Текст книги "Дерево сада"

Автор книги: Игорь Киршин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Учителя духа

Тема Зинаиды Александровны и Григория Соломоновича – громадная. Слово о них должно созреть. Но вот маленький набросок.

Я приехал на дачу к Зинаиде Александровне. Двухэтажный домик среди соснового леса. Тишина. Мы сидим на веранде, смотрим в лес. «Вот эта сосна – моя душа», – показывает Зинаида Александровна. Любовь к соснам у нас общая. Не только к соснам. Ещё – к Нарнии.

Зинаида Александровна говорит: «У нас Нарния дома, это вход на чердак. Там вдруг оказываются для детей Учителя духаОттуда. Иногда Оттуда включаетсятелефон».

Но, конечно, самый главный вход в Нарнию – сама Зинаида Александровна.

Милые наши Зинаида Александровна и Григорий Соломонович чувствуют себя неважно, всё-таки 80 и 90 лет. Но духом бодры. Буквально – передвигаются духом. Физических сил никаких нет. Но и скидок на это – никаких.

Запомнил слова Зинаиды Александровны:

– Чистота ребёнка и святого – разные. Ребёнок ещё не испытан искушениями. А святой – испытан, и научился побеждать. Если бы на месте Адама и Евы был святой – он никогда бы не взял яблока.

– От любования прекрасным до ви́дения Бога во всём – огромный путь.

– Самое страшное по разрушительности – самоутверждение.

– Волшебство – поражает, чудо – преображает.

Из мыслей Григория Соломоновича запомнилось:

– Основная проблема – культура рассыпается на не связанные части. Культура так разрослась, что никто не может охватить культуру как целое. Нужен «волшебный узел», который свяжет культуру. В основе глобальных культур лежит миф как целостность. Истина – синоним целого. Точность – антоним истины. Факт можно взвесить, отмерить. Целое измерить нельзя. Подход к целому даёт поэзия, искусство. Нужна иерархия ценностей. И первая ценность – ощущение целого. Другими словами – Бог.

Но самое главное впечатление – ощущение бесконечной любви, исходящей от них обоих. Любви не рассуждающей, не заслуженной, щедро изливаемой всем вокруг.

Господи, сохрани их прекрасные души.

Учитель жизни

В детстве я мечтал, чтобы у меня был такой волшебный лев – мудрый и добрый, который всё понимает и может помочь. Я шёл из школы после уроков, в портфеле у меня были двойки, вдобавок меня обижали большие мальчишки. Капал мелкий дождь. Мне было очень грустно. Мне казалось, что меня никто не понимает. Я мечтал, что встречу такого огромного, доброго льва, вроде Аслана, с шелковистой шерстью, в которую можно уткнуться лицом и погрузить руки. И так стоять. И он всё поймёт. И поможет. И всё будет хорошо.

Но волшебного льва нигде не было. Такого льва я встретил потом. Это был Шалва Александрович. Он был маленький ростом. И без гривы. Но от него исходила та самая спокойная, добрая, мудрая сила. Эта сила обнимала меня. И утихали мои бури, уходили боли. Становилось ясно – что делать.

В первый раз я увидел Шалву Александровича по телевизору.Он вёл урок с детьми – это было счастье и песня. Я ничего подобного никогда не видел. У меня запело сердце. Чем можно завоевать сердце? Только красотой! Настоящий Учитель тот, кто восхищает красотой.

Перестройка. Мы затеваем студию Солнечный Сад.Но – как его делать? И тут появляются статьи Шалвы Александровича. Как удар грома! Оказывается, есть педагогика живая и вдохновенная, а не только сухая и скучная. Я это всегда чувствовал, но теперь – осознал. Что было в егостатьях? Было очень честно описано то, что все мы видели и ощущали. И это обязательное отличие Учителя – правдивость.

Середина девяностых, дети мои вырастают, становятся строптивыми подростками. И я опять не знаю, что делать. Ночей не сплю, мучаюсь, молюсь: «Господи, вразуми!» Господь вразумляет: ищи настоящего Учителя. Я вспоминаю счастливые уроки Шалвы и его замечательные идеи. Озаряюсь: надо ехать к нему! Ты становишься настоящим учеником и обретаешь Учителя тогда, когда дошёл до края. Пока ты в благополучии – никакой учитель тебе не нужен. Даже если ты его ищешь – ищешь «слегка». Но надо обратиться всем сердцем. Это бывает обычно в крайних обстоятельствах. Именно так было со мной. Дело моё разваливалось. Я был в полном тупике. Но всё равно верил песне счастья, которую услышал в Шалве Александровиче.

Приезжаю в Москву, нахожу Шалву Александровича. Рассказываю о Саде. Шалва Александрович горячо заинтересован, приглашает выступить с рассказом о нашей работе на собрании видных учёных. Выступаю с жаром, показываю рисунки ребят, читаю их стихи. Даже пою! Шалва Александрович тогда поддержал меня всем сердцем. Именно щедрость сердца и бескорыстная отдача – признаки Учителя.

Затем мы устраиваем семинар Шалвы Александровича в Калининграде. Он приходит в Сад, знакомится с ребятами, вникает глубже в нашу жизнь. И снова горячо поддерживает нас. Советует мне писать диссертацию о жизни Солнечного Сада. Я отнекиваюсь – дескать, не люблю бумажки, люблю живую работу с ребятами. На что слышу: «Ты веришь мне? Тогда делай, что говорю!Я буду твоим научным руководителем!»

Мы работаем с ним над диссертацией. Шалва Александрович ставит жёсткие сроки: через год – защита. Говорю: не успею – Сад, и семья, и много ещё чего. Но Учитель твёрд: «Всё успеешь. Ничего не бросай».Пришлось вырабатывать многие качества: собранность, дисциплинированность,огненность. Именно напряжение заставляет меня всему научиться и всё успеть. В этом – самая суть Учителя: он всегда устремляет к подвигу, к радостному преодолению трудностей. Учитель всегда предлагает трудную творческую задачу, требующую напряжения всех сил. И укрепляет своей верой: «Ты – всё можешь. Дерзай!»

Шалва Александрович прилетает на мою защиту, выступает на ней. Встречается в Саду с детьми и родителями. Он щедр во всём – как солнце! Щедрость – щедрость – щедрость – вот что такое Учитель! Учитель, это тот, кто отдаёт. Отдача – его суть.

Так было и потом. Всегда, когда нам нужно, – Шалва Александрович помогает. «Скорый на помощь» – это о Шалве Александровиче. Он пишет предисловия к нашим книжкам, отзывы о работе Сада. Никогда не отказывается встретиться. Когда ни позвонишь ему – он всегда рад и отвечает внимательно и подробно. Такое ощущение, будто он сидит у телефона и ждёт: когда же я ему позвоню. Причём, так он обращается со всеми. Я проверял.

Мои ребята заканчивают школу. Я советуюсь с Шалвой Александровичем – что дальше. Он пишет письмо ребятам:

Дорогие ребята – и младшие и старшие!

Солнечный Сад цветёт, и его благоухание мы обнаруживаемдалеко за пределами Калининграда. Ваш учитель Игорь Киршин рассказал о вашем творчестве участникам Международных Педагогических чтений, и мы были рады вашим успехам. Теперь вам надо решать – как будете жить дальше? Ясно одно – никто в одиночку не в силах развить в себе свои способности. Каждый человек – путь для другого, и наши пути тоже лежат через сердца других. Как сохранить и преумножить ваше творческое сотрудничество? Полагаю, вы со всей серьёзностью обсудите этот вопрос и найдёте достойную форму будущей жизни. Говорю об этом особенно тем, кто заканчивает первый этап своего образования.

Желаю каждому из вас обрести свой истинный путь, свой смысл жизни.

С любовью к вам —

Шалва Амонашвили.

Какая бережность в обращении с детскими душами! Какое ненавязчивое желание добра и сотворчества. Какая наполненность добрым сердцем.

Вот ещё история про Учителя. Летом я жил в Бушети, в усадьбе Шалвы Александровича.

Однажды Шалва Александрович мне говорит: «Завтра поедем в Лило!» Лило – это гигантский крытый рынок. Я вообразил, что нужна моя помощь, как грузчика. И срадостью согласился.

По дороге в Лило мы заехали за Нателой и Макой, сестрой и племянницейШалвы Александровича.

И вот мы в Лило. Идём по бесчисленным улочкам, заваленным самыми разными товарами. Есть всё и на любой вкус. Ищем для Шалвы Александровича новый пиджак. И вдруг он мне говорит на ухо: «Выбери себе самый красивый костюм. Я хочу, чтобы ты был красивый, когда выступаешь». Я попробовал отговориться, но Шалва Александрович прервал меня: «Это надо сделать. Я прошу тебя». Мне ничего не оставалось делать, как начать примерять костюмы. Беда в том, что я ничего в костюмах не смыслю. Но для того и были взяты Мака с Нателой. Они заставили меня перемерить половину рынка. Придирчиво оглядывали, качали головой. Я уже страшно устал от переодеваний. Но они были неумолимы: «Померяй ещё вот это». Я мерил. И наконец: «Да! Это пойдёт!» Костюм купили. Оказалось, к нему надо ещё рубашку, галстук и ремень – и чтобы всё гармонировало. Перемерили ещё пол рынка. Устали, но всё купили. А пиджак для Шалвы Александровича так и не нашли.

Я пробовал вернуть Шалве Александровичу деньги. Но он категорически отказался. Зачем он это сделал? Я знаю, как Шалва Александрович относится к одежде учителей. Он считает, что учитель должен хорошо одеваться. Не шикарно, но красиво. И ему видимо не нравилось, как я одет. Но он меня не стал ругать, просто решил помочь, раз у меня не получается.

Так бы и мне к людям относиться. Не сердиться, когда кто-то делает не ладно, а помочь.

Шалва Александрович относится ко всем нам как папа – с огромной любовью, с полной верой и бесконечным терпением. Мы все делаем ошибки, ноникогда не видели его осуждающим. Он видит только свет. И это помогает идти вперёд.

Главное в нём – не то, что он говорит, а то, что онделает.

Ещё он поражает своей простотой. С ним можно посмеяться, не согласиться, размышлять вслух. Он никогда не обижается.

Всё чего я достиг – пришло через подражание ему.Конечно, я делаю всё по-своему. Формы разные, но дух один.

Учитель играет главную роль в жизни человека. Нооткуда возьмётся Учитель?

Шалва Александрович говорит: «Ищите Учителя!»И сам учится больше всех.

Ствол

Выздоровление

Январь был морозный. Яркий солнечный свет сиял, умноженный алмазно блистающими снегами. Между сугробами залегли тени удивительного, чисто синего цвета.

В доме тихо, покойно, никого нет. Я – мальчик пяти лет, лежу в кровати. Я болен, только проснулся. Спал долго, всласть, – и вот – тот самый переломный момент в болезни, когда чувствуешь, что пошло на поправку.

Всё вчерашнее улетучилось бесследно. Я не мог бы ничего вспомнить, даже если бы захотел. Но я и не хочу. Мне такхорошо лежать и просто смотреть в окно на искрящееся счастливое чудо зимнего дня.

В теле слабость, но всё воспринимается как-то особенно остро и ярко. И этот родной двор, засыпанный свежим снежком. И полная,до звона, тишина в комнате с солнечными полосками на полу.

Я пригрелся и лежу не шевелясь, боюсь вспугнуть ощущение блаженства. В душе моей ясный, прозрачный покой. Мыслей почти нет, они медленны и неважны. Зато чувства свободны и легки, как облака в небесной выси.

Смотрю, и всё мне мило вокруг: привычный старый шкаф с детскими книжками, тёплый щелястый пол и весь этот огромный зимний мир за окном, залитый сплошь солнечным светом.

Ощущение доброты мира, его ласка наполняют меня и я начинаю тихонько петь. Это даже не песня, а такая форма дыхания, совершенно сливающаяся с радостью морозного зимнего дня. В этой еле слышной мелодии – тихий восторг, красно-синейсиничкойпоющий в моей груди.

Так я запомнил навсегда – тихо, ясно, светло. Яркий, милый солнечный свет. Жизнь прекрасна, она любит меня и никогда не заставит страдать…

\* * *

В детстве я замирал восхищённо, ненасытно разглядывая мир. Я возвращался из школы, рассматривал травинки, иней, ивовые кусты с остатками жёлтых листьев. Всё казалось таким волшебным и красивым. Даже совсем не красивые вещи – чёрные, трухлявые доски старого сарая казались удивительными. Я разглядывал их подолгу.

А ещё помню, как весной на крыше нашего низенького дома таял снег. Солнце припекало и нагревало чёрный рубероид. Снег подтаивал и стекал ручейками с крыши. И там откуда-то (в марте! на севере!) брались огромные чёрно-синие мухи. Они с воем носились около крыши. Садились на припёке, грелись. А я вставал на завалинку и с удивлением всё это созерцал.

Ещё помню солнечный зимний день. Я шёл в амбулаторию. А на дороге стояли три огромных берёзы в куржаке. Берёзы сияли такой ослепительной радостью. Я чувствовал невероятное счастье.

Сердце было открыто.

В детстве моё сердце было переполнено любовью. Я просто задыхался от любви. Не только к девочке, которая мне нравилась. Но и ко всему: к осенним деревьям, к школьным коридорам (да!), к книжкам, которые я читал. К своим школьным товарищам. Всё переживалось так ослепительно ярко и остро.

Урок музыки

В детстве я жил на Севере, учился в маленькой поселковой школе. Олег Иваныч у нас преподавал почти всё: труд, физкультуру, рисование и пение. И часто являлся поддатый. У него была лысина, он зачёсывал редкие волосины с одной стороны головы на другую. Когда он был пьян, волосины вставали дыбом. Это очень смешило нас, пятиклассников. Мы втихомолку ржали.

Но вот, как это не дико, его уроки музыки я помню, как самое прекрасное сокровище своей жизни. Потому что он пел сердцем. Когда он разучивал с нами песню «Журавли»(«Мне кажется порою, что солдаты…») – он плакал. Пел и плакал. Это не были просто пьяные слёзы. Это была судьба – страны и его собственная. Это была боль. Я это чувствовал. И когда после уроков шёл через ветер и снег – тоже плакал. Сердце разрывалось. Потому что сердце знало, что всё в этой песне – правда. Потому что посёлок этот был в Магаданской области, на территории бывшегоГУЛАГа. Вот там я был счастлив в детстве.

В песнях болела и грустила душа. И не просто болела – поднималась над миром. Что-то там виделось вдали, за горами горя и морями боли. Что-то вечное и прекрасное.

И всему этому научил меня наш учитель музыки,который пел лучше всех в мире.

Как дети преображают

Когда я впервые попал в лагерь вожатым, я вдруг обнаружил, что дети меня слушаются. То есть, я им говорю, а они это делают! Причём охотно и с полным доверием: «Ты – большой. Ты лучше знаешь». Такое трогательное доверие наполняло меня острым чувством ответственности. Это ответственность совсем другого рода, чем перед начальством. Просто стыдно обмануть их чистые глаза.

Эта детская вера, что я добрый, умный, справедливый – мощнейшим образом звала меня стать лучше. Я чувствовал, что расшибусь, но буду таким, каким они меня видят. В этом чувстве соединялась нежность к этим маленьким существам, и благодарность за их доверие, и удивление перед их мудрой наивностью, с которой они считали меня таким хорошим.

Благодаря этой детской вере мир становится лучше – мы получаем шанс оправдать надежды детей.

Концерт

Я очень люблю детские концерты. Поэтому на этот концерт я бежал с радостью.

И не ошибся!

Зал был набит битком. Вышел тоненький, стройный мальчик с кларнетом, стесняясь, обвёл зал тревожными, оленьими глазами и заиграл.

И сразу стало весело и хорошо.

Мальчик кончил играть. С достоинством поклонился и ушёл. Спустившись со сцены, он прижался к мамочке, уткнувшись в её боклицом и крепко обхватив руками.

Следом за ним вышел мальчик во фраке, с галстуком бабочкой. У него было удлинённое лицо лорда с выражением спокойной уверенности. Его длинные, до плеч волосы были тщательно расчёсаны. Играл он Шопена, энергично вскидывая голову. Волосы при этом красивой волной ниспадали ему на плечи. Играл замечательно.

Я оглядел зал. Недалеко от меня сидели двое мальчишек (видимо, братьев) лет двенадцати и десяти. Они были одеты в элегантные костюмы с галстуками. И смертельно скучали. Чтобы не помереть от скуки, они показывали друг другу средний палец. Стерпеть такое оскорбление мальчишеский кодекс чести не позволял, и поэтому они поочерёдно пытались выкрутить друг другу позорный палец. Их интеллигентная мама негодующе шикала на них. Мальчишки сдавленно хихикали. И всё это – под Шопена. Пришли, так сказать, приобщитьсявысокому искусству.

Я обожаю разглядывать детей на концертах. Это доставляет мне не меньшее удовольствие, чем происходящее на сцене.

Рядом со мной сидели две восьмилетние девочки. Одна держала другую на коленях и делала ей массаж, в такт музыке пощипывая и поглаживая подружке спину. И вдруг стала наигрывать у неё на спине, вообразив её фортепьянной клавиатурой.

И тут будто небо распахнулось над нами. Зазвучала «Аве Мария» Каччини. Над всей нашей суетой вдруг распахнулся океан спокойного света. Затихли чинно одетые братья. Замерла девочка-пианистка. Ощущение иного, прекрасного мира коснулось нас.

После концерта я долго стоял в фойе. Разглядывал одевающуюся публику. Все люди казались особенно хорошими. И понятными. На душе было здорово, как давно не бывало.

А на улице светило солнце, таял снег. И чинные мальчишки, конечно, сразу затеяли игру в снежки.

Картинка с выставки

У входа на выставку стол, тут продаются книги, альбомы, открытки. У стола малыш, лет пяти. У него хорошая круглая рожица, с умными весёлыми глазами. На нём смешной синий комбинезончик с Микки Маусом. Мальчишка держит своими маленькими лапами открытку и вглядывается – там горы. Снежные вершины. Малыш переворачивает открытку, на обороте крупная надпись:

«ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА, ЖУТКО РАЗЪЕДИНЕНИЕ».

Мальчик долго смотрит на надпись. Причём непонятно – умеет он читать или нет? И даже если умеет, что он там понимает? Малыш протягивает открытку маме и просит: «Мама, купи, это нам очень нужно». Мама покупает, она согласна.

Пластилиновая жизнь

Мите пять лет. Он хороший, только одевается медленно и залепил весь пол пластилином. Он не специально, так само получается. А мама недовольна. И Мите приходится, пыхтя, соскребать разноцветные пятна ножиком.

Зато как здорово у него в пластилиновом городе! Там у него жизнь кипит. Вот по улицам мчатся на пожар машины. Горит дом, орут жильцы, стены валятся. Но приезжает машина с пожарниками и с самым большим пожарным командиром. И командир сразу порядок наводит. Стены прекращают валиться и возвращаются в нормальное положение. Коты захлопывают пасти. Все помогают восстанавливать дом.

Но тут в городе появляются п е р в о б ы т н и к и . Они полуодетые, волосатые и до того дикие, что сладу с ними нет никакого. Только и знают, что дубинами друг друга дубасить. И так при этом кричат, что мешают папе курсовую писать.

Папа говорит:

– Чего они у тебя такие дикие? Ты их воспитай, научи дружить, строить что-нибудь вместе.

Ну, Митя и стал их учить уму-разуму. А они не хотят дружиться ни в какую! Опять драку затеяли. Митя уже не знал, что и делать. Пришлось опять звать папу. Папа бросил, наконец, свою курсовую и тоже стал с ними разбираться. И вдвоём они дикарей сразу нормальными людьми сделали: посадили на гоночную машину и заставили с разгону проезжать под стулом. Тут первобытникам стало не до драк и не до ссор – лишь бы в машине удержаться и не врезаться, когда Митя их запускает со всей силы под стул. Первобытники там, в машине, так вцепились друг в друга, что сразу подружились. И после этого вместе город стали строить из пластилина.

А ещё у Мити в пластилиновом городе есть тайная коробочка. Никто не знает, что там лежит. Только папе Митя показал, что у неё внутри. А тамт а к о е! Но Митя взял с папы честное слово, что он никому не расскажет.

Запах полыни

Летом мы с сыном были в лагере. Я – работал, он – отдыхал. И мы там подружились с одним пацаном из его отряда. Небольшой такой пацан, лет девяти. Шустрый. Вечно залезет мне на спину,уцепится за шею и сидит там. Или просит покрутить его. Я его беру за ноги у щиколоток и раскручиваю, а он визжит от страха и восторга. Когда я отправлялся со своими орлами на море – всегда брал Андрюху и сына с собой. Они там бегали, резвились. А мы их кидали в море. За руки, за ноги – и вперёд!

Когда я возвращался после выходного дня – радости Андрюхиной не было предела. Он на меня забирался быстренько. Гнездился там, на спине, лёгкий, как птичье пёрышко. И, пока я ходил по всяким вожатским делам, рассказывал мне свои нехитрые новости: с кем подрался, что на полдник давали, какую ногу на футболе ушиб.

Все уже привыкли, что у меня такой заплечный житель имеется. И не удивлялись. Когда я заходил к его воспитательнице, она сразу говорила:

– А, вы за Андрюшей? На море? Только чтоб к обеду были.

Андрюха уже скачет где-то рядом и машет полотенцем.

Однажды он мне и говорит:

– Вот бы вы, Игорь Александрович, были моим папой! Я даже дар речи потерял сначала. А потом ругатьсяначал:

– Что ж ты говоришь, голова садовая? Разве папу выбирают? Или меняют?

Но потом я его понял. Он и не думал всерьёз о таком обмене. Просто он хотел сказать, что ему со мной хорошо.

Иногда Андрюха делался невыносим. То пристанет к моим электронным часам – начинает нажимать на все кнопки подряд. Часы, разумеется, сходят с ума и показываютабракадабру. А то начнётканючить, когда нельзя:

– Пойдё-емте на мо-оре купаться. Ну, пойдё-емте намо-оре купаться…

Приходилось прибегать к суровымвнушениям. Но, в общем, он хороший был мальчишка, и я к нему здорово привязался.

Однако лето закончилось, и все разъехались по домам. И я тоже занялся своими обычными делами. Только скучал потихоньку по лагерю, по тёплому морю и славному Андрюхе. Поэтому, когда сын предложил съездить к Андрюхе,я с радостью согласился.

В выходной мы отправились к нему. Доехали, звоним.

– Кто? – раздался знакомый мальчишечий голос за дверью.

– Грабители, – остроумно ответил я и, сдерживая нелепое волнение, принялся пристально разглядывать трещины на штукатурке. Дверь наконец открылась, и в щель высунулась вихрастая Андрюхина голова. Голова внимательно нас оглядела и пробурчала:

– Здрасьте…

Я, признаться, ожидал совсем не такого приёма и немного растерялся. Глупо как всё. И чего мы припёрлись? Я думал, Андрюха бросится мне на шею и закричит:

– Я ждал, ждал и знал, что ты придёшь!..

На деле выходило что-то совсем другое.

Однако следовало мужественно выйти из ситуации.

– Ну что, пойдём погуляем? – бодро спросил я.

– Да мы тут сказку смотрим. Про Кощея Бессмертного, – переминаясь с ноги на ногу, ответил Андрюха.

Ситуация становилась всё более нелепой. В голове моей пронеслись варианты – распрощаться или гаркнуть:

– Да ну его, этот телек, пошли с нами!

Но вслух я сказал:

– Ну, давай, решай. Телек или… мы.

– Вы, – наконец решил он.

На улице пригревало сентябрьское солнышко. Было тихо, тепло.

– Ну, показывай, Андрюха, что тут у вас интересного, где вы обычно лазаете.

Андрюха потащил нас к заливу, тарахтя, по своему обыкновению, про всё на свете. Про какие-то балберы, которые ставит папа на заливе, про дядю Валеру, который живёт в эллинге. «Он такой добрый. И всё мне разрешает».

Напряжение схлынуло, и стало хорошо. Ребятишки лазали по лодкам и катерам (странно, никто их не гонял). Я тоже полазил с ними немного и уселся на пирсе греть старые кости. А Андрюха уже зовёт сына откуда-то сверху:

– Митя! Лезь сюда, я тебе дупло покажу, которое мне Димка подарил!

Димка ему дупло подарил! Вскоре из этого самого дупла выглядывали ужедве головёшки: Митьки и Андрея.

Вдруг раздался чей-то крик:

– А вон Витька идёт! К нам приближались два пацана Андрюхиного возраста. Я взглянул на Андрея. По его подвижному лицу пронеслась сложная гамма чувств – от ликования до озабоченности. Видно было, что они с Витькой находятся в непростых, но тесных отношениях.

– Ладно, счастливо, – сказал я, и мы сразу пошли.

Я сорвал лист полыни. Растёр в пальцах, понюхал.

Пахло горечью и чистотой.