Текст книги "Дерево сада"

Автор книги: Игорь Киршин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Дар духа Игоря Киршина

То, что творит Игорь Александрович Киршин в образовательном мире вот уже почти тридцать лет, я не могу назвать иначе, как педагогическое чудо. Я давно наблюдаю за его творчеством. И хотя иногда предлагаю свои советы, но, как правило, восхищаюсь его талантом и учусь у него.

Талант и дело Игоря Киршина уникальны, как и сама его личность. Его «Солнечный Сад» есть особо звучащее новое слово в педагогике. Вот уже несколько десятков лет он обосновывает свой «Солнечный Сад» творческой практикой и научно. Это своеобразная система, которую на чиновничьем языке называют «дополнительным образованием», но на самом деле эта система определяет всю жизнь человека. Я лично знаю многих воспитанников «Солнечного Сада». Они прожили в «Саду» огромную жизнь. Судя по их судьбам, они обрели здесь то самое важное, чего не дает школа: смысл, вкус, любовь и радость жизни. Они одаренные, творческие, живут и трудятся на общее благо, создают прекрасные семьи.

На примере моей любимой школьной учительницы Варвары Вардиашвили, которая была словесником, а теперь и Игоря Киршина, который тоже словесник, я убеждаюсь, что быть истинным словесником – значит быть учителем жизни. К чему они должны вести своих учеников? К исследованию своего духа и внешней жизни, к творению пространства любви и радости, добра и красоты.

Игорь Киршин сейчас занят разработкой содержательных программ и методической оснащенности своей системы «Солнечного Сада», но я уверен, что в основе всей этой конкретики он заложит именно высшие ценности жизни духа в материальном мире.

Нельзя, чтобы педагогическое открытие Игоря Киршина ограничивалось лишь одним Калининградом и одной школой. Плод его педагогического таланта должен стать достоянием для многих, и не только в России, но и в других странах.

Игорь Киршин автор серии замечательных книг. Но эта книга, которую он назвал «Дерево Сада», есть олицетворение духа и сердца «Солнечного Сада». В ней автор показывает саму суть своей педагогической жизни. И нам не трудно, читая книгу, почувствовать эту суть, которую он выстраивает по удивительно прекрасной жизненной схеме: Корни, Ствол, Ветви, Листья, Цветы, Плоды, Солнце.

В этой аллегории мы видим, что идея «Солнечного Сада» и духовного мира Игоря Киршина есть одно целостное явление. Идея рождалась в нём в переживаниях детства, далее в стараниях юношества, затем в творчестве, которое началось сразу после того, как он стал учителем.

Первые шаги, первые сложности и удачи выстроили могучий ствол, а дальше всё расширяющая деятельность – это ветви; умножающаяся радость – это листья; то, как развиваются дети «Солнечного Сада» – это цветы; но что они творят и какими они становятся – это плоды.

Но тут надо понять одну диалектику: вместе с детьми растет, мудреет и становится мастером их учитель. Как относиться к детям – это то откровение, которое он постигает только у Солнца.

Я читаю и перечитываю книгу и, также как сам автор, заглядываю в свое детство, откуда обычно идут лучики Солнца, которые влекут меня в Будущее. Творчеству Игоря Киршина, мастера, человека Пути – нет конца, как лучам Солнца.

Примите, дорогие коллеги, этот его дар духа, ибо у него нет чего-либо более светлого, что он мог бы вам преподнести. А дарить вам своё сердце есть смысл его жизни.

Шалва Амонашвили

Бушети, 26.05.2017

От автора

Дорогой друг!

Я всю жизнь тебя искал. И писал тебе эти письма. Я видел тебя в каждом ребёнке, который был у меня в Саду или не был в Саду. И мне кажется, что ты всё равно меня ждёшь. Я даже слышу, как ты зовёшь меня. И я откликаюсь – вот этими письмами. Смотри, сколько я тебе всего написал!

Корни

Мамина любовь

Мама умела любить по-настоящему.

Это было самым главным в ней.

Будут говорить, что она была не права, виновата, ошибалась. Пусть говорят. Не важно. Важно то, что она умела любить всем сердцем: меня, книги, музыку, природу, любимого человека.

Её душа жаждала любить. Она не могла без любви. Задыхалась, мучилась, погибала. Она была создана для любви.

Она могла всё простить любя, и ничего не могла простить, не любя.

Маму не понимали. Люди видели её болезни, её неудачи, её развод с мужем, её необъяснимые переезды с места на место. Но мало кто видел её прекрасную душу.

Мама очень любила меня. Не могла наглядеться. Я был для нее самым умным, самым красивым, самым талантливым. Всегда помню прикосновение её рук – от них шло такое тепло, ласка, восхищение мной. Я был её ненаглядное дитя, образ красоты и добра. Она ерошила мне волосы, лепетала совершенно бессмысленные слова, на ходу придумывала ласковые прозвища. Смысла в этих словах не было. Смысл был в интонациях, в ласке сердца.

Говорят, что она меня баловала. Враньё. Она защищала меня от всего света. Но защитить можно только любовью. Больше ничем. И я чувствовал, что её отношение ко мне – сильнее всего и правильнее всего. Это не значит, что она всегда была мягкой – бывала жёсткой и требовательной. Но сквозь всё просвечивала любовь. И это был первый и главный урок – урок переживания любви. Не говорения о любви. А прочувствования её бесконечной нежности, её тепла, её радостей и печалей.

Мама умела любить.

Она любила всё благородное, возвышенное. Из-за этого она казалась многим слишком пафосной. Это неправда. Она, как Дон Кихот, была искренне предана своим идеалам.

Я пишу это в Светлогорске. Мы с мамой любили его. Сейчас тут всё изменилось. Снесли старые дома, построили новые. Остались только те же сосны и небо. Они помнят маму – молодую, умную, обаятельную. И меня помнят – маленького, открытого жизни, с распахнутыми глазами. Здесь мама показывала мне звёздное небо. Здесь она читала мне любимые стихи: «Она была нетороплива…» Здесь она влюбилась и была счастлива.

Это была совершенно сумасшедшая история. Мне тогда было восемь лет. Маме – тридцать восемь. Мама встретила его в какой-то весёлой компании. И полюбила на всю жизнь. Без конца срывалась к нему в Москву. Постоянно писала ему письма. Всё время говорила о нём. Он был бравый офицер. Блестяще образованный – закончил Военную Академию. В совершенстве владел иностранными языками. Прекрасно пел под гитару. Красивый, грустный, обаятельный. Она любила его, мама.

Совместной жизни у них быть не могло. Но мама до самой смерти надеялась, что чудо произойдёт и они будут вместе. Мама была готова на всё – лишь бы с ним. А у него – семья, с которой он не живёт, странная служба (разведчик!), сложный характер. Мама не считалась ни с чем – она любила его больше жизни.

Всё это было у меня на глазах, с моим участием. А я был маленький. Не знал, что и думать об этом. Я и не думал. Я чувствовал. Созерцал эту величественную бурю маминой любви – с внезапными слезами, огромной нежностью и нелепыми надеждами. Это было прекрасно. Так мама воспитывала меня – просто примером своей жизни. И что по сравнению с такой любовью корысть, комфорт, карьера?

Маме очень свойственно было благородство. Она могла щедро отблагодарить случайного человека. Вообще, любила быть благодарной. Восхищалась всеми проявлениями великодушия. Мама была внутренне красива. Она и внешне была очень красивой. Но, прежде всего – сердцем.

Мама очень любила музыку. И стихи – тоже. Она переживала их глубоко, сильно. Верила им всей душой. Жила музыкой и стихами.

Когда я вырос, мама стала казаться мне огромной птицей, попавшей в лилипутские лабиринты. Она сама мучилась от своей огромности – огромности своих чувств и мыслей – и мучила других. Она умела и любила летать! А – негде было. Вокруг всё было такое карликовое…

Маму гоняла эта жажда полёта по всему Союзу – от Калининграда до Магадана. Она «искала хороших людей». Всем это было смешно. Кроме меня. Я её понимал. Мы были с мамой одним существом. Я тоже не был согласен лишь бы на что – на полудружбу, полулюбовь. Тоже маялся от одиночества. Хотел абсолютной любви и предельной дружбы. Да где тут их взять? Тут надо как-то потихонечку…

Есть такой фильм – «Тренер». Мы с мамой смотрели его. Там большой мальчишка обидел маленького. А тренер поставил их друг против друга и говорит малышу: «Давай, бей его, как он тебя!» А малыш отвечает: «Нет, я никогда не буду этого делать!» Мама восхищалась этим малышом. Он для неё был идеалом мужества, доброты, независимости духа. Он был для неё – герой и победитель.

Я был во всём согласен со своей мамой. И осуществлял этот идеал. Например, в магаданском пионерлагере, где мама работала воспитательницей, а я был при ней. Мальчишки стали стравливать меня с каким-то мелким шкетом. Они обступили нас плотным кольцом и науськивали друг на друга. Им хотелось драки. Они кричали мне: «Дай, дай ему по морде!» И я ответил, как учила мама: «Я никогда не буду этого делать». Они завопили: «Ты чё, Исусик? Сусик, Су-усик! Смотрите, Сусик!» Потом набросились на меня. Били так, что я потерял сознание. Очнулся в изоляторе. Помню своё удивление – вокруг тишина, белые простыни и непонятно – как я тут оказался. После этого меня перевели в младший отряд.

Вот что это было? Верно ли воспитывала меня мать? Правильно ли она жила?

Я оставляю все эти вопросы открытыми.

Просто – это моя мама.

Она – моя.

Она – мама.

И всё. У меня вопросов – нет.

Когда я стал постарше, она договорилась с боксёром, чтобы он тренировал меня, – ей было понятно, что защищаться необходимо. Но высокий дух отказа от драки за первенство остался во мне навсегда. Я стал жить так.

Кому-то это всё покажется странным, неправильным, неадекватным. Ну, и Бог с ними. Это была моя мама. Она выносила меня под сердцем. Она любила меня так, как любят только мамы. Она дала мне всё лучшее, что у меня есть.

Благослови её Бог!

Мамина вера

Мамапонимала меня со всеми моими диковинными играми и причудами. Она знала, что я – особенный. Мама всегда была на моей стороне. Она защищала меня от всего мира. Прикрывала собой, не раздумывая. И сберегла. Мама твёрдо верила, что я самый лучший мальчишка на свете. Она во всём была за меня. Кроме вранья и краж, конечно. И я, конечно, не врал и не крал. Но однажды было, случилось такое дело. Мне было девять лет, и я стащил какой-то песенник. Мама тогда от этого чуть не умерла. Её вера была подорвана. Она ведь была абсолютно убеждена, что «Игорёк ничего плохого не сделает». А тут такое…Мама очень страдала от презрения ко мне и невозможности со мной общаться. Она не говорила со мной два дня – не могла. Это не был педагогический приём, это был кризис веры.

Я тоже умирал вместе с ней. Потому что мы составляли с ней одно целое. Я понял, что совершил что-то невозможное.

Вера победила, и мы с мамой помирились. Для меня это была хорошая прививка. А мама свято верила до последнего своего дня, что я – самый умный, самый добрый и самый честный человек на земле.

Она любила меня. Она всегда говорила:

– Ты у меня умница. Ты во всём разберёшься. И всё сделаешь правильно.

Её голос до сих пор звучит во мне и ведёт – через всё.

Мамина надежда

Для мамы я был самым умным, самым красивым, самым добрым. Конечно, я таким был только для неё. Но всё же она была права – она видела под всей неумелостью и шелухой моё настоящее лицо. Наверное, это может сказать про свою маму каждый. Мамы видят правду.

Мама научила меня всему, что я умею. Даже видетьмир – научила меня она. Мы стояли вечером над морем и она пела мне: «Смотри, какое небо звёздное…» – и я начинал видеть звёздное небо. Она читала мне Пушкина: «Она была нетороплива…» – и я чувствовал, что я люблю. Я был растворён в маме. Она была моим Богом.

А потом я вырос. Ещё не совсем вырос, но уже стал оглядываться. Я искал Учителя. Тогда я не понимал, что ищу Учителя, просто больше всего на свете хотел, чтобы нашёлся старший, которому я нужен. Именно старший. Который всё поймёт. Который поможет найти себя. Я точно знал – он где-то рядом.

Я напряжённо всматривался в каждого встречного. Не он? Наверно, я не был готов. Учителя я не встретил. А от матери внутренне отдалился. Видимо, нужно было много искать, пробовать, нужно было многое выстрадать самому. Мама мне всегда повторяла: «Ищи Учителя». Она знала, что я найду его.

Учителя я встретил потом. Мой Учитель меня понял со всеми моими болями, взлётами и падениями. Он поверил в меня так, как умела верить в меня только мама, – через всё, не смотря на мои ошибки и глупости.Он верил, что я – хороший, прекрасный человек. Хотя это было совсем не очевидно. Но он видел что-то такое, что мне самому не видно было. Он повторял: «Я верю тебе твёрдо». Эта его уверенность творила меня, защищала, не давала сдаться.

А самые главные слова Учителя были такие:

– До тех пор, пока ты искренен перед своей совестью – Светлые Силы на твоей стороне.

Папина вера,любовь и надежда

Сейчас отцувосемьдесят девять лет.

В тринадцать лет он поступил в артиллерийское военное училище. Стал блестящим офицером, был направлен в военную академию. Но – травма, и увольнение из армии. Карьера рухнула. Пришлось переучиваться на инженера.

У отца была прекрасная семья – «образцовая», как говорили у нас во дворе. Красавица и умница жена, двое чудесных сыновей. Отец любил семью, трудился для неё изо всех сил. Семья развалилась. Мы с мамойуехали в Калининград, брат остался с отцом.

Отец был настоящим коммунистом, секретарём парторганизации крупного завода. Верил в партию, отдавал ей все силы. Известно, что случилось с партией и страной, в которую он тоже свято верил.

Последнее, что он любил и во что верил – дом. Дом в уральской деревне Рассольная, сложенный из огромных брёвен по всем правилам деревенской строительной науки. Отец там пахал от зари до зари, хозяйство было большое. Пожар – и всё сгорело дотла.

Теперь отец верит в Бога. Молится. Крестится. Ходит на службы.

После того, как развалилось всё, чему он был предан, – отец пришёл к Богу.

Когда я приехал к отцу, он поразил меня своей любовью и весёлостью.

Мне кажется, мы впервые встретились с ним по-настоящему.

Это мой отец.

Это его путь.

Господи, помилуй его!

Учитель русской словесности

Юлия Александровна вела у нас в десятомклассе литературу. Она любила меня. Хотя любитьбыло, в общем-то, не за что. Но она что-то такое разглядела во мне. За мои сочинения она ставила пятёрки. Хотя, как я сейчас понимаю, в сочинениях была в основном чепуха. Например, я с жаром доказывал, ссылаясь на Шопенгауэра (которого, конечно, не читал), что жизнь не имеет смысла и всё есть мираж. Можно было бы объявить это ерундой и поставить двойку. Но Юлия Александровна за всеми этими неумелыми умствованиями видела что-то своё. Ещё никому ничего не было видно, а она уже видела.

Это качество настоящего учителя – разглядеть в неясном ростке будущий цветок.

Я бесконечно благодарен Юлии Александровне за помощь. Она приглашала меня домой – пить чай и беседовать о прочитанных книжках. Давала особые задания по литературе: прочитать любимые стихи, высказаться о литературной новинке. Я чувствовал её неподдельный интерес. Это было для меня просто спасительно. Потому что я находился в своих подростковых вихрях (несчастная любовь, несчастная учёба). И её отношение ко мне было для меня ниточкой, которая держала в жизни, не давала упасть.

Повторяю, вряд ли я заслуживал её отношение. Это был скорее аванс. Или просто любовь, которая не требует никакой платы и обоснований.

Юлия Александровна была маленького роста. Рядом с нами, рослыми десятиклассниками, она выглядела забавно. Мы были чуть не в полтора раза выше её. И ей приходилось высоко задирать голову, разговаривая с нами. При этом Юлия Александровна разговаривала с каждым из учеников, включая явных оболтусов, с подчёркнутым уважением. Она чего-то ждала от нас. Мы тоже очень уважали её (включая оболтусов). На уроках она часто обсуждала с нами совершенно свободно происходящее в школе и в стране. Благодаря ей во мне на всю жизнь остался образ человека, независимого в суждениях, искреннего в чувствах и благородного в отношениях. Я воспринимал себя многие годы именно так, как относилась ко мне Юлия Александровна. Это – спасало.

Учитель русской культуры

Лия Георгиевна преподавала нам литературу в университете, и делала это так восхищённо и увлекательно, что не влюбиться было невозможно. И в литературу, и в Лию Георгиевну. На лекциях она говорила о главном – о Божьей Матери, о духовной связи Андрея Рублёва и Сергия Радонежского, о духовной мощи русских писателей.

На стенах аудитории Лия Георгиевна повесила портреты лучших учителей нашего города. Лия Георгиевна считала, что мы должны знать их в лицо. Она могла об этих учителях говорить часами. Для неё это были звёзды – прекрасные и восхитительные. Своим отношением к ним Лия Георгиевна учила нас почитанию Учителя. Личность Учителя Лия Георгиевна ставила очень высоко.

Время, когда меня учила Лия Георгиевна, было смутное – начало девяностых. Распад Советского Союза, хаос, инфляция. Что происходит – непонятно. Многие тогда растерялись. Но только не Лия Георгиевна. В разваливающейся стране, в нетопленных аудиториях она твёрдо говорила о величии культуры России, о вечной красоте русского слова.

Я сразу решил: диплом буду писать только у Лии Георгиевны! Так я ей и сказал. Но она отказалась, сославшись на возраст, занятость, болезни. Несколько раз я «ловил» её у дверей кафедры и снова просил. Она была непреклонна. Тогда я предложил: готов на любые условия, пусть Лия Георгиевна делает, что сможет, остальное я сделаю сам. Тут Лия Георгиевна посмотрела на меня внимательно и согласилась. И началась самая счастливая пора в моей жизни! Мы делали диплом увлечённо и тщательно. Тема его определилась сразу: Пушкин. Его любили мы оба. А делать диплом надо только о любимом – так утверждал Учитель.

Лия Георгиевна занималась со мной много, очень много. Её консультации были блистательны: кратки, точны, огненны.

Пожалуй, вот что было в ней главным – огонь! Но это не экзальтация, не восторженность. Это было молниеносное схватывание сути дела. Рядом с ней нельзя было быть «никаким». Она была мгновенна и категорична в оценках. Она была пламенна! Если восхищалась, то мощно. Если негодовала, то яро. Помимо диплома, Лия Георгиевна заботилась о моём развитии. Поручила вести дневник – записывать свои мысли о Пушкине.

Она утверждала, что работа над дипломом – лучший инструмент развития личности. Действительно, углубление в творчество Пушкина дало мне безмерно много.

Лия Георгиевна направила меня на пушкинскую ассамблею в Москву. Чтобы я там послушал настоящих пушкинистов. Я ездил, слушал и даже выступал.

Диплом я защитил на «отлично». Лия Георгиевна гордилась нашей общей работой. Пушкина я полюбил на всю жизнь.

После защиты диплома, мы продолжали дружить и сотрудничать. Важно, что наше дружение никогда не было праздным. Мы всегда что-то делали: статью, урок, программу. Лия Георгиевна непременно расспрашивала о семье и зарплате, о том, как я живу. Но в центре всегда стояло общее дело – воспитание детей.

Затевая что-либо, я обязательно советовался с ЛиейГеоргиевной. Она давала советы и книги. Я знал: еслидело обсуждается с Лией Георгиевной – результат будет прекрасный.

Лия Георгиевна посоветовала сохранять все детские тексты – для будущей диссертации.Разумеется, я это делал только из уважения к Лие Георгиевне. Но всё пригодилось именно для диссертации.

И сегодня, будучи уже сложившимся человеком, я вижу, какой огромной была роль Лии Георгиевны в моей жизни. Она определила мою судьбу. Своей верой, требовательностью и любовью зажгла мой дух.

Спасибо, Учитель!

Учитель – учёный

Со Светланой Ивановной я написал диссертацию. Как это получилось? Лия Георгиевна направила меня к Анне Михайловне – своей ученице, преподавателю методики литературы в университете. Мы подружились с Анной Михайловной. Она бывала на моих уроках, обсуждала со мной, как учить детей увлекательно и весело. Потом она неожиданно тяжело заболела. И перед смертью позвала меня к себе. Сказала: «Ты обязательно должен написать диссертацию со Светланой Ивановной».Со Светланой Ивановной они были большие друзья. Она же попросила Светлану Ивановну быть моим научным руководителем. Это была её последняя просьба. Разве мы могли её не исполнить?

Мне кажется, что мои Учителя всю жизнь бережно передавали меня из рук в руки. И пример Анны Михайловны для меня очень важен: находясь на грани смерти, испытывая сильные боли, она заботилась обо мне и творила моё будущее.

Так началась наша работа над диссертацией со Светланой Ивановной.Светлана Ивановна меня научила работать с текстом (с мыслью!). Научила ладить с людьми. Научила добиваться результата, когда не знаешь, не умеешь, не получается. Её любимая поговорка: «Умри на пашне, но сделай!» Самое главное – она показывала пример всего этого. Высочайшая степень ответственности, невероятная работоспособность. При этом абсолютная простота, отсутствие претензий, обидчивости, заносчивости. Всегда готова к сотрудничеству. И – великолепный юмор!

Со Светланой Ивановной я почувствовал вкуск научной работе. Почувствовал азарт поиска смыслов. Светлана Ивановна всегда находилась в состоянии сдержанного вдохновения. «Я – немка», – шутила она.

Но самое главное – она была Учителем. Класс, где она была классным руководителем сорок лет назад, – в полном составе дружит до сих пор! Разумеется, дружит вокруг Светланы Ивановны.

Это – высшая педагогическая награда.

После защиты диссертации мы продолжали дружить со Светланой Ивановной.

Я с ней советовался по всем важным жизненным вопросам.

Каждый разговор с ней был открытием.

Она постоянно читала и обязывала читать: «Как не читали? Да я водиться с вами не буду!»

Вокруг Светланы Ивановны всегда кипит жизнь.

Главный её секрет – в огненности.

Она зажигает всё вокруг своим сердцем.

Все мои Учителя обладали этим качеством.

И это самый важный для меня вывод.