Текст книги "Плюс, Минус и Тимоша"

Автор книги: Игорь Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Это не остров

Проснувшись на следующее утро, Тимоша почувствовал, что кто-то крепко держит его за палец правой руки. Он вскочил, пытаясь освободиться, но тут же понял, что никто его не держит – просто к пальцу была привязана записка от Желтенького.

«Один мальчик, – было написано в ней, – идет рано утром в автошколу. Он почти не дрожит, но думать может только о том, что было ночью. Спрашивается: что с ним произойдет, если он встретит кого-нибудь из докторов? Ответ: дрыбадан».

Видно, Желтенькому хотелось, чтобы никто чужой не мог понять в записке ни слова.

Тимоша перевернул листок – это была страница из настенного календаря. На ней было напечатано вчерашнее число, и он вспомнил, что прошли уже целые сутки, как он пропал из дому. При мысли о том, что творится с мамой и бабушкой, с него слетели остатки сна. Ведь все родители так устроены, что сколько бы они ни волновались за пропавших детей, если те найдутся, их встретят не радостью, а попреками и наказаниями. У Веньки Корабликова даже была на этот счет своя теория, которую он называл «опаздывать так опаздывать!»

– Ты пойми, – уговаривал он Тимошу, когда они выходили однажды из кино на два часа позже, потому что фильм оказался двухсерийный. – Если мы явимся домой сейчас, и твои, и мои будут только злиться, что так поздно, что обед остыл и все такое. А если прошляемся до самого вечера, то все так наволнуются, что будут просто счастливы, что мы живы и здоровы – ничего нам и не будет.

Тогда они не успели проверить эту теорию, потому что стоило им, щурясь на дневной свет, выйти из дверей кинотеатра, как Венькина тетка ухватила его за ухо и увела домой, приговаривая: «Я тебе покажу, как на двухсерийные ходить».

Теперь же Тимошино опоздание было вполне достаточным и, может, ругать его и не будут, но как ему объяснить, где он пропадал? Почему не дал знать о себе? Как мог дойти до такого бессердечия, что даже не позвонил? Но нет – обо всем этом он будет думать потом. Стоит ли ломать сейчас голову, если неизвестно еще, удастся ли ему снова увидеть маму и бабушку. Главное – выбраться! Выбраться отсюда.

Улочка перед домом была уже чисто вымыта, и над нагревшимся асфальтом стлались прозрачные полосы пара. Тимоша осторожно выглянул из дверей – все было тихо. Надвинув на глаза желтенькую кепочку, он вышел на крыльцо и, задрав голову, попытался определить по солнцу, куда ему нужно идти. Солнце ничего ему не подсказало, только нагрело задранный нос так сильно, что он чихнул. Герои всех книг и кинофильмов очень легко ориентировались по солнцу и звездам, и Тимоша считал это главным делом – стоит только поглядеть – и все станет ясно.

«Ничего, – подумал он. – Все равно этот зверский докторский остров не может быть больше озера, а озеро не такое уж большое. Нужно только дойти до берега и идти по нему по кругу – может, там найдется лодка, или катер, или хотя бы спасательный круг – что-нибудь, на чем можно уплыть домой».

Перед самым домом стоял столбик со стрелкой, сделанной из стеклянных трубок и указывающий налево. Тимоша поглядел на нее и на всякий случай пошел направо. Улочка вскоре кончилась, и он очутился на большом проспекте, по которому густым потоком катились в обе стороны машины и автобусы в два этажа. Людей было немного, и все они шли с очень озабоченными и серьезными лицами, точно спешили по важным делам. Почти никто не разговаривал друг с другом. Тимоша тоже выглядел достаточно унылым, чтобы не обращать на себя внимания. Все же спросить, как добраться до берега, он не решался – а вдруг догадаются. Но в это время, на его счастье, к тротуару подъехал автобус с дощечкой, на которой было написано «Центр – Пляж».

«Пляж! – это же как раз то, что мне нужно».

В автобусе Тимоша немедленно взобрался на второй этаж и приник к окну.

Пестрые ленты разноцветных и блестящих, как облизанное монпансье, машин скользили внизу, загибались на поворотах, уползали под зеленые шапки деревьев; прямо на уровне лица проплывали гигантские буквы реклам и вывесок, светофоры и фонари, маляр, подвешенный в специальной клетке, цветы на подоконниках, голуби, расхаживающие по перилам балконов. Проспект кончился, потянулись черепичные крыши одноэтажных домиков, красневшие в зелени садов, аккуратные прямоугольники огородов. Повсюду текла такая мирная и спокойная жизнь, что Тимоша на какое-то мгновенье даже пожалел, что он отказался от такого же домика (аллея восемь, комната три), от ванны и телефона. Потом за деревьями замелькали флаги, разноцветные зонтики и навесы, сверкнул кусочек озера, сердце у него забилось, он оторвался от окна и, невежливо расталкивая пассажиров, кинулся вниз к мягко открывшимся дверям.

На первый взгляд, это был самый обычный пляж с песочком и деревянными грибками, с вышкой для прыжков и красными железными поплавками, качавшимися на воде, даже со спасательной лодкой. Но, присмотревшись, Тимоша заметил нечто странное: выражение лиц у купавшихся и загоравших было таким же сосредоточенным и хмурым, как у тех людей, которых он видел на улице. Как будто они приехали сюда работать. У каждого на руке были часы, они часто смотрели на них и потом разом переворачивались со спины на живот или обратно. Те, кто заходил в воду, часов тоже не снимали и, плавая, сверялись со временем, точно лишняя секунда в воде грозила им смертельной опасностью. Прыгуны-ныряльщики поднимались на свою вышку с видом обреченных и падали с нее, стиснув зубы и зажмурив глаза. Тимоше тоже хотелось забраться на вышку (может, с нее виден их поселок), но он боялся, что и его заставят прыгнуть с такой высоты. Поэтому он присел на краешек свободного топчана и стал осторожно поглядывать по сторонам.

То ли солнце слепило глаза, то ли воздух был слишком влажным – противоположного берега нигде не было видно. Ни паруса, ни следа моторки – ровная сверкающая поверхность. Только спасательная лодка лениво плавала невдалеке за линией поплавков. Вот она остановилась, словно в задумчивости и не спеша направилась к берегу. В ту же минуту кто-то жалобно застонал слева от Тимоши. Он оглянулся: толстая женщина, держась рукой за сердце, смотрела туда же, куда и он – в сторону лодки.

– Так я и знала, что он вспомнит, – бормотала она, – так и знала.

Невысокий мускулистый спасатель, голый по пояс и точно в такой фуражке, о какой мечтал Тимоша, вразвалочку шел в их сторону. Женщина смотрела на него так, как смотрят на врача, когда тот набирает в шприц какую-нибудь гадость из ампулы.

– Что ж вы? – грубовато спросил спасатель, останавливаясь над их топчанами и сплевывая сквозь дырку в зубах. – Я жду, жду…

– Видите ли, в чем дело… – начала женщина, делая вид, что хочет встать, но не может.

– Ну, нечего, нечего, – быстро сказал спасатель. – Все так говорят. Ах, я не могу, ах, у меня слабое здоровье. Меня все это не касается. У меня задание – сто двадцать несчастных случаев в год, а там хоть все утопитесь. Семьдесят первый, – он нагнулся, рассматривая номер на топчане, – значит, сегодня ваша очередь.

– Я знаю, знаю. Я даже специально готовилась, но сегодня была такая страшная ночь, эти звери за окном – у меня совершенно расстроилась нервная система. Боюсь, мне не справиться. Тем более, я несколько располнела в этом году…

– Да уж, – хмыкнул спасатель, оглядывая ее фигуру.

– …и не знаю, хватит ли у вас сил втащить меня в лодку.

– А не хватит – тем хуже для вас, – отрубил спасатель. – Будет несчастный случай не-пре-дот-вра-щен-ный. Вы идете или мне позвонить в канцелярию доктора Плюса?

– Нет, только не это! – воскликнула женщина, поспешно поднимаясь. – Но умоляю вас, не замешкайтесь, потому что я…

У нее был такой испуганный и несчастный вид, что Тимоша не выдержал и тоже вскочил со своего топчана.

– Слушайте, – сказал он. – Если вам сегодня нездоровится, я могу заменить вас. Тем более, я за последние дни, наоборот, несколько похудел, так что мне будет проще.

Женщина смотрела на него со смесью изумления и надежды.

– А это… это можно? – робко спросила она у спасателя.

Спасатель критически оглядел Тимошину фигурку, потом перевел глаза на женщину, будто сравнивая их по весу, и пожал плечами.

– А мне-то что? Мне была бы человекоединица, а вы ли, он ли – никакой разницы.

Женщина схватила сумочку и, роясь в ней дрожащими пальцами, спросила Тимошу:

– Сколько я вам должна за эту услугу? Не стану скрывать, услуга огромна, но у меня с собой только…только…

– Перестаньте! – воскликнул Тимоша. – Не надо мне ваших денег.

Теперь уже оба они – и женщина, и спасатель уставились на него с таким изумлением, точно он сказал нечто неслыханное, неприличное, нелепое и невозможное.

– Гм, – усмехнулся спасатель. – Денег ему не надо. А зачем же ты тогда вылез?

– Может, вы боитесь их потерять? – спросила женщина. – Тогда я могу перевести их на ваш счет в банке.

«Какой еще счет!» – хотел воскликнуть Тимоша, но вовремя спохватился. Он вспомнил, что ему надо быть осторожным и вести себя так, чтобы ничем не выделяться. Счет так счет. Поэтому он поспешил успокоить их:

– Я хотел сказать – пока не надо. Может, меня не сумеют спасти – зачем мне тогда деньги? А если все обойдется хорошо, я найду вас – тогда и поговорим.

– Кто это не сумеет спасти? – возмутился спасатель. – Это я-то не сумею? А ну, пошли. Я тебе покажу, ты у меня вылетишь из воды, как летающая рыба.

И он решительно зашагал к своей лодке. Тимоша, помахав женщине рукой, пошел за ним. У кромки воды спасатель, шепотом и глядя только на весла, объяснил ему, к какому поплавку нужно плыть.

– Только тонуть без дураков, – шептал он. – Я липы не потерплю. И не брыкаться. А то один недавно так дрыгнул коленом – зуба как не бывало. Видал? – и он снова сплюнул сквозь дырку. – Знаешь, что я с ним сделал? Вот попробуй только брыкаться – тогда узнаешь.

Мускулы под его загорелой кожей так вздувались и перекатывались, что Тимоше стало жутковато. Но все сошло благополучно. Выплыв на линию поплавков, Тимоша стал бултыхаться и орать так громко, что у них бы в поселке все купальщики кинулись в воду, отталкивая друг друга. Здесь же никто не обратил на него внимания. Каждый продолжал загорать, переворачиваться и плавать по часам, словно ничего не происходило. Один спасатель важно встал в лодке, достал бинокль и стал оглядывать сначала горизонт, затем пляж, и только потом – воду. Он делал это так долго, что если бы Тимоша тонул по-настоящему, ему пришлось бы проститься с жизнью. Когда лодка, наконец, приблизилась, и спасатель перегнулся через борт, Тимоша нырнул, и тот, не удержав равновесия, свалился в воду. В лодку они влезли одновременно, но с разных сторон. Разозленный спасатель накинулся на Тимошу и начал делать ему искусственное дыхание с такой яростью, что он бы мог задохнуться, если б не догадался вовремя высвободить одну руку и пощекотать своего мучителя.

Потом они оба лежали на дне лодки – отдыхали. Спасатель записывал происшествие в свой вахтенный журнал, а Тимоша строил планы, как бы ему завладеть лодкой и уплыть домой.

– Как пишется «кричал»? – спросил вдруг спасатель. – «Кре» или «кри»?

– «Крю», – сказал Тимоша. – Крючал. От слова «крючок». А далеко здесь до другого берега? За сколько можно доплыть на лодке?

– На этой? Смотря кто гребет.

– Например, вы.

– Я-то? Если погода тихая, за месяц доплыву, – самодовольно протянул спасатель

– Что? – вскинулся Тимоша. – Как это за месяц?

– Думаешь, не смогу?

– Да мой отец все озеро часов за пять переплывает. А если до острова – значит, еще ближе?

– До какого острова?

– До этого – до какого же еще?

– Ты, может, и грамотный, а по географии у тебя наверняка двойка. Какой же это остров? Это материк.

– Ага. А это, наверно, океан? – ехидно спросил Тимоша, указывая на воду вокруг них.

– А то нет, – равнодушно сказал спасатель, продолжая писать.

– А я говорю – озеро.

– Двойка тебе, двойка по географии. Даже единица.

– Озеро, озеро, озеро!

– Ну чего ты раскричался? Попробуй воду, и дело с концом.

– Тимоша, холодея от странного предчувствия, перегнулся через борт, зачерпнул горсть воды и попробовал ее на язык.

Вода была соленая.

Сон с музыкой

Облака плыли по небу в два этажа – казалось, что они движутся навстречу друг другу. Подавленный и расстроенный Тимоша сидел в садике за домом Желтенького и из обломков мебели, оставшейся после вчерашнего разгрома, пытался соорудить костер. По дороге с пляжа он набрал немного грибов в разлинованном лесу, а у Желтенького на кухне нашел стаканчик с надписью «жиры» и занялся стряпней. Они с отцом уже не раз ночевали и завтракали в лесу. Костер у него разгорелся хорошо, грибы шипели и булькали в «жирах», и в ожидании, пока они изжарятся, Тимоша глядел в огонь и думал.

«Значит, так. С чего все началось? – вспоминал он. – Я сидел дома и решал задачу. А потом откуда-то свалился этот тип в панаме. Но откуда? С улицы он не мог зайти – я бы его увидел. Веньку же Корабликова я видел и мороженое в его руке помню. Я еще разозлился тогда, что у него лицо уже отрешенное, разозлился и вскочил, и схватил себя за пятку, и хлопнул по задачнику и что-то крикнул… Что же я тогда крикнул? А вдруг!..»

Тимоша перестал глядеть в огонь и потер себе лоб.

«А вдруг я случайно крикнул тогда какое-нибудь заклинание? Оно подействовало, вот я и провалился туда, где шляются из пункта А в пункт Б, гоняются на дырявых моторках и пугают детей удавами и крокодилами. И чтобы спастись отсюда, нужно узнать обратное заклинание, произнести его и…»

Тут Тимоша вскочил на ноги и принялся как сумасшедший скакать, держа себя за пятку и выкрикивая самые бессмысленные слова, какие только мог придумать:

– Горбинизон! Пувдырмых! Сыроенеешьте! Мойтеруки! Некантовать! Фрикцион! Запсибмонтаж!

Но то ли слова были не те, то ли Тимоша держался не за ту пятку – Заклинания не действовали. Грибы тем временем изжарились, он перестал скакать, с аппетитом поел их и сам не заметил, как уснул у догорающего костра.

Что за сон ему приснился тогда! Пожалуй, более нелепый, чем то, что происходило наяву.

Будто они с отцом отправились в путешествие, поплыли за озеро-океан на парусной лодке. Когда они подплыли и вышли на берег, то услышали смех и голоса, и он понял, что это ребята из его класса играют неподалеку. Откуда-то доносилась музыка – текучая, волнистая и искристая, как вода в реке. Тимоша никак не мог вырваться из этой водяной музыки и бежал к ребятам не по-нормальному, а длинными, плавными прыжками, как танцор в телевизоре. Ребята смеялись над ним и показывали пальцами. Было похоже, что они не узнают его или не слышат, – с кем бы он не заговаривал, ему не отвечали, а только глядели насмешливо, как на чужого. Ему стало очень обидно, и он побежал пожаловаться отцу, а они запели вслед ему марш моряков, и из марша он тоже не мог вырваться, поэтому пришлось идти, чеканя шаг.

– Брось, не расстраивайся, – сказал отец, сворачивая парус, ну точь-в точь как он всегда это говорил. – На вот, запусти в них. Будут знать.

И он протянул ему полную корзинку теннисных мячей.

Тимоша ничуть не удивился, откуда взялось столько мячей, снова побежал к ребятам и, оказавшись в самой гуще, подбросил корзинку над головой. Мячи посыпались на ребят и на Тимошу как град. Все начали прыгать, уворачиваться и смеяться, как от щекотки. «Тимоша, перестань! Ой, хватит!» – кричали они. Снова раздалась водяная музыка, мячи стали падать все медленнее, опускались и подскакивали плавно, как воздушные шарики, кружились, и Тимоше стало так хорошо оттого, что ребята узнали его, так приятно защипало в горле, что он проснулся.

Сначала он не мог вспомнить, где находится, а потом… Потом он увидел девочку.

У них в школе было несколько довольно красивых девчонок, но таких – ни одной. Она была одета как наездница или мотоциклистка, то есть в сапожки, брючки, перчатки и еще на пальце крутила автомобильные очки. Темно-зеленую блузку украшала только пара изящных эполет – как две бабочки, усевшиеся на плечах. Глаза ее смотрели на Тимошу внимательно, но словно сквозь него, и от этого у Тимоши почему-то еще сильнее защипало в горле.

– Ты к Желтенькому? – спросил он, поднимаясь с земли. – Он скоро придет.

Ему очень хотелось сделать что-нибудь, чтобы она перестала смотреть на него с таким холодным любопытством, – встать на голову, скорчить рожу, даже чуть-чуть дернуть ее за волосы, перевязанные лентой. Но нет – он почему-то чувствовал, что никогда на такое не решится.

– Что это было? – спросила девочка, указывая куда-то за спину Тимоши.

– Это? Это грибы. Хочешь грибов? Тут еще много осталось. Нет? Ты их не любишь? А я ужасно люблю. Попробуй – тебе понравится.

Девочка покачала головой и снова уставилась на него своим изучающим взглядом.

– Что ты меня все разглядываешь? – возмутился Тимоша. – Я тебе не книжка с картинками. И откуда ты вообще взялась? Тоже из какой-нибудь задачи? Я вот скажу Желтенькому, что ты к нему в сад без спросу лазишь – он тебе покажет.

– Нет, я не из задачи, – сказала девочка насмешливо-презрительным тоном. – И не советую кому-нибудь говорить, что вы меня здесь видели.

– Не из задачи? – обрадовался Тимоша. – Значит, ты… Значит, вы тоже прячетесь? Как и я? От этих мерзких докторишек? А вы не знаете, как отсюда можно выбраться? У меня дома, наверно, очень волнуются. Давайте бежать вместе, хорошо? Согласны?

Но она будто и не слышала его слов, глядела по-прежнему задумчиво и вдруг снова спросила:

– Так что же это было?

– Что? – не понял Тимоша.

– Там. – девочка сняла перчатку и показала на лоб – сначала на свой, потом на Тимошин. – Там, где человек в лодке. И танцующий мальчик. И мячики.

– Ах, мячики… Просто я сон такой видел.

«И эта в голове умеет читать», – с тоской подумал Тимоша. Ему почему-то сразу стало очень грустно и одиноко при мысли, что и эту девочку, быть может, придется обманывать, – ему ужасно этого не хотелось.

– Но там было все неправильно. Так не бывает.

– Подумаешь, неправильно. Это же сон. Понимаешь – сон.

– Что такое «сон»?

– Ну, когда спишь и видишь всякие картины, людей, события – иногда страшные, иногда смешные. А вы разве не видите снов?

– Никогда.

Не расстраивайтесь. Вообще-то ничего в них хорошего. Иногда так страшно станет, а не убежать.

– Там было еще что-то. Кроме картин.

– Что еще?

– Что-то невидимое.

– Как же вы его тогда увидели?

– Не знаю. Это было что-то похожее на поток воды.

– А-а, музыка, – догадался Тимоша. – Мне часто снятся такие сны – с аккомпанементом.

– А вы не могли бы еще разочек заснуть?

– Вот еще. Буду я спать нарочно для всяких девчонок.

Девочка обиженно выпятила губку и отвернулась – видимо, она не привыкла или просто не умела упрашивать.

– Да я уже выспался. Мне больше не заснуть – понимаете?

Но она сделала вид, что не понимает, – девчонки очень здорово умеют не понимать, когда им это выгодно.

Я бы мог вам что-нибудь спеть, не засыпая, но у меня нет голоса, – сказал Тимоша. – Зато есть слух – меня даже хотят отдать в музыкальную школу.

– Слух? – презрительно переспросила девочка. – У кого же нет слуха?

– Нет, у меня другой. Музыкальный. И память. Я могу целую оперу наизусть запомнить. Например, «Садко». Знаете, это: «Мечи булатны, стрелы остры у варя-а-а-гов…»

– Про стрелы лучше не надо.

Тогда Тимоша сосредоточился и запел в уме: «Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой».

Наконец-то она перестала смотреть на него с холодным любопытством. Щеки ее порозовели, глаза блестели, пальцы теребили бахрому эполет – она была очень взволнована, и это делало ее еще красивей. Тимоша тоже почувствовал, что волнуется так, будто перед ним целый зал зрителей, а не одна случайная девчонка.

– Увертюра к опере Петра Ильича Чайковского «Пиковая дама», – торжественно объявил он.

И «сыграл» всю увертюру.

Потом «спел» еще хор охотников, песню индийского гостя, половецкие пляски и даже дуэт Ромео и Джульетты. Помогая себе, он беззвучно выводил ртом каждую ноту, солировал то на скрипке, то на ударных, то на духовых и размахивал руками, как заправский дирижер. Девочка смотрела на него с искренним восхищением – от ее высокомерия не осталось и следа.

– Уже? – вздохнула она, когда уставший Тимоша объявил антракт. – А я бы, наверно, могла слушать вас целый день.

– Лучше купите магнитофон, – честно посоветовал Тимоша. – У него звук чище. Или проигрыватель.

Девочка улыбнулась ему и покачала головой.

– Нет, я буду прилетать только к вам.

– Прилетать?

– Да. Больше мне нельзя задерживаться, но, может быть, завтра…

– А вы уже уходите?

– Мне пора.

– Но мы же ни о чем не договорились! Как будем отсюда смываться? На чем? Ведь если честно сказать, то завтра…

– Ой! – воскликнула девочка, посмотрев на часы. – До завтра, до завтра.

И она побежала в глубину садика. Потом на мгновенье задержалась, но только для того, чтобы крикнуть ему из-за кустов:

– А все же «не счесть алмазов в каменных пещерах» – это явная ошибка. Нет ничего на свете, чего нельзя было бы счесть.

Несколько секунд спустя за деревьями раздалось негромкое жужжание, над листвой поднялся крошечный красный вертолетик, и за стеклами кабины Тимоша увидел девочку, махавшую ему рукой.

– Постойте! Возьмите меня! – завопил он. – Почему же вы ничего не сказали про вертолет? Я буду петь и играть вам сколько захотите! С утра до вечера!

Но девочка, видимо, не слышала его.

Она помахала ему еще раз, надела свои очки, вертолетик зажужжал по-пчелиному, начал подниматься, набирая скорость, уменьшаться и, точно шарик, сносимый ветром, – боком, боком, – исчез за соседними крышами.