Текст книги "Бабье царство"

Автор книги: Игорь Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– У него руки короткие. И кинжал – не меч, – громко хохотнула, а потом, зажав рот рукой, обернулась в сторону озера Урсула. – Ему бы алебарду или копьё, – прошептала она. – Тогда бы был шанс достать.

– Алебарда будет тяжёлой для него. Ландскнехтская пика тоже. Нужно что-то полегче, – покачала головой Катарина, подходя к поднимающемуся с земли халумари, – У тебя всё хорошо?

– Да, – ответил тот, несколько раз сплюнул попавший в рот мусор и отряхнул штаны. – Бесполезная железяка.

– А ты попробуй парировать удар и достать свой пистолет. Я думаю, получится.

Он кивнул и сунул кинжал левой рукой за пояс, замер, а затем медленно вытащил кинжал, изображая парирование, сделал шаг правой назад и достал из-за пазухи своё потайное оружие.

– Бах, – произнёс он и снов выговорил своё заклинание. – Система, юстировка.

Это явно было заклинанием. Ибо невозможно вот так вот за два раза выучить сложные приёмы. Невозможно без длительного обучения правильно встать в позицию. Невозможно двигаться так быстро. Лукреция поджала губы. Это было волшебством, но она совсем ничего не чувствовала.

В это время Катарина изготовилась и подождала, пока Юрий не уберёт оружие на место.

– Готов, – произнёс он, и храмовница нанесла удар. Не укол, а именно удар наискосок сверху вниз и слева направо, как тесаком или фальшионом.

Юрий явно не ожидал, но, всё же, бросив какое-то ругательство, похожее на «блат», смог парировать, и выхватил пистолет. Но воспользоваться смог, только когда отбил второй быстрый удар, уже снизу вверх и справа налево. Слабый, но опасный режущий.

И с каждый ударом Юрий отходил на шаг.

– Бах, – наконец, произнёс он, а потом зажмурился, прижал левую руку в груди и протянул. – Дерьмо-о-о.

Ещё бы, удар Катарины был очень силён, и веточка, даже соскользнув с гарды, отбила слабую мужичковую руку. Всё же не предназначены мужчинки для схваток. А если бы Катарина ударила настоящим клинком, точно бы сломала ему запястье. Хотя Лукреция не была уверена, что тоже удержит удар храмовницы, та ведь не совсем человек, пусть даже запечатанная.

Пока он шипел и ругался на кинжал Урсула порылась в оставленных у кострища ветках и достала одну, кривоватую, но вполне похожу на древко длиною в рост мужчины.

– Эта… юн спадин, – попробуй этим. Ну, как будто это глефа или алебарда. Такую заказать можно недорого. Всяко дешевле меча. Навершие облегчить для быстроты. Им и колоть можно будет и рубить.

Халумари отложил в сторону кинжал и пистолет, потряс ушибленной кистью и взял палку, с сомнением поглядев на своё новое оружие.

– Здесь бы впору волшебное оружие, – пробурчал он, – чтоб плюс к ловкости и силе был, а ещё урон огнём.

– А что, у вас такое есть? – переспросила магесса, сложив губы трубочкой и нахмурившись.

– Угу, – снова буркнул халумари, – в Воркрафте. С одного удара армии сметает.

Волшебница подалась назад. Заколдованное оружие действительно можно сделать, но применять его разрешено только колдовской гвардии магистрата. Получается, они тоже владеют этим секретом? Надо будет запомнить и обязательно доложить по возвращению.

– Может, потом продолжим? – тихо спросила Катарина, выводя кончиком веточки вензеля.

– Нет. Я хочу сейчас, – произнёс Юрий, словно настырный мальчишка. Он попытался сделать укол палкой, как копьём, но храмовница отвела его в сторону и уклонилась сама, а затем перехватила деревяшку рукой.

– Нужно что-то другое, – улыбнулась она и дёрнула ветку на себя, выдёргивая из рук халумари, отчего тот чуть не упал вперёд от неожиданности. Катарина вдобавок подставила колено. Изображая удар в живот. Юрий только и успел, что вытянуть руки и упереться ладонями в это самое колено.

– Два пистолета, вот и всё что нужно, – зло процедил он. – От остального толку нет.

– Не расстраивайся. Обычную разбойницу ты верно сможешь одолеть, – улыбнулась девушка и поглядела на вставшую позади Юрия ландскнетшу.

– Та широко развела мускулистые руки и с криком: «Теперь моя очередь!» сгребла халумари в охапку, оторвав от земли.

– Урсула! – сдавленно крякнул Юрий, попытавшись освободиться, но это было невозможно.

– Тётя Урсула, что ты делаешь? – удивлённо повысила голос Катарина.

– Теперь это мой трофей. Я, может, влюбилась под старость лет.

– Тётя Урсула, поставь.

– Эта… – широко улыбнулась наёмница, – теперь моя очередь тащить его в камыши.

– Не смей! – закричала Катарина и ухватилась за руку Юрия, потянув на себя.

– Порвёте, дуры! – завопил халумари. – Отпустите обе!

Лукреция уронила лицо в ладони.

– Никакого чувства юмора, – пробубнила она. – Их в ордене из деревяшек, чтоб ли, выстругивают, а не из девочек?

Тем временем вопли стали громче, смешиваясь друг с другом.

– Отпустите! – орал Юрий.

– Не отпущу! Хочу молоденького мальчика! – хохотала Урсула.

– Он мой! Пусти, сука старая! – закричала Катарина.

– Больно! Руку оторвёшь! – снова заорал халумари и начал ругаться по-своему. Мелькали словечки, похожие на «блат», «нафик», «итит таю мат».

А потом голову волшебницы резануло лёгкой болью колдовского чутья, а над озером раздалось нечто похожее на звериный рык, издаваемый женской гортанью, дополнившееся криком Урсулы. У волшебницы волосы встали дыбом, и душа упала к мочевому пузырю.

«Только не это, – мелькнуло у неё в голове, – сейчас же всё умрём».

– Печать! – закричала она. – Печать трещит!

Урсула, которой Катарина вцепилась зубами в руку, выпустила Юрия и попыталась свободной рукой освободиться от хватки озверевшей храмовницы. А сам халумари отполз в сторону, хватая ртом воздух. Наверное, мечница слишком сильно его сдавила от неожиданности.

– Тише, тише, – испуганно забормотала волшебница, заметавшись вокруг этой парочки. – Урсула, вот зачем ты это сделала? Если печать сломается, она тебе зубами горло порвёт.

– Я чё, знала, чё ли?! Отцепите её от меня!

– Я сейчас. Я её убью! Да, убью, пока не поздно! – затараторила Лукреция, а у само́й руки затряслись ещё сильнее, чем при шуршащей в кустах лисе. Мало ей Волчьей дозорной в деревушке, так ещё эта звереет. Волшебница начала бормотать, впопыхах вспоминая заклинание, которым убила разбойницу, но в этот момент перед ней вынырнул Юрий, растопыривший руки.

– Не надо, пожалуйста. Я сам. Я сейчас. Не колдуй!

– Он повернулся и обхватил рычащую девушку руками.

– Катарина. Катя. Катюша, – быстро, но чётко заговорил он. – Всё хорошо. Это просто шутка. Это шутка. Я твой. Слышишь? Твой. Это шутка.

– Бормочи, – протараторила Урсула и сунула пальцы между челюстей храмовницы, из-под которых уже потекла кровь. – Она ослабляет хватку.

Юрий вытянул руку и начал гладить девушку по голове ладонью, как кошку.

– Отпусти её, Катарина. Всё хорошо. Я с тобой.

Рычание прекратилось, а цепкие пальцы, впившиеся в кожу Урсулы, медленно разжались. Девушка вздрогнула и отпустила свою жертву.

Стали видны окровавленные губы и торчащие из-под них острые клыки. Катарина вдруг затрясла головой.

– Я… Я… Тётя Урсула, прости, – залепетала она. – Прости.

Девушка упала на колени и прямо на них подползла к недавней жертве, которая отступила на шаг, сжимая прокушенную руку.

– Прости. Я не зверь. Я человек. Я человек.

Катарина зарыдала и уткнулась лицом в землю.

– Я человек, – неразборчиво бормотала она. – Простите меня, пожалуйста. Всё простите. Я не смогла. Я не хочу быть зверем. Я человек. Почему это опять повторяется?

Храмовница несколько раз ударила землю кулаком.

– Почему? Почему? Я же не заслужила.

Плечи девушки тряслись от плача. А рядом с ней сел Юрий, начав тихонько трепать растрёпанные волосы.

– Ну, всё, успокойся, – шептал он. – Всё уже кончилось. Всё хорошо.

А у волшебницы от внезапно нахлынувшей слабости подогнулись колени. Она опустилась на землю и тяжело вздохнула.

– Нужно всё начистоту высказать друг другу, – отрешённо глядя в одну точку, произнесла Лукреция, – иначе до следующей ночи недотянем. Надо действовать заодно.

Внутри у магессы было пусто…

Глава 23. Драгоценности

– Ненавижу рыбами глядеть, – выдавила из себя бледная, как верхушки дальних гор, колдунья и склонилась над деревянным ведром. Её с шумом вырвало.

В просторной, скромно убранной, не разбитой на комнатушки, как это обычно принято на постоялых дворах, мансарде, помимо неё, находились ещё трое. Все волшебницы. Все одеты как женщины из гильдии писцов – с потёртыми нарукавниками из плотной крапивницы, испачканными чернилами передниками, и волосами, подхваченными похожими на обручи кожаными ремешками-фернатьерами, чтобы чёлка не падала. Простенькие серенькие платья с торчащими из-под них воротничками и рукавами рубашек-камиз из некрашеного и небелёного льна. Светло-серые чулки.

Одна сидела за секретером, сочувствующе глядела на страдалицу и теребила пальцами гусиное перо. Подсвечник на три свечи ронял яркий слегка дрожащий свет на наполовину исписанный лист бумаги, лежащий на наклонной столешнице, хорошо подогнанные друг к другу половые доски, большой сундук у дальней стены, наклонный потолок и полбенные стены. Вторая женщина быстро окунула тряпицу в небольшое корытце и протянула бледной магессе – с редким даром мирандо а ла дистанцио, то есть смотрящей-в-даль. А та, тяжело дыша и через силу сглатывая вязкую слюну, вытерла лицо.

– Есть что-нибудь новое? – властно и в то же время обеспокоенно спросила третья, пребывающая уже в возрасте. Она сидела на краю кровати и глядела под ноги, словно именно там был ответ на её вопрос. В отличие от остальных, палец магессы украшал перстень-печать, каким ставят оттиски на сургуче.

– Халумари готовятся к встрече с вами, – произнесла смотрящая-в-даль слабым голосом. – Как и говорила, у них главный – мужчина, имеющий титул, именуемый «генерал». Больше других с таким титулом нет. Он вызвал к себе помощников. Все мужчины. Отдал указание подготовить парадную одёжу. Обсуждал блюда на приёме и подарки с мажордомом, он у них называется… зампатил, да, кажется, так. Ненавижу их букву «ы». И главное, они приручили каких-то жучков, которые слушает чужие разговоры для них. Несколько таких запущено в твердыню. На совете с главным дозорным обсуждали визит Старой Прачки к Николь-Астре. Довольны, что жучки послушно заработали. Я не знаю, что за слова такие «теплавиза» и «аэроцастат», но тоже хотят ими подглядывать.

Смотрящая-в-даль замолчала и снова наклонилась над ведром, а та, что ухаживала за ней, подскочила с табурета, подбежала к камину и зачерпнула из котла кружкой пахнущий мёдом и травами кипяток.

– Попей, легче станет, – скороговоркой произнесла она.

– Не могу. Тошнит.

– Попей.

Смотрящая, давясь, осилила кружку и выдохнула, а потом поглядела на старшую.

– Госпожа Кассия, зачем вы настояли на встрече? Зачем выдали, что знаете о его главенстве? Они же будут искать.

– Вот именно. Они будут искать. И искать то, что привычно им. Глядеть туда, куда сами бы подложили подслушивающие чары и послушных тварей. А для этого нужно разворошить этот муравейник, – серьёзно ответила старшая волшебница и встала. – Они не глупцы. И мышиную возню начали только тогда, когда хорошо устроились. Они уже купили с потрохами главу городка, задарили серебром всю стражу, все торговцы этого вонючего городишки уже под их протекторатом. Они терпеливо готовились, и теперь начали большую политику. Но магистрат им не по зубам. При этом они очень интересный и очень сильный противник, – ухмыльнулась Кассия. – Учись, пока я жива…

* * *

Проснулся я не от холода, а оттого, что затёк бок, а ещё в ребро больно упёрся стебель камыша, из которого сделали подстилку.

А развернуться не получалось, так как Катарина, лёгшая вечером со мной, обхватила рукой и прижимала всю ночь к себе железной хваткой, так что пошевелиться трудно было. Никогда бы не подумал, что окажусь на месте моей бывшей, которая жаловалась на то, что у меня рука тяжёлая. Блин, гендерный реверс немного напрягает такими моментами. Это мне положено обнимать хрупкую девушку, а не наоборот. И это мне положено быть в сексе сверху. Не скажу, что я разочарован, или что мне не понравилось, но, когда инициатива не у меня – тоже напрягает. И уж сильно неопытна Катарина в любовных делах, и кроме голого… да, голого энтузиазма ничего нет, хоть ликбез проводи. Но опять же, распутный мужчина здесь не в почёте, и лекцией о Камасутре можно только хуже сделать. Блик, надо что-то придумать.

Я открыл глаза и осмотрелся. Небо уже было по-утреннему серым, а на траве росы не было, так утро выдалось тёплым и даже душным. Урсула тоже ещё спала, сильно скрипя зубами и вошкаясь. Однажды она во сне пробормотала: «Саскэ ты. Хочу и пью».

Зато серая, словно с похмелья, волшебница уже складывала на погасшие угли хворост и кору. Заметив, что я гляжу на неё, Лукреция поджала губы и нахмурилась, словно решаясь на какой-то важный поступок. Наконец, тяжело и протяжно вздохнула и провела рукой над дровами.

– Ку ла-ламас сэ-энцинидан, – произнесла она речитативом. Я услышал быстро нарастающий свист, модулируемый датчиком, а через секунду кора вспыхнула, словно туда кинули горсть зажжённых спичек. – Это простые чары де фуэго – огня. Нужно лишь представить жар, и он возникнет вслед желанию.

Я с кряхтением постарался высвободиться из объятий Катарины, но не смог. Девушка лишь ещё сильнее прижала меня к себе, заставив недовольно скривиться.

– Зачем ты мне рассказываешь? – спросил я, уже забыв тот момент, когда перешли на «Ты». Как-то само собой это произошло, впрочем, волшебница не возражала.

– Кто такая система? – вместо ответа спросила Лукреция, она провела рукой перед собой, и в воздух взлетел камушек, зависнув в нескольких сантиметрах над ладонью. Тихий свист датчика менялся в частоте по мере движения камушка. При резком движении или быстром торможении почти уходил в ультразвук, а при зависании гудел, как пчела. Прослеживалась чёткая зависимость частота и, скорее всего, затрачиваемой энергии на ускорение.

При вопросе о системе я задумался, а та подала голос.

«Запрещено сообщать местному населению о наличии процессора».

– Заткнись, – прошептал я, на что Лукреция прищурилась, а камушек начал отлетать от неё и снова приближаться, словно игрушка йо-йо, которая на верёвочке.

«Запрещено сообщать местному населению о наличии процессора».

– Кому говорю, заткнись, – повысил я голос и поднял глаза на волшебницу. – У меня в голове живёт дух-помощник. Только она больна и не всегда помогает как нужно.

– Ты – как она? – кивнула в сторону спящей Катарины волшебница.

– Ну… можно и так сказать.

– Тогда не удивляюсь, почему храмовница решилась на штурм крепости.

– Это я-то крепость? – усмехнулся я, а Лукреция подобрала ноги и сжала губы. В её глазах мелькнула тревога. Это оттого что Катарина, которой уже давным-давно положено проснуться, зашевелилась. А в следующий момент почувствовал, как мои шею и затылок начинают вылизывать шершавым кошачьим языком. А ещё почему-то ждал громкого мурчания, но потом вспомнил, что львы не мурлыкают. Продолжалось это всего несколько секунд, а потом, видимо, девушка окончательно проснулась, так как замерла и тихо выругалась.

– Бездна, что я делаю? Да убережёт от непотребства Небесная Пара.

Девушка быстро осенила себя двумя перстами, встала с камышовой подстилки и потянулась. При этом её суставы выгибались так, как простому человеку недоступно.

– Я могу поправить печать, – тихо произнесла Лукреция. – Я читала, как это делается.

– Правда? – переспросила Катарина, бросив быстрый взгляд на волшебницу. – Я буду обязана вам.

Она поправила камизу, подхватила с травы чулок и, застыла в позе балерины. Сама стоит на кончиках пальцев левой ноги, а правая поднятая вверх, ровненькая-ровненькая, да и растяжка просто великолепная. Чулок оказался натянут до колена в одно неуловимое движение. А я невольно загляделся. Хотя немного сгущал неженский размер ноги, примерно сорок второй, но у местных барышень у всех так. Да и сами они не маленькие. Но ведь грациозная и равновесие держит на пять с плюсом, что есть, то не отнимешь. Или отнимешь?

– Тело лёгкое, – горько прошептала всё так же пребывающая в позе балерины Катарина, пошевелив пальцами на ноге. – Я уже забыла, что так могла.

Девушка вздохнула и с тоской поглядела на эти самые – пальчики.

– Я готова. Что делать?

– Сядь рядом лицом ко мне. Сними рубашку. Закрой глаза. Постарайся меньше шевелиться, – показала перед собой Лукреция.

Катарина так и поступила, оставшись в одном чулке и панталонах, похожих на свободные трусы-боксеры. Теперь она сидела на коленях перед волшебницей, и та тоже опустилась на траву.

– Джавла пара эле-монстро, – начало тянуться заклинание, в котором едва угадывались значения слов. Оно произносилось на древнем наречии или каком-то малознакомом диалекте. Одновременно с этим в голове пели причудливую тихую мелодию не просто свист и треск, а сложные гармоники. Я насчитал их не меньше пяти. – Лас барас сан-фуртез. Ё понго эле-селио. Кон эле-номбре делафурза.

«Клетка для чудовища. Прутья крепки. Замок на дверце. Печать ставлю я именем силы».

Магесса протянула ладонь к груди девушки, но не смогла коснуться, отдёрнув пальцы, как отчего-то горячего или колючего. А я глядел не только на руки волшебницы, но и на ровную спину храмовницы с напряжённо застывшими в ожидании своей участи мышцами дикой кошки. Загорелая, как после греческого пляжа, кожа только подчёркивала их.

– Сейчас. Соберусь с силой, – проронила волшебница и облизала губы.

Она выдохнула и снова потянула руку. Казалось, боялась ошибиться.

– Стой, – вдруг вырвалось у меня. Сам не знаю почему.

Лукреция бросила на меня непонимающий взгляд.

– Не надо, – произнёс я, вставая с земли. – Пусть всё так останется.

– Её надо обратно запечатать. Печать на соломинке висит, – торопливо произнесла волшебница.

– Она та, кто есть. Печать лишает её части души.

– Она убьёт нас всех, если вдруг разум погаснет. Она дикий зверь.

Я сглотнул. Сам не понимаю, почему решил вмешаться. Вот зачем лезу? Ведь волшебница права и хочет перестраховаться, но нельзя так. Блин, не знаю. Это казалось неправильным.

Катарина неуверенно начала поворачивать голову, на что сразу получила окрик магессы.

Не шевелись, пока не завершу колдовство. Сорвёшься окончательно.

Я же сделал несколько осторожных шагов и положил на обнажённые плечи девушки, отчего та легонько вздрогнула.

– Думаю, смогу её удержать. Ведь нужно просто привыкнуть, – медленно вытягивая слова, продолжил я.

– Она непредсказуема. Она как припадочная пеной трясучкой. Только не себе язык откусит, а нам головы, – начала повышать голос волшебница.

– Но ведь не откусила же.

– Эта… – подала голос Урсула, которая тоже проснулась. – Она пыталась, хорошо так пыталась.

Мечница подняла руку и показала окровавленные бинты.

– Вот, – взмахнула рукой в сторону пострадавшей мечницы Лукреция. – Я же не просто так твержу, что сорвавшаяся опасна.

– Мы сами сподвигли на это, – тоже повысил голос я. – Просто не давать повода для ревности. И не давать горячительного.

– Нет! – начала переходить на крик Лукреция. – Ты готов терпеть рядом чудовище?! Я нет!

– Она не чудовище! Ты разве не видишь? Она сидит почти без печати и покорно ждёт!

– Ты хочешь надрезать нить её судьбы? – тяжело дыша, спросила волшебница.

– Может, она сама решит? – процедил я, словно сплюнул. Вот упёртая эта ведьма.

Чего бояться? Ведь действительно, сидит и ждёт.

– Сама? Ну, хорошо, – Лукреция опустила глаза на Катарину. – Ты хочешь быть опасной тварью, или обычней, как все?

Обычной она всё равно не будет, – пробурчал я и сжал плечи пальцами. – Она тем и хороша, что необычна.

Мы замолчали, и в этой тишине было слышно, как часто-часто дышит Катарина. Лишь через минуту она неуверенно заговорила.

– А можно я немного попробую сама держаться? Я больше никого не укушу. Честно-честно. У некоторых же получалось.

– Тогда нам больше не по пути, – процедила волшебница. – Делайте что хотите.

Лукреция встала, отвернулась и потёрла лицо руками.

– Зачем мы вообще куда-то сейчас идём? – простонала она. Дары потеряны. Идти не с чем. Проще вернуться.

Я выдохнул и улыбнулся.

– Зачем? Затем, что нас могут ждать, и проще прийти с пустыми руками и принести извинения. Объясниться, что ограбили. Пообещать, что вернёмся и уж точно привезём. Это проще, чем выказать неуважение ждущей баронессе.

– И с чего ты решил, что нас будут ждать? – не поворачиваясь, отозвалась Лукреция. – Не нужны мы никому.

– Я верю в своего старшего. Сан Саныч должен был отправить почту, чтоб предупредить о нашем визите. Должен был хотя бы спросить разрешения, а не отправлять в никуда. А раз мы поехали, то разрешение есть.

– И он тебе не сказал? – съехидничала ведьма.

– А тебе сказали, зачем ты с нами? Настоящую причину? – парировал я в этой словесной баталии.

Волшебница запустила ладонь в распущенные волосы, и едва слышно пробормотала.

– Устала я от всех вас, от магистрата, от погонь. Но больше остального – от ожидания смерти. Я хочу всего лишь одного – домой.

– Эта… – снова подала голос Урсула. – А та краска, чем не подарок?

– Какая краска? – тихо и одновременно переспросили мы с волшебницей.

– Ну, – мечница показала на мою сумку. – Там склянка с зелёной краской. Дорогая должна быть.

Я убрал руки с плеч Катарины и подошёл к своим вещам. Про какую склянку Урсула говорила? Пришлось перерыть все вещи, пока не нашёл пузырёк с зелёнкой.

– Это, что ли? Это не краска. Это царапины замазывать, чтоб не гнили. И она недорогая, медяшки стоит.

Рядом с постной миной встала Лукреция и протянула руку.

– Дай глянуть.

– А мне можно уже вставать? – послышался голос Катарины.

– Вставай, – вздохнула волшебница.

– Можно? Я не стану зверем? – недоверчиво переспросила храмовница.

– Можно. Я оборвала плетение чар, – с досадой отмахнулась волшебница.

Катарина, которая всё это время сидела в одном чулке и нижнем белье, быстро подскочила и начала одеваться. Я невольно снова залюбовался девушкой. Небольшой грудью-двоечкой, упругой попой, ровной спиной, длинными ногами. Их бы ещё побрить по земному обычаю, цены бы таким ногам не было. В общем, не знаю про любовь с первого взгляда, но любовь с первого раза вполне возможна. Главное – не зацикливаться, я же завис в режиме олуха, бед бы не натворить.

Тем временем волшебница взяла у меня из рук пузырёк и открыла пробку, испачкав пальцы.

– Всё, теперь дюжину дней не отмоешь, – усмехнулся я и при этом увидел, как преображается лицо Лукреции. Она сперва нахмурилась, разглядывая сочные бирюзовые пятна на коже, потом попыталась их стереть пальцами, что у неё не сильно получилось. Потом она просияла. А я с досадой на свою дурость покачал головой, так как вспомнил, что зелёнка изначально и была краской для тканей, это потом открыли её антисептическое свойство. И конечно, сейчас она почти не используется как краска, так как есть много других более своевременных и качественных аналогов.

Тем временем волшебница скривилась, словно проклинала себя за дурные мысли, потом опустила глаза, отчего её взгляд забегал по траве. Магесса словно взвешивала все за и против.

– Бездна меня побери, – прорычала она и ударила себя кулаком по бедру. – Медяшки, говоришь? А много можешь достать?

– Могу утопить тебя в ней, – буркнул я под хмыканье Катарины, а в глазах волшебницы прямо-таки отразились горы золота. Вот только надо сказать, что зелёнка быстро выцветает при стирке.

Я снова мысленно выругался на свою глупость. У них же верхнюю одежду почти не стирают, чтоб натуральные краски не терялись, им дешевле подклад поменять и перешить кружева. А если и стирают, то без моющих средств. В этих условиях зелёнка очень долго будет держаться, особенно если ткань с ней прокипятить. Лукреция что, от торговли волшебством отказаться хочет ради зелени? Дура.

Я так и высказал мысли.

– Тебе выгоднее будет с нашими работать. Расскажешь про волшебство, тебе и золота насыпят.

– Меня сперва разрешения лишат, а потом на каторгу отправят или на галеры. Там свежие гребные всегда нужны, – ухмыльнулась магесса в ответ.

– Но почему?

– Потому что мы не знаем, зачем вам волшебство. У нас уже была Изохелла, уронившая полмира в бездну. Богини в свидетельницы, второй не нужно, – тихо огрызнулась Лукреция.

Я улыбнулся и покачал головой.

– А мы хотим понять, что делать с вашим волшебством.

Все замолчали, и я вытянул ладонь, кивнув на склянку с зелёнкой, требуя вернуть внезапное сокровище. Такой подарок лучше никакого, особенно если всё остальное сожрало чудовище.

Волшебница недовольно поджала губы, но всё же положила бутылёк на ладонь. При этом взгляд выражал одну фразу: «Да подавись ты». Но ничего, перетерпит, зато наше путешествие обрело утраченный смысл…

Глава 24. На крупного зверя крупнее есть

– Помню, после долгих, полных отваги сражений пришлось отступить под натиском Венорской терции, – рассказывала очередную байку Урсула, неся на плече свой двуручник, как обычное коромысло, положив на того запястья рук и повесив на него с двух краёв сумки. – Значит, неделю держали натиск. Но потом они выставили пушки со шрапнелью, и пришлось уходить. Мы ощетинились пиками, как дикобраз. Отстреливались из пищалей, тратя последние крохи пороха. Потеряли много сестёр, но всё же ушли, поскальзываясь на потрохах перебитых врагов.

– Да? – усмехнулась Катарина, шедшая рядом. – А я слышала, что вас пощипали на пух для подушек, как крикливых неповоротливых гусынь, через час после начала боя.

– Цыц, малявка, – пафосно произнесла Урсула, оттопырив указательный палец на правой руке. – Я живая, а это значит, доблестно отступила, и ни о каком бегстве речи быть не может. И так устала, как тёлка гужевая, а ты ещё сказку портишь.

Мы шли по неширокой слегка поросшей мелкой травой дороге, ведущей от Красного Озера куда-то на восток. Над головами лениво плыли пузатые облака, из-за которых часто выглядывала Небесная Пара, обжигая лучами шеи, лица и руки. Желудок урчал, настойчиво намекая на то, что он ещё существует, его хоть изредка нужно кормить.

Пришлось подвязать свои разваливающиеся носатые ботинки-пулены, чтоб окончательно не отлетела подошва. Они предназначены для долгих переходов ровно столько же, что и женские туфли на высоких каблуках. На поясе висели и сохли постиранные в каком-то ручье чулки, которые недотягивали по длине на земные шосы, применяемые в нашем средневековье. Всё же местная мода остановилась на более коротком, но более красочном полосатом варианте. И надеюсь, что не нужно будет подобно знати нашего начала восемнадцатого века щеголять в белых лосинах на голое тело, позорище же.

Лукреция и Катарина, не сговариваясь, вышагивали так, чтоб между ними был я. Типа подушки безопасности.

– Я всё отдам за порчетту на вертеле, – протянула волшебница, заставив меня сглотнуть, а желудок опять заурчал. Порчетта – особая порода местных свинок. Размером они с таксу, в год уже начинают плодиться, как кролики. И мясо нежное, с тонюсеньким прослоечками сальца. Пробовал как-то с грибочками и чесноком. А внутрь крошёный хлеб начиняют. Пальчики оближешь.

– Эта… госпожа, – вздохнула Урсула, – пожалста, не о еде. Я сейчас ремень грызть начну. Вместе с ножнами от кошкодёра.

– А куда мы можем прийти этим путём? – спросил я, оглядев полное стрекочущих кузнечиков поле. Из-под самых ног часто вспархивали мелкие птахи, кое-где поле было выкошено, являя неровные проплешины. А чуть дальше дорога упиралась в лес. Там хоть тень будет.

– Это обходной путь. Мы Ганнивиль севером обошли, – отозвалась волшебница. – А дальше и Кольна Грисас – Седые Холмы севером обойдём.

– А почему седые?

– К югу от тамошнего шира земля сухая, ковыль хорошо растёт. Вот и седые.

Я почесал затылок. Шир, как территориальная единица, отличается от графства так же, как сельсовет от принадлежащего богачу города. Основная форма правления – совет под руководством избранного головы. На земле тоже не редкостью был. Сразу вспомнилась книжка про властелина колец. Там хоббиты так же при демократии жили в своём шире. Ходили в сельпо, посещали клуб при колхозе имени товарища Бэгинса, имели участкового, пили самогон и курили махорку.

– А они большие, эти Седые Яйца, то есть Холмы? – спросил я. Волшебница явно лучше остальных подкована в географии. Ну, так на то оно и высшее образование. У Катарины тоже высшее, но вот беда – незаконченное.

– Тысяч пять народу.

– Много, – вздохнул я.

– Помню, – протянула вдруг Лукреция, и я даже обернулся. Волшебница в первый раз что-то рассказать собралась. – Помню, перепутала любовные зачаруньки с сонными. Трое суток с содержантом провалялась на кровати. В дверь долбятся, а я глаза открыть не могу. Слышу, стучат, а не могу. Вернусь, так же без зачарунек упаду на кровать.

– Нет. Сперва жрать, – усмехнулась Урсула. – Я эту порчетту с костями съем, и с корытом, из которого её откармливали. А уж потом спать.

Урсула вздохнула и затянула, сильно фальшивя какую-то песню про то, как хорошо в трактире, только пей и пой. Несмотря на полную нескладность, песенка была забавная. Так и хотелось сесть за столик, заказать самое хорошее вино и мясо на рёбрышках и неспешно наслаждаться музыкой местного менестреля. Несмотря на гендерные недоразумения, музыканты здесь чаще мужчины. А впрочем, что им ещё делать, если нет семьи и дома?

Наклонившиеся к дороге стебли травы гладили ноги. По траве от слабо дующего ветра лениво текли волны. Духота стояла, как в парной, аж голова кружилась. Ноги ныли, и если сяду отдохнуть, больше встать уже не смогу. Во всём этом я не сразу увидел, что Катарина обеспокоенно крутила головой, вглядываясь, то в надвигающийся лес, то в перемежающееся большими островками кустарников поле.

– Что не так? – спросил я.

– Не нравится мне тишина, – прошептала девушка и сделала глубокий вдох, принюхиваясь к слабому ветру. Тот дул со спины и дать знать о засаде впереди не мог.

Я ещё раз огляделся. Вроде и сверчки поют так же, и птички из-под ног выскакивают. И не пахло ничем подозрительным. Но ей виднее, она сверхчеловек, а не я. Да и мало ли какие у неё ещё суперспособности.

– Больше не могу, – протянула шедшая слева от меня волшебница. – Хоть убейте, не могу. Тенёк. Пожалуйста, дойдёмте до тенька.

Вместо ответа, Катарина достала из-за пояса пистолет и взвела курок.

– Какого стручка им не хватает? – протянула Урсула и пошевелила закинутым на плечи мечом. Висящие на нём сумки упали на поросшую мелкой травкой дорогу. Она изготовилась биться.

Буквально секундой позже меня схватила под локоть Катарина и прижала к себе, заслоняя от чего-то. От рывка чуть вывих не случился. А ещё мгновением со стороны одного из кустов грохотнуло. Над головой со свистом пронеслась пуля.