Текст книги "Шуркина стратегия"

Автор книги: Игорь Нерцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Тропа начиналась здесь, у самой ограды, и уходила вдаль, то поднимаясь над морем, то сбегая ближе к нему.

Собственно, никакой нижней береговой тропы и не было. Полумесяцы галечных берегов окаймляли бухточки. Но их отделяли друг от друга врезанные в море скалистые мысы.

И тропа, объединившая берег и открытая теперь Шуркиному взору, была самым близким к морю из всех возможных для пешехода путей.

Зимой по тропе ходили только пограничники, совершающие обход, но летом её утаптывали и расширяли неутомимые «дикие» туристы.

Шурка глядел, глядел… Какая-то мысль вертелась у него в голове, но никак не могла проясниться – и вдруг он понял, что эти самые вытоптанные в траве песчаные пятачки, так ясно различаемые отсюда – как раз и обозначают местоположение четырёх родников, или четырёх ключей, от которых весь здешний берег получил название Ключевского.

Тропа обрывалась перед группой больших и пышных деревьев. И когда Шурка присмотрелся к этим деревьям повнимательнее – среди стволов проступил новый контур, словно в загадочной картинке, – ни дать ни взять избушка на курьих ножках – зелёный, под цвет листвы, дощатый домик на четырёх опорных столбах. Зелёный домик с какими-то белыми штучками под крышей. Шурка догадался – это изоляторы для электрических проводов.

Позади домика поднимался обрыв – каменная стена высотой в пятнадцать или двадцать этажей. Граница земли и неба шла ровно, как ножом отрезанная, по верхнему краю стены, пока не обрывалась под прямым углом в море.

Ничего ласкающего глаз не было на этой ровной линии: ни дома, ни деревца – только одна крохотная чёрная точка. Чем напряжённее Шурка всматривался в эту точку, тем хуже её видел. Наконец у него в глазах зарябило, замерцало. Шурка отвёл взгляд, моргнул несколько раз – точка снова вынырнула…

И тут он обратил внимание: точка на горизонте приходится как раз над самым домиком! И значит, отыскав её глазами, Шурка наверняка будет знать, где домик! Ничего, что он скрыт за буграми, кустами, деревьями.

Кажется, какой пустяк – точка. Какая малость! Но для Шурки она приобрела теперь особое, новое значение. Она стала для него тем, что на языке географов и военных называется словом ориентир.

…Сколько времени он пробыл в башне? Пять минут или час? Шурка выскочил на приставные ступеньки, продел замок в петли, как было. Уфф! Кажется, обошлось!

Серёжу Девятова определили во второй отряд. Между ним и Шуркой как будто почувствовалось взаимное притяжение.

Генка Брыкин ревниво прислушивался к их разговорам. За ужином нарочно сел рядом с новичком. Вертелся как на иголках. Наконец, по-приятельски толкнув Серёжу в бок, выпалил:

– Слушай! А вот как ты думаешь: если взять пчёл и всё время скармливать им одно какао, будет у них получаться шоколадный мёд?

Серёжа на секунду округлил глаза, потом оглянулся и подвинулся к Генке. Генка с готовностью подставил ухо.

– А ты попробуй!.. – звенящим шёпотом выдохнул Серёжа.

Генка побагровел. Мысли его прыгали, как крышка на кипящем чайнике. Ну ладно, ладно… Ты у меня попомнишь… задавала… Ты у меня попомнишь Брыкина!

Он пыхтел и громко скоблил тарелку.

А выходя из столовой, орал и толкался сильнее, чем обычно. Видно было – сам себя разжигает. Он, как будто нечаянно, подставил ножку Пете Павлову, а тот, падая, схватился руками за Шурку, и оба повалились. Шурка отлично видел, как всё было подстроено, но тоже притворился, будто принимает этот случай за нечаянный. Поднялся с земли, не сказал ничего и стал долго отряхиваться, чтобы дать Генке уйти вперёд.

Судя по всему, Брыкин «напрашивался».

И вот, после отбоя…

Впрочем, сначала никто ни о чём не догадывался. Новенький занял койку, которая до сих пор пустовала – между Вовой Угловым и Шуркой. Серёжа открыл чемоданчик, выложил на кровать мыльницу, зубную щётку, две книжки, ласты и маску.

Быстро, чуть подпрыгивая на ходу, деланно размахивая руками, подошёл Генка. Лицо его изображало возмущение.

– Ты что, всегда так делаешь? – угрожающе крикнул он. – Пришёл на чужое, не спросил и раскладываешься?

– Да ведь я… – хотел было объяснить Серёжа.

– Не слышал, что я сюда перехожу? – повышая голос, перебил его Генка. – Тебе отдельно надо говорить?

Это было наглое враньё, ничего никому Генка не говорил о переходе. Но таков был расчёт: ошеломить!

– Что, уже руки не действуют? Помочь? – издевательски допрашивал Брыкин, надвигаясь на Серёжу. Тот, не понимая, в чём дело, пятился назад, пока не налетел на свою тумбочку.

Генка нехорошо усмехнулся и двумя взмахами руки смёл все вещи с кровати на пол.

– Подними! – вдруг приказал кто-то у него за спиной. Генка не спеша обернулся, увидел по-воробьиному взъерошенного Шурку. Медленно двинулся к нему. Теперь Шурка пятился назад, выманивая Брыкина из прохода между койками на широкую «улицу», покрытую полосатой дорожкой.

Шурка отходил до тех пор, пока Брыкин не ступил на дорожку. Решали доли секунды. Шурка плотным комком метнулся вперёд.

Не успев ничего сообразить, Генка грохнулся на пол. Он попытался тут же вскочить, но увидел перед собой ещё Арсения, Никифора и Вовку. Сидя на полу и задрав лицо кверху, плаксиво спросил:

– Четверо на одного?

И вдруг с необычайным проворством, словно неизвестное науке ракообразное, переступая руками за спиной и отталкиваясь пятками, отъехал к середине палаты. Там он вскочил на ноги и крикнул:

– Ну, всё, Горюнов! Только выйди завтра на улицу! Всё, конец! Пиши завещание!

– Вернись, подними! – негромко, но внятно произнёс Шурка.

Брыкин захлебнулся, не зная, какое из ругательств пустить в первую очередь.

– Подними, подними! – веско добавили Степановичи, а Вовка кивнул головой. Все они подвинулись в сторону Генки.

И тогда Брыкин вернулся. Шёл он теперь без подскоков и не махал руками. Ребята расступились, чтобы не мешать ему. Больше всего не хотелось Генке поднимать треснувшую крышку от мыльницы. И только он взялся за неё, Арсений заметил:

– Ничего, свою отдашь…

Под взглядами всего отряда Брыкин вторично дошёл до середины палаты. Остановился и сказал куда-то в потолок:

– Бандиты! Весь угол бандитский подобрался!

Тут он заметил рядом с собой Петю Павлова и грубо добавил:

– Протри очки, председатель! Бандиты людей избивают, а ты не видишь!

Петя улыбнулся и машинально протёр очки.

Шурка, нарочно повернувшись спиной, бросил через плечо:

– Слушай, Брыкин! Забыл сказать. Если будешь хвататься за выключатель, когда не просят – без рук останешься. Понял?

Вместо ответа палату огласило невнятное урчание.

В этот вечер Шурка особенно долго не мог заснуть.

Завтра Брыкин полезет мириться, будет предлагать союз. Это – как пить дать.

Теперь можно подумать и обо всём другом. Он вздохнул. Вспомнил: береговая тропа, зелёный домик среди деревьев…

Поделиться не с кем – вот беда! Если бы нашёлся человек, понимающий Шуркины переживания!

Степановичи хорошие мужики, но уж очень серьёзные.

Может быть, новенький? Но к нему надо ещё присмотреться…

Сюда бы теперь из города Лёшу Кузьмина. Эх, Лёшка, Лёшка, друг верный! Да, Лешке не надо было бы объяснять, что значит неисследованная береговая тропа…

И просто удивительно, что во всём Лёшином доме, когда понадобилось, не нашлось одной необходимейшей вещи: бинокля!

Однако на ловца, говорят, и зверь бежит. Как-то в классе отзывает их в угол Мишка Сигаев. Открывает ранец, а там – большой настоящий бинокль. Только у него соединение испорчено, обе половинки вокруг оси болтаются.

Считая бинокль совсем сломанным, тётка отдала его Сигаеву. А он копил деньги на новый велосипед. И вот твёрдо объявил Шурке и Лёше: пятёрку, пять рублей.

Сначала была надежда на Лёшиных родителей, но они только замахали руками, узнав, что бинокль сломан.

Счастье повисло на волоске.

Пришлось лихорадочно собирать деньги. Лёша без конца выпрашивал на кино и на мороженое. А у Шурки дома часто бывало так: сорок копеек на краю стола и записка: «Пообедай сам».

Копейки без остатка шли в общую кассу, но Лёша заботливо подкармливал Шурку колбасой, булкой с маслом и пряниками.

И долгожданный день наступил. После уроков два приятеля забрались на чердак соседнего дома. Из чердачного окна, выхватывая друг у друга из рук пупырчатую на ощупь драгоценную тяжесть, они совершали открытие за открытием…

Решено. Завтра же отправить письмо – пусть высылает бинокль.

С этой мыслью Шурка и уснул.

Сочинение письма отняло неожиданно много времени. Когда писал открытку сестре – много не раздумывал. А тут заедали сомнения – то грамматические, то по существу дела.

Шурка вздыхал: вот бы можно было передавать мысли на расстояние, из головы в голову…

«Лёша, здорово!» – написал он на самом верху страницы. После долгого размышления появилась вторая строка:

«Лёша, тут здорово!»

Шурка прочитал обе строки и рассердился. Не успел начать, а уже не поймёшь, где «здоро́во», а где – «здо́рово». Крупно, с нажимом он поставил ударения.

Однако, как тут здорово – Шурка выразить не умел. Великолепие мира стояло у него перед глазами, но не желало заталкиваться в письмо. Тогда он вздохнул и прибавил:

«Но я без тебя скучаю».

Это Лёшка почувствует! Сам небось тоже скучает. Ладно, пора переходить к делу.

«Лёша, пришли мне в посылке наш бинокль, – Очень нужно. Тут не пропадёт. Я назад привезу и не поцарапаю. Честное слово».

Шурка остановился, задумался. Посылка-то не письмо. Посылки по документам получают. Кажется, паспорт надо?

Шурка пошёл искать Лайне Антсовну.

Как два серьёзных человека, они обсудили со всех сторон возникшую трудность. Решили, что посылка должна идти на имя Лайне Антсовны. Так надёжней. Она получит и отдаст Шурке.

Всегда бы так можно было говорить со старшими!

Генкино поражение оказалось важным событием в жизни второго отряда. Когда наутро, в виде опыта, Брыкин попытался обидеть Вадика, самого тихого и маленького во всём отряде – Вадик сжал кулачки, сощурил глаза и предупредил:

– Что, тебе мало было? Мы ещё добавим!

Брыкин вздрогнул от этого неожиданного «мы». Он обожал слово «мы», когда с подчинённой оравой шёл «брать за жабры» кого-нибудь. Но вот дело обернулось так, что «за жабры» могут взять его самого.

После целого часа тяжёлых раздумий он подошёл к Шурке, осторожно хлопнул его по руке и сказал, заглядывая в глаза:

– Слушай, хватит ерунду разводить, давай мириться! Уговор для начала такой: ты пока будешь командир, а я – твой адъютант….

В предложении была дипломатическая тонкость. Брыкин надеялся, что Шурка, по своему великодушию, предложит в ответ должность начальника штаба.

Шурка, однако, недоверчиво оглядел Брыкина и хмуро заметил:

– У адъютанта, знаешь, какая дисциплина должна быть? Во!

Генка скис.

– Да я – что? Разве я не могу? Я тоже могу – во!

Вечером, после отбоя, едва только ребята улеглись, Шурка внятно сказал:

– Гена, выключи, пожалуйста, свет!

Брыкин, без единого слова, выбрался из постели, щёлкнул выключателем.

Шурка задремал… И вдруг открыл глаза – наступила полная тишина.

Он сел в постели, спустил ноги на пол. Тихо открыл окно, но тут – дёрнуло его обернуться! Приподнявшись на локте, широко открытыми глазами смотрел на него Серёжа.

Шурка рассердился, перемахнул через свою постель, присел возле Серёжи на корточки.

– Ну, что ты? Все спят, и ты спи!

– Шурик, – зашептал Серёжа. – Не думай, я никому не скажу. Ты часто так?

Шурка был польщён, ему не хотелось признаваться, что он и не собирался лезть в окно. Он неопределённо мотнул головой, пожал плечами.

– Шурик, ты не сердись! – захлёбываясь, шептал Серёжа. – Я долго не засыпаю, мне всё разные фантазии в голову приходят. Ты знаешь, у меня в городе какая жизнь? Вот мы сидим в гараже – две недели, месяц, два месяца! Краска, бензин, дым. Отец меня гонит, а я – назад. Наконец – ура! – готово. Залезаем в машину – за сто, за двести километров несёмся куда глаза глядят! Я прилипну к стеклу. Всё мимо летит. Вот лес – и нет леса, вот в горку, вот под горку; вот мостик, ребята рыбу ловят. Они мне завидуют, а я – им. Хочется остановиться, посмотреть, побегать – куда там! Для отца остановка – пропавшее время. Так у меня полжизни в машине прошло, – со вздохом заключил Серёжа.

– Надо же! – озадаченно сказал Шурка.

– Шур, ну не сейчас, так через день, через три дня – возьми меня с собой. Я никому не скажу…

– Ладно, возьму, – шёпотом пообещал Шурка, – только не сегодня. Ты сейчас спи, а то всех разбудим.

Серёжа закивал головой и, в знак величайшей послушности, зажмурил глаза.

Шурка взобрался на подоконник, осторожно спустился на землю. Огляделся по сторонам.

От окна пошёл прямо к ограде. Камушки похрустывали под ногами. Потом зашуршала трава.

Шурка прошёл немного вдоль ограды, взобрался на большой камень. Он сейчас был совсем один на краю уснувшего лагеря.

Слабое прохладное свечение объединяло небо и море. Сверкающий далёкий пароход медленно исчезал за невидимой линией горизонта.

Ночь была переполнена звуками. Шипела отползающая по берегу волна. Шептались бессонные листья. Над травой, совсем рядом, тяжёлые жуки с низким рокотом заходили на посадку. В траве неумолчно звенело маленькое кузнечное производство.

Шурка поёжился, оглянулся. Высокое звёздное небо над чёрным контуром перевала. За перевалом невидимый автомобиль упорно прогрызал себе дорогу.

На следующий день Шурка выспрашивал у Лайне Антсовны, а Серёжа стоял рядом и слушал.

– …Вот помните, когда начальник заставы выступал, я его про зелёный домик спрашивал? У нас туда не будет экскурсии?

– Нет, Шурик. Так далеко не будет.

– А может, туда старшие отряды ходят?

– Нет. У них в другую сторону будет поход – до взрослого санатория. И ещё они ходят на «дикие» пляжи – камушки собирать. Мы тоже сходим за камушками. – Лайне Антсовна улыбнулась. – А тебе очень хочется к этому домику?

– Очень! – сознался Шурка.

– Ты не горюй. У нас, кроме прогулок, ещё в конце смены – восхожденье на перевал.

– Ну-у… – протянул Шурка. – В конце смены…

– Слушайте, ребята! – Лайне Антсовна понизила голос, оглянулась. Шурка и Серёжа подвинулись ближе. – Я вам скажу одну вещь, только вы до вечера помалкивайте! Вечером Дмитрий Игнатьевич объявит на линейке. У нас будет… пограничная игра.

– Когда? – в один голос спросили Серёжа и Шурка.

– Не-из-вест-но! В том-то и дело: надо быть всё время готовым. В какой-нибудь день вдруг – тревога! Два человека пытаются пройти вдоль берега. Надо их обнаружить и доложить в штаб. Так, чтоб они вас не увидели.

– Как же мы их узнаем? Тут всякие бродят: туристы, отдыхающие…

– Вам сначала фотокарточки покажут. Надо их запомнить хорошенько, чтобы потом не спутать с другими. Только смотрите, до вечера никому ни слова!

– Шур, ты про какой домик всё время говорил? – спросил Серёжа, едва они отошли от вожатой.

– Да ты не знаешь… Это ещё до тебя было. Рассказать?

– Я и прошу – расскажи!

– Понимаешь, тут у меня одна тайна…

Так Серёжа узнал про башню, про точку на горизонте и про Шуркин разговор с начальником заставы о зелёном домике.

Шурка предложил:

– Ты скажи главное: хочешь, мы с тобой будем разведчики? Все места посмотрим, где потом игра будет?

– Ну, конечно! Я же тебя ещё ночью просил, помнишь?..

Союз скрепили рукопожатием.

Теперь они ежедневно ускользали за ограду то с футболистами (в качестве болельщиков), то с духовым оркестром (как слушатели), то с юннатами (назвавшись корреспондентами лагерного радио).

Стратегия у Шурки была простая. Всю полосу кустарников за оградой – от пляжа до кромки леса – он мысленно разбил на небольшие участки. За одну вылазку осматривали только один участок. Возвращались вовремя, от общих отрядных дел не отставали.

Так всё удачно складывалось у Шурки, что не хватало лишь письма от сестрёнки да посылки с биноклем от Лёши. Наконец письмо пришло.

Конверт был толстый-претолстый, один угол даже лопнул. Танюшка написала своё послание на нескольких листах рисовальной бумаги, а потом сложила их вчетверо.

Буквы наверху каждого листа были огромные, а книзу – уменьшались до крохотных.

Вначале Танюшка сообщала, что живёт хорошо, но скучает без Шурки. Потом – что посылает Шурке земляничные листики, а землянику отнесла Ваське.

Действительно, из конверта выпали три зубчатых листочка на одном сплющенном стебле – увядшие, но ещё не засохшие.

Дальше рассказывалось, как в спальню во время тихого часа запрыгнула чёрная лягушка («Жаба!» – снисходительно поправил Шурка) и как все испугались, а Танька не испугалась и вынесла её на траву: пусть идёт к своим деткам!

А потом шло вот какое сообщение: «Оторвалась застёжка на правом туфле». (На левом-то ещё до отъезда отрывалась, но Шурка её очень ловко прикрепил с помощью тонкой проволочки). Так вот, Танюшка нашла проволочку и, по Шуркиному образцу, сама ухитрилась приделать правую застёжку.

В конце письма говорилось про Ваську: что видит его почти каждый день, что он тоже живёт хорошо. Что дети недавно ей сказали, будто он ел глину, а воспитательница сказала, что не ел, а только лизал. С тех пор прошло три дня, и Васька по-прежнему здоровый и весёлый, только плачет, когда Танюшка уходит.

Шурка с сознанием ответственности – не упустить бы чего! – два раза перечитал письмо, хмурясь и улыбаясь над сползающими строчками, и тут же написал ответ, обещая скоро вернуться и сразу поехать к ним в гости на электричке…

Как-то раз Шурка и Серёжа бежали к своему корпусу. Увидев их, Лайне Антсовна ещё издалека крикнула:

– Заходите скорей, до обеда надо собрать актив – на десять минут.

Серёжа вбежал прямо в корпус, а Шурка как-то машинально проскочил за угол, да вдоль длинной стеклянной стены, да через тропинку – домчался от корпуса до самой изгороди. И уселся там, в полосатой тени, покусывая сухой стебелёк.

Вдруг Шурка очнулся: отчего это он сидит тут? Ведь Лайне Антсовна сказала – заходите! Он похлопал глазами и, наконец, понял: столку его сбило слово «актив».

В школе это слово было для других, не для Шурки. Как только в классе собирался актив – и учительница, и пионервожатая обязательно говорили: «А Горюнов пусть идёт домой! Не задерживайте его! Он семье должен помогать! У него времени нет! Ему надо побольше заниматься – ведь он у нас средненький!»

Как будто Шурка уж вовсе не мог сообразить, чтобы успеть и тут, и там! Хоть изредка!

Он готов был сквозь землю от стыда провалиться. Словно он не как люди – ненормальный какой-то!

Но здесь, в Ключевском!..

Удивительное дело: здесь с первых дней Шурка чувствовал себя в самом что ни на есть настоящем активе.

Лайне Антсовна всё про всех знает, но никогда тебя не подведёт. Как-то так получается: только начнёшь с ней говорить – и сразу про себя всё расскажешь. И не страшно ничуть!

Маленький Вадик, например, признался ей шёпотом, что он лечился от заиканья и очень боится, как бы это не началось снова. Так Лайне Антсовна с каждым в отряде поговорила на этот счёт отдельно, без свидетелей. Случилось раз, другой, третий: заторопится Вадик в разговоре – и заикнётся! Никто даже бровью не повёл. Словно и не заметили.

А Петя Павлов совсем не умел плавать. И научиться никак не мог – стеснялся. Ходит всё по мелкой водичке, не снимая очков… И кажется – даже стёкла у него вспотели от переживаний.

Лайне Антсовна стала отдельно учить Петю плаванию, в другое время, никто в отряде и не знал об этом. А дней через десять Петя стал плавать не хуже, чем все остальные…

Может быть, у кого-то язык очень чесался подразниться: «Ва-ва-вадик, скажи: «за-за-за-яц!» Или: «Эй, Петропавлыч, покажи, как топор плавает?» Но как потом смотреть в глаза Лайне Антсовне? Невозможно! Даже если она тебе ни слова не скажет. Всё равно – хоть собирай чемодан и выкатывайся из лагеря!

…Вдоль длинной стены корпуса со встревоженным лицом шла Лайне Антсовна. Она кого-то искала.

Шурка вскочил на ноги. Вожатая помахала ему рукой.

– Ты что, Шура? Почему ушёл?

– Да я… я думал, вы Серёжу позвали, а меня – нет…

Они вошли в дежурную комнату, где собрался актив.

– Ребята, – сказала Лайне Антсовна, – вы мне должны помочь. Помочь в таком деле, которое вы знаете лучше меня. Я надеюсь… – тут она улыбнулась и внимательно оглядела всех, – надеюсь не потерять свой авторитет после такой просьбы. Так вот. Приближается пограничная игра. Когда она будет – никто не знает… и не узнает, пока не услышит сигнал тревоги. Но вы понимаете, что она приближается. Конечно, было бы лучше, если б вожатый у вас был мужчина, но…

Тут закричали все вместе:

– Мы постараемся!

– Мы знаем, мы уже в военную играли!

– А я – два раза!

– Вы не расстраивайтесь, мы всё сами сделаем!

– Лайне Антсовна, мы вам поможем!

Она кивнула:

– Вот об этом я вас и хотела попросить… У нас создан штаб для подготовки к игре. Руководят им, как вы догадываетесь, наши инженеры: Володя, Слава и Ваня. В другое время они больше заняты со старшими ребятами. А тут вам представился случай познакомиться с ними поближе. Назначаю вас… – она нарочно помедлила несколько секунд, – военными советниками от нашего отряда. Вы должны явиться на военный совет лагеря ровно в семнадцать часов восемь минут тридцать пять секунд!

Невольно все посмотрели на плоские ручные часы Лайне Антсовны с большим круглым циферблатом и секундной стрелкой.

– Какие они у вас большие, – сказал кто-то, – не как дамские…

Лайне Антсовна тоже посмотрела на часы, будто сквозь туман, и улыбнулась:

– Это не мои часы. Мне их дал на лето один человек… Петя, ты их возьмёшь у меня после обеда… Ребята! Военный совет собирается, чтобы выслушать ваши предложения. Думайте – время есть!..

– Серёжа и Шура, нашептались? – спросила вдруг Лайне Антсовна. – Наверное, что-то придумали?

Шурка, застигнутый врасплох, отшатнулся от Серёжиного уха.

– Нет ещё… – сказал он. – Мы ещё не совсем придумали. Как до конца допридумаем – так сразу скажем!

– Не верьте им! – с каким-то даже испугом закричал Саша-хитрый. – Не верьте! Они уже всё придумали! Только они хотят по секрету вам сказать! А как же я тогда узнаю? Пускай сейчас говорят!

Цены не было бы Сашиной хитрости, если о не лезла из него с такой силой забота лишь об одном себе! А ведь он угадал. На Шурку будто с неба свалилась идея.

Вот что пришло Шурке в голову: в отряде должны быть двое связных, или разведчиков.

Они могут расположиться позади цепи и держать в поле зрения весь отряд – на случай, если кто-то не справится с наблюдением, прозевает.

Или могут передавать сообщения от дозора к дозору.

А лучше всего – выдвинуться далеко вперёд, сигналить своим: что там впереди делается?! И тогда никакая неожиданность не застанет отряд врасплох.

– Мы не для себя! – объяснил Шурка. – Но зато для отряда будет это… эта…

– Страховка! – подсказал Серёжа.

– Ага, – кивнул Шурка. – А почему мы себя предложили?.. Вы, наверно, заметили: мы и так с Серёжей в разведку играем… каждый день… Но если вы нам не доверяете…

– Доверяю, – сказала Лайне Антсовна.

Инженер Слава Малиновский сидел на ящике возле «пиратского дома», где был назначен лагерный военный совет. В руке он держал какие-то листки.

Рядом стоял второй ящик, закрытый крышкой.

– От какого отряда? Кто старший?

Петя выступил вперёд:

– От второго отряда! Пётр Павлов! – непривычно отрывисто доложил он, в тон Малиновскому.

Из веера продолговатых листков Малиновский выдернул один. На нём были отпечатаны рядом две одинаковые картинки.

– В рисунках пять различий. Обвести их кружками! Засекаю время! – Малиновский щёлкнул секундомером.

Петя присел на корточки у закрытого ящика, тоже щёлкнул – кнопкой от шариковой ручки.

Делегаты заулыбались. Петя совершенно не замечал, как убраны в палате постели… но ребусы! кроссворды! загадочные картинки! Поищите другого такого очкарика!

– Как?! Уже?! Хм… Пока что – лучшее время… – проворчал Малиновский с недовольным видом.

Это была его манера. Если уж он хвалил, что случалось о-о-очень редко, то лишь таким образом, через силу выговаривая похвалу.

Малиновский записал показание секундомера, вернул листок Пете. Сбросил крышку со второго ящика. Там грудой лежали новенькие малышовые пистолеты с бумажной лентой вместо пистонов.

– Подходить по одному! Каждый пистолет заряжен на десять выстрелов! Быть в полной готовности и действовать в соответствии с обстановкой!

С замиранием сердца, гуськом делегаты приближались ко входу в инженерское жилище. И едва Петя отодвинул брезентовый полог, раздалась команда:

– Стать вдоль стола! Продвигайтесь, быстро, быстро!

По свободному пространству комнаты расхаживал «главный пират» – Володя Битенгов, с таким же, как у ребят, малышовым пистолетиком в руке. Третий – Ваня Забелин, по прозвищу Ус, сидел в секретарской позе у дальнего конца стола. В полумраке, у противоположной стены, на скамейках теснились ранее прибывшие делегации.

Всё внимание приковывал Битенков Он напоминал лицом этакого «Деда-Мороза-Высший-Сорт», который снял грим и оказался молодым весёлым детиной.

– Приготовиться! – зычно сказал он. – По моему выстрелу – стрелять как можно быстрее! Кончилась лента – пистолет на стол Зачёт по предпоследнему, последний выбывает!

Он бабахнул, в другой руке у него блеснул секундомер.

Ну и треск поднялся! Последними бросили пистолеты сразу трое: Вовка Углов, Саша-хитрый и Петропавлыч.

Володя Битенков прищурился, поднял один из пистолетов и, взглянув на секундомер, сказал Ване:

– Шесть и две десятых… Прилично, а с поправкой на возраст – совсем хорошо.

– А кто же выбывает?

Битенков разжал ладонь, и все увидели, что в пистолете, поднятом со стола, осталось ещё ленты на три выстрела.

– Это не я! – быстро сказал Саша-хитрый.

– А я разве говорю, что ты? – удивился Володя. – Кто это сделал, пусть скажет!

Ребята, ни слова не говоря, поворачивались справа и слева к Хитрому. Ему показалось, будто воздух вокруг него кончился, и он выдохнул:

– Это я…

– До свидания! – кивнул ему Володя.

Но не знал он ещё Сашу-хитрого! И началось!..

– А за что выгоняют? За военную хитрость! Я бросил… успел… и всё шито-крыто!

– Слушай, да ты, хитрый! – сказал Володя. – Тебя проводить или сам выйдешь?

– Я сам! Я сам! – захихикал Саша, будто его щекотали. Проворно вылез из-за стола и выскочил за дверь.

Отстрелялись последние делегаты, явился Малиновский. Под Володиным руководством все дружно ухватились за стол, оттащили его от стены, развернули по диагонали. Окружили скамейками, уселись.

Вступительная речь была подкупающе-краткой:

– Уважаемые члены военного совета!

Это Битенков сказал торжественным тоном.

– Наверное, почти все вы участвовали в больших лагерных играх и знаете, как там бывает…

Это он сказал обычным голосом.

– Так что валяйте предлагайте, кого что успело осенить!

Тут он улыбнулся своей знаменитой улыбкой; и все ответно заулыбались. Улыбки улыбками, а первые слова, как водится, хоть клещами вытягивай!

И, как это всегда бывает, плотину взорвал крик души:

– Скучно, когда очки считают!.. – закричало сразу человек десять:

– Верно! Верно!

– Я тоже хотел сказать!

– Начисляют очки, а за что – непонятно!

– Другой раз понятно, только за трудное мало очков дают, а за лёгкое – много. Никакой справедливости!

– Посредники эти… Ходят с синими повязками и друг с другом спорят… Им интересно, а нам скучно…

Ваня Забелин должен был записывать все предложения. Он закричал:

– Ребята, так невозможно! Давайте по очереди!

Малиновский усмехнулся и возразил:

– Надо сразу все каналы слушать! По очереди – опять на них молчанка нападёт!

«Ус» развёл руками: не успеваю!

Шурка подумал: а правда, почему так? Ведь когда все сидят, слова не выжмешь, хотя в каждом прямо кипят разные мысли! Но если уж заговорили – держись!

Девчонки напомнили:

– Только чтоб без драки! А то, как погоны прицепят – сами не свои подраться!

Кто-то беспокоился:

– Пускай техника будет! Что-нибудь по радио передавать! Или автоматическое!

Шурка вдруг понял, что сейчас самый подходящий момент узнать насчёт домика. Он подошёл к Битенкову:

– Хорошо бы по два человека от каждого отряда – и пойти в обход, вдоль берега, до самой горы. Там такая гора – она как стена поднимается.

Володя махнул рукой Забелину: «Это не записывай». А Шурке объяснил:

– Ты понимаешь… Ведь если вы одни пойдёте – обязательно в воду полезете. Ну, ты, скажем, не полезешь, а старшие уж точно ринутся! Выходит, няньку с вами посылать? Так это уже не интересно, какой это дозор… с нянькой?! Сам видишь – не получается!

Наконец Володя потребовал тишины.

– Вот что, ребята! Ну, тише, тише… Вот на этом листке записано, что предлагаем мы – Ваня, Слава и я. А на этом – то, что предложили вы. Всё это будет в игре. Совет окончен. Спасибо, до свидания!

Шурка выходил одним из последних. Вдруг Битенков поманил его рукой:

– Слушай, если не спешишь, минуты на три задержись, пожалуйста!

У Шурки ёкнуло сердце.

Володя усадил Шурку рядом с собой.

– Да ты не дуйся! Серьёзный какой! Я тебя приметил, когда ты про обход спрашивал. Мне, понимаешь, нужен надёжный человек для одного дела…

– Сделаю! – сказал Шурка.

– Вот какое поручение, – Володя понизил голос. – Перед самой игрой на участке старших надо будет спрятать какую-нибудь небольшую вещицу. Я, правда, ещё не решил, какую… Компас? Записку в спичечном коробке?..

– А я знаю! – Шурка даже привстал. – Есть такие коробочки пластмассовые, их вместе с плёнкой в фотоаппарат засовывают…

– Кассету? Слушай… Слушай, да это здорово! Тогда мы двух зайцев убьём сразу! С плёнкой такую историю можно развести… экстра-люкс-прима! Теперь послушай: найти её они должны обязательно! Но публика там… ядовитая, недоверчивая. И с ленцой. Когда они выйдут на полосу – ты сбегай ещё раз, приметь, кто возле тайника оказался, и предупреди его особо, но потуманнее, чтоб только забеспокоился. Чтоб не загорал. Скажешь – из штаба!

Володя записал в блокнот Шуркину фамилию, задержал его пальцы в своих, испытующе посмотрел в глаза:

– Ну?..

Вместо долгих заверений, Шурка сказал одно слово:

– Могила!

Он, правда, не уточнил, что Серёже-то, конечно, расскажет. Но это – как самому себе. Больше – никто не узнает.

…Утром того дня, который был назначен штабом для пограничной игры, далёкая Арктика преподнесла начальнику лагеря Дмитрию Игнатьевичу неожиданный подарок.

Налетел туман. В разгаре лета – небывалый, немыслимый для этих мест – какого, по присловью, и старожилы не упомнят.

Туман этот был не тот мягко-слоистый, сонный, знакомый по равнинам средней России. Совсем другой: лиловатый, клокастый, стремительный…

Такие туманы обыкновенны здесь весной, на переломе от прохлады к жаре. Но шло необычное лето. Шумели ураганы по всему Северному полушарию. В Средиземноморье неистовый град прошёлся по виноградникам, погубив урожай целого года. И у нас «холодные массы арктического воздуха» метнулись неожиданным рывком «к югу Европейской части». А один узенький и дрожащий от любопытства язычок этих холодных масс высунулся даже из-за Ключевского перевала, и всю береговую полосу охватил влажный озноб.