Текст книги "Родная душа"
Автор книги: Игорь Кожухов
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Ой, Ваня, тревога! Невесту везут собственной персоной, вместе со свахой, прости, Господи…
У Ивана взволнованно захолонуло сердце и враз вспотели почему-то ладони…
– Неужели так просто: зайдёт сейчас и всё – бери меня? Или, может, так принято теперь?
Запутанный и испуганный сомнениями, он напрочь забыл, что «кандидатка» на его внимание должна быть, желательно, ненамного моложе его.
Проня, словно профессиональный шулер, за полминуты смахнул со стола всё, что могло вызвать справедливый гнев его жены и, остановившись в раздумье на секунду, добавил вслух: «Я, наверно, Ваня, в бане скроюсь! Ты же скажешь, что я пошёл домой ещё утром, а она уйдёт, я заскочу, оценю, как эксперт, это… независимый», – и он просто, как дым, усквозил в открытую дверь.
Иван подскочил к окну: женщины уже прошли в ограду. Он, вертанувшись, взглянул на себя в тёмное зеркало, висевшее на стене между окнами, одёрнул рубаху и неожиданно сел на старый табурет, закинув ногу на ногу. Подумав, что это слишком уж вольно, скинул ногу и положил руки на колени… Да что же это? Как провинившийся на партийном собрании! Он подскочил и сделал шаг к двери… Первой вошла Пронина жена и, даже не дав Ивану сказать «здравствуйте», «завелась»:
Вот и невеста,
не из сырого теста,
а из нормального проквашенного,
великой красотой крашеная,
не молодая и не старуха стогодовая —
под венец идти готовая!
Дед Иван обалдел. Он ждал чего угодно, но не такого напора и совершенно растерялся, покраснел и, поводя рукой в глубь избы, забормотал: «Проходите, проходите», – затем почему-то сам проскочил вперёд и упал на табурет, словно ему ноги подрубили…
Один человек запоминает другого человека в какой-то определённый момент жизни. И тот, меняясь для других, для тебя остаётся в одной поре. Ребёнку его мать до самой старости будет казаться молодой и самой красивой! А матери её ребёнок – всегда маленьким и беззащитным. И даже через много лет она, гладя его, уже седую, голову, называет его «маленький мой», совершенно уверенная, что он беззащитен вне её рук.
«Кандидатка» показалась деду настолько молодой, что он от потрясения словно лишился дара речи и только смотрел на неё. Она же была более подготовлена к встрече и, не замечая его ступора, подошла к нему и, протянув руку, заговорила спокойным мягким голосом:
– Здравствуй, Иван Сергеевич, вернее, Иван. Меня звать Надежда – просто Надя.
Дед, взявшись за её руку, еле слышно откликнулся:
– Привет, садитесь, – и совсем не к месту: – Спасибо!
Надя смотрела на него и улыбалась… На их счастье, Пронина бабка, ничего особенного не замечая, заговорила:
– Ваня, это Надежда из соседней деревни, вдовая тоже… Ей уже шестьдесят три, дети взрослые. Давайте знакомьтесь и решайте. Понятно, что не торопитесь. Ты, Надя, сама опять же думай, и если что, где живу, знаешь. А если не придёшь, так, значит, ещё лучше, правильнее… Ну, я пошла, – и бабка Лиза, чуть скрипнув половицами, вышла…
* * *
Надежда села на стул, тоже сложив руки на коленях, и стала осматриваться. Иван, в свою очередь, смотрел на неё, и ничего от волнения из слов соседки не поняв, пытался угадать, насколько же Надежда его моложе. Когда её глаза останавливались на нём, он опускал свои и по-юношески краснел шеей и ушами.
– Мне Лиза сказала, у тебя сын долго не был дома?
– Да. Долго, то есть не очень. Десять лет. Скоро приедет.
– Хорошо. Мои тоже отдельно живут, в городе. У дочери – дочь
взрослая, замужем недавно. У сына – два сына. Ещё учатся…
«Слава Богу, не такая уж она и молодая!» – пребывая в растерянности, подумал Иван…
По крыльцу протопали, и в дом вошёл улыбающийся Проня.
– Сидите, присматриваетесь? А я и говорю, что правильно, надо присмотреться! Чтобы потом вдруг изъян какой не обнаружился. Ты, Ваня, встань, пройдись, пусть Надя поймёт, что кроме хондроза всё остальное у тебя в порядке! А что вчера ты валялся – так это случайность, какая с каждым может быть.
Он прошёл к кухонному столу и, открыв его дверцу, достал почти пустую банку, вылил остатки в стакан и, подняв руку, сказал, теперь именно «невесте»:
– Это я за вас, слава Богу. Он, Ваня, гонит, но сам – ни-ни… Это у него – то за вспашку, то за дрова, то мне за помощь. В этом плане не переживай. И я, опять же, приду на подмогу! В общем, баня готова, и время уже. Я-то домой, моя наверно злится, думает, где я? А я – вот он! – Проня, не прощаясь, вышел, ещё что-то сказал в сенях и, не ожидая ответа, ушёл.
…Иван и Надежда молчали, избегая глядеть друг на друга.
– Может, я пойду, если уже можно. Правда, я не взяла полотенец, не знала, что надо…
– Куда? – он, теперь заволновавшись, смотрел на неё.
– Ну, в баню! Если уже готова, давай обмоемся.
Иван встал и, стараясь не хромать, прошёл к шкафу, достал чистое, мягкое полотенце и, неожиданно для самого себя, белый халат жены, присланный давно сыном. И, опять застеснявшись, предложил показать ей, что и как. Надя согласилась и пошла вперёд.
* * *
Пока искал уличные тапки и, щурясь у тёмного порога, тыкал в них ноги, она спустилась с крыльца, ожидая у огородика.
– А что так заросло всё? Время нет?
Иван медлил с ответом…
– Время теперь много. Девать некуда. Теперь сил уже не хватает и желания…
– А я огород люблю! Интересно наблюдать, как на глазах всё вырастает, крепнет, соком, теплом напитывается. Вот посадил весной семечко, а к осени
– огромный плод, разве не чудо?
– Конечно, чудо, особенно если бы не поливать, не боронить да не сорняки! Ну, ладно, пойдём уже.
В бане Иван показал, где раздеться, как воду наливать, как пару поддать, чтобы не ожечься. Она, наверняка, всё это сделала бы и без него, но деду вдруг захотелось позаботиться о ней и даже поухаживать.
– Могу воды горячей надоставать из бака, вот сюда – в таз большой, а ты разбавишь, как нравится тебе…
– Да не надо, – и она вдруг, до боли по-бабкиному, даже с её интонацией, назвала его «Ваня».
У него от нахлынувшего радостного чувства заиграло в груди и захотелось смеяться, так давно не испытываемо и, наверное, глупо…
– У меня же тоже дома баня. Но ремонт нужен: пол осел, полок подгнил… Звала соседа, тот посмотрел, говорит: ремонт бесполезен. Надо всё переделывать. Но я потихоньку всё равно подтапливаю – без бани туго. А по соседям ходить не люблю.
Иван, опять не по-взрослому радуясь, выдал: – Ну, вот и ладно, у меня мойся!
Надежда с явным недопониманием улыбнулась:
– Хорошо, согласна. Теперь давай иди, весь уже взмок. Да на улице не стой – не дай Бог, продует. Проходи домой, я скоро…
Иван вышел в вечерний день, и ему хотелось танцевать и кричать от радости. Казалось, что всё будет теперь по-другому – как, пока неизвестно, но, несомненно, хорошо ему и, наверное, ей! Зайдя в дом по чуть скрипящим половицам, вспомнил про телевизор, с похорон закрытый простынёй, снял её и включил. Всмотрелся в прояснившийся экран и понял, что идут новости, а внизу кадра прочитал число и день недели.
Двадцать пятое мая, воскресенье!
Он вдов уже двадцать дней, но в сердце непередаваемое горе уже сменилось на радость, такую давно забытую, но неизбежную при встрече с чем-то хорошим…
«Всего двадцать дней… А она, душа-то её, ещё здесь, до сорокового дня, будет смотреть на меня и оценивать… А я уже и радуюсь, и чуть не вприсяд иду…» – дед загрустил и сел на табурет, совсем запутавшись в себе.
За окнами было ещё довольно светло, и он удивился: вдоль палисада, со стороны дороги, вовсю цвела сирень и белыми, и розовыми тяжёлыми гроздьями соцветий свисала в его сад. Вот как! А он и не видел… Ничего не видел и не чувствовал, даже запаха, такого особенного, сладко-приторного, пьянящего! А сейчас заметил и, заметив, неожиданно вкус почувствовал. Ведь никуда это не уходило, да и не могло уйти…
Легко заскрипело крыльцо, радостной мышью пискнула дверь, и вошла она, именно та: теперь Иван был уверен – которая оживит его пустой дом.
– С лёгким паром! – он повернулся и впервой, не отводя глаз, с нажимом продолжил, – Надежда!
– Ой, спасибо! Давно так сладко не купалась в баньке… Даже немного погрелась на полке, три раза поддавала! – она, по-семейному, сняла с головы полотенце, раскинула по плечам волосы, нагнав в комнату вкусный запах банной чистоты, и осмотрелась.
– Вот сюда садись, на диван, он чистый… А лучше приляг, отдохни чуток, я мигом.
– Не надо мигом, торопости нет, мойся в радость. Только не кались сильно, не к чему. Береги себя – не мальчик…
Иван торопливо вышел из дома, весь покрасневший от радости и удовольствия.
– Господи, какая хорошая! – волнуясь, думал он, развешивая одежду по деревянным вешалам.
* * *
В бане остался её запах! Уже узнаваемый, значит, запавший в душу. Теперь стало совершенно понятно: он очень хочет, чтобы она осталась. Насовсем. Чтобы она была и утром, и днём, и вечером… и ночью. Дед вытянул руки и осмотрел себя сверху вниз. Радостного, то есть красивого, было мало. И мышцы висят потянутыми верёвками, и тело – старчески белое, со вздутыми голубыми венами по рукам и ногам
«Эх, лет бы двадцать сбросить, тогда другое дело…» В шестьдесят он ещё очень хорошо себя чувствовал и не знал, как какой орган в теле называется… Но, вот за эти двадцать лет узнал, причём досконально и доподлинно. Ещё плеснув на камни, он вытянулся на полке, наслаждаясь заполнившим парилку жаром… «И козу надо вернуть обязательно! Хорошо, что денег за неё не взял. Что теперь деньги?»
Дождавшись обильного пота, вышел в предбанник, минут десять остывал. Хотел ещё погреться, но передумал. Надо обязательно побриться, и Иван приступил к этому серьёзному делу. Сначала обильно нанёс на лицо пену из пузырька. Затем станком со вставным железным лезвием срезал высокую щетину, злясь и ругая себя за лень: ведь дома лежала электробритва, которой такой волос брился легко: «Сидел кого-то, мечтал, как маленький, нет, чтобы убрать щетину».
После этой пытки снова тщательно намылил лицо и теперь уже добривался кассетной бритвой, под которой щетина не скрипела, а хрустела, как вчерашний снег морозной ночью… Это было так долго и трудно, что к окончанию этой экзекуции он опять весь вспотел и возрадовался, что второй раз не стал париться. Вышел в предбанник, посидел минут пять и пошёл обмываться.
Из бани шёл уже по сумеркам, с трудом натянув на сырое тело одежду. Вот как… застеснялся своего стареющего тела? И ведь халат, тоже подарок сына, есть. Но первобытное волнение всё из головы выбило.
«А как же теперь быть? Что говорить? Может, выпить стакан, развязать язык? Но нет, обещал бабке не пить и не к чему, не пойдёт разговор – буду молчать. Хотя, что я, немтырь, что ли?» – и, немного оклемавшись на прохладе, он вошёл в дом.
* * *
Она его не ждала! Именно в том, хорошем, смысле, когда человек берёт ответственность на себя. За это короткое время протёрла пол, убрала со стола накопившуюся после Прониных «испытаний» грязную посуду и собрала на столе ужин.
– Я немного похозяйничала, ничего? В холодильнике много всего, но только половина испортилось, пришлось ликвидировать. А из того, что осталось, вот, ужин…
Иван осмотрел дом, теребя не застёгнутую рубаху, и узнал тот же уют, который был при жене. Ведь всего час, а заметное одинокое отчаяние дома превратилось в спокойную уверенность. Прямо смотри, как всё опять здорово, смотри! Вот, что делает женщина, без сомнения, главное, что есть на земле после Бога!..
Иван аккуратно прошлёпал голыми ногами в комнату, и Надежда
воскликнула:
– Ох, смотри, и бороду ликвидировал! – она подошла и открыто посмотрела на него. – А зря, вернее, надо было щетинку оставить, так – голое лицо беззащитное. Вам везёт: свои года можно под щетиной прятать, нам в этом плане труднее…
Она заставила его снять рубаху и, накинув на шею полотенце, скомандовала: – Вытирай пот и штаны тоже сними, оботрись. Ляг на минутку, остынь…
Иван послушно лёг и, прикрывшись полотенцем, закрыл глаза…
Она, незнакомая ему женщина, ходила по дому, звенела посудой на столе, передвигала стулья. А он? Он был этому рад, по крайней мере, доволен. И только навязчивая мысль о жене, вернее, память о ней, стояла в душе колом… Он вдруг задремал, но, услышав её голос, встрепенулся и попросил:
– Надя, пожалуйста, в шкафу тоже халат висит. Сын нам обоим привозил тогда, ещё десять лет назад. Я с той поры его раз одевал…
Она быстро его нашла и, подавая, улыбнулась.
– К столу! Ужин поздний, поэтому лёгкий, не обессудь…
…Он шёл по саду, придерживая одной рукой халат ниже пояса, чтобы полы шибко не распахивались. Ещё бы, под халатом он был в чём мать родила, и это его очень стесняло и смущало. Не такой он человек, чтобы внимание людей привлекать… Люди вокруг, их много, но он за Марфой идёт, а она уходит. Быстро, не оглядываясь, но кричит ему, а он слышит!
– И отстань, говорю, не торопись. Тебе ещё здесь дел много, и дом поправь. Да не ходи больше полуголый, как артист, болезня и отстанет, – бабка завернула за забор, он побежал наперерез, глядя между штакетин. А её и след простыл…
* * *
Иван открыл глаза. В комнате полумрак, совершенная тишина – и нудный, шелестящий стук в окно шершня.
«Странно, ещё темно, а вчера только в три часа легли! Неужели совсем не спал? Но будто выспался. И как ночью через кухню разговаривали, и о чём – помнит…»
Дед, стараясь не шуметь, поднялся, надел штаны и рубаху и вышел из спальни. В кухне сумрак, так как окна завешены старыми пледами… Он осторожно заглянул в бабкину комнату: «С добрым утром!», но кровать была застелена, отчего он очень растерялся и расстроился. Не пытаясь вспоминать больше, с отчаянием заспешил к выходу, но случайно увидел лист бумаги на столе:
«Ваня, здравствуй, надеюсь, ты поспал. Окна я, как могла, завешала, возможно, это позволит тебе отдохнуть… Теперь о главном. Я посмотрела тебя, ты, как смог – меня. Увидела, что ты не такой уж и старый, как тебе самому кажется. Только растерянный. И ещё. Вчера мне показалось, что нас трое. Я, ты и твоя жена Марфа. Но её, к сожалению, уже нет. Пока это не поймёшь, я не нужна. Надеюсь, до встречи. И ещё. На шкафу телефон, заряди, возможно, тебе даже сын звонит, а ты не знаешь. Не бойся, это не бомба… Мой телефон…» Дед несколько раз перечитывал бумажку, пытаясь понять, почему она уехала, потом сложил её вчетверо и подсунул под телевизор. Вышел во двор и увидел копающихся в пыли кур. «Она выпустила!» – заулыбался Иван…
…Стариковское время немилосердно… Оно уже не позволяет человеку вольно обращаться с собой, всецело полагаться на отговорку «завтра», ибо «завтра» может не наступить, и всё упрямее будит с рассветом. Нет, это не бессонница не даёт спать, это время твоё волнуется: «Пора! Не успеешь, пора!» И какой глупой кажется поговорка, которой прикрывался в юности: «У Бога дней много!» и которая так предательски неуместна в старости!
* * *
Назавтра Иван попросил соседского мальчишку, чтобы тот зарядил телефон и научил им пользоваться. Вместе сходили до магазина и там, поняв, что сам не научится, Иван уговорил молоденькую продавщицу Настёнку класть ему раз в месяц деньги на телефон.
– А когда буду в магазин приходить за хлебом, высчитывай с меня!
Там же, в магазине договорился с прополкой огорода. Гнусавый, серьёзно пьющий Петька Лухов, которого дед знал ещё сопляком и чья теперешняя жена нанялась к нему на «калым», раскорячив ноги на магазинном крыльце, «трепал» ему, уходящему, нервы.
– Завтра с утра придёт. Я же потом зайду, проверю… А то, может, ты её на другое дело хошь сговорить? Так смотри у меня-я-я, божий дед…– и визгливо смеялся, цепко сжимая пластиковую бутылку «палёного» портвейна.
«Зря тебе, поганцу, ни разу в детстве зад крапивой не надрал. А ведь было
за что!» – сам себе в голос высказал Иван, но, совершенно не расстроившись, спокойно направился к дому. Увидев у ворот Проню, подумал, что тот опять явился лечиться, но Лепёха даже не заикнулся про это.
– Я вот по чё к тебе, сосед. Как дела-то у вас, расскажи… И хотя мне не интересно, но знать надо, ведь дело касается обещанной тобой литовки. Так что если у вас всё сложилось, давай мой трофей – скоро время косить, надо же косу поправить, отбить и ручку по-своему наладить! Как ты?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
