Текст книги "Плюс, Минус и Тимоша"

Автор книги: Игорь Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Тимошу объявляют преступником

Небо над Тимошкиной головой загорелось, порозовело, потом начало сереть и вскоре совсем потухло – стало темно.

Подул ветер, деревья закачались и зашумели – стало страшно.

Кто-то заворочался и заворчал у Тимоши на животе, он в испуге смахнул его рукой, но рука не встретила никакого препятствия.

Тогда он понял, что ворчит внутри.

Ему ужасно хотелось есть.

Даже овсяная каша уже не показалась бы такой гадостью, как прежде. То-то обрадовалась бы бабушка, если бы он оказался сейчас дома и сел бы за стол. Наконец-то его не пришлось бы подгонять и упрашивать съесть еще ложечку. Он бы не оставил ни крошки на тарелке, не говоря уже о пряниках с вареньем.

Воспоминание о пряниках его доконало.

Глотая слюни, он начал выворачивать карманы.

В одном был кусок проволоки, шарик от пинг-понга и два дохлых жука, очень красивых, но в темноте даже от их красоты не было никакого толку. В другом – фонарик без батарейки и бутылочка валерьянки, которой он собирался напоить какого-нибудь кота. Съесть, что ли, жуков и запить валерьянкой? Но нет, до такого он еще не дошел.

Ветер шумел все страшнее, но еще страшнее было выйти из лесу. Ведь его, наверно, уже разыскивают, и что с ним сделают, если найдут? Теперь, после того, что он натворил, уже не отделаешься какой-нибудь аллеей номер восемь, дом сто двенадцать, с ванной и телефоном. Даже тюрьма с кашей на завтрак, обед и ужин была бы большой удачей. Какая уж тут тюрьма! Его просто бросят крокодилу – и дело с концом.

Ох, теперь он понимал того тридцать восьмого, которому хотелось есть. Они бы сейчас могли договориться: ты съешь маленький кусочек от меня, а я от тебя, и все будут довольны. Такой маленький, не очень нужный кусочек. Например, пятку. Но нет, пятки было жалко. А если палец? Или, скажем, пол-уха? Нет – и пальца, и уха, даже половины, было жалко до слез. И всего себя было жалко – такого маленького в этом лесу, голодного, продрогшего, неизвестно куда попавшего.

– Помогите, – слабым голосом позвал Тимоша, но никто ему не ответил.

Потом незаметно для себя он встал и пошел. Из-под ног разбегались лягушки и прочая лесная нечисть, и Тимоше было удивительно, что его тоже кто-то боится. От этого он даже приободрился и, когда увидел впереди сквозь деревья огни фонарей, не остановился, а пошел прямо на них.

Фонари горели над шоссейной дорогой.

Стрелок, значков и светофоров было на этой дороге еще больше, чем на первой, и время от времени по ней проносились красные, прижатые к земле, как половина помидора, автомобили. Вдруг один автомобиль резко затормозил, завертелся на гладком асфальте и, съехав с дороги, врезался задом в толстенное дерево.

Тимоша снова, второй раз за день, закрыл глаза и уши, а когда раскрыл, то услышал жалобный стон.

Автомобиль стоял, задрав кверху нос, и густой дым валил у него из багажника. Жалобные стоны, без сомнения, раздавались из его кабины.

Не раздумывая, Тимоша бросился вперед.

Внутри сквозь дым он разглядел что-то желтенькое и зареванное, прижатое рулем к спинке сиденья.

– Вылезайте, скорей вылезайте! – закричал он, распахивая дверцу.

– Не могу! – запищало желтенькое. – Зацепился штанами. Если я двинусь, лямки оборвутся.

– У вас оборвется жизнь! – крикнул Тимоша и дернул желтенького к себе.

Раздался треск, и они оба полетели в канаву.

В тот же момент автомобиль вспыхнул, как костер, грохнул и разлетелся на мелкие кусочки.

– Ух ты! – с восторгом воскликнул желтенький мальчишка, спасенный Тимошей.

– Разве тебе не жалко? – спросил Тимоша.

– Жалко? Что это значит – «жалко»?

– Ну как же, – растерялся Тимоша. – Вот автомобильчик, такой был красивенький, новенький и вдруг раз! – и вдрыбадан.

– Что, что? Как вы сказали? Вдрыбадан? Ха-ха, замечательное слово – никогда раньше не слышал. А? Вдрыбадан! Обязательно запомню.

– Так разве не жалко?

– Вы, наверно, хотите спросить – «не верно»? Все абсолютно верно – на тридцать шестом километре. – Желтенький ткнул пальцем в указатель.

– Не все ли равно, на каком километре?

– Конечно, нет. Мне было задано тридцать шесть километров за полчаса, а я тут не проскочил. Поэтому и вышел дрыбадан. Но ничего – у нас в гараже их полно.

– Это у тебя задача такая? – догадался Тимоша.

– Нет, я еще только учусь. На гонщика. А вы?

– У меня… – смутился Тимоша. – Я так… на моторке…

– Ой, смотрите, – захныкал вдруг Желтенький. – Вы все-таки порвали мне штаны. Мои совсем новые желтые штаны.

– Подумаешь, штаны. Я же не нарочно. Я тебе жизнь спасал.

– Подумаешь, жизнь. Зачем мне жизнь без штанов?

– Неужели у тебя нет других?

– Есть. Ну и что?

– У тебя, наверно, штук десять штанов?

– Ну и что?

– А жизнь одна.

– Ну и что?

– Тьфу ты, бестолковый. Так десять ведь больше, чем одна.

– А-а-а… – протянул Желтенький. – Теперь понимаю. Какая тонкая мысль. Десять больше, чем одна, но одна жизнь важнее десяти штанов. Замечательно! С вами очень интересно разговаривать.

«Вот дурачок», подумал Тимоша и вдруг спохватился: а что, если и этот читает мысли?

Но нет – Желтенький зашпиливал какой-то веточкой порванные штаны и ни на что пока не обижался.

– У тебя поесть ничего нет? – спросил Тимоша. – Не ел с самого утра.

– Почему?

– Потому что времени не было.

– Почему?

– Потому что занят был.

– Чем?

– Глупостями.

– Какими?

– Страшными.

– Где?

– Неподалеку.

– Когда?

– С самого утра! – свирепея, заорал Тимоша. – С самого утра, говорят тебе, пустая твоя башка!

– Прошу вас, не сердитесь, – сказал Желтенький, – но в ваших словах всегда есть какая-то тайна. Я понимаю – слишком много вопросов, это невежливо, но… Но можно еще одно маленькое последнее «почему»?

– Валяй, – слабым голосом разрешил Тимоша.

– Почему, если вы не ели с утра – ведь так, я правильно понял? – почему, в таком случае, вы вместо того чтобы пойти поесть, стоите здесь и непонятным способом тарахтите у себя в животе?

– Это не я, – жалобно сказал Тимоша. – Это оно само тарахтит и булькает.

– Но по-че-му?

– Потому что такой закон природы.

– Чего-чего?

– При-ро-ды.

– Природы?

– Слушай, ты мне надоел.

– Нет, пожалуйста, не уходите! – воскликнул Желтенький. – Я еще мало знаю, о многом и не слыхал, например, про этот новый закон, но зато я знаю поблизости отличное кафе-заправочную.

– Правда?

– Совсем-совсем близко!

И он схватил Тимошу за руку и потащил его за собой.

«Ну, будь что будет», подумал Тимоша и не стал упираться.

Они пересекли шоссе и вошли в очень прямую аллею, по обе стороны которой стояли аккуратные домики с огромными номерами на крышах. У каждого дома был свой садик, а перед калиткой – скамейка, она же – автомат с газированной водой. В садиках на грядках росли цветы и еще какие-то растения, на которых вместо цветов раскачивались разноцветные пушистые гусеницы. Еще внутри одного дворика Тимоша заметил маленький бассейн, круглый, как тазик, с надписью «Не кормить, не дразнить» – и хотел спросить, кто там живет, но тут Желтенький ввел его в стеклянную дверь, разрисованную парусными кораблями, – это и было кафе.

Войдя в зал, Тимоша сразу понял, при чем тут корабли.

Все в зале качалось.

Пол, люстра, столики, зеркала – все потихоньку раскачивалось, точно под ветром, только стены стояли неподвижно. Люди, сидевшие за столиками, не ругались, не возмущались этой качкой, а спокойно ели, вернее, сосали что-то из разных тонких трубок, торчащих из столиков.

Желтенький взял два стула и утащил их в угол.

Сразу же заправщица в белом халате, стоявшая в другом углу, взяла новый столик и толкнула его в их сторону. Столик поехал, виляя, по качавшемуся полу, стукнулся о качавшуюся кадку с пальмой и точнехонько подкатил к их стульям. Тимоша, стараясь ничему не удивляться, схватил в рот первую попавшуюся трубку и глотнул какой-то мерзости, похожей по вкусу на мыло с клеем.

– Ха-ха-ха, хи-хи-хи, – залился Желтенький.

Тимоша, отплевываясь, взглянул на трубку, – на ней было написано: «Мойте руки эликсиром чистоты». На других трубках стояло: «жиры», «белки», «глюкоза», «углеводы», и сколько Тимоша не искал, так и не нашел «супа», «пельменей» или еще чего-нибудь понятного. Все же, если осторожно посасывать то из одной трубки, то из другой и потом тщательно перемешивать языком во рту, получалось что-то похожее на гоголь-моголь. На худой конец и это годилось. Вскоре он так разошелся, что с разгону глотнул из самой крайней, самой тонкой трубки, и тогда ему стало совсем хорошо – тепло, не страшно и очень весело. Улыбаясь до ушей, он стал оглядываться и смотреть, кто еще качается вместе с ними в этом загадочном кафе.

Ближе всех к ним сидели те велосипедисты, которых он уже видел раньше на дороге. Последний снял свой улыбочный зажим и грустно сосал что-то, должно быть, очень кислое. За ними сидели две девушки и разглядывали друг друга в маленькие бинокли. Такие же бинокли Тимоша увидел еще у многих, причем некоторые наставили их на стену или на потолок. Почти никто не разговаривал, и в тишине было слышно, как плещется под полом вода.

– Хочешь поглядеть? – сказал Желтенький и дал ему один бинокль, другой взял себе.

Тимоша глянул и сразу понял, что это не бинокль, а такой маленький двуглазый телевизор.

Там показывали какое-то странное соревнование.

Два человека стояли за железными обручами, укрепленными на стойках, и по очереди кидали друг в друга горошинами. Один кидал, горошина пролетала сквозь обруч, другой ловил ее раскрытым ртом. С каждым разом горошины становились все большего размера – со сливу, с яйцо, с теннисный мяч – так что игрокам приходилось все шире разевать рот.

– Вот дает! – завопил в восторге Тимоша, когда один поймал ртом настоящий арбуз.

– Тише! Не мешайте, – зашипели на него со всех сторон.

Но тут программа переключилась и появившийся диктор сказал:

– Внимание, полное внимание. Передаем важное сообщение.

Все притихли и даже велосипедист с зажимом достал откуда-то бинокль и прижал его к глазам.

– Ранен. Доктор. Минус. Ранен. Доктор. Минус, – торжественно произнес диктор и немного помолчал, чтобы до всех хорошенько дошло. – Он находится в больнице с ушибленным коленом, с шишкой на лбу и с двумя занозами в животе. Кроме того, из него до сих пор течет вода, так как, упав в ручей, он, как говорится, наглотался огурчиков.

В зале раздались изумленные возгласы, кто-то сказал: «Не может быть».

– Все это натворил опасный преступник, – громовым голосом продолжал диктор. – Преступник, обладающий страшной хитростью и коварством. Он умеет думать наоборот тому, что есть на самом деле.

Тут в зале раздался всеобщий вопль ужаса и недоверия – даже пол почему-то перестал качаться.

– Как же это?

– Наоборот?!

– Думать наоборот?

– Но ведь так не бывает!

– Это невозможно! – кричали все.

Тимоша совсем сжался на своем стуле – ему очень хотелось залезть пол стол.

– Найти. Поймать. Обезвредить, – командовал диктор. – Всем разойтись по домам. Запереть двери. Не выходить на улицу. Всю ночь. Будут открыты все задачи о зоопарках. Выпущены хищные звери. Ночью возможны страшные крики. На помощь не выходить. Это будет кричать преступник. Преступник, которого будут есть звери. Звери, которым безразлично, как он думает – правильно или наоборот. Итак, все – по домам. Через час откроются зоопарки. Все. Как говорится – кто не спрятался, я не виноват.

И он мерзко хихикнул.

После него сразу показали зоопарк – пантеру, бегавшую из угла в угол и молотившую хвостом по прутьям клетки, льва, аккуратно причесанного на косой пробор, и целый клубок удавов с торчащими во все стороны головами.

При виде всех этих ужасов Тимоше стало так тошно, что он отложил бинокль и крепко вцепился пальцами в края столика. Пойти во все сознаться? Просить прощения, сделать все, что велят? Ах, какой подлец, какой жестокий, бессердечный негодяй этот доктор Минус. Нет-нет-нет, – какой умный, честный, справедливый. Бедняга – чуть не утонул. Так и надо, так и надо…

Тимоша, как затравленный, глянул по сторонам.

Все поспешно вставали и один за другим уходили из качающегося кафе.

– Что же ты сидишь? – дернул его Желтенький. – Бежим и мы.

Тимоша встал и обреченно пошел за ним.

Ужасная ночь

На улице было светло от фонарей, уходивших вправо и влево ровными рядами.

– Ну, мне туда, – сказал Желтенький, подпрыгивая на месте от нетерпения. – А тебе?

– Мне все равно, – сказал Тимоша. – То есть, я хотел сказать – мне тоже туда.

Он поплелся за Желтеньким, изо всех сил вглядываясь в темноту – ему уже всюду мерещились горящие глаза, шипенье и чмоканье. Последние люди быстро исчезали в домах, то тут, то там слышалось хлопанье дверей и щелканье замков.

– Вот мой дом, – сказал Желтенький, останавливаясь у калитки.

– Уже? – сказал Тимоша. – А может, прогуляемся еще немного? Прекрасный вечер, тепло…

– Ты что?! – замахал на него Желтенький. – Ты разве не слышал?

– А-а, ты об этом. Эка невидаль – дикие звери. Неужели ты боишься?

– Я? Да у меня все кости стучат от страха.

«Самолюбия – никакого», – подумал Тимоша.

– Так это твой дом? – сказал он вслух. – Симпатичный. Интересно бы посмотреть, как ты живешь.

– Вот еще. Чего тут интересного? Как все.

– А нельзя зайти к тебе в гости? – небрежно спросил Тимоша.

Он-то знал, что бежать ему совершенно некуда.

– Куда-куда?

– В гости.

– У меня нет этого. Есть спальня, ванная, туалет, а этого… как ты сказал? гости? – этого нет. А у тебя есть?

– Да нет же, – с досадой отмахнулся Тимоша. – Гости – это не комната. Неужели ты не понимаешь? Вот я войду в твой дом – это значит, я пришел к тебе в гости.

– Но ведь это мой дом.

– Ну и что?

– Ты не должен входить в него.

– Почему же?

– Потому что это запрещено.

– Запрещено? А мы никому не скажем – никто и не узнает.

– А доктор Минус? Он посмотрит на меня и прочтет мои мысли.

– Тогда не попадайся ему на глаза.

– А доктор Плюс?

– И ему тоже.

– Но ведь так не бывает. На кого-нибудь одного обязательно хоть раз да натолкнешься. Так что я лучше пойду.

– И я с тобой.

– Нет, прошу тебя. Пожалуйста, не входи.

– Хочешь, чтоб я достался зверям?

– Нет, что ты. Но ведь у тебя есть свой дом.

«Уж там-то меня наверняка караулят», – подумал Тимоша, но вслух сказал:

– Слишком далеко отсюда. Мне уже не дойти, понимаешь?

– Нет, не понимаю, не понимаю, не хочу понимать! – завопил вдруг Желтенький и бросился к своему дому.

Тимоша побежал за ним и, вскочив на него верхом, влетел в приоткрытую дверь.

Оба упали, дверь захлопнулась.

Сразу же сам собой зажегся свет, и приятный голос сказал:

– Добрый вечер.

– Здравствуйте, – сказал Тимоша, приподнимаясь на четвереньки.

– Как вы себя чувствуете? Как прошел день?

– Спасибо, хорошо, – ответил Тимоша, все еще не понимая, кто это говорит.

– Начинаем вечернюю разминку для маленьких, – теперь стало ясно, что голос доносится из репродуктора. – Сколько будет пятнадцать тысяч восемьсот двадцать четыре разделить на триста шестьдесят восемь?

– Чего? – ахнул Тимоша.

– Сорок три, – сквозь слезы сказал Желтенький.

– Правильно. Четыреста шестьдесят восемь умножить на тридцать семь, прибавить две тысячи шестьсот восемьдесят четыре, все это разделить на сорок?

– Пятьсот, – без запинки ответил Желтенький.

– От тысячи отнимите семнадцать раз по сорок восемь.

– Сто восемьдесят четыре.

– Ответ правильный. Можете ложиться спать. Спокойной ночи.

Репродуктор щелкнул и умолк.

– Где это ты так наловчился считать? – изумился Тимоша.

– Наловчился? – переспросил Желтенький. – Не понимаю тебя. Это ведь так просто.

– Ха, просто! Да у нас в классе… – начал Тимоша и осекся.

Но Желтенький не обратил внимания. Он снова захныкал и спросил:

– Еще не кончились твои «гости»?

– Только начинаются, – ответил Тимоша и пошел проверять, плотно ли заперты двери и окна.

Желтенький шел за ним и ныл:

– Ой, я несчастный! Ой, как мне себя жалко! Ой, будет мне… дрыбадан!

– Перестань, – сказал Тимоша. – Мне похуже, чем тебе, и то я не ною.

Улица за окном тем временем стихла и опустела.

Тимоша выключил свет, сел в кресло у окна и стал ждать. Ему было страшно, но не очень, не так, как раньше одному в пустом лесу.

– Слушай, у тебя нет случайно ружья? – немного погодя спросил он у Желтенького.

– Ружья? Зачем оно мне? Я же не охотник. И не постовой. Я обыкновенный ученик гоночной автошколы, у меня хорошие отметки, я скоро кончу и буду работать в своей задаче, а больше я ничего знать не хочу, и я ни в чем не виноват… Ты сюда ворвался не по правилам, и я тебе говорил, что нельзя, а ты все равно…

– Тише, – прошептал Тимоша. – Кажется, начинается.

Они оба замерли, вслушиваясь в странные звуки, доносившиеся из-за поворота дорожки. Казалось, что кто-то очень громко всасывает воду сквозь зубы. Потом в круге света от фонаря появилось что-то черно-зеленое, извивающееся – без сомнения, это был первый удав. Он поднимал голову к небу и безудержно зевал – видимо, привык в это время мирно спать. Но вдруг он перестал зевать и с интересом уставился на лампу фонаря. Она была сделана в форме красивого попугая, и электричество в ней тихонько по-птичьи верещало. Удав облизнулся, выгнулся, как вопросительный знак, потом прижался подбородком к гладкой поверхности столба и осторожно пополз по нему вверх. Туловище его бесшумно скользило, переливалось, собиралось в упругие пружинные кольца, потом пружина резко разжалась – ам! Удав схватил лампу своей пастью и тут же с громким шумом свалился со столба.

– У-ха-ха-ха! О-хо-хо-хо! Грах-ха-ха! – раздалось в кустах, и на площадку перед домом, шатаясь от смеха, вышел человек с большим белым котом, которого он вел на шелковом поводке. Человек был в таком же черном плаще, как у доктора Минуса, только толще его в двадцать раз и краснее лицом. Когда он смеялся, во рту его сверкали золотые зубы. Кот тоже щурился и снисходительно усмехался в усы, глядя вслед уползающему удаву.

– Ва-ва-ва-ва, – раздалось сбоку от Тимоши.

– Ты чего? – прошептал Тимоша.

– Ды-ды-ды, – стучал зубами Желтенький. – До-до-до… Доктор… пэ-пэ…

– Плюс? – догадался Тимоша.

Желтенький смог только кивнуть и сразу же заткнул себе глаза и уши – точь-в-точь как девчонки из Тимошиного класса.

Тем временем белый кот перестал усмехаться и, поведя носом над землей, двинулся в сторону их дома. Доктор Плюс хотел было оттащить его за поводок, но кот скреб когтями по камням дорожки и упрямо тянулся вперед.

– Гм, сказал доктор Плюс. – Интересно. Интересный ты зверь, котюня. Ну, что ты хочешь мне показать? Опять какую-нибудь дрянь вроде дохлой мыши? Или гнездо в траве? Или снова носовой платок, который я потерял два года назад?

Но, говоря так, он шаг за шагом продвигался вслед за котом, пока тот не дошел до домика и не начал скрести лапой под дверью, пытаясь открыть ее.

Сердце у бедного Тимоши сжалось, потом громко стукнуло, потом вдруг совсем замерло и, наконец, будто сорвалось и начало стучать, как пулемет. Но все же он ясно уже понимал, что никто ему не поможет на этом острове, – надеяться можно было только на себя самого.

Первым делом надо было что-то делать с Желтеньким. Тот совсем потерялся от страха и, пока Тимоша заставлял его встать и тащил в ванную, не отнимал рук от лица и только бормотал свое: «Не виноват… я не виноват…»

Они были почти одинакового роста, так что желтая куртка пришлась Тимоше как раз впору. Для полного правдоподобия он натянул еще и кепочку и, заперев Желтенького в ванной, побежал открывать – звонок дребезжал уже третий раз.

– Рры-ы! Ррр-ы! – доктор Плюс, переступая порог, вытянул руки вперед и растопырил пальцы, как когти. – Что, испугался?

И он снова залился безудержным смехом.

«Все же лучше он, чем удав», – успел подумать Тимоша.

Доктор Плюс на секунду онемел, уставясь на него с изумлением, потом похлопал по плечу и сказал:

– А ты, я вижу, тоже шутник.

«Где уж мне, – спохватился Тимоша, – разве можно кому-нибудь равняться с таким великим шутником, как доктор Плюс».

– Ну уж, ну уж… Бывает, конечно, пошутишь удачно, – сказал доктор Плюс, самодовольно поглаживая себя по животу. – Слушал сегодня вечернюю передачу? Помнишь, там этот говорит: «Кто не спрятался, я не виноват»? А? Моя идея.

– Да, в кафе все ужасно смеялись, – сказал Тимоша.

– В том-то и дело, что не все, – вздохнул доктор Плюс. – Не все! – и он стукнул кулаком по стене. – Такие зануды есть еще на свете – ничем их не проймешь. Чувства юмора ни вот столько. Знаешь анекдот про мыло? Ну, как один сидит на улице, ест мыло, а другой ему говорит: «Что ты делаешь, тебя же вырвет?» А тот… гы-гы-гы… а тот… хи-хи – «попробуй, говорит, вырви!»

– Ха-ха, – с трудом выжал из себя Тимоша.

– Так, представляешь, – отсмеявшись, продолжал доктор Плюс, – этот тощий дурак Минус хоть бы усмехнулся, хоть бы из вежливости. Нет, ни за что. Эх, много бы я дал, чтобы поглядеть, как он сегодня кувырнулся. Воображаю… га-га-га… воображаю, какая у него была при этом рожа! – он снова затрясся, заколыхался, зашелся в смехе и, отирая слезы, добавил:

– Нет, этот преступник – он вполне! вполне заслужил свою легкую смерть.

«Начинается пожар, домик загорелся», – попробовал думать Тимоша, но понял, что от волнения он совсем не может управлять своими мыслями, – какой-то упрямо честный голос в его голове каждый раз прибавлял к слову «пожар» слово «враки».

– А я тоже знаю анекдот, – ляпнул он, чтобы оттянуть время.

– Ну-ка, – оживился доктор Плюс.

– Один приходит в театр и говорит: дайте мне билет…

– Ну?

– А ему говорят: «Билеты только в ложу».

– Так, уже смешно…

– Он купил билет, пошел на улицу и сел в лужу.

– В лужу? – доктор Плюс застыл на несколько мгновений, выпучив глаза, потом вдруг хлопнул Тимошу по плечу и закатился таким хохотом, что задребезжали стекла в окне. Пока он хохотал, кот злобно шипел на Тимошу, выгибал спину, скреб пол когтями и натягивал ленту. И тут Тимоша понял: этот мерзкий котище, этот дрессированный сыщик упрямо тащил своего веселого хозяина в сторону ванной. Ой, как, наверное, быстро кончится докторское веселье, если он поймет, кто стоит перед ним в желтой курточке!

– Да-а, вот это анекдот так анекдот, – говорил тем временем доктор Плюс. – Слышал, котюня! Ему в ложу, а он – в лужу. О-хо-хо-хо! Да куда ты все меня тянешь? Что-то ты, парень, не нравишься моему котюне – гляди, как он на тебя смотрит.

Все еще похохатывая, он двинулся вслед за котом.

У Тимоши похолодели ноги.

Сейчас откроется дверь, огромный доктор увидит спрятанного Желтенького и все поймет с первого взгляда. Конец! Но в тот момент, когда кот уже клал лапы на дверную ручку, в Тимошиной голове мелькнула спасительная идея.

– А я знаю! – закричал он. – Я знаю, чего ему хочется. Кис-кис-кис. Иди сюда. На, на…

И он достал из кармана пузырек с валерьянкой.

Кот недоверчиво покосился на него, но, услышав манящий запах разливаемой по полу жидкости, повернул от двери, облизнулся и начал лакать.

Через минуту в домике творилось нечто невообразимое.

Опьяневший кот прыгал со стола на шкаф, со шкафа на спину доктора Плюса, со спины – на пол, и снова на стол, и снова на шкаф – по кругу. При этом он во все горло мяукал какую-то свою кошачью песню. Доктор, пытаясь поймать его, опрокидывал мебель, хохотал, грозился, бросался за ним, как вратарь, но кот ловко уворачивался. В то же время на улице раздался визг, рев, рычание, и на поляну выкатился клубок передравшихся между собой зверей. Лев, раньше причесанный на косой пробор, а теперь совершенный растрепа, промчался огромными прыжками, спасаясь от града пустых бутылок, которыми забрасывали его три обезьяны. Медведь волок клетку с запершимся в ней сторожем. Вдоль улицы летела сова и методически разбивала фонарь за фонарем – чтоб не портили ей зрение. Наконец доктор Плюс схватил кое-как своего кота и, зажав его, распевающего, под мышкой, выскочил на улицу и принялся ногами расшвыривать дерущихся. Звери бросились от него наутек – постепенно шум стал удаляться все дальше и дальше. Когда же стихло, Тимоша запер дверь и, совершенно обессиленный, опустился на пол.

Но тут до него донеслось странное бульканье.

Он бросился к ванной комнате, распахнул дверь – бульканье доносилось из-под пышной пены, заполнившей ванну до краев. Тимоша запустил туда обе руки и с трудом вытащил Желтенького на поверхность – тот уже почти совсем задохся.

– На тридцать шестом километре… Все как в задании… Сплошной дрыбадан… Я не виноват, – бормотал он.

Пришлось накапать ему остатки валерьянки – только после этого он немного успокоился и позволил уложить себя в постель.