Текст книги "Записки хроноскописта"

Автор книги: Игорь Забелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Каменная баба
Глава пятая

в которой повествуется о дальнейших спелеологических исследованиях Хаирханского массива, рассказывается о каменной бабе и о том, что находилось около нее

В дни молодости, опробуя на золото реки Куртушибинского хребта, я встретил однажды в безлюдном ущелье конного тувинца. Мы остановили лошадей, и после традиционных приветствий и вопросов я услышал от него рассказ о самом себе, о случившемся со мной однажды приключении на берегу Енисея. В памяти моей этот забавный случай остался самым ярким примером пресловутого, всячески обыгранного в литературе «телеграфа кочевников» – узун-кулака. Впрочем, это присказка.

Выйдя из пещеры с загадочным петроглифом, где столь пышно расцвела моя фантазия, я увидел Сахарова, который тоже ушел от костра и стоял у скалы, положив на остывший камень большую длинную руку. Сахаров смотрел вдаль, в темноту; луна светила ему в затылок, и его крупная, чуть запрокинутая назад голова казалась еще больше, тяжелее. Я почему-то подумал, что сейчас он похож на одного из тех наших далеких предков, по следам которых мы шли. Шаги мои Сахаров услышал сразу же.

– Вы очень обижены на меня? – спросил он. – Вот видите, до чего доводит увлеченность. Конечно, без увлеченности настоящие дела не делаются, но часто приходится страдать посторонним…

– Вы – о петроглифе? – в свою очередь спросил я. – Если хотите, я поведаю вам еще одну гипотезу… Сахаров, слушая меня, все так же смотрел вдаль, и я не знал, слушает он меня или прислушивается к своему внутреннему голосу, но, когда я кончил, он сказал:

– Знаете, только ради этой версии стоило лететь сюда, лезть в пещеру и думать, думать. – Теперь глаза его светились, и он смотрел в упор на меня. Если хотите, пещеры – это копилки человеческого опыта. Представьте себе, сколько десятков тысячелетий прожили в них наши предки!.. А что мы знаем о пещерах? Что там есть сталактиты? Что там живут летучие мыши?.. Воздух-покорен. Океан-покоряют. А подземный мир?.. Я убежден, что когда-нибудь в подземных пустотах возникнут промышленные предприятия… города, санатории… Там будут жить люди. Но они уже жили в пещерах, и опыт их-бесценен!

«Фанатик», – вспомнил я слова Дягилева и улыбнулся. – Да, фанатик, влюбленный в загадочный подземный мир».

В моем воображении как-то не укладывалось житье-бытье под землей, но я понимал, что сейчас не время высказывать свои мысли Сахарову, да и слишком мало я думал. об этом, чтобы выступать со своим мнением.

Определеннее я знал другое: Сахаров, пожалуй, с излишней поспешностью принял мою расшифровку петроглифа. Сам я не, считал ее окончательной, да и Березкин отнесся к ней весьма сдержанно.

Мы собирались покинуть лагерь спелеологов, чтобы отправиться к подножию Танну-Ола уже на следующее утро. Но вечером у костра я рассказал Сахарову и его товарищам легенду о пастухе-тувинце и невольно стал виновником последующих событий. Дело в том, что Хаирхан успел разочаровать спелеологов: пещера, в которой они обнаружили глиняные черепки и петроглиф, оказалась совсем не такой большой, как предполагал ранее Сахаров: в ней имелся еще только один зал (в него вел узкий проход). Спелеологи побывали в зале еще до нашего приезда, все тщательно осмотрели, но ничего интересного не нашли. По их словам, зал был невысоким они не могли стоять в нем во весь рост – и не очень длинным. Как и во многих других карстовых пещерах, с потолка там свешивались сталактиты, а на полу, навстречу им, «росли» сталагмиты-маленькие, ничем не примечательные. Когда спелеологи рассказывали нам о пещере, в словах их звучало откровенное неудовольствие. Они мечтали о бесконечных таинственных подземельях – и вдруг всего два небольших зала!

Легенда о пастухе, заблудившемся в хаирханской пещере, оказалась очень кстати. Спелеологи принялись спорить о достоверности легенд, приводили бесконечные примеры «за» и «против», и, пока спорили, большинство склонялось к тому, что легенды врут, но, когда дело дошло до Хаирхана, решили не спешить с выводами и поискать другую пещеру.

Поскольку я сам сказал, что пастух-тувинец увидел в пещере нечто такое, от чего помутился его разум, спелеологи предложили мне и Березкину задержаться дня на два, на три.

Утром Сахаров предложил осмотреть вместе с ним второй зал пещеры, мы все надеялись, что при первом посещении спелеологи просто не нашли хода в следующий зал.

Увы, надежды не сбылись. Мы, не ограничиваясь осмотром, в буквальном смысле слова прощупали каждую пядь. Нам удалось найти несколько трещин, но таких узких, что в них с трудом проходила рука; вели они куда-нибудь или нет-мы так и не узнали.

Поиски наших товарищей, отправившихся разыскивать в Хаирханском массиве другую пещеру, тоже ни к чему не привели. Удивляться этому не приходилось: не так-то просто найти среди скал пещеру. Вечером у костра царило мрачное настроение. Все понимали, что на детальное обследование Хаирхана уйдет слишком много времени, а надежды на счастливую случайность были очень уж призрачны.

И все-таки выручила нас «счастливая случайность» в лице старика тувинца, завернувшего на огонек. После первых же слов выяснилось, что старик превосходно осведомлен о цели наших исследований – сработал узун-кулак.

Выпив три аяка[3]3
  Аяк – круглая чашка, пиала.


[Закрыть] соленого кок-чая с молоком, тувинец раскурил маленькую трубку с длинным тонким чубуком.(на нее с вожделением смотрел Березкин) и без долгих предисловий сообщил, что знает еще одну пещеру на Хаирхане, но не советует нам ходить в нее.

– Почему? – спросил Сахаров.

Старик принялся пространно повествовать про злых духов – пука и азу, будто бы обитающих в пещере, но рассказывал о них с забавными нотками сомнения в голосе, словно и сам не очень-то верил в злых духов, но считал нужным предупредить нас. Убедившись, что присутствие в пещере нечистой силы никого не смутило, старик удовлетворенно сказал «ча» и поднялся. Мы подумали, что он собирается уезжать, но он предложил немедленно пойти к пещере.

Минут через пятнадцать мы уже стояли около неширокого черного входа. Проникать в пещеру ночью не имело смысла. Сахаров, предусмотрительно захвативший с собой длинное белое полотнище, привязал его, подобно флагу, к ближайшей лиственнице, чтобы утром найти вход, и мы вернулись в лагерь.

Надо ли говорить, что рассвет застал нас уже на ногах, занятых спешным приготовлением завтрака.

Наскоро перекусив, мы отправились к пещере. Как и первая пещера, она находилась у подножия Хаирхана, и мне подумалось, что, если потребуется, лагерь без труда можно будет разбить на новом месте.

Не прошло и часа, как мы единодушно решили перебазироваться.

Чтобы не загружать рассказ излишними подробностями, скажу коротко, что, без особого труда проникнув во второй зал пещеры, – он оказался значительно выше и шире ничем не примечательного первого, – мы обнаружили там высеченного из камня истукана, так называемую каменную бабу. Она стояла посреди зала, и сверху на нее падал луч дневного света-в своде пещеры имелось небольшое отверстие.

Признаюсь, что больше всего меня поразила неожиданная освещенность идола, придававшая ему черты нереальности, призрачности, невесомости. В первые мгновения мы все невольно разговаривали полушепотом, как будто боялись, нарушить многовековой покой каменного изваяния.

– Гордый символ подземного мира, – торжественно произнес Петя и, кашлянув, покосился на Сахарова. – Страж вековечных тайн и неведомых нам свершений.

– Обычное надгробие, – сказал Локтев. Березкин первым прошел в глубину зала.

– Скелет, – услышали мы его голос.

Спелеологи ахнули и бросились к Березкину.

Скелет лежал позади изваяния, как бы брошенный к его ногам, и, видимо, только известь, пропитавшая кости, спасла его от разрушения.

Я сумел преодолеть в душе первое и, вероятно, малообоснованное ощущение схожести общей картины с храмами. коссов, Цель хроноскопии – раскрытие человеческих судеб, а кто мог поручиться, что судьба человека из хаирханской пещеры схожа с участью замурованных коссов?.

Сахаров вместе со своими помощниками принялся обследовать пещеру. Вскоре они обнаружили еще один ход, ведущий в глубину Хаирханского массива, – узкий и настолько низкий, что протиснуться в него можно было только в лежачем положении.

– Становится интересно, – заключил Сахаров. – Но не будем спешить. Впечатлений у нас вполне достаточно, и сначала нужно в них разобраться.

Глава шестая

преимущественно содержащая пересказ различных соображений насчет каменной бабы; кроме того, читатель сможет сделать не слишком оригинальное, но всегда полезное заключение о вредности поспешных суждений

В своем повествовании я стремлюсь по возможности точно следовать за ходом событий, раздумий или переживаний, чтобы как можно меньше привносить в него художественного домысла. К этому меня побуждают две причины. Во-первых, я смотрю на свои записки прежде всего как на отчет о нашей деятельности, как на документ, содержащий точную справку о проделанной работе и даже о ходе работы. Во-вторых, я прекрасно сознаю, что многие наши заключения и выводы имеют если и не предварительный, то во всяком случае опорный характер. На абсолютную истину мы с Березкиным не претендуем, и тем более хочется нам сделать читателей как бы участниками наших расследований, имеющими безусловное право на самостоятельный анализ фактов. В конце рассказа о сломанных стрелах я это обстоятельство подчеркивал, но считаю небесполезным еще раз напомнить о нем.

В частности, я не случайно в предыдущей главе опустил описание каменной бабы: в глубине пещеры, в таинственном полумраке, в моем сознании запечатлелась лишь общая картина, скорее даже не картина, а ее эмоциональное восприятие-этот самый полумрак, странно освещенный истукан, мое удивление, всплывшие в памяти «земляные люди», чувство разочарования… Но потом, когда мы вышли из пещеры и вернулись в лагерь, в сознании как бы проявились детали картины, и теперь я видел ее иначе.

Изваяние хаирханской пещеры достигало в высоту примерно двух метров: самый рослый из нас, Сахаров, лишь немногим уступал ему. Каменная баба в точном смысле слова вовсе не была «бабой», хотя так принято называть все подобные статуи – в глубине пещеры стоял на низком пьедестале высокий широкоплечий мужчина с квадратным приплюснутым лицом. Резец скульптора лишь слабо обозначил его плотно прижатые к телу руки, хотя было заметно, что пальцы сжаты в кулаки, но зато тщательно вырезал некоторые детали лица: выпуклые надбровья, близко посаженные глаза, жесткую линию рта. Голову каменной бабы прикрывал спадающий на плечи малахай, а ноги ее напоминали два коротких полустолбика.

Вечером мы, как водится, принялись обсуждать свои первые впечатления и припоминать все, что знали о каменных бабах.

Меня больше всего интересовали останки человека, найденные в пещере. Спелеологи же, наоборот, останкам придавали небольшое значение и гордились находкой монумента. Я не мешал рассуждать о нем, да и сам охотно участвовал в разговоре, потому что понять судьбу человека, навсегда оставшегося в пещере, можно было лишь в связи с изваянием, его назначением.

Могу сразу сказать, что по единодушному нашему заключению (и впоследствии оно подтвердилось) находка в пещере не относится к числу обычных. Но чтобы все стало ясно, необходимо хотя бы в нескольких словах объяснить, что имелось в виду под «обычными» находками изваяний.

Монументы, подобные нашей каменной бабе, вообще распространены широко. Встречаются они – и в довольно значительном количестве – по всей степной полосе Евразии, но особенно много их в Алтае, в Монголии, в Туве, в Хакассии, в Казахстане.

Совместными усилиями, помогая друг другу, мы припомнили, так сказать, типы, на которые подразделяются учеными все известные каменные бабы. К числу наиболее древних относятся изваяния эпохи бронзы, иначе говоря, сооруженные во втором тысячелетии до нашей эры. Найдены они на юге Красноярского края, то есть примерно в тех местах, где работали мы, но они совершенно нас не интересовали. Дело в том, что каменные бабы эпохи бронзы-это вовсе не фигуры людей, а саблевидные или сигарообразные столбы, испещренные изображениями небесных тел-звезд, солнца, луны, ниже которых вырезалось стилизованное человеческое лицо. Как видите, наша каменная баба не имела с ними ничего общего. Два других типа изваяний нам пришлось отбросить по географическим причинам: скифо-сарматские «бабы» известны лишь в причерноморских степях, а половецкие, наиболее поздние по времени, – в придонских, приднепровских, приволжских, то есть в Европе, а мы находились в самом центре Азиатского материка.

Иное дело каменные бабы тюркоязычных народов, населявших некогда Монголию, Туву, Алтай. Они имеют самое непосредственное отношение к нашей находке, и на них следует остановиться немножко подробнее.

Прежде всего о внешнем облике этих «баб». Как и наше изваяние, они изображают мужчин, стоящих во весь рост или сидящих. Правда, последний случай не очень характерен: сидящие каменные бабы известны только в Монголии на могилах знати орхонских тюрок. Более распространены стоящие изваяния высотой от одного метра до трех, в головных уборах типа боевого шлема или малахая, с саблей на поясе и сосудом в руках. Ставились эти изваяния тоже на могилах и по замыслу должны были изображать покойного: лицу изваяния скульпторы всегда стремились придать портретное сходство с умершим.

По внешнему облику найденное нами изваяние не очень отличалось от широко распространенных каменных баб, и мы могли бы пренебречь некоторыми деталями (например, отсутствием сабли на поясе), если бы… Если бы нашли изваяние под открытым небом.

Но оно стояло в пещере, и не в первом, а во втором зале. Насколько мы могли судить, такие случаи еще неизвестны науке, и это заметно подогрело наш пыл, заставило с особым интересом отнестись к находке.

В самом деле, для чего и кем создано изваяние? Почему его запрятали в глубину пещеры? Может быть, прав увлекающийся Петя, и перед нами действительно некий высокий символ?.. А может быть, прав осторожный, не любящий ничего усложнять Локтев, и мы столкнулись просто-напросто с особым случаем захоронения? Может быть, мы нашли могилу грозного военачальника прежних времен, которого похоронили с особой торжественностью в естественном каменном склепе?.. Разумеется, ни один из этих вариантов не исключался, но при желании каждый из нас мог предложить еще несколько объяснений, одинаково вероятных и… одинаково недоказуемых.

Березкин, принимавший активное участие в обсуждении, тоже не вспоминал о «земляных людях» – завтрашний день обещал нам приоткрыть тайну каменной бабы и, значит, погибшего в пещере человека.

– В одном лишь я твердо убежден, – как бы подводя итог спорам и разговорам, сказал Сахаров. – Сколько бы труда ни положили мы на расследование – даром он не пропадет.

Глава седьмая

в которой слово вновь предоставляется хроноскопу, а мы совместными усилиями восстанавливаем общую картину давно минувших событий

Еще до завтрака мы с Березкиным ушли в пещеру, чтобы в спокойной обстановке продумать план дальнейшей работы.

Как обычно, многое мы могли представить себе и без помощи хроноскопа. Например, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что череп скелета носит следы сильного удара. И без электронной машины можно было вообразить, как нанесли роковой удар.

Каменную бабу древние скульпторы высекли из плотного мелкозернистого песчаника. Сначала они вырубили глыбу где-то на склоне горы, потом затащили в пещеру и придали ей вид монумента, видимо соответствующий их понятиям о красоте, величии.

Так оно и было, конечно. Но внешняя достоверность не приближала нас к пониманию сути событий, не объясняла смысла человеческих поступков.

Впрочем, мы сразу же нашли особый объект для хроноскопии: большая берцовая кость на левой ноге скелета хранила следы перелома. Значит, человек при жизни хромал.

– С хромоногого мы и начнем хроноскопию, – сказал я Березкину.

– Почему?

– Он в первую очередь интересует меня. Выясним, каким образом он покалечил себе ногу– в бою, или упал с коня, или оступился.

Березкин не ответил. Он стоял перед каменной бабой, в упор рассматривая ее, словно надеялся, что она сама приоткроет ему что-нибудь из собственного прошлого. Но черты плоского скуластого лица были слишком невыразительны, и никакая фантазия не могла оживить их. Наблюдая за Березкиным, я видел, что сегодня у него уже не такое приподнятое настроение, каким оно было вчера вечером.

– Противная штука, – сказал он о каменной бабе. – Неприятная какая-то…

– Не в ней же дело, – ответил я, хотя в душе целиком согласился с Березкиным в оценке «бабы»; удивительно, насколько зависит настроение человека от едва уловимых внешних обстоятельств.

Березкин, не говоря больше ни слова, вышел из пещеры.

В лагере вовсю пылал костер, казавшийся почти бесцветным в ярких солнечных лучах, стояли на углях два вскипевших чайника, и философ Петя, дежуривший в этот день, потребовал, чтобы мы немедленно явились к «столу» – плащ-палатке, на которой уже лежали консервированные походные яства.

Во время завтрака никто не докучал нам вопросами и тем более предложениями. Все понимали, что решающее слово должен сказать хроноскоп.

Березкин, поглощенный своими размышлениями, машинально сжевал бутерброд, выпил кружку крепкого горячего чаю и сразу же ушел к хроноскопу. Пропускать начало хроноскопии никому не захотелось, и в результате чай остался недопитым, бутерброды и консервы-недоеденными, и Петя принялся торопливо сгребать посуду и складывать ее в ведро: прежде чем присоединиться к нам, ему предстояло перемыть ее на Енисее.

– По-моему, тебе незачем тащиться в пещеру, – сказал мне Березкин, проверяя настроенность «электронного глаза». – Следи за экраном.

Березкин, на ходу распра; вляя провод, направился к пещере, и тут едва не случилось непоправимое. Увидев, что расследование начинается, Петя, погромыхивая сложенной в ведро посудой, рысью припустил к реке-под горку ему бежалось легко. Торопясь, он не заметил черного тонкого провода, зацепился за него и вырвал «электронный глаз» из рук Березкина. С ловкостью, уму непостижимой, Березкин сумел у самой земли поймать его и, прижимая к груди, медленно опустился на расцвеченный лишайниками валун. А в трех шагах от него, точно так же прижимая к груди ведро с грязной посудой, сидел на траве Петя. Оба испуганные, бледные, они молча смотрели друг на друга, а тонкие длинные пальцы Березкина механически поглаживали черный футляр «электронного глаза», будто он на ощупь старался определять, все ли цело внутри.

– Эх ты, «суть эпохи»! – только и оказал Сахаров, проходя мимо окаменевшего Пети.

Сахаров хотел поднять Березкина, но тот встал сам и скрылся в пещере.

Глядя на пустой, не оживающий экран, я, как и все остальные, пережил несколько неприятных минут. Березкину требовалось время, чтобы еще раз оценить обстановку, настроиться, но встряска, полученная «электронным глазом», невольно наводила на невеселые размышления. К счастью, все обошлось благополучно – экран ожил.

Березкин не сказал мне, какое дал задание хроноскопу, – но сам я полагал, что начнет он с хромоногого, и не ошибся. На экране возник коренастый колченогий человек монголоидного типа в одежде, сшитой из звериных шкур мехом внутрь. Я не антрополог, и мне трудно судить, имелись ли какие-нибудь признаки, отличающие его от современных жителей Центральной Азии; вероятно, да, но и большое сходство не вызывало сомнений. Во всяком случае, мы единодушно решили, что хромоногий относился к одному из прототипов монголоидной расы, и на этом успокоились… Хромоногий вышагивал на экране, припадая на левую ногу, но особое внимание я обратил на его движения-быстрые, порывистые. Очевидно, при жизни он был очень подвижным, энергичным человеком, с пылким, беспокойным характером. Я хорошо запомнил его лицо-крупное, скуластое, с широко расставленными узкими глазами, большим ртом, высоким лбом, – суровое лицо воина, но не только воина: было в нем что-то одухотворенное, заставляющее подозревать в нем художника, творца.

Вообще портрет хромоногого отличался редкостной полнотой и определенностью-ничего подобного мы не видели на экране раньше (если не считать хроноскопии мертвых коосов). По форме черепа, по лицевым костям хроноскоп восстановил подлинный облик человека, подобно тому (но с большей точностью), как это делают художники-антропологи.

Экран погас, но Березкин почему-то не вышел из пещеры.

Вскоре экран опять посветлел. Странные, быстро сменяющиеся полосы зеленоватых тонов заходили по нему, но изображение не появилось. Так продолжалось секунд двадцать, а затем экран вновь погас.

Заподозрив неладное, я побежал в пещеру. Березкин как ни в чем не бывало стоял с «электронным глазом» перед монументом, и рука его лежала на крохотном пульте: еще мгновение-и импульсы пошли бы к хроноскопу.

Меня Березкин встретил не очень дружелюбно.

– По-моему, тебе положено сидеть перед экраном, – сказал он.

– Да, но экран…

– Что-экран? – не вникая в смысл моих слов, перебил Березкин. – Скажи лучше, отчего охромел твой герой?

– Видишь ли, – сказал я. – Ничего такого на экране не появилось.

– Ничего такого! Саблю от расщелины можно же отличить!

– Поди и отличи. Что ты, право! Теперь Березкин посмотрел на меня внимательнее и даже убрал руку с пульта.

– Я же не про первую передачу говорю, – сказал он. – Я же про вторую.

– Из-за второй я и пришел. На экране ничего не появилось.

– «Электронный глаз» работает! – предупредил мои сомнения Березкин. – Все в полной исправности. Хроноскопия берцовой кости должна была дать хоть какой-нибудь результат…

– Не спорю, – ответил я. – А давно ли ты перешел на поточный метод исследования? Второе задание ничего общего не имело с первым.

Березкин тихонько выругался.

– Все из-за Петьки, – сказал он-Чертов сын! Так я из-за него перетрусил. Конечно, хроноскоп не мог выяснить причину перелома, если велено восстановить облик человека. Сперва я хотел спроецировать на экран изображение каменной бабы-это были бы однотипные задания, но вспомнил про ногу…

Березкин вернулся к хроноскопу вместе со мной. Не просматривая уже полученный портрет хромоногого, он сформулировал новое задание и опять скрылся в пещере.

Когда экран хроноскопа ожил, мы увидели нашего героя верхом на коне. Нет, он не гарцевал и не рубился с врагами-хроноскоп все рисовал скупее: просто на ногу нашему герою опустился острый продолговатый предмет-видимо, сабля противника. Любителям батальных сцен предлагалось самим дополнить живописными деталями сцену битвы. Мы же ограничились тем, что приняли к сведению первый достоверный факт из жизни хромоногого; хромота его-следствие раны, полученной в бою. С кем он сражался-мы узнать не могли. Из-за чего-тоже. С одинаковой степенью достоверности можно было допустить, что хромоногий пострадал или в грабительском набеге, или при защите владений своего племени. Так или иначе, но рану он получил, выполняя волю своего маленького народа.

Наше заключение вполне устроило и Березкина, которому пришлось еще раз выйти из пещеры, чтобы дать новое задание хроноскопу.

Я думал, что Березкин продолжит хроноскопию хромоногого, но он переключился на хроноскопию галереи, ведущей из первого зала пещеры во второй. Выбор объекта немного озадачил меня, но сейчас важнее было следить за экраном, чем размышлять о поступке Березкина.

Что происходило на экране-понимали все: люди, и среди них наш хромоногий, затаскивали в пещеру ту самую глыбу мелкозернистого песчаника, из которой потом вырубили каменную бабу. Ничего интересного не заметили мы и в том, как они ее тащили. Я только обратил внимание, что люди не очень-то церемонились с глыбой-ворочали как бог на душу положит. Их движения были резкими, угловатыми, я бы даже сказал-веселыми, словно этакая боевая ватага с шутками, прибаутками, с дружным уханьем трудилась в темной, слабо освещенной факелами галерее.

Когда Березкин вернулся, я сказал ему, что он поступил нелогично, прекратив хроноскопию останков хромоногого.

– Ладно, сейчас попробуем узнать, почему он навсегда остался в пещере, – согласился Березкин. – Кстати, хроноскопии придется подвергнуть и следы на полу-они о многом могут рассказать, хотя на глаз трудно различимы.

Люди, возникшие на экране, действовали медленно и торжественно. Каменная баба была уже почти закончена, и на экране четко вырисовывалась ее нескладная широкая фигура. Но отделка, судя по всему, продолжалась. Ваятели, прежде чем приблизиться к скульптуре, совершали какие-то непонятные движения – очевидно, ритуальные. Угадывалось в этих движениях что-то от преклонения и даже от подобострастия, словно ваятели приносили извинения каменной бабе за то, что осмеливались прикасаться к ней своими резцами. Хроноскоп подчеркивал эту черту упорно-нам даже надоело смотреть на приплясывающие и раскланивающиеся фигурки.

Потом на экране появился хромоногий, и перед ним, как перед мастером, все расступились. Очень четко обозначилось на экране его лицо-суровое и умное. Хромоногий по-прежнему держался независимо, двигался быстро и свободно (я невольно вспомнил, как тащили глыбу песчаника по галерее). Без приплясывания и поклонов он приблизился к монументу, но внезапно вздрогнул, как от сильного удара, покачнулся, зашатался и упал к подножию изваяния. Слабая попытка подняться ни к чему не привела, и хромоногий неподвижно застыл на сыром холодном полу хаирханской пещеры…

– Оскорбил чувства верующих, – торопливо сказал Петя, заглядывая мне в глаза; видимо, ему не терпелось хоть чем-нибудь загладить свою вину. – Пострадал за богохульство.

Петя выпрямился, для чего-то стряхнул с груди соринки – и торжественно заключил:

– Значит, у ног каменной бабы лежит жертва религиозного фанатизма!

– Или нахал, который полез, куда его не просили, – предположил Локтев.

А Сахаров молчал.

Я тоже не спешил с выводами, но высказанная Петей мысль, что в пещере мы обнаружили предмет поклонения, божество какого-то исчезнувшего местного племени, показалось мне весьма правдоподобной.

Специально я не изучал историю религиозных обрядов, но думаю, что первыми храмами для верующих служили пещеры, подобные хаирханской. Лишь позднее стали сооружаться искусственные храмы-церкви, костелы, пагоды, монгольские дасаны. Очевидно, нам и посчастливилось найти один из первых храмов.

Березкин, просмотрев все записанное хроноскопом, с нашим заключением согласился. Но когда спелеологи, довольные результатом хроноскопии, отправились помогать Пете готовить обед, у нас с Березкиным состоялся краткий разговор:

– По-твоему, все? – спросил Березкин.

– По-моему, нет, – ответил я.

Потом наступило долгое молчание. Как и мой друг, я понимал, что мы, установив внешний ход событий, не уловили главного в поступках людей, ради которого только и стоило заниматься хроноскопией монумента. Но сформулировать это главное, чтобы сделать наше расследование целеустремленнее, ни мне, ни Березкину не удавалось.

– Не знаю, к чему это приведет, – сказал наконец Березкин, – но можно попробовать проследить весь процесс обработки глыбы песчаника. Я имею в виду не технологию, а самих людей, их поведение, что ли.

– Но как ты объяснишь свой замысел хроноскопу? Все-таки его возможности не безграничны. Даже если рассчитывать на истолковательную функцию, все равно, пожалуй, не хватит материала,

Березкин задумался, и я не торопил его с ответом.

– Видишь ли, – сказал он, – тщательность обработки различных частей каменной бабы явно неодинакова. Спина, например, вытесана грубо. Лицо-значительно тоньше. Не послужит ли это нам ключом? Иначе говоря, не сумеем ли мы подвергнуть раздельной хроноскопии начальную и завершающую стадии работы ваятелей?

Березкин сформулировал задание хроноскопу и ушел, а ко мне подсел Сахаров-как всегда задумчивый и словно бы немножко грустный.

– Продолжим? – понимающе спросил он.

– Продолжим, – улыбнулся я.

Ждать нам пришлось недолго. По уговору Березкин начал с хроноскопии небольшого пьедестала, на котором стояла каменная баба, и спины. Когда экран засветился, я увидел плохо обтесанную глыбу, поставленную «на-попа». Вокруг нее толпились невысокие коренастые люди, среди которых выделялся хромоногий. Ваятели работали весело, дружно, и движения их были свободными и широкими. Судя по всему, они не церемонились с глыбой (как и в то время, когда тащили), уверенно стесывая все лишнее. На моих глазах бесформенная масса приобретала контуры человеческой фигуры – постепенно обозначились голова, плечи… Мне нравилось наблюдать за возникновением на экране каменной бабы, и я даже немножко отвлекся – не сразу заметил, что ваятели стали иначе вести себя. Нет, они еще не приплясывали и не раскланивались, но чем отчетливее обозначались на глыбе песчаные контуры их божества, тем плавнее и торжественнее становились движения людей, тем осторожнее прикасались они к изваянию. И только хромоногий вел себя так, будто по-прежнему перед ним была глыба песчаника, а не возникающее под его руками божество.

Экран погас, но почти сразу же засветился снова-Березкин перешел к хроноскопии тщательно обработанных деталей монумента. На экране изваяние выглядело почти законченным (примерно таким же, как в сцене убийства хромоногого), и люди, прежде чем подступиться к божеству, проделывали сложные ритуальные движения.

Вот, собственно, и все, что нам удалось выяснить. Смысл происшедшего прояснился и для нас с Березкиным, и для Сахарова. Но мы решили проконтролировать себя, ознакомив с результатами дополнительной хроноскопии остальных спелеологов и выслушав их мнение.

Почти готовый обед был немедленно снят с огня, и у хроноскопа собралась вся наша небольшая группа.

Березкин продемонстрировал все записи хроноскопа, за исключением тех, которые относились к одному хромоногому. Мы вновь увидели веселых и сильных людей, протаскивающих по темной пещерной галерее глыбу песчаника, потом те же люди дружно и весело принялись за обработку глыбы. Наконец обычная работа сменилась сложным церемониалом, и, когда один из ваятелей, хромоногий, отказался выполнять его, сильный удар по голове уложил непокорного на месте.

– Грустно, – сказал философ Петя и глубоко вздохнул. – Очень грустно. Сами сотворили себе божество и сами же стали раскланиваться перед ним, убивать за непочтение лучших представителей своего народа. Такова суть всех религий – При слове «суть» Петя покосился на Сахарова, но у того не было желания иронизировать. – У поздних религий, вроде христианства или мусульманства, все это затушевано, а здесь так обнажено…