобы эта эмансипистка втрескалась в меня по самые бакенбарды. В такого, какой я есть. Чтобы, обливаясь слезами, она ползала у моих ног и умоляла о любви. А я бы стоял, такой нарядный, и гневно говорил: "Ну, уж нет, барышня. Пардон. Максимум, что я могу для вас сделать, – это позволить вам меня, как это по-русски лучше сказать, отбарабанить. А потом я, разумеется, уйду, вытерев о вас свои красивые ноги". Нет, мне совсем не нужно было видеть ее унижение. Я достаточно видел и так. Я видел, что она одинока и несчастлива, хотя никому в этом не собиралась признаваться. Вполне респектабельная маска. Такая успешная суфражетка. Знает, чего хочет. Знает, как это получить. Знает, как манипулировать мужчинами. Естественно, сильными и успешными мужчинами. Неудачников и художников не любит, поскольку и у тех, и у других скромно с денежным довольствием. Ими даже манипулировать не интересно. А, главное, незачем. Все самые отвратительные качества, которые я наблюдал в женщинах, в ней присутствовали и были выставлены на витрине. Чем эта алчная, напичканная литературным хламом сука меня отравила? Давно не испытывал ничего подобного. Бывает у тебя такое?
– Не припоминаю.
– Такая, знаешь, эмоциональная сумятица и произвол собственного мозга. Моя голова не служила мне больше. Я влюбился. Тоска навалилась на меня! Чудовищная тоска размером с Индийский океан. И тогда я сказал себе...
– Можно мы пойдем? – В голосе худосочного слышалось отчетливое уважение к стихийной риторике Максимовского и его ораторскому мастерству.
– Что? Ну да. Конечно. Уебывайте отсюда! Чтобы я ваши морды больше никогда не видел! Я вас провожу.
– У меня тоже две новости, – сообщил я, когда Максимовский вернулся в спальню. – Одна хорошая, а другая плохая.
– Я знал, что ты это скажешь.
– Начну с плохой: наши документы остались на руках у этого одноухого питекантропа.
– А теперь я хочу услышать хорошую.
– А хорошая новость заключается в том, что теперь мы вооружены до зубов и можем ограбить банк! Мать твою, где ты раздобыл такой вонючий пистолет?!
– Не кричи. Это звучит неубедительно, но я нашел его в собственной машине.
– Как он там оказался?!
– Откуда я знаю?
– Наверное, он всегда там лежал, просто раньше ты его не замечал!
– Что ты орешь?!
– Удержаться не могу!
– Почему сегодня все на меня орут?!
– Все, брат, – сказал я примирительно, – больше никто ни на кого не орет. Давай спокойно, без рывков все выясним. Кто тебе дал пистолет? Николай Филимонович?
– Не помню.
– Ну, конечно, Николай Филимонович, кто же еще?
– Сказано тебе, в машине нашел. Николай Филимонович мог выронить. Доволен? Благодаря тебе истина торжествует. Чего ты плачешь?
– Я не плачу, – ответила Катя, хлюпая носом.
– Нет, ты плачешь! Рассказывай, что тут было?
Катя рассказала, что все сидели тихо, вслушивались в сердцебиение Ивана Аркадиевича... Когда Иван Аркадиевич издал неприличный звук, Катя в сопровождении амбала сходила на кухню за провизией. И... кратковременная схватка с бригадой врачей. Где бригада? На кухне, привязанная к батарее.
– Ты мне должен сто рублей, – Максимовский протянул руку. – Давай сюда.
– С какой стати?
– Мы утром поспорили, забыл?
Провал в памяти.
– У меня задница онемела! – закричал врач "скорой помощи", как только рот его расстался с кляпом. – Вы за это ответите!..
– Напугал ежа голой жопой. – Максимовский спокойно разрезал ножом веревку, стянувшую вместе всю бригаду.
– Что вы себе позволяете?! Кто вы такие?!
– Добрые феи. И не надо нас благодарить.
– А я и не собирался!
– Вот и хорошо. Это истерика, доктор, она сейчас пройдет. Понюхайте вот это, берите свои вещи и ступайте по моим следам. – Максимовский провел доктора по лабиринтам квартиры и остановился перед кроватью. – Человека, который распластался перед вашими глазами, зовут Иван Аркадиевич Фридман. Он не приходил в себя с самого утра. Случай сам по себе уникальный, если учесть, что у него ровное дыхание и пульс замедлен в пределах нормы. Он спит. Его просто нужно разбудить. Я думаю, вы с этим справитесь.
– А от чего он так подозрительно спит?
– От кокаина.
– Вряд ли.
– Об этом я вам битый час толкую.
– Я могу дать ему две таблетки парацетамола, – врач, получивший свободу благодаря стараниям Максимовского, все еще приходил в себя после пережитого, – больше у меня ничего нет.
Максимовский с пониманием посмотрел на своего коллегу:
– А если хорошенько поискать?
– Если поискать, возможно, я найду пару капель налорфина, но для такого слона – это все равно что комариный укус.
– Колите все, что есть, доктор. Я вам помогу!
Врач наполнил шприц какой-то жидкостью, нащупал на руке у Фридмана вену и движением, доведенным до автоматизма, сделал инъекцию. Никакого результата.
– Совсем мертвый, – доктор вздохнул. – Зря стараемся. Его надо в больницу. И чем быстрее, тем лучше.
– Коллега, вы ебете мне мозг.
Максимовский принес из кухни ведро холодной воды и на глазах у изумленной публики окатил Фридмана. Иван Аркадиевич замычал, глотнул воздуха, сел на кровати и неуверенно сказал:
– Это переходит всякие границы!
– Приветствую тебя, человек-амфибия, – вскинул руку Максимовский.
Мокрый Фридман тупо оглядел все собрание, ни слова не говоря, подобрал с пола тюбетейку, нацепил ее на голову и снова завалился на боковую.
– Не спать! – Максимовский сдернул с него одеяло. – И так все самое интересное проспал. До свидания, доктор. Вот возьмите. – Он протянул врачу деньги. – Думаю, что это скромное вознаграждение отчасти компенсирует ваше временное неудобство.
– Засуньте их себе, знаете куда? – с достоинством посоветовал врач, подхватил свой чемодан и удалился, гордо подняв голову.
"ПРАГА"
Картина четырнадцатая
Московское время приблизительно 18 часов 00 минут (125 ч. 550 м. 0 с.). Вестибюль ресторана "Прага". Настоящее вавилонское столпотворение, непонятно, по какому поводу. Стены вестибюля увешаны шарами и приветственными транспарантами. За точность формулировок не ручаюсь, но что-то вроде: "Да здравствует сексуальное неравновесие в природе!" и "Мужики – не главное в этой жизни. Они такое же говно, как мы, а может быть, даже еще хуже. Надерем им задницу!". Мимо, шелестя вечерними туалетами и демонстративно целуясь, снуют решительные дамы. Вспыхивают бриллианты и зажигалки.
Если здесь и встречались мужчины, то это были мы с Максимовским. Как два козла в огороде, честное слово.
Я выбрал удобную позицию напротив туалета и устроил там засаду. Во-первых, я четыре дня не трахался, а больше десяти минут, не считая перерывов на еду и сон, я без этого дела прожить не могу. Во-вторых, мне негде было ночевать. А в-третьих, нужно было только протянуть руку и выдернуть из этой клумбы растение посвежей.
Из мужской уборной вывалилась тетка с огромными буферами и давай крутить жопой у зеркала. Ее лицо мне сразу показалось очень подозрительным, и, как назло, мои опасения были ненапрасными. Я очень постарался и вспомнил, что раньше встречался с ней, кажется, в Доме кино или на какой-то конференции. Я даже вспомнил, что ее зовут то ли Надя Бабкина, то ли Маша Арбатова. Одна из них тупая-претупая, как Богдан Титомир, другая поумней, а которая какая, не помню, хоть ты тресни.
Она заметила меня и повернула голову. Ну что ты будешь делать, не везет, так не везет. Да она же махровая феминистка, чтоб ей провалиться. Наверняка она тут всем и заправляет. Я подумал, что лучшая защита – это нападение, и сделал два шага навстречу.
– Стой, женщинка! – сказал я повелительно. – Замри и слушай! Я прилетел с другой планеты, и у меня для тебя две новости: хорошая и плохая.
Она с сомнением поглядела на меня.
– У меня разыгралось либидо. Я могу трахаться когда угодно, где угодно и сколько угодно! Но вот беда: мне никто не дает! А мне обязательно нужно снять напряжение.
– Это хорошая новость или плохая?
– Плохая.
– А хорошая?
– Скучать тебе сегодня не придется. Наша с тобой задача – найти подходящий объект, установить с ним контакт и, не дожидаясь, пока я состарюсь и умру, чего-нибудь такое отчебучить, чтоб перед людями стыдно не было. Дело государственной важности! Поняла или нет хоть чего-нибудь?
– Ничего не поняла.
– С самого начала?
– С самого начала.
– Бляха-муха, я инопланетянин. Все дети у нас клонированные. На моей прекрасной родине есть все, что угодно, даже то, чего не может быть в принципе. Нет только женщин. А мне сегодня до потери пульса нужна веселая компания. Дошло, наконец?
– Да, кажется, наконец, дошло!
– Слава богу. Иди сюда. – Я взял ее под локоть. – Ты, я вижу, тетка современная, без этих бабских выкрутасов, и внутренний голос мне подсказал, что в этом шалмане тебя каждая собака знает.
– Не все, но многие знают.
– Значит, тебе и карты в руки! Не в службу, а в дружбу, познакомь меня с кем-нибудь посимпатичней. Тем более что у вас тут красивого бабья до жопы.
– А вам непременно красивую подавай.
– А как же! Красивая – это первым делом. Чтоб королева красоты! И еще обязательно, чтобы мультимиллионерша была и без детей. Матери-одиночки – не мое амплуа. Я предпочитаю женщин свободных, независимых и, желательно, очень богатых.
– У вас, однако, запросики.
– Нет, если ты сама напрашиваешься... пойдем, сестра... можно прямо за этой занавеской... только не укуси...
– Сгораю от нетерпения. Я с утра сама не своя, все из рук валится, хожу и думаю, вот бы, блядь, сегодня попробовать за занавеской! Для полного-то счастья!
Я давно уже понял всю тщетность своих усилий, но покинуть сражение не позволяла гордость, и, вообще, спасаться бегством – не в моих правилах.
– Дорогая моя, – сказал я как можно более естественно, – если ты хочешь со мной перепихнуться, так и скажи, не надо ходить вокруг да около.
– Хамло! Скотина! А как вы вообще сюда попали?
Известно как: сунули денег на входе. Пришлось мне целых полчаса прятаться от нее в клозете.
Ладно, решил я, кажется, она, один черт, пьяная, завтра ничего не вспомнит.
В конце вестибюля я разглядел знакомую парочку. Максимовский сильно жестикулировал и мотал головой, а Марина строила ему рожи, обмахиваясь журнальчиком. Разговор шел на повышенных тонах и, судя по всему, в правильном направлении. Рассекая грудью воздух, я кинулся к ним через весь зал.
– Максимовский, – долетел издалека пронзительный голос Марины, – я не пойму, у вас что, шило в жопе?! Я думала, хотя бы здесь вы оставите меня в покое.
– Марина, не дразни коня за яйца, – отвечал ей Максимовский задушевным баритоном, – не то папа будет злиться! Ты сама во всем виновата, незачем было врать, что беременна! Давай начистоту. Мы с тобой деловые люди. Все дело в деньгах, верно? Мы же не будем любить друг друга просто так. Только потому, что нам это нравится! Звон металла нас возбуждает!..
– На кой черт, мне, по-вашему, сдалась эта высокопарная казуистика?! Приберегите ее для сопливых идиоток!
– Жизнь – это процесс, Марина, и в процессе надо участвовать, а не искать смысл!..
Молодец Максимовский, как всегда на высоте!
– ...Короче говоря, дай денег, сколько есть.
Марина обнаружила мое приближение и сделалась лицом сама не своя.
– Батюшки, и этот с тобой!
– Кто?
– Конь в пальто. Твой хвост.
Кажется, разговор зашел обо мне.
– Цыц! – прервал я дискуссию, поднимая палец. – Дело государственной важности!
– О, тоже нажрался?
Что за женщина, хоть ты ей кол на голове теши, но не закрывается у нее рот, и все тут. Не баба, ураган. Я посчитал себя оскорбленным, повернулся лицом к Марине и сказал то, что давно собирался сказать:
– Прикуси язык, корова тупорылая, а то я, пожалуй, дам тебе в морду, уши, блядь, отвалятся. Никакой самоделкин потом не соберет.
БРАВО, БРАВО, БРАВО!
БУРНЫЕ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНЫЕ АПЛОДИСМЕНТЫ, ПЕРЕХОДЯЩИЕ В ОВАЦИЮ.
Я – КРУПНЫМ ПЛАНОМ. ФУРОР!
БЛЯДЬ, ДА ЗА ТАКИЕ ПОДВИГИ
О ЛЮДЯХ СНИМАЮТ ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ КИНО,
А В НЕКОТОРЫХ СТРАНАХ ЕЩЕ И "ОСКАРОВ" ДАЮТ!
В отличие от Максимовского, я запросто могу дать девке в морду, будь она хоть сама столбовая дворянка, и все это прекрасно понимают.
Мне подумалось, что сейчас Марина закатит бенефис и в ультимативной форме станет требовать от Максимовского окончательного и бесповоротного разрыва со мной, арбуз посреди зимы, звезду с небес и бриллианты в придачу. Но Марина просто уронила, как бы невзначай:
– Кстати, с ним я тоже спала.
И пока я соображал, что бы это значило, кто-то подошел сзади, тронул меня и сказал знакомым голосом:
– Можно вас на одну минуту.
– За минуту я не успею даже штаны расстегнуть...
Это была она. Арина Сосновская. Моя заскорузлая любовь, мой каменный цветок, рытвина в сердце и добрая, но непостоянная фея.
Сколько лет, сколько зим! Десять? Больше. Глазам своим не верю! Я похудел? Ты гонишь, в натуре. Вовсе нет. Это свойство моего лица: всем, кто меня давно не видел, кажется, что я похудел. В общем, неплохо выгляжу? Ну, спасибо дорогая. Ты тоже ничего... Что я здесь делаю? Ты-то, что ты здесь делаешь? Тут же ни одного приличного мужика. Любимая подруга Маши Арбатовой или Нади Бабкиной? Елки-моталки. А пойдем перепихнемся...
– Погодите, – остановила меня Арина, – за мной наблюдают, поэтому долго я с вами не могу. Я сейчас напишу вам записку. Прочтите ее потом.
– Потом будет суп с котом, – вспомнил я очень смешную и невинную, на первый взгляд, шутку.
– Да уж. Во всяком случае, фингал под глазом с двухнедельной гарантией будет точно. Если вам не трудно, не крутите головой по сторонам.
Она быстро черкнула несколько строк в блокнотике, выдрала страничку и упорхнула, сунув исписанный листок в мой кулак.
– Не понял, мы будем сегодня трахаться или не будем?! – крикнул я, но ее и след простыл.
Я развернул записку и прочитал довольно сумбурный текст:
"Я искренне вас любила. Я даже собиралась за вас замуж. Представьте, у нас уже могли бы подрастать ребятишки: два мальчика и девочка, как мы хотели. У меня есть дети, но они, увы, не от вас, и тяготят меня. Если бы моя глупая мамаша все не испортила!
Да, я изменила вам с погонщиком верблюдов. И не раз. Ну и что? Это была моя ошибка, я целиком ее признаю. Если бы вы только знали, что мне довелось пережить, когда я проснулась одна на этих голимых Сейшельских островах без копейки денег. Где была моя гордость? Куда вы стоптались? Куда я смотрела?
Последние три года я жила не в России. От второго мужа у меня остался домик в Праге и небольшой счет. Сейчас я состою в тайном браке с Романом Абрамовичем *. На булавки хватает.
* Я знаю одного Романа Абрамовича. Он торгует народной нефтью и по совместительству – губернатор Чукотского автономного округа. Не знаю только, Абрамович – это фамилия или отчество? Чего не знаю, того не знаю. Врать не буду. Я же не утверждаю, что у премьер-министра сынок голубой. Потому что я этого не знаю.
Прощайте и будьте здоровы, мой милый пьяница.
P.S. Надеюсь, ты помучаешься, скотина"
Ошибаешься, красавица!*
Картина пятнадцатая
Московское время приблизительно 20 часов 00 минут (127 ч. 0 м. 0 с.). Дом на пересечении Сретенского бульвара и Милютинского переулка. Квартира Фридмана. Через входную дверь, снятую с петель, туда-сюда шныряют люди с озабоченными лицами.
– Так, у меня еще трое, – крикнул какой-то крендель в сером костюмчике, столкнувшись с нами в коридоре. – Пивоваров, примите и занесите в протокол осмотра! Где Пивоваров?! Все сам, все сам. Дайте мне три пары наручников и свежий платок!
Максимовский его молча выслушал и громко возмутился:
– Наручники для нас?! Ущипните меня. Мужик, ты кто, вообще, такой?
– Так, мордой на пол, руки на затылок! – скомандовал человек в сером костюме. – В случае чего, стреляю без предупреждения! И откройте окна пошире! У них тут веселящий газ, что ли!
– Товарищ капитан, мы нашли целое ведро конопли! – крикнул кто-то невидимый со стороны столовой. – Что с ним делать?
– Раздайте детям! – приказал товарищ капитан и застегнул наручники у меня на руках. – Что за глупые вопросы! Занесите в протокол! Чему вас только учат в ваших академиях? Где Пивоваров?! Где криминалисты?! Куда все подевались?..
Картина шестнадцатая
Московское время приблизительно 22 часа 00 минут (четыреста часов китайского народного времени). Тюрьма. У таких мест, как это, обычно более благозвучные названия, что-то типа: "изолятор временного содержания", но суть от этого не меняется. Тюрьма, она и есть тюрьма.
Меня развезло в тепле. Мне стало жарко, мне сделалось душно. Хочется выйти в окно и упасть в сугроб. Но на окнах ржавая решетка. Где-то за окном на улице хлопают петарды, публика веселится.
Мне надоело играть в молчанку, я прокашлялся и потребовал:
– Откройте форточку, у вас душно, дышать нечем.
– Душно? Так скоро в камеру пойдем, там прохладно.
Майор, похожий на автослесаря, вынул из стола мятый листок бумаги, разгладил его своими могучими лапами и подвинул ко мне.
– Хочешь Новый год дома встретить, пиши признание.
– В чем признаваться?
– Во всем. Пиши, что явился на квартиру, потому что забыл там орудие преступления.
– Да вы бредите! – я поднялся.
– Сидеть! Далеко собрался?
Нет, нет, все это не со мной. Он видит, что я пьяный и давит. Пьянству – бой. Сегодня последний день, завтра перехожу на марихуану. Что же случилось? Почему я здесь? Кстати, Максимовский и Катя тоже должны быть где-то рядом. Нас всех везли на одной машине. За что? У Фридмана нашли ведро травы. При чем здесь мы? Ни при чем. Я нахамил Маше Арбатовой в "Праге"! Не поднимать же столько шума из-за ерунды. Очевидно, все дело в Марине. Точно! Вот что значит логическое мышление! Марина пожаловалась папе, тот набрал какой-то хитрый номер и натравил на нас всю московскую милицию. Дело осложнялось тем, что у нас не было документов.
– Объяснитесь, – сказал я, – меня здесь в чем-то подозревают? Я за всю свою жизнь мухи пальцем не обидел и признавать ничего не буду.
– Не в ваших интересах. В соседнем кабинете ваши подельники, Серафимович и Максимовский, дают признательные показания. Они уже встали на путь исправления и скоро пойдут домой. А вы – нет. Потому что с вами, я чувствую, придется изрядно повозиться.
– Я, конечно, сильно извиняюсь, но кто такой Серафимович?
– Девица. Пьяная в сраку девица. Утверждает, что ваша незаконнорожденная дочь.
– Надо же!
Стакан сухого вина в Катю почти насильно влил Максимовский, чтобы ликвидировать последствия стресса. Но нельзя же так нажираться с одного стакана.
– Надо же! – повторил я удивленно. – Интересно.
– Интересно? Интересно другое. Она также утверждает, что вы апостол.
– Не может быть! А знаете, майор, у вас тут очень интересно.
– Мы старались как могли. Я вас потом Шкавароткину покажу, он у нас большой кудесник по части организации досуга постояльцев. С ним в два раза интересней.
– Буду вам крайне признателен, майор.
– Будете. Будете.
На потолке прямо над моей головой, посреди огромного пятна плесени, словно гигантский паук в центре паутины, расположилась пятиконечная тусклая люстра, четыре светильника из пяти которой вышли из строя, вероятно, в результате чрезмерно интенсивной эксплуатации по ночам. Выкрашенные бурой краской стены поглощают свет, источаемый единственным уцелевшим плафоном. На стене отделанный мухами профиль Дзержинского. По соседству с ним – почти новый Путин. В углу из-за тумбочки выглядывает плакатик: "Банду Ельцина под суд!". Чем они, в самом деле, красят стены? Может, кровью? Мрачное место. Мрачное и опасное.
– А в чем они признаются?
– Во всем. – Майор щелкнул выключателем настольной лампы, долго целился пучком света в мое лицо, потом откинулся назад, скрестил руки на груди и сощурился, прямо как Путин. – Хотелось бы и вас тоже послушать.
– Боюсь вас разочаровать, но ничего интересного сообщить не могу. Могу правду изложить. Так сказать, описать бытие.
– Правильно, опиши бытие и скорей во всем сознавайся. Мне домой пора.
Задолбал меня этот следопыт своим идиотизмом. Может, я что-то упускаю, не могу вспомнить? Нельзя так много пить.
– Майор, задолбали вы меня своим идиотизмом. Даже если я чего-то и натворил, так это еще надо доказывать. Вы учтите.
– Учту. Но и вы учтите, молодой человек, у нас есть апробированные, хорошо себя зарекомендовавшие методы.
– Например?
– Например, неопровержимые доказательства, скажем, надежные свидетели. Или по старинке, по-дедовски, так сказать.
– Это как?
– Палкой по балде, а потом трое суток не давать спать и жрать. Учтите это и сделайте правильные выводы. Чаю хотите?
– Лучше водки.
Минуту майор размышлял.
– Почему бы и нет? – Он подошел к сейфу и извлек оттуда полбутылки водки. – Признание будем делать?
– Будем. Смотря что вы имеете в виду. Распятие?
– Какое распятие? – застрял майор на полдороги.
– Тогда что, кокаин?
– Какой кокаин? – Лицо его вытянулось.
– Тогда мы зря теряем время. Я вас совсем не понимаю. Чего вы хотите? Вы хотите, чтобы я признался в измене родине?
– Не валяйте дурака. Речь идет о скоропостижной кончине Фридмана Ивана Аркадиевича. Сейчас он в морге, делается вскрытие, устанавливается причина смерти. Когда патологоанатомы закончат, все вы будете строго, но справедливо наказаны.
Да, все-таки укатали Сивку крутые горки. Был человек, и нет его. Представляю, какие жирные черти будут плясать на его могиле. Надеюсь, что он не мучался.
– Я вам, майор, и так без всякого вскрытия скажу, что он умер от передоза.
– Так, подробно, садись, пиши.
– А мы давно перешли на "ты"?
– Я с опасностью всегда на "ты".
Мне даже нравится этот мужлан. При всей его прямолинейной уверенности в том, что все вокруг мерзавцы и негодяи, он не лишен обаяния. Хотя авторитарен.
– Успокойтесь майор, я не опасен.
– Потенциально опасны. Ведь вы пьяны как сапожник. На ногах ведь не держитесь... Или... или вы того?..
Майор вскочил и с блуждающим взглядом принялся вышагивать по комнате. Затем он сел на место, выключил, наконец-то, эту сраную лампу на столе, засопел, задвигал ушами и негромко сказал:
– Я всегда хотел узнать... что вы чувствуете?.. Ну, когда?..
– Не надо целку из себя строить, товарищ милиционер, спрашивайте открытым текстом.
– Что вы чувствуете?.. Без протокола...
– Что я чувствую без протокола? Сейчас уже ничего, кроме легкого головокружения. Я действительно пьян. А утром... Знаете, такое ощущение, как будто у вас во лбу третий глаз. Но он закрыт, а вы не умеете им воспользоваться, в смысле, открыть и взглянуть на мир. С этим так же трудно справиться, как с дрожанием век, когда вы не спите, но точно знаете, что за вами кто-то наблюдает... Дайте воды.
Майор взял в руку стакан, сильно в него дунул, плеснул воды и поставил на край стола.
– Спасибо. – Я сделал глоток. – ...Казалось бы, чего уж проще: открыть глаза и сказать: "Не спал я, не спал, пошли все на хер, чего уставились!", но сделать это не так-то просто... Такое со мной впервые...
– Зачем притворяться спящим?
Я помолчал, соображая, что именно этот мудила имеет в виду.
– Вы никогда не притворялись спящим? – спросил я наконец.
– Никогда. А зачем?
Разговор ушел далеко в сторону от первоначальной темы, и это меня вполне устраивало. А ведь он прав, подумал я, зачем ему притворяться спящим. И перед кем?
– Так часто делают дети, – объяснил я. – Чтобы их не наказывали.
– Значит, получается, что ребенок – это вы, а некто за вами наблюдает и ждет? Он строго-настрого велел вам спать и теперь следит, чтобы вы не открывали глаза? Иначе последует экзекуция?
Майор вдруг обнаружил склонность к психоанализу. Еще не хватало, чтобы он был ясновидящим.
– Майор, браво! – Я встал и поклонился.
– Я вспомнил. Это как в пионерском лагере: все вокруг честно спят, а тебе неймется.
– Браво, прямо в яблочко!
– А чего тебе неймется, спрашивается?! Отключайся и спи, как все!
Вот это да! Майор попался философ.
– Так отключатель не работает, – терпеливо объяснил я. – Люди, майор, все по-разному устроены: у одних он есть, а у других его нет. И пока одни спят, другие...
– Грабят народ на улице!
Нет, майор не философ. Слишком примитивен и груб. Я зевнул.
– Хватит вам...
– Молчать! Встать! – Майор стукнул тяжелой лапой по столу так неожиданно и громко, что Путин на стене закачался. – Встать! Встать, гадина!
– Прошу прощения, – произнес я учтиво, но безапелляционно. – Я разговаривать в таком тоне не люблю!
– Растопчу! – Он снова включил настольную лампу, и резкий свет на время ослепил меня.
– Вы стреляете холостыми, майор. Я вас не боюсь. Вы можете забить меня до смерти, но правды не найдете.
– Тьфу, блядь, молодежь. Зла на вас не хватает. Нажрутся вечно всякого говна, потом ходят торкнутые. У меня сын тоже. Где его, дурака, третьи сутки носит? Хуй знает, где! Заявится, глаза пустые, сжирает кастрюлю супа, уходит к себе и до утра торчит в Интернете. И это вы называете красивой жизнью? Вы и дальше так жить собираетесь?
– Да, так и собираюсь. Мне моя жизнь нравится.
За стеной раздался шум падающей мебели и звон стекла. Кто-то хлопнул дверью и с криком побежал по коридору.
– Супостаты! Изуверы! Всех в бараний рог! На рудники! На галеры! Ты, дефективный, верни телефон, мне надо позвонить министру!
Максимовский качает права в своей обычной манере. Этот голос я узнал бы из тысячи. Что за человечище, каждое слово – на вес золота.
Мой майор прислушался и вздохнул:
– Министру хочет звонить. Не иначе Решайле. Ну все, пиши пропало.
– Вы зря иронизируете, милиционер. Там за стеной бушует министерский зять. Вам здорово влетит.
– Как влетит?
– Как следует! В натуре, вы с кем боретесь, я вас спрашиваю. Вы мне сидите, второй час мозги здесь конопатите, а по улицам в это время преступники бегают. Вы что думаете, покричали здесь немножко и все?..
– А вы думаете, что это легко? У меня зарплата была вчера, а денег осталось на две пачки сигарет. А на такое пальто, как у вас, мне надо бесплатно пятилетку отпахать.
– И что с того? Я, что ли, в этом виноват? Совесть тоже надо иметь. Дайте сюда ваш протокол, я писать буду. Вас как по имени-отчеству?
– Владимир Ильич.
– Больше вопросов нет.
Я взял чистый бланк и написал: "Дорогой Владимир Ильич! Довожу до вашего сведения, что Ивана Аркадиевича Фридмана последний раз я видел приблизительно в 16.00, он был жив и здоров. Этому есть свидетели: заместитель министра финансов Розенкранц и атташе по культуре посольства ФРГ Гильденстерн. Поздравляю вас с наступающим Новым годом".
