Текст книги "Я, Чудо-юдо"

Автор книги: Игорь Мерцалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ну да ладно, это сейчас не к месту. Вот он, ларец, скромно возлежит на возвышении за алтарем, а вокруг валяются разнокалиберные кольца. Рассыпались, что ли? Я поднял несколько, попытался напялить на пальцы. Два налезли, однако никакого магического действия не произвели. Все правильно, не ждал же я, в самом деле, что волшебная сила вот так возьмет и перенесет меня в родной город… Не ждал же? Нет, ни капельки не ждал.

Легкий ларчик, наверное, был обит изнутри материей – из-под крышки доносился глухой перестук нескольких предметов. Я подцепил крышку когтем – да, закрыто. А корпус гладкий, ни единой щелочки нет, ни узора, под которым можно спрятать потайную пружину. Из украшений – только три орла, летящих кругом.

Случайно ли, что три орла сопровождают предметы, связанные с магическим перемещением в пространстве?..

Стоп, не будем отвлекаться. Слова-то волшебные не забыл? Ну-ка, ну-ка… Что-то такое, не для тонкого арийского уха Цвейхорна. Будто «сим-салабим» на идиш перевели… Точно!

– Шилам-Шалаим, отворишь… тьфу, то есть – отворись, Силам-Шалябим! Блин…

Я вытянул губы трубочкой, потом поджал, снова вытянул и снова поджал. Старый прием, так и учителя губы разминают, и дикторы на ТВ. Точнее, раньше разминали, пока косноязычие не превратилось в комильфо. Потом подвигал челюстью влево-вправо. Хорошо, что меня никто не видит.

– Шилам-Шалаим, отворись!

С негромким, мелодичным звоном крышка откинулась, явив моему взору четыре кольца на бархатной подстилке, точь-в-точь таких, как лежали вокруг. На мой мизинец налезло только одно, но ни домой, ни в описанный Платоном Новгород не перенесло. Все правильно, напомнил я себе. На ребят должно подействовать. Другое дело, что Рудя заартачиться может – как же, честному католику на колдовской силе летать! Хотя за самобранкой никаких комплексов не испытывает, рубает только так…

Забрав на случай все четыре кольца, я отправился к терему.

Да, все это стоит еще не раз и не два крепко обдумать, но, похоже, мой единственный реальный шанс выбраться живым с чудесного острова – это разгадать тайну его Сердца. Вероятно, и даже наверняка, держа его в руках, я смогу диктовать условия Заллусу. На помощь Черномора надеяться можно и нужно, но чересчур нельзя.

Иллюзии развеялись окончательно. Заллус показал себя по отношению ко мне не работодателем, а натуральным рабовладельцем. Значит, у меня есть право на восстание. В конце концов, не нужны мне его деньги! Вот вернусь – и ни гроша не возьму!..

Я вспомнил оговоренную сумму и еще раз, уже гораздо строже, приказал себе: не возьму!

Помогло, но как-то не слишком убедительно.

Тогда я заставил себя вспомнить, что до возвращения мне еще как пешком до Китая, и это подействовало сильнее.

До терема еще километра полтора оставалось, когда я услышал окликавшие меня голоса. Я ведь часа два отсутствовал, и обеспокоенные ребята уже отправились меня искать.

– Ти весь правий, Тшудо-юдо! Конетшно, этот кольдун хотеть продажний сеть, не связанни чувством дольга ни с один корона, – взволнованно и оттого почти совершенно неразборчиво говорил Рудя.

Да, я рассказал им о своих соображениях по поводу Заллусова «уговора». Почему бы и не рассказать? Это я с виду страхомуть лохматая, а так – душа нараспашку. Платон и Баюн понимающе покивали головами, а браве риттер, как видите, пришел в неописуемое возбуждение.

– Это весь есть цель для его кольдовство. Однако Заллус просчитался, – неожиданно чисто, видно, по причине торжественности слога, заключил доблестный саксонец. – Ибо на его пути встанет Фатерляндский орден. Вот дарованный благим Провидением случай внести имя Фатерляндского ордена в скрижали веков! Наши купцы станут действовать в интересах магистрата, и Заллус сам не заметит, как поможет созданию Священной Империи Единой Германской Нации!

Я зааплодировал, Платон, не приученный к такому выражению публичного восторга, только крякнул, а Баюн, коротко мявкнув, напружинил хвост под углом сорок пять градусов – получилось очень похоже на «зиг хайль».

А Рудя – о чудо! – иронию нашу разглядел, но нисколько не обиделся. Смущенно улыбнулся и заверил:

– Так быть, так быть… Платош, а ти домой пойдешь?

Новгородец оглянулся на меня и пожал плечами:

– Коли Чудо-юдо прогонит…

– Да Бог с тобой, мне что, жалко? Живи, если нравится.

– Я ведь правду говорил: мне возвращаться некуда.

– Котик, а ти?

– Что – я? – удивился Баюн. – Обо мне и речи нет, Отто. Или ты думаешь кольцо на хвост мой нацепить? Едва ли сработает.

– Я мог би взяйт тебя на руки.

– А зачем? Уж если нашему Платону некуда спешить, так мне тем паче. Да и скучновато будет без нас Чуду-юду, так ведь?

Я кивнул, но промолчал, чтобы не было похоже, будто уговариваю. Не хочу я никого неволить. Но в душе был благодарен и коту, и новгородцу.

– Да, так это есть, так, – невнятно забормотал Рудя, переминаясь с ноги на ногу, как двоечник у доски.

– Ну что, рыцарь, сразу в путь отправишься или поужинаешь с нами? – спросил я.

– О я, я, надо поужинайт! И надо хорошо подготовься. Плехо, если что забывайт, хорошо, если не забывайт…

Да что на него нашло? Только что витийствовал, и вдруг заговорил, как… даже сравнение не подберешь. В ином романе фэнтези наверняка прошел бы оборот «как пьяный детсадовец», но я, поверьте, искренний враг таких противоестественных сравнений. Хотя… похоже, черт возьми, похоже.

Э, да ему просто страшно в одиночку рисковать, вот и зазывал попутчиков. Что ж, не буду винить – с точки зрения «средневекового» рыцаря предложение жутковатое. Надо бы его как-то отрешить от винного обета, хлебнет для храбрости – успокоится.

Ужин закатили на славу. Самобранка, умница, уловила настроение, пожалуй, еще лучше меня почувствовала неуверенность Руди и выдала обалденную стерляжью ушицу, запеченную форель, гору красной и черной икры… Вообще, за ней давно замечена склонность к рыбным блюдам – очевидно, из-за близости моря. Но сегодня она выставила и гуся с яблоками, и порося с хреном, и фруктовые салаты, и (вот это диво!) картофель, и сладости какие-то, я даже названий не припомню.

На вино Рудя все-таки не согласился.

– Я решиль: пока с остров не уберусь, ни капли в рот.

– Так ведь уже почти выбрался!

– «Почти» не считается. Не уговаривай, я клятва даль! И я дольжен хранить трезвий голёва. Что, если кольдун обманывайт нас, и его кольца не носят, а губят?

– Тогда бы, Отто, Заллус не стал придумывать сложностей с уговором.

– А ведь Чудо говорил, если кольцо с мизинца на мизинец перекинуть, обратно вернешься? – вспомнил Платон. – Так ты на днях-то и заскочи к нам, успокой, расскажи, как до дому добрался.

– Да, я буду заскочить! Я буду все-все рассказайт… Когда вернусь до дом, я випью вино – за ваш здоровий! – вдруг провозгласил он, задорно хлопнув ладонью по столу. И потянулся к мандолине.

А его, кажется, и без вина повело…

Ладно, тут особенно рассказывать нечего. Славно посидели. Сытно ели, вкусно пили, душевно говорили. Пели и даже плясали под гусли-самогуды. Так-то они кого угодно вусмерть утанцуют, но на Баюна их магия воздействие имела слабое, и когда перед глазами у нас уже темнело, кто-нибудь просил его лечь на струны, музыка смолкала, и мы вновь садились за стол.

Рудя расшалился до того, что среди ночи предложил: еще одну – и по русалкам. Едва урезонили…

Наутро встали поздно, мучимые похмельным синдромом. То есть всерьез болеть после самобранкиных вин невозможно, однако последствия сказывались. Один только Рудя, по-прежнему переполненный энергией, поднялся ни свет, ни заря, носился по терему, собираясь в путь-дорогу. Потом еще о нас позаботился, выпросил у самобранки холодного пивка.

Завтрак прошел в атмосфере расслабленной, тихой и дружелюбной. Как всякий нормальный человек, единственный здоровый среди похмельных, Рудя преисполнился чувства собственного достоинства и воли страху уже не давал.

Провожали, конечно, хором, наперебой желая доброго пути.

– Скатертью дорожка дальняя!

– Господи благослови…

– Ну бывай! Да не запамятуй, что обещал заглянуть, проведать…

Рудя приоделся франтом, в лучшую одежку, Черномором привезенную. Остальное в мешок утолкал. Меч подвесил к поясу, а щит на руку нацепил.

– Данке шон, спасибо, – отвечал он и всех называл «мейн либе фройнде». Уронил слезу и в какую-то минуту даже стал похож не на рыцаря, а на бюргера. Но потом встряхнулся, взял себя в руки и, выдохнув «Не поминайте лихом», надел кольцо.

Пых! Сверкнула вспышка, и фигура саксонца исчезла. По комнате разлился запах озона.

Мы остались на острове втроем.

За несколько следующих дней на Радуге побывали еще двое купцов со змеистыми ярлыками. Оба были англичанами и, в подтверждение моих догадок, яростными патриотами. Они привезли три старинные рукописи, несколько древних костяных статуэток, от которых Баюн даже шарахнулся – таким количеством магической энергии были они напитаны, и бриллиант чистой воды размером в полкулака, наверняка крупнейший в мире. А взамен брали все те же магнитные стрелки, самобранки и погодные браслеты. Кто они после этого, как не патриоты? И о магическом оружии просили оба, особенно настойчив был второй, Джек Садденли, негоциант, нигде не аккредитованный, но, судя по состоянию кораблей, заметно более преуспевающий, нежели Гуилкрафт.

– Мне необходимо волшебное оружие. Я готов на любые, самые рискованные предприятия, я готов проникнуть даже в пекло и выкрасть там любимый трезубец сатаны, но мне нужно волшебное оружие. Обстоятельства таковы, что только волшебное оружие сегодня требуется сильным мира сего. Только волшебное оружие возвысит честного негоцианта и даст ему преимущества, достойные сотрудника великого Заллуса, – твердил он, бесстрашно взирая на мою хмурую физиономию.

Еще бы не хмурую – вот этак, не слушая возражений, он долдонил уже почти час.

– Говорю же тебе: Заллус отказывает…

– Ты уверен в этом, Чудо-юдо? Уверен, что не перепутал волю великого колдуна? Клянусь, только с размерами его величия может сравниться сегодняшняя потребность сильных мира сего в волшебном оружии…

– Нет! Я не ошибаюсь! Если хочешь знать, у меня имеется даже письменное распоряжение – показать?

Садденли пожал плечами:

– Мне все равно не доводилось видеть почерк великого Заллуса, и я не смогу удостовериться в том, что запрет начертан именно его рукой. И, клянусь именем моего святого заступника, мне кажется странным, что столь великий чародей отказывает честному негоцианту в просьбе, соразмерной с его величием…

Я наклонился (мы стояли в шлюпке), зачерпнул воды и побрызгал на разогретое жарким солнцем темя. На понт берет Заллуса, понял я. Безыскусно берет на понт. Рассчитывает, что я передам разговор слово в слово, и великий Заллус немедленно побежит доказывать свое величие соразмерной услугой. Искупаться бы сейчас…

– Слушай, а ты сам когда с ним в последний раз встречался?

– Я? Но… мы не встречаемся с Заллусом, – опешил честный негоциант Садденли, одним этим местоимением подтверждая и то мое предположение, что все «змеистые» купцы прекрасно знакомы друг с другом и образуют некий род торгового союза. – Мы общаемся с ним через посредника.

– А кто посредник?

– Призрак достойного сэра Лайтсворда, который двести лет назад пал в неравной борьбе с шотландскими дьяволами, но по-прежнему беспорочно служит английской короне.

– Хм. Наверное, не очень удобный способ общения, а?

– Не говори так, Чудо-юдо. Только благородному призраку мы можем доверить переговоры с приспешником сатаны. Сэр Лайтсворд и при жизни был исключительно честен, а теперь он не позволяет могущественному колдуну Заллусу обманывать нас чарами и наваждениями. Хотя отчасти ты прав, монстр. Очень много времени уходит на то, чтобы посетить пустующий ныне замок Лайтсворда, получить указания насчет требуемой платы и советы достопочтенного призрака, раздобыть нужные вещи, потом отвезти их на остров… Хлопотно.

– Сочувствую. Только что ж вы через призрака оружие не попросите?

– Но это сэр Лайтсворд и посоветовал обратиться к тебе. Он сказал: нынче Хранитель сменился, ликом страшнее предыдущих, а умом… – негоциант замялся, но быстро совладал с собой, – не столь коварен. Сказал, попробуйте на него… повлиять.

Информационный обмен на уровне каменного века… Хотя удивляет, что какой-то совершенно посторонний призрак осведомлен о делах острова. Конечно, он и должен общаться с Заллусом, только так можно объяснить странности его торговой схемы. Но вряд ли колдун заинтересован в том, чтобы представить меня идиотом. Грозным – да, ужасным – сколько угодно, но простаком?

Скрывалось в словах негоцианта еще что-то интересное, но в тот момент я не стал ломать голову.

– На меня влиять бесполезно, мне лишние проблемы ни к чему. Пускай этот ваш призрак переговорит с Заллусом как положено, а у меня указания четкие.

На том и расстались. Провожая взглядом корабли Джека Садденли, я подумал, что, какими бы источниками ни пользовался английский призрак, истинного положения дел на острове он не знает. Он предполагает за Хранителями Радуги большую свободу действий, право выбора. Может, с предыдущими Хранителями все так и обстояло?

Нет, это не устроило бы Заллуса. Вероятнее другое: призрак, прослышав о новом Хранителе, понадеялся на авось. Это, конечно, не считается национальной английской чертой, но нужно быть действительно простаком, чтобы искренне верить в неизменность национального характера.

А авось взял да и подвел: Заллус, узнав, что англичанам требуется оружие, понял, что они осмелели, и решил дать окорот, подкинув конкурентов – «кольцевую» торговую сеть, гораздо более мобильную и, стало быть, выигрышную.

На следующий день приплыл Черномор.

Этот его приезд не походил на предыдущие: колдун выглядел деловитым, персияночек при нем не было, зато вооруженных до зубов мавров прибавилось, бедолаги едва помещались на плоту. Место роскошного шатра заняла компактная палатка, жаровня осталась на месте, но была холодной. Без женской заботы Черномор питался сухарями, вяленым мясом и крепким вином.

Меня он, как всегда, пригласил к достархану, а вот с Платоном (кот, едва завидел дорогого гостя, гордо задрал хвост и демонстративно удалился в терем) повел себя просто по-свински: позвал, но угощать не стал, рассмотрел вблизи и попросил сойти на берег. Меня же укорил:

– Ах, Чудо, Чудо, не стал бы я на твоем месте доверять таким вот «случайным» сожителям. Беспорядочное сожительство…

– Ведет к роковым последствиям, знаю, – хмуро ответил я. – Мои ребята просты, как сибирские пимы, что ты на них взъелся?

– А знаешь ли ты, о доверчивое чудовище, что именно под маской простых ребят и случайных соседей ловкие злоумышленники чаще всего проникают в магические тайны? – воскликнул Черномор и добавил, понизив голос: – Неужели ты не понимаешь: чем меньше свидетелей, тем лучше? Любой из них может продать тебя Заллусу!

Я невольно окинул взглядом мавров, теснившихся на корме и старательно не слушавших нас. Странно, они казались вполне преданными служаками, так что же Черномор при них шепчется? Наверное, понятие преданности в среде колдунов принято рассматривать как не очень удачную шутку.

– Мой тебе добрый совет, Чудо-юдо, избавься от них как можно скорее. Наши дела идут не так хорошо, как хотелось бы. Не вяжется с девками, уж не обессудь. Анна-Мария, дура, решила проявить христианское смирение, покорно вышла замуж и рискует скоро стать веселой вдовушкой с богатым наследством. Софье свезло, в нее знатный боярин влюбился, готов без приданого взять. И человек-то, как назло, порядочный, не променяет она его… Остается только Айгуль, но с ней тоже сложности: джинн похитил принцессу, а заказчик возьми да помри в ожидании. Я опоздал буквально на несколько дней! Приди я раньше, джинн бы еще согласился уступить девицу, а теперь они сдружились, колдуют совместно и пользуются большой популярностью среди султанов Хивы и Бухары, которые часто ищут помощи у магов. Придется подождать, пока Айгуль и джинн не поссорятся из-за доходов. Но мы можем начать с менее знатных девиц. Есть у меня парочка на примете – привезти их в другой раз?

– Вези, – решился я. – У меня был разговор с Заллусом…

– Знаю, я встречался с ним вчера. И у меня возникло впечатление, будто он что-то подозревает. Скажи, твои слова не могли насторожить его?

– Ума не приложу! Заллус всего-то навсего обманом заманил меня в параллельный мир, напялил шкуру мохнатого чудища и заставил работать без отгулов и выходных. Что после этого могло его насторожить в моем поведении?

– Не насмехайся, это серьезно. Заллус не из тех, кто прощает.

– Да уж, поборника милосердия в нем трудно заподозрить… Черномор, а что он вообще за человек, этот Заллус?

– Он не человек. Он колдун.

– Это понятно. Я имею в виду – по жизни. Ну чем он вообще занимается?

– Колдует.

– А в свободное время?

– Готовится к новому колдовству, что же еще?

– А ради чего он это делает?

– Что за вопрос! – опешил Черномор. – Ради чего… Да как же не колдовать, если можешь?

– Но должна же быть какая-то глобальная цель в вашей магии!

Черномор, кажется, обиделся.

– Ты вот – ради чего живешь? – буркнул он. – Не в этой шкуре, а вообще? Заллус мне рассказал, из какого мира тебя выдернул. Ради какой глобальной цели ты там небо коптил? – Не нашелся я, что ответить. – Вот и не приставай к другим с дурацкими вопросами, – заключил он все еще недобрым голосом.

Однако я не сдавался:

– Хорошо, не глобальная цель. Но какие-то задачи вы, маги и чародеи, перед собой ставите, какой-то единой мысли свои дела подчиняете? Вот, скажем, Заллус – к чему стремится?

Кажется, я опять сморозил бестактность. Черномор смерил меня испепеляющим взглядом, однако ответил:

– Самым сильным колдуном хочет стать.

– И едва ли он в этом одинок, да? – предположил я.

– Сам догадался или кто подсказал?

– Да ладно, не злись, – вздохнул я, запуская когти в гриву на башке. – Я всего лишь пытаюсь представить себе, с кем имею дело. Значит, стремление к могуществу? Что ж, похвально. Большие амбиции, высокая самооценка, отсутствие психологических барьеров на пути к достижению цели и т.д., и т.п. А конкретно в чем это выражается?

Черномор помедлил, глядя куда-то вдаль, и ответил:

– Заллус постепенно отнимает у меня власть над водами. Ах, сколько трудов потрачено впустую… А ведь я уже был самым полным зятем морского царя!

– Это как?

– Я был женат на восемнадцати дочерях и племянницах повелителя Атлантики, – пояснил окунувшийся в воспоминания Черномор. – Они благоденствовали в моем гареме и ни в чем не знали отказа. Моим ближайшим соперником был колдун-выскочка с Мальты, женатый на семи царевнах, но морского царя не устраивало, как он за ними ухаживал, и я оставался его любимым зятем. Однако настал роковой момент… Когда мое влияние простиралось уже на весь океан, произошла революция, и династия, с которой я так старательно роднился, объявляется хламом истории! Какой удар… А дальше еще более грустно, Чудо-юдо, – он вымучил печальную улыбку. – Революционная молодежь, разумеется, была энергична и бестолкова. Сплошной дилетантизм! Самое время мудрому колдуну поспособствовать укреплению новой власти. Однако на мне висело ярмо царского прихвостня, где бы ни появлялся я, повсюду вслед звучало оскорбительное прозвище «Расхититель Принцесс». И тут появляется никому не знакомый Заллус, коварно предлагает якобы бескорыстную помощь, упрочивает свое положение… По счастью, далеко не всем морским князьям пришлись по вкусу новые порядки, подоспела гражданская война, и пока все утихомирилось, я себя обезопасил. Правда, для этого пришлось вступить сразу в четыре морские коалиции, три влиятельных семейства, союз магов Средиземноморья, торговую гильдию Марокканского султаната, братство огнепоклонников и общество по охране древних драконьих семейств. Однако Заллус мог позволить себе иное поведение. Он просто переждал волнения, а когда вернулся, все почувствовали себя нашкодившими детьми, которые не послушали мудрого и доброго учителя. Он признал за мной немалую власть, однако его авторитет был нерушим, а мне постоянно приходилось тратить силы, чтобы не пошатнуться. Коалиции, на которые я опирался, распадались, семейства теряли влияние, даже это чертово общество драконолюбов развалилось – большая часть его представителей была съедена морским змеем. В общем, хотя сегодня мы с Заллусом считаемся равноправными членами Временного правительства, меня слушают все менее внимательно, а к нему ходят за советом между заседаниями. – Черномор помолчал, судя по лицу, путем самовнушения распределяя по организму излишки желчи. Я вспомнил русалок, то есть ундин, которые пытались меня ухайдакать в один из первых же дней на острове: интересно, по приказу какой партии и из каких государственных соображений они пытались это провернуть? – Радугу Заллус получил как дар за помощь революционерам, – продолжил Черномор. – Молодые балбесы сочли, что остров тоже пора отправить на свалку истории… Однако будет, – оборвал он себя, опомнившись. – Девиц я подвезу тебе через неделю-другую, как только управлюсь с насущными делами. Ты сам-то ничего… особенно интересного не обнаружил?

– Как тебе сказать? Магия тут повсюду, как выделить Сердце из чудес острова, я даже не представляю. Скажи, а твой кот, хотя бы теоретически, способен обнаружить его?

– Только девицы! – решительно возразил Черномор. – Никогда не встречал я божественной магии, доступной котам. А уж таким бездельникам и хамам – особенно.

– Ты не думаешь о том, чтобы позвать его обратно?

– Нет. Раз он не пришел меня встретить, значит, глупое упрямство до сих пор владеет им.

– А что вы с ним не поделили?

– Это наше личное. Если коротко, то Баюн слишком много о себе думает. И слишком мало – о колдуне, который его приютил, дал кров, пропитание и все блага кошачьей жизни. Да пес с ним, у нас и так забот хватает. Возможно, добывание девиц потребует от меня непредвиденных расходов…

– Которые ты, конечно, с удовольствием возьмешь на себя, памятуя о перспективах, ради которых и стараешься.

Радости на лице Черномора не отразилось, однако он согласился:

– Не надо меня перебивать. Я как раз собирался сказать об этом. Одежду европейского покроя я привез. – Он хлопнул в ладоши, и один из мавров плюхнул к моим ногам мешок из непромокаемой ткани. – Мешок уступить не могу, вещь полезная, самому нужна.

Мавр вытряхнул содержимое мешка на палубу, скатал его и унес. Я не стал говорить ему об отправке Руди, который так и не дал о себе знать за эти дни, сгреб вещи в охапку. Черномор положил сверху коробку с сигарами и два жбанчика кофе.

– Маловато будет, – заметил я. – Добавить бы.

– С девицами завезу, – пообещал Черномор.

Видимо, колдун и впрямь куда-то жутко торопился, потому что подавил свой торгашеский норов, и когда я принес товар для обмена, спорить о качестве не стал.

– Пора отчаливать, – с фальшивым прискорбием вздохнул он. – Жаль, нет времени поболтать, дела не ждут.

Глядя, как исчезает плот в золотистой солнечной дорожке, я подумал, что, кажется, понимаю, почему Заллус вышел именно на мой мир. Местные колдуны, как самые просвещенные интеллектуалы, несомненно, имеют сходство с людьми нашей эпохи. Потому что только современного человека способен поставить в тупик вопрос, ради чего он живет.

А Черномора вопрос-то зацепил…

Еще дважды чайки исправно предупреждали меня о приближении непрошеных гостей. Оба раза зеркало являло «современных викингов», ошалело крутивших головами и требовавших ответа, от кормчего: куда это он их завел? При помощи волн и ветра я оттеснял драккары за грань волшебных вод Радуги. За что драккманнам, кстати, следовало бы объявить мне благодарность, ибо, если бы не мое своевременное вмешательство, оба случая могли кончиться скоропостижной смертью ничего не понимавших рулевых.

А вот Семена чайки прозевали. Но я их понимаю: привыкли уже не отвлекаться на мелочи…

Дело было так. Во второй раз халландские сорвиголовы заплыли к нам часа за два до рассвета. Разбудил меня чутко спавший Баюн: оказывается, чайки уже чуть окна не вышибали, отчаявшись докричаться до меня. Коту что, поднял бедное чудовище посреди ночи и пошел себе досыпать, а я перед зеркалом ровно до зари и провозился. И то, пока кофе не заварил, сосредоточиться не удалось.

Наверное, мне, существу преимущественно сухопутному, трудно понять, как можно столь остро чувствовать море. Но не вызывало сомнений – викинги мгновенно, несмотря на то, что царила глубокая ночь, ощутили, что море изменилось. Четверо берсеркеров от страха уже звереть начали, прочие от них не отставали. Какое-то время викинги еще требовали внятного ответа от случившегося на борту колдуна, который трясущимися руками разбрасывал (а может, ронял) руны, но либо ответа не последовало, либо он был недостаточно внятен. Кормчего уже давно пустили бы на корм рыбам, если бы не берсеркеры. Дождаться, чтобы в разборки вступили они, никому не хотелось, поэтому викинги предпочли вовремя накинуть на них веревки и при помощи багров скинуть за борт, чтоб поостыли.

Короче говоря, парни нашли чем себя занять, пока у меня кофейник не вскипел.

Я успел выпить пару чашек, взбодрился, устроился перед зеркалом поудобнее и взялся за дело. Начал плавно – сообразив, что их влечет куда-то неведомая сила, викинги успели втащить своих «медведеподобных» соратников, мокрых и присмиревших, обратно. Потом я спокойно усилил нажим и, хотя драккманны, не иначе, как из врожденного чувства противоречия, усердно гребли в сторону острова, на заре вытолкал их.

Сладко потянулся, зевнул и вернулся в постель. Однако сна уже ни в одном глазу не было. Битый час промаялся, потом пошел к морю освежиться.

Огромное солнце величаво поднималось над волнами, стояла рассветная тишь, нарушаемая только вечным рокотом прибоя. Я понырял и расслабился, лежа на воде. С длинной мордой это даже удобнее, чем в человеческом обличье. Лежишь – как в невесомости, хвостом нечувствительно подгребаешь…

Вдруг что-то толкнуло меня в макушку. Перевернувшись, я с удивлением обнаружил качавшуюся на волне доску. Толстую, со смоляным ребром. А вон метрах в пяти другая плывет. Я вернулся к берегу и на линии прибоя обнаружил еще несколько обломков.

Вот тебе раз, неужели я перестарался с викингами? Да нет, в той стороне, куда я их «толкал», ни рифов, ни мелей…

– Утро доброе, солнышко красное, – послышался голос Платона, который, потягиваясь, спускался к пляжу. – Раненько проснулся, Чудо-юдо! Доброго тебе здоровьичка. А почто приуныл?

– Да вот, – показал я обломок доски и рассказал о ночном происшествии.

Платон присмотрелся и возразил:

– Не, то не халландцы. Они по старинке из ясеня свои суда ладят, а это сосна. Наша, новгородская.

– Ты по одному обломку так уверен?

– Чтобы я древесину спутал? А руку мастера как не узнать? Видишь, тут, на краю, желобок? По нему еловый корень ложится, когда доску к ребру притягивают. Так вот, только новгородцы углом желобок режут. Ну и конопатили кораблик по-нашему, шнуром просмоленным.

– Значит, еще один корабль был, русский, и он разбился где-то в волшебных водах.

Платон неуверенно покачал головой. Мы прошлись вдоль линии прибоя, и несколько следующих находок не оставили сомнений:

– Так и есть. Ох, грехи, грехи… Глянь вот. Чудо, вишь, как опалило? Сожгли ладеечку-то.

– Ну е мое! Знать бы наперед… фиг бы у меня эти горячие халландские парни так легко отделались.

– Да бог с тобой, Чудо-юдо, – перекрестился Платон. – Может, и не викинги то вовсе.

– А кто тогда? У нас тут все-таки заповедные воды, а не проходной двор. Точно, они! Страху натерпелись, вот и пошли задирать первого встречного. Ну попадитесь вы мне еще, – проворчал я, глядя на горизонт.

– Зачем грех на душу брать? – укоризненно сказал Платон.

– При чем тут грех? Нечего наших трогать, тогда и мы будем мирными! – заявил я и, опомнившись, пояснил: – «Наших»… я имею в виду русских.

– Да я понимаю. «Наши», «ваши» – этак всякий судить горазд, как будто не все люди одинаково на свет появляются. Только я о другом речь веду: не успели бы твои викинги, едва грань заповедную перейдя, напасть на другой корабль и сжечь его дотла. Такие дела быстро не делаются, уж ты мне поверь. А тут уже и обломки на берег выбросило…

– Погоди, – прервал я. – Это что там лежит?

– Еще обломок, наверное.

– Нет… Человек!

Мы подбежали – и правда, там лежал, вцепившись пальцами в песок, мужчина средних лет, в разодранной рубахе навыпуск, босой. Судя по всему, бедолага еле добрался до линии прибоя, где потерял сознание.

Лицо он имел скуластое, но, как и у Платона, окладистая борода и стриженные «под горшок» русые волосы не оставляли сомнений в национальной принадлежности. Новгородский ремесленник с первого взгляда признал земляка, а едва глянув на золотой нательный крест и богатый рубиновый перстень, с легкостью определил и социальный статус.

– Из купцов будет. Живой ли, соколик? Я прислушался – купец дышал, но слабо.

– Придержи-ка его…

С помощью Платона я аккуратно взвалил найденыша на плечи и понес к дому.

Несколько часов даже в теплой воде не ахти как полезны для организма, особенно в стрессовой ситуации, поэтому мы раздели купца и завернули в одеяла. Он не очнулся, но по изменившемуся ритму дыхания стало ясно, что обморок перешел в глубокий сон.

Баюн внимательно осмотрел пострадавшего и, состроив профессорскую морду (да простят мне эту фразу все профессора – но как сказать иначе, если у кота наличествует именно морда? К тому же наш Баюн умен, и ему подобное выражение вполне пристало), заявил, что ничего страшного у пациента не наблюдает.

– И слава богу, – перекрестился Платон.

– Чудо, надо бы посмотреть, не выбросило ли еще кого на берег.

– Разумно мыслишь, – похвалил я. – Платон, не сочти за труд, пройдись. А я поднимусь в башню, посмотрю на море через зеркало.

– А я останусь дома и присмотрю за гостем, – сказал Баюн, хотя это и так подразумевалось: не требовать же от него, случись нужда, переноски раненых.

– Только не пугай его сразу как проснется, – попросил я.

– О чем это ты, мой лохматый друг? – возмутился кот. – Другое дело, если бы остался ты, тогда имело бы смысл беспокоиться о его пробуждении. А чем, по-твоему, может испугать человека благородное животное?

– Красноречием. Не обижайся, но после того, как был на волосок от смерти, говорящих котов увидать…

– Ладно, убедил, красивый, я буду нем как рыба, – сказал кот и шумно сглотнул – мы ведь еще не завтракали. – Ты только сам-то шапку-невидимку не забудь…

Всматриваясь в зеркало, я увидел на море кусок мачты и несколько досок, пару полупустых бочонков, какое-то тряпье. Потом заметил человеческую фигуру и уже готов был бежать к лодке, но тут разглядел, что в груди у бедолаги торчит рукоять ножа.