Текст книги "С утра до вечера"

Автор книги: Игорь Акимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Сами себе эскулапы

Винценц Присснитц был пастухом. Он видел много раз, как животные лечат себя водой. Раненые и больные, ищут они разные источники – и серные, и радоновые, и прочие, – пьют из них воду и купаются в ней. И ванны их исцеляют.

Присснитц решил лечить людей теми же способами. Сначала его ругали, а потом он прославился: построил водолечебную больницу. С той поры, говорят, – а случилось это больше ста лет назад – гидротерапия окончательно признана медициной. И до Присснитца, конечно, особенно в античное время, многие врачи занимались водолечением. Наверное, и им животные подсказали этот метод.

Люди рассказывают много разного о том, как животные себя лечат. Ученые решили проверить, что в этих рассказах правда, что нет. Дали больным оленям всякие травы, коренья и ветки, которые растут обычно в лесах. Олени сразу съели те из них, которые действительно могли им помочь. Здоровые олени лекарственные растения не выбирали из общей кучи. Ели, как обычно, весь корм.

По-видимому, действительно у животных есть «врачебные» инстинкты, которые выручают их в беде, заставляя есть то, что нужно, когда они больны.

Бессознательно, но с большой пользой для себя, глотают многие птицы, рептилии и даже звери, например морские львы, разной величины камни и камешки: те помогают их желудкам перетирать и переваривать твердую пищу. У проглоченных камней, по-видимому, есть и другое назначение, профилактическое: когда аллигатор, например, спит зимой на дне Миссисипи и ничего, конечно, не ест, камни, корни и щепки, раздражая слизистые стенки пустого желудка и кишечника, не дают им атрофироваться во время вынужденного бездействия.

Если животные, не сознавая, зачем это делают, глотают такие совсем не годные в пищу вещи, как камни, то, конечно, тому же инстинктивному механизму их мозга еще проще заставить их съесть вполне съедобные и полезные для здоровья вещества и травы.

Звери знают толк и в витаминах. Говорят, что беременные самки оленей так тщательно выбирают, какую траву съесть, а какую не надо, как не многие женщины в таком же положении. Так же и самцы оленей, когда растут у них рога, не жалеют ног и далеко уходят, если поближе нет, пить воду, богатую известью. И саму известь лижут и грызут: ведь чтобы рога быстрее и лучше росли, нужно много кальция.

Дикие индюки, да и домашние, в дождливую погоду часто болеют. Дождь для них из всех природных зол – худший бич. И вот тогда, мокрые и замерзающие, ищут они растения, в которых много дубильных веществ. Сами их едят и индюшата, подражая им, клюют тонизирующие листья.

Про льва в Африке говорят, что перед охотой он возбуждает себя диким луком. Место, где лук растет, на некоторых местных наречиях так и называется: «львиная аптека», если перевести это название на современный язык.

Медведи, давно известно, выбравшись весной из своих берлог, тощие и голодные, буквально, как коровы, пасутся на лугах, едят много зеленой травы, ягод и всяких кореньев, в которых и витамины и разные другие полезные для здоровья вещества.

И лоси, и олени, даже волки, лисы, кошки и собаки так делают: за долгую зиму все запасы витаминов израсходованы. Вот они их и пополняют.

Хищные звери в эту пору, да и не только в эту, часто добычу свою начинают есть с печени, а печень буквально «нашинкована» всякими веществами и витаминами.

Поэтому и в зоопарках звери сразу дольше стали жить и меньше болеть, как только догадались их кормить, хотя бы время от времени, целыми голубями, кроликами, мышами с перьями и шерстью, с мозгом, печенью, селезенкой и другими потрохами, а не отдельными кусками мяса, как было заведено прежде.

Раз заговорили мы о витаминах, то необходимо рассказать еще об одном интересном способе, которым животные их получают. Когда кошка или собака (и всякое другое животное) лижет свою шерсть, выигрывает от этого не только их внешность: лижущий язык собирает с кожи богатый урожай витаминов. Так что знайте: если вымыли свою собаку мылом, вы лишили ее на время витамина «Д». Значит, надо купить этот витамин в аптеке и вернуть его животному, положив в миску с едой.

Когда крысам и кроликам, устроив особые приспособления в лабораториях, не давали облизывать себя, все они вырастали рахитиками, хотя их регулярно облучали кварцем.

Дело в том, что в коже – главным образом в подкожном жире и, по-видимому, в сальных железах – многих животных работают свои микроаптеки, производящие противорахитный витамин «Д». Но работают только на солнце! Точнее, при любом освещении, лишь бы были ультрафиолетовые лучи в излучаемом спектре. Простое стекло, и оконное и ламповое, ультрафиолет не пропускает, поэтому, сидя перед закрытым окном, загорать бесполезно. Но кварцевые лампы, сделанные из особого стекла, так же полезны для здоровья, как и натуральное наше солнышко.

Тут подошли мы к другой терапии, всюду в природе практикуемой: к солнечной. Очень многие животные обязательно принимают солнечные ванны. Даже барсук, который днем спит в норе, а ночью гуляет по лесу, промышляя пропитание, в солнечную погоду просыпается ненадолго и вылезает из мрака своего подземелья на божий свет. Сам греется на солнышке и барсучат одного за другим выносит из норы «позагорать», чтобы не росли рахитиками. Облучит их ультрафиолетовыми лучами и опять тащит под землю.

Солнце одаряет здоровьем не всех, кто живет под ним: многих – и заметьте: самых вредных! – оно и губит. Бактерии и другие микроорганизмы силы его лучей не выдерживают и умирают. Убивает их, по-видимому, все тот же ультрафиолет. Поэтому солнечные ванны – отличная дезинфекция: всю заразу уничтожают.

Грифы и все, кто ест падаль, это знают (бессознательно, конечно: не знают, а инстинктом чувствуют). Ни одна птица не любит так, распушась, греться на солнце, как грифы. В их «языке» есть даже особая командная поза, которая, по-видимому, передает приказ о всеобщей дезинфекции: «Всем санобрабатываться на солнце!» Стоит одной птице, иногда даже иноплеменной, полураскинуть взъерошенные крылья и вытянуть из белого «воротника» шею, как другие грифы делают то же и, млея, облучают бесплатным «кварцем» то один бок, то другой, то спину, то брюхо.

Ванны другого сорта – и пресноводные, и морские, и минеральные, и грязевые, и пылевые, – которые так любят животные, и всякого рода гребешки, помады и пудра, щедро выделенные им природой, служат тоже культурным целям медицинской профилактики. А старые ревматики гризли и другие медведи, купаясь в серных и прочих источниках, лечат свои хронические недуги с таким усердием, на которое способен не всякий берегущий свое здоровье пенсионер. В спорах из-за территории лечебные источники – главное яблоко раздора у пожилых медведей. За них они нередко дерутся с большей яростью и отвагой, чем за медведиц.

Я уже говорил, что много разных историй можно услышать о том, как животные лечат себя от разных недугов и увечий. К сожалению, не всему этому можно верить.

А некоторые из них очень забавны.

В книге «Секреты диких дебрей» английский натуралист Кэлверт рассказал, например, такую «медицинскую» историю. В одной барсучьей семье родился слабый и болезненный барсучонок. И вот будто бы ночь за ночью родители-барсуки выносили его из норы и купали в ручье. Полоскали в родниковой воде до тех пор, пока все болячки с него не сошли.

Ну, в это еще можно поверить, хотя и нелегко. Рассказывают басни совсем уже эзоповские (в буквальном смысле, потому что Эзоп был первым их автором).

В английском журнале «Поле и река» напечатали однажды такую корреспонденцию из Америки.

Там будто бы видели скунса с пучком сухой травы в пасти. Куда же это он направился, набив сеном полный рот? Оказывается, к озеру. Подошел к самой воде и развернулся к ней тылом. Но не обстрелял ее, по своему обыкновению, а стал медленно пятиться, погружаясь в воду (задом вперед!) все больше и больше. Постоял немного, подождал и опять задним ходом зашагал в озеро, а сено все во рту держал. Вода покрыла его ноги, дошла до брюха – а он все пятится, но медленно, заметьте, очень медленно, с остановками. Вот и спина уже под водой, и голова отправилась туда же: только пучок сухой травы торчит над ней. Еще постоял немного погруженный в волны скунс, а потом вдруг бросил траву, нырнул, поплавал немного, сторонясь поплавком плывущего сена – прошу вас, заметьте и это! – и вылез на берег.

Что за странное поведение? Если внимательно проанализируете всю его тактику, поймете. Он от блох лечился!

Когда медленно задним ходом в воду погружался, блохи, которые купаться не любят, ища местечка посуше, переползали будто бы с ног, по мере их погружения, на брюхо, оттуда на спину, со спины на голову. А когда всескунсовый потоп догнал их и здесь, все кинулись на единственный сухой островок – на пучок сена. Тогда великий стратег блошиной войны бросил перегруженный блохами ковчег. И больше к нему не приближался!

Мисс Эдит Оливье такую же историю поведала в своей книге и о лисе. Лиса, правда, несколько усовершенствовала методы скунса, заменив сено клоком овечьей шерсти, которая для блох, надо полагать, более привлекательна, чем сухая трава.

Все это, конечно, анекдоты. Они не стали более достоверными и после дискуссии, посвященной им некоторыми английскими и американскими журналами.

Но вот старые «басни» о том, что обезьяны лечат раны, затыкая их тампонами из листьев, по-видимому, истинная правда. Известный знаток зверей доктор Инго Крумбигель так считает. В своей двухтомной превосходной монографии «Биология млекопитающих» среди других средств звериной «медицины» он упоминает и это.

Все звери раны свои зализывают. Они их так не только промывают, но и дезинфицируют: в слюне есть убивающие бактерии вещества.

Давно уже были сделаны опыты: в культуры бактерий в особые чашки с микробами добавили немного собачьей слюны. Бактерии, которые до этой добавки процветали на питательных бульонах, приготовленных для них микробиологами, уже не смогли размножаться так быстро, как раньше. Конечно, слюна не пенициллин, но и в ней есть свои антибиотики.

Еще в госпиталях первой мировой войны доктор Вильям Бэр заметил такие странные вещи. В ранах многих солдат, которым медицинская помощь вовремя не была оказана, заводились личинки мясных мух. Но странно, конечно, не это, а то, что раны, зараженные личинками, были, с точки зрения хирургической, в отличном состоянии, даже в лучшем, чем раны, обработанные медиками. Раненых не лихорадило. Никаких признаков гангрены!

Когда провели специальные исследования, убедились, что личинки мух не только объедают некрозные, то есть отмирающие ткани, но и убивают бактерий каким-то им одним известным способом. После войны в некоторых клиниках и госпиталях специально стали разводить целебных мух: пробовали, и не без успеха, лечить ими раны. Но позднéе изобретение более эффективного пенициллина помешало развитию мушиной терапии.

Не все мясные мухи полезны (многие очень вредны и для ран), а только вида Lucilia sericata, все целебные качества которого и история их открытия были описаны тридцать шесть лет назад в большой статье в журнале «Научный ежемесячник».

Я рассказал об этом потому, что раны диких зверей мухи луцилии тоже спасают от заражения и помогают их заживлению. Личинки этих мух – какое счастье! – живую ткань не едят, а только уже мертвую и гниющую. Животные инстинктом понимают это и целебных мух со своих ран не прогоняют. Но стоит появиться вредоносной мухе, как они гонят и тех и других, потому что одна плохая муха может навредить больше, чем сто хороших в состоянии исправить.

Когда лекарства не спасают

А помогают ли животные своим раненым?

Иногда да. Но чаще нет. Наоборот даже – добивают их. Чуть позже я объясню, что в этом жестокосердии есть смысл: и эволюционный и медицинский.

Слоны помогают раненым товарищам: поддерживая с двух сторон, пытаются увести подальше от охотника. И павианы уносят раненых павианов, а вискачи и сурки затаскивают подстреленных сородичей в норы.

Галки, говорит Реми Шовэн, «которые все знают друг друга в своих небольших колониях, приходят в сильнейшее волнение, не досчитавшись кого-нибудь из своих. Они набрасываются тогда на любое животное, уносящее любой черный предмет, и даже на своих сородичей, если им в этот момент случится держать в клюве черное перо».

Известна история одного слепого пеликана. Он жил пенсионером в колонии пеликанов. Сам рыбу ловить не мог, но его кормили сородичи. Раненые и слепые вороны тоже иногда неплохо живут среди других ворон. По-видимому, больным сородичам тех птиц, в «лексиконе» которых есть особые позы попрошайничества, похожие на птенцовые, легче удается «убедить» своих собратьев накормить их. Во всяком случае, разные птицы обращаются со своими ранеными по-разному.

Галки, вороны, сойки, сороки с криками тревоги летят на помощь попавшему в беду товарищу. Если он бьется, поднимают вокруг большой переполох, созывая всю стаю, и шумом, облетами пугают и отвлекают врага. Если их товарищ уже мертв, молчит и не шевелится, осторожно кружат над ним.

Внезапная смерть серебристой чайки «заставляет всю стаю бесшумно рассеяться».

Крачки тоже с пронзительным криком кружат над раненой крачкой, если она бьется. Если едва шевелится, летают молча. Когда она затихнет, все улетают. Потерявших много крови и тяжелораненых крачки обычно добивают.

«Здоровый» инстинкт уничтожения неполноценных заставляет часто птиц и зверей убивать своих больных, немощных, хромых или непохожих на видовой стандарт оперением, шерстью или еще чем-нибудь «выродков».

Пингвины нападают на всех пингвинов своего вида, чем-либо отклоняющихся от нормы (как они ее себе представляют). Так же поступают и куры, волки, собаки, олени и многие, многие другие. Поэтому альбиносы и животные, родившиеся с другой, не типичной для их вида окраской, обычно долго не живут. Их отовсюду гонят, бьют, часто забивают насмерть, и они пугливо держатся с краю от стада и, конечно, делаются легкой добычей для хищников^[42]42
  Нет правил без исключений: самцов некоторых птиц, напротив, почему-то особенно привлекают самки-альбиносы.


[Закрыть].

Это изгнание непохожих – один из механизмов естественного отбора: без известной стандартизации вид не может быть жизнеспособным.

Изгнание же больных животных полезно для сообщества также и с медицинской точки зрения. Вольные не только обуза для всей стаи, но и опасны, потому что заразны. Их прогоняют, их убивают.

В муравейниках (во всех или некоторых?) есть даже особые изоляторы для больных муравьев. Есть там и кладбища! Мертвые в муравьином государстве не валяются где попало на дорогах и улицах. Нет, их хоронят всегда в одном месте.

Мы разговариваем, обмениваясь звуками, а муравьи – запахами. Разные пахучие вещества, которые выделяют их железы, побуждают рабочих муравьев собираться по тревоге, бежать за добычей, ухаживать за маткой, кормить личинок, перетаскивать коконы.

Муравьи и после смерти продолжают некоторое время «разговаривать»: их тело выделяет пахучие вещества, и поэтому собратья ухаживают за ними, как за живыми. Но через день-два наступает разложение, и запахи смерти заставляют рабочих муравьев «прозреть»: тут только уносят они мертвых подальше от муравейника.

Эти похоронные шествия вызывают лишь некоторые, а не все продукты распада муравьиных трупов. Главным образом жирные кислоты и их эфиры. Когда этими веществами экспериментаторы обмазывали живых муравьев, то другие муравьи не пускали их в дом. Хватали и волокли на кладбище: на свалку, где складывают они своих мертвых сородичей. «Живые покойники, – пишет известный биолог-экспериментатор доктор Уилсон, – разумеется, поспешно возвращались домой, их снова „хоронили“. И так продолжалось до тех пор, пока после многократного повторения похоронного обряда запах смерти не выветривался совершенно».

После того что узнали сейчас о муравьях, естественно задать себе вопрос: а где умирают другие животные? Только ли у муравьев есть кладбища?

Животные редко умирают естественной смертью. Многие гибнут в когтях у хищников, многих губят и болезни. Редко кто доживает до глубокой старости. Но и тут спокойно умереть ему не дают: даже львов, когда они стары, бывает, что загрызают гиены, тигров – дикие собаки, а медведей – волки. А если лев еще силен, хоть и стар, и гиены на живого напасть не решаются, то они сидят невдалеке и ждут, когда он умрет. И грифы его уже заметили и давно кружат, требуя своей доли. Когда он умрет, вся эта веселая компания сразу на него набросится и съест.

Вот почему – и еще потому, что, умирая, они забиваются в чащу, ущелья, норы, – трупы диких животных редко попадаются людям на глаза.

Потому-то и странно, что иногда в иных местах находят целые, можно сказать, залежи костей, например слонов, лам и пингвинов. Не древние кости, не ископаемые, а свежие «залежи»: видно, что еще недавно во плоти, шерсти и перьях бродили они по земле в образе живого зверя или птицы.

Впечатление такое, будто слоны умирают не где попало, а в определенных местах. О кладбищах слонов сочинено немало разных историй, легенд, былей и небылиц. Что в них правда, а что ложь, я решить не берусь. Но рассказать об этом стоит.

«Вся Африка – кладбище слонов!» – с горечью сказал один натуралист, когда его спросили, где умирают слоны.

А на Цейлоне говорят: идут умирать они в Анаваджапур – в старый город, бывшую столицу древнего Цейлонского царства. Теперь он лежит в развалинах, густым лесом заросли его руины. Нет там людей, но приходят иногда слоны. Старые и больные. Приходят умирать. И стоят у забытых людьми развалин, грустно качая мудрыми головами, и ждут смерти.

Слоны Индии приходят в ущелье у безлюдного озера, чтобы сложить здесь свои старые кости. А в Африке, в стране Сомали, есть, говорят, тоже усеянная костями гигантов долина в глуши пустынных холмов. Дорогу к ней люди не знают. А если кто и знает, помалкивает, никому не рассказывает, потому что там всюду на земле лежат драгоценные бивни. А это большое богатство.

Наверное, все это только легенды. А как же натуралисты? Неужели не волнует их эта старая тайна, эти трогательные рассказы о последних днях слонов? Неужели ни разу не подумали они проверить, нет ли тут хоть немного правды?

Тридцать лет назад А. М. Макензи заметил, что смертельно раненные слоны в Уганде всегда уходят на север. И вот однажды он пошел по кровавым следам за одним кандидатом в мертвецы. Всё на север и на север. Слон, собрав последние силы, переплыл реку Перкуэлл. Выбрался на остров, посреди ее. Макензи за ним. Там на острове он слона добил.

И представьте себе: нашел здесь скелеты еще двадцати слонов. Все без бивней. Наверное, решил Макензи, их унесли негры. Они об этом кладбище, конечно, знали, но молчали, потому что без труда добывали здесь слоновую кость, а это немалые деньги.

Через неделю Макензи опять приплыл на остров и, расположившись лагерем, стал наблюдать. Каждый день он видел, как на берег выбирались, с трудом преодолевая течение, больные и раненые слоны и оставались здесь навсегда. Однажды пришли два толстокожих – умирающий и здоровый, который провожал друга.

В реку вошел и поплыл только больной, а его верный товарищ уныло побрел обратно^[43]43
  О дружбе у слонов пишут многие. Джой Адамсон в прекрасной книге о львице Эльзе «Рожденная свободной» рассказывает о слоне, «которого очень любили его товарищи. Когда он умер, трое из них несколько дней не отходили от его тела, потом вырвали клыки у мертвого и захоронили их неподалеку».


[Закрыть].

Макензи думает, что открыл он не главное, а, так сказать, вспомогательное кладбище: на нем умирали слоны, когда у них не было сил добраться до главного. Массаи уверяли его, что «главное» лежит в земле Кавамайя и куда больше этого.

Очень интересные (но правильные ли?) свои наблюдения А. М. Макензи опубликовал в октябре 1937 года. С тех пор многое ли мы узнали о последних днях диких слонов?

На другой стороне Атлантического океана, в Южной Америке, тоже рассказывают люди невеселые истории о кладбищах, но не слонов, которых здесь нет, а гуанако, диких прародителей лам.

Чарлз Дарвин, путешествуя по Патагонии, видел бренные останки многих гуанако, и странно: лишь в определенных местах. Там, где сходятся долины рек Санта-Круц и Галлегос, на бесплодной земле рассыпаны кости безгорбых «верблюдов» Нового Света.

Другой знаменитый путешественник, Гудзон, уверяет даже, что был на похоронах гуанако. «Представьте себе, – живописно рассказывает он, – серую пустыню, поросшую старым уродливым терновником. В течение долгих веков приходило сюда несметное число животных, чтобы пережить здесь свои предсмертные муки. Вот и теперь пришел один такой страдалец. Он собрал последние силы, чтобы пролезть в густую чащу, в полусвете которой кажется еще более дряхлым, худым, сухим, как привидение: шерсть висит клочьями, он устремил во мрак воспаленные глаза, уже отуманенные смертью».

Интересно было бы узнать, как там теперь: всё еще ходят гуанако умирать на эти кладбища? Или их перепахали тракторы? Или вообще все это сказки?