Текст книги "Гарики из Атлантиды. Пожилые записки"

Автор книги: Игорь Губерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Трактат о разности ума

Я написал однажды книгу о социальной психологии, рукопись была зарезана в издательстве «Искусство». Я чуть ниже расскажу эту историю. Придумав некогда народную пословицу для пишущих людей: «Кашу Марксом не испортишь», я ей следовал неукоснительно – каждой главе в этой книге предшествовал эпиграф из какого-нибудь пристойного классика. Но так как я необразован и ленив, то не рылся ни в каких сборниках цитат (или, упаси Господь, первоисточниках), а просто сочинял цитату сам, приклеивая к ней приличную фамилию. Главу о глупости украшало вот какое изречение: «Дурак – это человек, считающий себя умнее меня». Принадлежало оно Диогену Лаэртскому, о котором я и посейчас не знаю ровно ничего, так что возможно даже, что он нечто подобное мог сказать. Хотя навряд ли. Если вообще существовал.

И главу эту я решил поместить в книге воспоминаний, ибо именно она описывает и перечисляет разные круги, зигзаги и кривые нашей удивительной земной жизнедеятельности.

До сих пор никому на свете не известно досконально, что это такое – ум. Однако же (при обсуждении любого встречного и поперечного) мы то восхищенно говорим об уме высоком, светлом и проницательном, то сострадательно молчим, чтоб не обидеть хорошего человека. Вполне очевидна важность, ценность и весомость этой человеческой черты. Поскольку сообразно уровню разума (а лестница эта тянется от ярлыка «дурак» до эпитафии «мудрец») строит мыслящий тростник свои оценки, отношения, поступки и мнения. А так как давно известно, что норму легче описывать по ее нарушениям, то и разговор о качествах ума лучше вести на примерах его отсутствия. Это как раз тот нередкий случай, когда по совокупности прорех можно составить впечатление о ткани и покрое платья.

Много лет назад впервые я столкнулся с этой темой. Усердно сотрудничал я тогда с журналом «Знание – сила» (вследствие убогости знаний больше был употребляем по отделу силы). И как-то заказали мне статью: что такое глупость и всегда ли совершающий ее – дурак? Я согласился на заказ с такой радостью, что насторожил своих опытных и мудрых коллег. А на дворе как раз стояла та эпоха крайнего некроза и гниения, которую впоследствии умные люди назвали временем застоя. Коллеги, спохватившись, поспешили мне невнятно, но убедительно сказать о цветах юмора, которые не следует сажать где попало, об отсебятине, которая вредна и ненаучна, о неодолимой временной трудности печатания любого свежего материала. Лучше всего, сказали мне они, чтоб расспросил я одного-двух психологов с ученой степенью и научной должностью. Двух даже лучше, чем одного, потому что одна голова хорошо, а две – пуще, и совместными усилиями специалисты так запутают проблему, что дураки не обидятся на внимание. Повторяю, что стояло время, когда все знали, чем это чревато.

Я однако же решил подумать самостоятельно, что для неглупого современного человека означает – порыться в классиках. Только настоящих, а не назначенных. И снял я с полки «Похвалу глупости» великого Эразма Роттердамского.

Ужасно был разочарован. Подходя к истине так близко, что уже казалось: вот-вот последует определение, великий гуманист уклонялся, словно боясь обидеть человечество. Но впрочем, он его и не жалел. По книге выходило, что чуть не все деяния и мысли человечества зачаты или рождены глупостью. Где-то мелькнуло упоминание о все-таки существующем разуме, но сразу же последовал кивок на Библию («Во многой мудрости много печали, и кто умножает познание, тот умножает скорбь»), и круг замкнулся: наибольшая глупость – умножать скорбь и без того избыточную.

Глупость только веселит всех и радует, легкомысленно писал великий гуманист, словно в эпоху Возрождения дураков не допускали оценивать, решать и управлять. Глупы дети и глупы наслаждения, писал он, а мы любим детей и наслаждения. Глупа юность – от незнания и беспечности, но глупа и старость – от осмотрительности и скепсиса; глупо выглядят мудрецы на пиру и монахи среди мирской суеты; безнадежно и повсеместно глупы женщины; глупо потакание слабостям друзей и близких, ибо распускает их еще сильней; глупы и смешны петушащиеся любимцы публики. Особенно глупы актеры, певцы, ораторы и поэты.

Глупость, глупость, глупость… «А божеские почести, воздаваемые ничтожнейшим людишкам, а торжественные обряды, которыми сопричислялись к богам гнуснейшие тираны?» Чтобы не терпеть неприятностей от общения с вечной и повсюдной глупостью, вспоминал Эразм слова Еврипида, умные люди должны быть двуязычны: говорить одним языком правду, а другим – разглагольствовать сообразно времени и обстоятельствам.

Нет, положительно ничего нового не внес в решение проблемы писатель Э. Роттердамский, огульно охаявший в своем поверхностном труде всю современную ему действительность. И я уверен, что после выхода его злопыхательской сатиры было много писем от общественности с требованием обуздать клеветника, чтобы впредь ему было неповадно.

Вот черта, зорко подмеченная Эразмом Роттердамским: ни один человек на свете не мечтает избавиться от глупости, ибо вполне доволен иллюзорным сиянием своей полной умственной состоятельности. Оттого-то глупость и распевает в этой книге непрерывные дифирамбы сама себе. Что подмечено весьма достоверно: именно дурак особо склонен хвалить не только все, что сделал, но и то, к чему хотя бы причастен. Хвалить упоенно, взахлеб, самозабвенно, требовать хвалы от окружающих и настойчиво организовывать ее – ради самой хвалы, порою даже без корыстной цели.

Очевидно, довольство своим умом – наша общая человеческая черта, но только в дураке она достигает горделивой полноты. Не верьте тому, кто в огорчении или унынии обзывает сам себя дураком и сетует на умственную несостоятельность. Не верьте! Дурак не сделает такого, хоть зарежь. Это, конечно, умный: либо совершил ошибку и жалеет, либо придуривается с умыслом. Придуривание – это поведение, для которого нужен ум. Личина бравого солдата Швейка – маска спасительная и надежная. Притворяться глупей, чем есть, чтобы получать то скидку, то надбавку, – выгодно, полезно и удобно. «Дурак, дурак, а мыло не ест» – констатирует такую хитрость народная наблюдательность. Умному дурацкий колпак – и дом отдыха, и шапка-неуязвимка. А истинный дурак не любит, боится и стесняется дурацкого колпака, он обожает тогу и котурны, фимиам, треножник и панегирики. (Я словарь древнеримских греков предпочел сознательно ради высокой академичности изложения.)

Только неужели психологи старой школы, чисто описательно подходившие к работе человеческого мозга, – неужели они прошли мимо такой насущной темы?

Не прошли.

В октябре 1896 года на собрании Московского общества невропатологов и психиатров с большой речью выступил известный врач и вдумчивый психолог Токарский. Называлась его речь «О глупости», и ничего современней и духовно питательней я в жизни не читал.

История человечества, говорил Токарский, – это в такой же мере история глупости, как и история гениальности. Ибо именно глупость с полнотой и яркостью воплощала в словах и действиях все заблуждения, ошибки, предрассудки, суеверия, догмы и традиции, шаблоны и каноны своего времени. Глупость усердно, самозабвенно и старательно перегибала палку, доводя идеи до абсурда, а условности – до идиотизма, помогая следующим поколениям осознать, что это глупость, и поэтому ее преодолеть. Чтобы немедленно сочинить что-нибудь новое, предоставляя глупости рьяно ухватиться за него или хотя бы заклубиться вокруг. Это и есть прогресс, и был бы он без глупости немыслим.

Не в силах лаконично определить понятие, Токарский перечислил проявления, которых бы хватило на небольшой специальный словарь: ограниченность (узость и недалекость), безрассудство, самодовольство, легкомыслие, слепота, неосмотрительность, беспечность, упрямство, разгильдяйство, категоричность, бесцельность, нелепость, самоуверенность, апломб, тупое подражание.

Но главное было в речи Токарского – анализ русской народной сказки о дурачке (а таковая есть наверняка у всех народов и на всех языках).

Вчера только избили дурака – играл на дудке и плясал на похоронах. Уже мать объяснила ему: надо поступать в соответствии с тем, что видишь. И сегодня снова дурак увидел толпу людей и, уже наученный, с готовностью (более того – с любовью к людям и желанием угодить) принялся горько плакать. Но его опять побили, потому что это была свадьба.

Другие варианты аналогичны. Пошел дурак по деревне и видит: загорелась конюшня. Первая реакция на нечто неизвестное у него всегда одинакова: он стал играть на дудочке и плясать. Побили. Поплелся к матери. «Глупый, – сказала мать, – ты взял бы ведро с водой и залил огонь». Пошел опять дурак и видит: на зарезанной свинье щетину палят. Он схватил и выплеснул ведро воды. Последствия понятны.

(Кстати, пусть меня на этом месте великодушно простят безусловно умные, но настолько старательные евреи, что болезненно вздрагивают они и с печальной осудительностью смотрят, если кто-нибудь упомянет само название этого милого домашнего животного. Испуг этих ревнителей имеет прямое отношение к нашей теме.)

Искушенный современный читатель растолковал бы все сюжеты просто и легко: за чем ходил к матери дурак, побитый впервые? За ценными руководящими указаниями. За что же его опять побили? За слепое следование последней инструкции. А ведь жизнь переменчива! И воспринимать ее в течении, верно оценивать применимость и уместность заученного – вот чего не может глупость.

Идя путем чисто научным, Токарский увидел в поведении дурака нечто более глубокое и общее. Наш разум обычно строит поступки и мнения на основе далеко не полных данных о характере ситуации. Мы ведь нормально и естественно усваиваем только часть того, что видим и слышим (а еще сколько не видим и не слышим!), вовсе не всегда мы верно и полно улавливаем все связи в увиденном и услышанном. Зато мы точно выделяем признаки существенные и значимые (толпа, покойник, жених с невестой, огонь, конюшня, свинья), сопоставляем их с нашим опытом и совершаем поступок. Это может быть вариант готовый и привычный, но может быть – и сочиненный на месте. И дурак поступает так же, но из прошлого усвоил мало или неверно, а сейчас неверно понял, ибо пропустил существенные признаки.

Однако вот что очень важно: «Дурак свободен от сомнений. Восприняв мало, глупый полагает, что воспринял все, и считает себя обладателем истины…» (Токарский).

Вот почему дураки так уверенны, категоричны, безапелляционны и решительны: ведь безусловная истина на каждый случай – у них в кармане! И чем больше накопилось опыта (слабо переваренного, но крепко усвоенного), тем несговорчивей и тверже, тем бесповоротней и отважнее дурак. И покуда умники еще только сомневаются, обдумывают, перебирают варианты и последствия, дурак уже все понял и вынес неукоснительное суждение. Или даже наломал уже дров. А при столкновении асфальтового катка с человеком всегда страдает человек – даже если каток был не прав и слегка поторопился. А в цивилизованном двадцатом веке при наличии связи и технологии дурак делается глобально страшен и опасен – я не о мерзавцах говорю, а именно о дураках.

И потому обменный курс: за одного битого двух небитых дают – не должен относиться к битому дураку, поскольку опыт плохо и неполно усваивался им. Вот, например, сидит дурак на суку и старательно пилит этот сук. Вот он упал, ударился и даже сам сообразил причину (если крепок задним умом). Теперь он – дурак с опытом. Это придает ему сил и решимости. Сук он больше пилить не станет. «Нашли дурака», – презрительно скажет он. Даже не полезет, скорее всего, на сук. Но в колодец не задумываясь плюнет. А от дождя побежит прятаться в пруд. Сидя в стеклянном доме, будет кидать в прохожих камни. И так далее. А всем возможным жизненным ситуациям обучить заранее невозможно. А нам с ним рядом – жить и жить. Порою даже глупо и опасно становясь между дураком и совершаемой им глупостью.

Но как же образование? О, образование безусловно меняет: отчасти просветляет, а отчасти – усугубляет глупость, становясь ее щитом и мечом. В то же время невежество – это порох и бензин глупости. Так что равно плохо сказываются на дураке и ученье (свет), и неученье (тьма). Хотя, конечно, польза образования неоспорима и высока. Но Чехов не без грусти сказал однажды, что образование развивает все способности, а в том числе – и глупость.

Оттого давно и глубоко замечено, что ученый дурак глупее, чем неученый. В наш век повального просвещения это стало еще видней, ибо круглые дураки становятся многогранными. Но образование ожесточает неразумие. В узкой своей области дурак может достичь огромных подлинных успехов и плодотворно, с пользой передать другим свою сугубую эрудицию. Да только вот беда: осведомленность в узком коридоре специальных знаний наделяет ученого дурака неописуемым апломбом, растекающимся на все остальное пространство жизни. Он не устает поучать, советовать, наставлять, оценивать, раскрывать глаза, вмешиваться, истолковывать, входить в комиссии и комитеты по любым вопросам и проблемам.

А полное отсутствие сомнения в себе и правоте своей (сомнение – начало мудрости, вспоминает Токарский слова Аристотеля) и раздражительная неприязнь к тем, кто высказывает такое сомнение, сочетаются в дураке с недоверчивостью к советам и мнениям окружающих.

Ибо ошибочно считать, что дураки доверчивы и добродушны. Это пагубное и опасное заблуждение. А упрямый, несговорчивый, подозрительный, упоенный, целеустремленный, напыщенный, полномочный и самовлюбленный дурак?

А убежденный и неукоснительный? А бдительно ищущий еретических отклонений, несоблюдения или превратных толкований?

Природа чрезвычайно справедлива: недодачу разума она с щедростью возмещает самоуверенностью, апломбом и нетерпимостью. И поэтому дурак с убеждениями – большая опасность для окружающих (даже разделяющих его убеждения).

Из-за великого разнообразия глупости мое исследование оказалось очень затруднительным. Ибо дурак бывает молчаливый и болтун, застенчивый и развязный, веселый и грустный, общительный и замкнутый, счастливчик и неудачник, верный и подлый, образованный и невежда, трудолюбивый и лентяй, хвастун и скромник, воспитанный и хам, талантливый и бездарный, инициативный и пассивный, отважный и боязливый, прямодушный и хитрец. Я чуть было не написал тут: умный и глупый – и был бы прав, что легко увидеть из дальнейшего.

А кстати, об уме и горе от ума. Ясность этой ситуации слегка подпортил ее родоначальник Чацкий: давно уже замечено кем-то, что вовсе он не так уж был умен. Ибо никак нельзя назвать умным человека, который по поводу и без декламирует свои возвышенные речи то перед сытым недалеким барином, то перед елозящим приживалой, то перед пустой бабешкой, а то и вовсе перед военизированным шкафом. Ибо ум – это непременное и ясное понимание, с кем ты имеешь дело, кому и что разумно говорить.

Например, умен ли был добрый повар из известной басни, мягко стыдивший вороватого кота?

А достаточно ли был умен карась-идеалист, поплывший к щуке потолковать о добродетели? Хотя и жаль его, но вряд ли.

Правда, у Токарского причисляются к глупым и довольно спорные поступки. Он вспоминает прекрасный и поучительный эпизод у Рабле – когда Панург, купивший у купца на корабле одного барана из огромного стада, неожиданно бросил этого барана за борт. Восторженно блея, все до единого бараны принялись прыгать за борт, спеша и толкая друг друга, чтобы успеть за товарищами. Тут Рабле упомянул Аристотеля, не зря считавшего баранов самыми глупыми животными, и Токарский соглашается с ним, полагая такое пагубное подражание очевидной глупостью. Но это стоит обсудить, поскольку вывод не бесспорен.

Подражание очень глубоко сидит в человеческой психологии. Это благое наследие наших предков, живших некогда стадами и стаями, а потом племенами. Подражание было разумно и необходимо тогда, чтобы выжить (некто первым, например, замечает опасность и бежит), но и сейчас в нем много пользы и смысла. Подражание – основа обучения и воспитания, где многое состоит из личного показа, примера, собственных поступков и отношений.

Но вернемся к нашим баранам. Стоило ли им бросаться в море за первым? Я попытаюсь размышлять, влезая в баранью шкуру. Некогда Женева славилась обилием предприимчивых и хитрых обывателей. И появилась в Европе пословица: «Если видишь, что женевец кидается из окна, спокойно следуй за ним – не останешься внакладе».

И вот я стою на палубе, баран-бараном, и вижу, как спешно и радостно сигают в море мои близкие товарищи. Я не имею возможности расспросить их (таково частое условие житейской задачи), а хоть бы и сумел – они бормочут невнятицу или ссылаются на уже прыгнувших, и я не знаю, что делать. Я вспоминаю эту женевскую пословицу (или думаю о стихийной мудрости еврейского народа) и лихорадочно соображаю. Что, если прыгающие что-то знают (или чувствуют), и я, оставшийся на палубе, тем самым останусь в дураках?

А может быть, прыгающие – просто бараны? Но что-то очень уж их много.

А папа, помнится, мне с детства говорил: «Ты только не считай других глупее себя – ошибешься и ушибешься». Да, мне папа вот еще что часто говорил: «Почему ты все время норовишь выделиться и поступаешь не как все? Очень ты умный, что ли?» (Кстати, в любые времена этот вопрос звучал осудительно, как бы изобличая человека не совсем своего, хитреца, умышленника, выжигу и себе на уме.) «Ты думаешь, что все идут не в ногу, а ты – в ногу?» – говорил мне папа. (За это нас, евреев, и не любят, звучало в его словах, тяжело пахнувших житейским опытом.) «А коллектив всегда умнее, потому что его больше», – говорил папа.

Боже, сколько их уже прыгнуло! И прямо в море! Ведь утонут, вот бараны! И как торопятся, неужели не понимают? А вон один знакомый, очень, очень неглупый, а как блеет, стараясь протолкаться к борту! Ну уж нет, я не баран, чтобы остаться последним.

Короче, я прыгнул тоже; прощай, читатель. А скорей – до свидания, поскольку я уверен, что прыгнул бы и ты. Не будешь ты стоять, как баран, где все вокруг тебя кипят и устремляются. Подражание – не глупость, и очень трудно оставаться одному – даже когда уверен, что правильно оценил перспективу.

Однако же не исключена ситуация, что первые были просто баранами, а остальные рассуждали мудро и здраво (как я сейчас), но именно поэтому последовали за первыми. Отсюда следует простая и здоровая (казалось бы) мораль: в коллективных действиях главное – не дать вырваться вперед заведомым баранам.

А если некий Панург подтолкнул их специально?

А если стадо разделилось на две половины и в каждой из них есть уважаемый баран?

Не в силах разобраться, все-таки обратился я к ученым людям: что такое глупость и всегда ли совершающий ее – дурак?

Мой первый собеседник – широко известный в своей области ученый, психиатр и психолог Бассин. Вы уже оставили земную жизнь, дорогой Филипп Вениаминович, примите на неведомом расстоянии мою любовь и благодарность за годы нашей дружбы. За долгие прекрасные разговоры, за ту дивную душевную приподнятость, с которой неизменно выходил я от Вас, ибо в молодости новое познание мира приносит чистую и свежую радость, и Вы со щедростью дарили мне это чувство.

Хоть видит Бог, я не всегда понимал Вас, а еще знал, что многие коллеги отзываются о Вас (мягко говоря) снисходительно. В годы, когда имя Фрейда упоминалось только со словами поношения, Вы непрестанно писали статьи о работе мозга на загадочных глубинах подсознания, неуклонно вступая с Фрейдом в полемику (оттого только статьи и печатались), но тем самым упрямо сохраняя его имя в обиходе научных споров. «Приспособленец», – презрительно говорили про Вас чистоплюи, выбравшие гордое (и послушное) умолчание. «Он глупо лезет на рожон», – говорили осторожные мудрецы, покорно принявшие гнусное условие, что Фрейд – имя подрывное и научно неприличное. Потом вдруг оказалось, что уже вполне безопасно обсуждать его великие открытия в подсознании; время незаметно и круто переменилось. А что этот каменный барьер без крика и ажиотажа подточили именно Вы – навряд ли кто-нибудь сказал вслух, разве что в некрологе, возможно. Но я его уже не читал.

– Глупость? – переспросил профессор. – Это просто следствие плохого или расстроенного управления поведением, поступками, мышлением и речью. Вековечные российские пословицы очень точно иллюстрируют это явление: «Дурная голова ногам покоя не дает», «Сила есть – ума не надо», «Заставь дурака Богу молиться – он и лоб расшибет». Дураки носят воду решетом и толкут ее в ступе, плюют против ветра, ищут потерянное не там, где потеряли, а там, где светлее. На всех языках мира есть сотни таких пословиц и поговорок. А в цивилизованном двадцатом веке при наличии средств связи и чудовищной централизации управления лишаются покоя ноги и расшибаются лбы тех, кто связан с дураком узами подчинения или сотрудничества, доверия или безвыходности ситуации.

– Только я вовсе не ограничиваю глупость такими четкими и жесткими рамками, – добавил профессор, – я вовсе не такой ученый дурак, как вам уже показалось. Понятие глупости так же неисчерпаемо, как понятие ума и таланта, а одну из граней можно сегодня чуть осветить. Давайте попробуем.

Последние годы многие исследователи разрабатывают теорию, согласно которой мозг непрерывно нацелен в будущее – как самое ближайшее, так и отдаленное во времени. Мозг активен: в его бесчисленных нервных сетях созревают прогнозы наиболее вероятных будущих ситуаций и варианты поведения для них. Подавляющая часть этих прогнозов и планов творится неосознанно, и лишь крохотная – всплывает в сознание. Вот несовершенство (или расстройство) этой системы и рождает поступки, действия и мысли, которые выглядят глупостью. Ибо явно глупы длинные обходные пути, если есть кратчайший; глупо выглядит ползучая осторожность в удобных и благоприятных обстоятельствах; и наоборот – неразумна поспешность в сложной и неясной ситуации. Кстати, именно поэтому очень часто смелость и решительность – лишь результат непонимания последствий, неспособность вообразить их достаточно полно, а тем самым – правильно прикинуть разумность проявляемой отваги. Яркий пример тому – речной карась, который жаждал справедливости и отважился пожаловаться крупной щуке на бесчинства щуки помельче. «Что это у тебя, голубушка, вроде карась недоволен чем-то?» – спросила крупная щука у щуки помельче. «Нет, уже всем доволен», – честно и преданно ответила щука помельче. Так вот: был ли достаточно умен покойный карась?

Именно слабость этой системы прогноза и предвидения мешает дураку оценить известную мудрость: «Единожды солгавши, кто тебе поверит?» – и он упоенно продолжает врать, простодушно удивляясь, что ему уже не верят. Даже если он теперь порой говорит чистую правду.

Именно поэтому дурак видит лишь явную и скорую выгоду или пользу там, где умный различает дальние последствия этого соблазна. Дурак заглатывает наживку, умный проходит мимо. Только хотите, я сам себя опровергну?

Опасливый прогноз может не сбыться, и в выигрыше оказывается дурак.

Отсутствие воображения и дерзких мыслей, ограниченность и недалекость суждений, бездумное и усердное соблюдение традиций, ритуалов и канонов – благо и залог душевного покоя, конечно, хотя то и дело это выглядит глупостью в чересчур истовых и рьяных проявлениях. Но таково ведь абсолютное большинство человечества, и упаси меня Господь от насмешки и осуждения, я говорю только о крайних случаях – но где граница?

А еще сегодня всюду стало широко известно чисто инженерное понятие «обратная связь». В любой разумно управляемой системе (будь то машина, живой организм или общество) есть непрерывное слежение за результатом каждого действия. Чтобы вводить текущие поправки, чтобы не ошибиться, не сбиться с пути, не попасть в опасную ситуацию, не сделать нечто непоправимое. Все наши органы чувств постоянно доставляют сигналы обратной связи, а мозг и нервная система безостановочно обрабатывают эту информацию. Нагляднейшая модель механизма обратной связи – палочка, которой постукивает слепой, прокладывая себе путь по улице.

Дурак, не ведая сомнений в безупречности всего, что делает, решительно отказывается от сигналов и коррективов окружающего мира, слеп и глух к обратной связи от людей, среди которых он живет. Если сигналы обратной связи вводятся насильно (его бьют) – он плачет, обижается и негодует. Если же (в меру своих возможностей) дурак может перекрыть этот канал жизненно важной информации, то он запрещает поправки и свирепо карает всех, кто пытается их внести. А так как в обществе (государство – частный случай такой системы) осуществляют обратную связь чаще всего люди с разумом и пониманием, то ненормальное общество обрушивается именно на них. Вы мне, конечно, возразите, что это вовсе не глупость с точки зрения сохранности системы, но какова тогда становится там жизнь – не замечали? Любое сообщество людей – такая же система, и банально тут вдаваться в подробности. Семья, община верующих, даже просто компания – всюду опасно, если течение жизни зависит от дурака.

Кстати, услужливый дурак опаснее врага по тем же самым причинам. Враг наносит вам удары и повреждения, обиды и уроны, от которых можно защищаться, и сопротивление спасет вас или хотя бы чуть облегчит. А помощь дурака неисповедима, как его пути; его участие, опека и поддержка протекают, как стихия, и слабеющая мольба о прекращении благодеяний просто не доходит до его самозабвенного рассудка. Страшен дурак, профессионально занятый устройством чужого счастья.

А теперь давайте сделаем отступление и опровергнем сказанное ранее.

Подсознательное сравнение прогнозов делает неразумным в наших глазах как излишне розовый оптимизм, так и черную безнадежность скептика. Мы ведь просто сопоставляем свои предвидения с чужими, и свои всегда выглядят более убедительно. Так, беспечное наплевательство на очевидные грядущие неприятности заставляло братьев из сказки считать глупым их меньшого, Иванушку-дурачка. Он соглашался на худшую часть наследства, поворачивал коня туда, где надпись на камне сулила гибель, выступал там, где умный затаился бы. Но в конце концов он побеждал, богател, женился по любви и оказывался много счастливей осторожных и разумных братьев. Сказка (которая, как известно, ложь, да в ней намек) – великолепная модель той человеческой разумности, которая всегда кажется глупостью лежачему камню, премудрому пескарю, человеку в футляре, ужу в споре с соколом и сверчку, знающему свой шесток. Стоит об этом поговорить, помня блистательное французское выражение: «Кто живет, не делая безрассудств, не так умен, как кажется».

Оценивая дерзкие и отчаянные, из ряда вон или заведомо обреченные поступки и идеи, мы снисходительно говорим: молодо-зелено, плетью обуха не перешибешь, дуракам закон не писан – и всякое прочее из бытового житейского набора. Все советы здравого разума – выживательные, охранительные, приспособительные: о молчании, осторожности, неучастии, невмешательстве, смирении, кротости и укрощении гордыни. Но вся история открытий, поворотов и свершений – это история подрыва и разрушения канонов, устоявшихся представлений и традиций, безмятежного покоя и поруки молчания, это история разрыва привычных разумных рамок. Только вы меня правильно поймите: я о бунтах и взрывах в науке и искусстве говорю, а не про всяческих революционеров. Всего две подлинно великих революции были в истории нашей планеты: ледниковое нашествие и всемирный потоп – так ничего хорошего, насколько я осведомлен, оба этих катаклизма нашей земле не принесли. А всякие другие революции – не моя область, хотя смею думать, что всегда там в одинаковой пропорции сплетаются одержимые властолюбцы, прекраснодушные фанатики, авантюрные мерзавцы и воспаленные слепцы. Избавь нас, Господь, от этой гремучей смеси!

Но в разные времена многие замечательные идеи, гипотезы и произведения выглядели наглым и неразумным покушением на убедительную и незыблемую привычность. С точки зрения тех, кому было уютно в устоявшейся системе мыслей и образов. Они-то и называли всякую попытку перемен – кощунством, глупостью или безумием.

Так что не упустим случая назойливо заметить еще раз: именно то, что клеймится глупостью, обеспечивает прогресс человечества. Именно глупость, доводя каноны до абсурда, подтачивает неудачное и устаревшее, и она же – руками неразумных возмутителей спокойствия – подготавливает шаг вперед. Так что прогресс человеческой цивилизации попросту немыслим без глупости.

У нашей темы оказалась неожиданная грань. Ведь, как известно, глупость часто вызывает смех. Почти всегда. И нам пока неважно – веселый это смех или горький. Но что заставляет нас рассмеяться? Чувство превосходства, мгновенное подсознательное сравнение этого нелепого поступка или мнения – с нашим, безусловно лучшим, вариантом на этот случай.

Такие механизмы описал некогда Зигмунд Фрейд в своей книге «Остроумие и его отношение к бессознательному».

Движения клоуна, писал Фрейд, смешат нас, ибо они нецелесообразны. Именно поэтому клоуны часто сразу после гимнастов и акробатов, жонглеров и канатоходцев повторяют их номера. Нелепость нарочитой неумелости особенно смешна после отточенной и скупой точности движений мастера. Смешна своей плохой регулировкой с обилием излишних и неверных движений.

Такое же бессознательное сравнение нашего варианта действий, нашего понимания ситуации – смешит нас при виде глупого поведения: пугает ли клоун льва, размахивая газетой со статьей о правах человека, или подбрасывает вверх башмак, забывая отойти в сторону.

Такой подход позволил Фрейду описать одну слабость разума, часто используемую в анекдотах и веселых историях, где герой говорит слова, с очевидностью (для всех, кроме него) противоречащие друг другу. Возвращает, например, глупец одолженный им у соседа котел, а через день владелец жалуется, что получил котел обратно с дырой. На что глупец (он же хитрец, что сплошь и рядом совмещается) отвечает быстро и находчиво: во-первых, он котла вообще никогда не брал, во-вторых, котел уже был продырявлен, когда он его брал, а в-третьих, он вернул котел целым.

Глупо, да? Но оттого и смешно. Тут доведено до абсурда одно очень распространенное явление. Механизм его, правдоподобный и убедительный, предложил Фрейд в своей книге.

Три варианта ответа мгновенно (и пока неосознанно) возникли в уме героя, как только его спросили о котле. Так и работает, очевидно, наше мышление: на каких-то неведомых глубинах готовит оно несколько решений любой жизненной задачи. А затем все эти варианты проверяются каким-то общим контролем – на логичность, правильность, целесообразность. И один из них (один! – ведь они противоречат друг другу) выдается в виде ответа…