Текст книги "Делец включается в игру"

Автор книги: Игорь Хрусталев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

$ 4

Я одним прыжком подскочил к умирающей и нагнулся над ней.

Бледные губы Сони отчаянно шевелились, словно она хотела что-то произнести.

– Деньги… дайте мне еще денег, – через силу прошептала она.

Я лихорадочно полез в задний карман и быстро достал оттуда банкноту.

Счастливая Соня, выхватив у меня стодолларовую, скомкала ее в кулаке и, поманив меня пальцем, чтобы я склонился еще ниже, смогла сказать еще два слова:

– Желтый… попугай…

– Вот черт! – выругался я, распрямляясь.

Вечно эти бабы тянут резину до последнего! А потом все равно найдут способ увильнуть от прямого и откровенного разговора!

Я был озлоблен до предела. Словно из чувства противоречия, во мне проснулся охотничий азарт.

«Паратов, – сказал я себе, а вернее, осознал в какое-то мгновение, – если уж ты ввязался в это дело, то будь добр, разберись в нем до конца и не бросай начатое на полдороге. Это же не в твоих правилах!».

Я завертел головой по сторонам, пытаясь хотя бы выяснить место, откуда был произведен выстрел. Ага, похоже, где-то здесь – между решеткой, отгораживающей здание от помойки, был небольшой проход и неизвестный вполне мог незаметно прокрасться сюда и засесть за каким-нибудь из квадратных баков.

«Господи, – сообразил я, – да он же до сих пор тут!»

Приближаясь к шеренге мусоросборников, я услышал мягкие прыжки.

Человек удалялся явно по направлению к окну, распахнутому на первом этаже здания. Сейчас он юркнет внутрь и тотчас же смешается с толпой.

Нет, черт побери, этого не будет! Я вконец разъярился и, расталкивая картонную тару, загромождавшую проход, устремился вслед за ним.

Не могу сказать, чтобы я хорошо бегал, но старая закалка боксера, футболиста и горнолыжника давала себя знать и я быстро преодолел разделяющее нас расстояния. Когда я уже подбегал к окну, этот тип еще только-только пролезал внутрь, я даже успел увидеть женский квадратный каблук, зацепившийся за шляпку гвоздя.

Ага, значит, это женщина.

«Ну и бабы пошли, прости Господи! – думал я на бегу. – Просто жуть берет: бегают, стреляют… В мое время такого не было…»

Когда я втискивался в оконный проем (карман пиджака зацепился за ту же шляпку и я услышал противный треск рвущейся ткани), то успел заметить мелькнувшую в полутьме коридора белую кофточку – довольно хороший ориентир при довольно плохом освещении.

Оказалось, что окно вело вовсе не в основную часть здания и, наскоро оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь в хозяйственном отсеке Ледового дворца.

Запланированная дискотека шла уже полным ходом, но где-то там, в отдалении – сюда доносились только гулкие ритмичные звуки ударных и глухой топот сотен ног, отплясывающих нечто современное.

Я ринулся в направлении исчезнувшей кофточки как вратарь за летящим ему в верхний левым мячом. Разница, впрочем, была в том, что объект не летел в твою сторону а, наоборот, удалялся, а сходство – в страстном желании поймать эту гадость во что бы то ни стало.

Моя трасса пролегала через какие-то ветвящиеся коридоры и сквозные хозяйственные помещения.

По пути мне под ноги все время попадались какие-то дурацкие предметы, которые затрудняли и без того непривычный для меня темп погони.

То пустые ведра, целые и дырявые были разбросаны в произвольном порядке по диагонали пустого зала, то на полу громоздились горы спортивных матов, шибающих в нос запахом мокрой резины. Один раз мой каблук застрял в какой-то субстанции, очень напоминающей рисовый пудинг, но таковым, разумеется, не являвшейся – с какой стати, скажите на милость, неизвестные рабочие стали бы оставлять его на пороге, да еще и обмазывать им косяки?

«Дошутился, блин», – мелькнуло у меня в мозгу, когда я сшиб правым коленом стремянку, испачканную свежей краской, которая накренилась и, сложившись на лету пополам, с грохотом рухнула за моей спиной, разбив по мере падения пару-тройку круглых плафонов, которыми были утыканы стенки этого помещения.

Я вспомнил свое присловье, которое частенько употреблял к месту и не к месту – стометровку, мол, могу пробежать, но только за тысячу баксов.

Где же это было сказано, что за каждое пустое слово вам придется держать ответ?

Вроде бы, не в Уголовном кодексе, но что-то очень похожее… Ах да, в Евангелии…

Немаловажным плюсом во время гонки являлся тот факт, что мы бежали в нежилых помещениях, почти не заставленных мебелью. Пустота рождала эхо и я мог ориентироваться на местонахождение объекта по дробному стуку каблуков. Но и преследуемая мерзавка тоже слышала мой топот и могла ориентироваться в разделяющем нас расстоянии.

Наконец, впереди снова мелькнуло белое пятно ее кофты. Этот цвет подействовал на меня, словно красный – на обреченного быка на испанской корриде, и я поддал газу. В смысле – поднажал.

Что такое «второе дыхание» людям более-менее связанным со спортом или криминалом объяснять не надо, так что можете представить, как я воспарил духом, когда до этой бабы оставалось всего-ничего метров десять.

Я увеличил длину полупрыжков, которыми я передвигался последние несколько минут, сделал отчаянный рывок и, вытянув вперед лапу, попытался ухватить эту стервь сзади за воротник.

Рука скользнула, и оказалось, что я стискиваю в кулаке ее кофту.

Раздался страшный треск – словно два выстрела грянули одновременно.

Это разошлись по шву мои английские брюки, не предназначенные для такого рода спортивных упражнений, и порвалась ее батистовая кофточка.

Я судорожно дернул рукой и ухватился за ее лифчик, понимая, что сейчас упаду.

Впереди вновь замаячили высокие ведра с какими-то застарелыми помоями и я вынужден был резво взять в сторону, чтобы не рухнуть мордой в пластмассовые емкости с начертанным на них красной краской словом «полдник».

Девка, не будь дура, рванулась в другую сторону, лифчик, понятное дело, не выдержал и мы оба рухнули в разные углы комнаты – я поближе к двери, она напротив меня, упрятав голову в колени и закрыв ее руками сверху.

Я подскочил к ней и, не без труда разжав руки, схватил ее за подбородок и повернул лицом к свету, падавшему из-за приоткрытой двери.

Тут мне стало совсем плохо, потому что я ожидал увидеть все, что угодно, только не это.

Передо мной была София Ротару.

В эту минуту я не знал, что мне делать и позволил себе на секунду потерять ясность рассудка – то бишь впасть в прострацию.

Наверное, в тот момент я представлял собой довольно дурацкое зрелище – с вытаращенными глазами и полуоткрытым ртом.

Скорее всего я даже слегка высунул язык – а иначе как бы я смог прикусить его до крови, когда меня сзади ударили по голове?

…Я снова был маленьким мальчиком, который лишен полдника в пионерлагере. Я бродил возле столовой и сшибал сучковатой палкой головки у одуванчиков.

Сквозь мутные стекла я видел, как мои ровесники оттягиваются за столами, поливая друг друга компотом и кроша друг дружке печенье за шиворот. В холодном компоте наверняка плавают полуразложившиеся сухофрукты, а от печенья потом першит в горле.

Ну и пусть их, я лучше тут поброжу. Не больно то и хотелось вашего компота.

Тем паче, что радистка из радиорубки тайком показывала мне книжку, которая называется Мопассан и обещала дать ее мне сегодня вечером. При этом она смотрела мне прямо в глаза и у меня начинала чесаться шея – почему-то сразу становилось душно.

Из одноэтажного хозблока пахнет подгоревшей кашей… С танцплощадки расположенного поблизости дома отдыха доносится отдаленная музыка… Я порезался бутылочным осколком… Но почему кровь у меня во рту?..

Или мне уже двадцать?.. И я спьяну полоснул стеклом по губе, когда уже через силу высасывал на спор десятую бутылку жигулевского из ствола, перед этим неловко отбив у ней горлышко?..

Но тогда почему я лежу на холодной земле и кто-то теребит меня за рукав?.. Я заснул, добредая домой от друзей в сугробе и теперь меня повезут в трезвяк?.. Есть ли деньги, чтобы откупиться?.. Дадут ли позвонить знакомым по телефону?..

Господи, как болит голова!..

Стараясь не делать резких движений головой, я оперся на руки и, неловко перевернувшись, уселся на полу.

Наконец-то я окончательно очухался и врубился в окружающую действительность.

Пару раз фыркнув, словно купающаяся возле берега собака, которую неожиданно накрыло волной от проезжающегося вдалеке катера, я выплюнул изо рта какие-то шерстяные лоскутки, перемешанные с опилочками (на вкус – сосна) и произвел первоначальное сканирование ситуации.

При этом я не вертел шеей, а слегка поворачивался всем корпусом, потому что голова при малейшем же движении швыряла по всему организму огненные сгустки боли – казалось, будто мозги трутся о черепную коробку, которая ни с того ни с сего обросла изнутри наждаком. Более того, каждый бум-бум ударника отдавался в моей поврежденной тыкве пронзительным эхом, от которого хотелось зарыдать.

Надо мной наклонились двое – парень с красной повязкой на рукаве и какой-то тип, судя по остроносому рылу – из дискотечной администрации.

Я, очевидно, представлял из себя довольно любопытную картину – плотного сложения хорошо одетый мэн, сидящий на полу вонючей кладовки.

На морде у меня налипли опилочки-лоскуточки, брюки были частью в краске, частью в каком-то хозяйственном говне; из нагрудного кармана торчали мелкие долларовые купюры, сам пиджак был порван в нескольких местах, брюки разошлись по шву, так что пах вентилировался. С башки на лицо стекала кровь, а в правой руке был зажат кружевной лифчик – мой единственный трофей.

В двери уже заглядывали любопытные, так что я вынужден был пресечь появление посторонних.

– Вон! – рявкнул я в сторону двери, тотчас же вскакивая на ноги и приказным тоном обращаясь к обнаружившим меня людям. – Никого не впускать!

Эти двое просекли, что раз человек так себя ведет, то у него для этого есть кой-какие основания, и блокировали дверь своими телами.

Я проворно спрятал лифчик в карман и заявил:

– Тут у вас черт-те что творится! Охрана, называется!

– Сейчас… сейчас мы скорую… милицию… – бормотал администратор.

– Один здесь, один со мной на двор, – скомандовал я. – К черту скорую, и тем более милицию.

Ошеломленный таким напором администратор под руку отвел меня на задний двор, где некоторое время назад и разыгралась трагедия.

Здесь меня поджидал очень неприятный сюрприз – наверняка еще не остывший труп Сони Швыдковой исчез в неизвестном направлении.

Хотя, почему же в неизвестном? Я прошелся возле мусорных баков и, восстановив в уме здешний пейзаж получасовой давности, установил, что одного не хватает.

– Прощу прощения, – сунулся ко мне администратор, – такой инцидент… Мы обязаны как-то зафиксировать…

– Черта с два! – я так на него посмотрел, что остроносый тотчас же смешался.

Я показал ему свою визитку, сунул ему в руки смятую долларовую мелочь и настоятельным тоном потребовал:

– Никакого шума. Никакой информации. Никаких газет. Дело государственное. Вам ясно?

Тот послушно кивнул.

Когда мы вернулись, оказалось, что насмерть перепуганный дружинник все же вызвал «скорую», которая, действительно, приехала очень быстро. Хотя, не исключено, что она просто дежурила возле Ледового дворца, дожидаясь окончания дискотеки – в последнее время местные власти обязывали организаторов подобных мероприятий обеспечивать (и оплачивать) не только охрану, но и «карету».

Суетившийся около меня распорядитель дискотеки нагнулся и проговорил:

– Так вы будете писать заявление?

– Нет! – рявкнул я на него так, что у самого в башке забили свинцовые колокола. – Я не буду писать заявление. Оказывайте мне первую помощь и дело с концом.

Меня погрузили в «скорую» и через десять минут мне уже бинтовали голову в окрашенном белой краской кабинете травмпункта.

– Я выписываю вам больничный на четыре дня, – заявил доктор, – потом придете снимать швы. До этого времени вам необходимо соблюдать полный покой, иначе возможны осложнения.

– Домой отвезите, – устало попросил я, сминая больничный на глазах у врача и забрасывая его в урну с кровавыми харкотинами.

– А здесь вам не такси, – улыбнулся врач. – Здесь оказание первой помощи. Думаете, вы один у нас такой за выходные?

– Ну так вызовите мне скорую, или отнесите на руках, – предложил я. – Оплачу как за такси плюс двести процентов.

Врач не понес, но быстренько договорился с шофером из соседнего корпуса и через пятнадцать минут я уже валялся у себя на диване, мрачно глядя в зеркало.

Телефон, между тем, звонил, не прерываясь. Судьба мне слегка подгадила: я был замечен не кем иным, как Максом Треневым, главой транспортного подразделения фирмы, который направлялся с верной супругой за город для столь же неизбежных, сколь и ненавистных для него садово-огородных работ. Не совсем понятно, зачем при такой зарплате копаться в земле, очевидно, у его жены это сидело в генах. А не подчиниться ей Максим мог только в одном случае – если это затрагивало дела фирмы.

Это был как раз такой случай – увидев шефа, выводимого из травмпункта и усаживающегося в попутную машину, Максим немедленно бросил раздосадованную жену и связался по мобильнику с вице-президентом «Ледокола» Аркадием Гессеном.

Короче, через пять минут моя команда в полном составе встала на уши и была готова по первому же зову активизировать все наличные и финансовые силы, чтобы наказать неведомого обидчика – само собой, наша служба безопасности уже побывала в травмпункте и выяснила, откуда я был туда доставлен. Я кратко переговорил со всеми, разумеется, умолчав о подлинной цели моего визита в Ледовый дворец.

Служба безопасности доложила о готовности номер один; Гессен аж два раза звонил; Шерстобитов из водочного подразделения растерянным голосом предложил утешить чем-нибудь элитным из новых поступлений; продуктовая база прислала гору фруктов – витаминчики для пострадавшего; откликнулись также овощебаза, рекламный отдел и, само собой, главный по юридическим услугам.

Я вежливо, но непреклонно посылал всех догуливать выходные и твердо заверял всех, что ничего особенного не произошло и что завтра я появлюсь на работе.

Гессен – так тот сразу просек, что что-то тут не так. Аркадий предложил встретиться и все обсудить. Судя по его голосу, он был очень встревожен.

– Ты же понимаешь, что все, что относится к тебе, относится и к нашей фирме, – глухо говорил он. – Этого нельзя оставлять без внимания…

И это понятно – Аркадий знал меня не первый (и не десятый год) и, разумеется, соображал, что шефа просто так не съездят по кумполу на вшивой дискотеке, на которую он неизвестно по каким причинам поперся.

Закончив с переговорами я сам стал в одиночестве предаваться аналитическим упражениниям по осмыслкению происшедшего.

На первый взгляд, все было отвратно до предела – Соня мертва, мне сотрясли мозги, потеряны деньги, пусть и небольшие.

С другой стороны, все было не так уж и плохо: я остался жив, хотя вполне мог бы дополнить еще одним – собственным – трупом пейзаж мусорки.

Наконец, я все же немного сбросил лишнего веса за время бега и последующих треволнений – даже взвешиваться на буду, и так на глаз видно.

И, вдобавок, у меня кое-что есть в кармане. Я достал смятый лифчик и принялся внимательно изучать данный предмет дамского туалета.

Цвет – бурно-малиновый, степень поношенности – ниже среднего. Дешевое и линючее турецкое изделие явно не первой свежести.

И, что самое главное, изнутри эта хреновина была снабжена аккуратно наклееной липучкой с надписью от руки печатными буквами: «И.КОЗОДОЕВА».

Первым делом я пролистал телефонный справочник. с такой фамилией числилось три абонента. На этом я не успокоился и засел за свой ноутбук.

Мой килограммовый чемоданчик был набит до отказа всякой игровой шелухой, но кое-что полезное там тоже висело – например, адресная база данных, – мои молодцы как-то раз скачали ее у эмвэдэшников, которые испытывали серьезные финансовые затруднения. Разумеется, мы бы и так помогли, но не хотелось, чтобы конкретные люди в погонах чувствовали себя в долгу перед «Ледоколом» – это состояние частенько вызывает к жизни разнообразные чувства, прямо противоположные чувству благодарности.

Персон со столь звучной фамилией оказалось аж восемь. Сопоставив наличествовавших в телефонном справочнике с адресами, выуженными из базы данных, я выяснил, что Козодоевы с телефоном входят в эту восьмерку. Следовательно, остальные пять лишены этого средства связи. Завтра приступим к поискам, а пока – отдыхать.

Да, ну и денек был сегодня! Загадочные предсмертные слова Сони Швыдковой, столь же бестолковые, как и ее жизнь, беготня по коридорам за Софией Ротару в лифчике Козодоевой, швы на башке. Короче, картина та еще…

Нет уж, дорогие коллеги, позвольте мне довести это дело до конца лично, раз уж я в него ввязался. И не надо мне названивать, я все равно включил автоответчик и не желаю ни с кем разговаривать.

И вообще, на циферблате моих часиков уже раннее утро. Так что пора бай-бай.

На всякий случай я поднес циферблат к уху, желая удостовериться, что часы не повреждены во время погонь, задеваний за предметы и падения. И тут же снова решил, что с головой у меня действительно не все в порядке.

Просто в мозгах прочно засела детективная деталька, когда часики на запястье хрумкаются о какой-нибудь подвернувшийся кирпичик и, таким образом, мудрый следователь узнает о времени происшедшего, либо, наоборот, изворотливый злодей устанавливает нужное ему время.

Но все это не касалось моих швейцарских «радо» с сапфировым стеклом, которое не то что разбить – даже поцарапать невозможно.

С этими мыслями я незаметно для себя и задрых, даже не дойдя до спальни, только что скинув с себя испачканную одежду.

«Тот-то будет ворчать Клавдия Владиславовна! – думал я, ворочаясь с боку на бок. – Интересно, что моя домработница будет думать о моем образе жизни, разбирая рваную и измызганную одежку? Хорошо бы как-нибудь посидеть с ней за бутылочкой, поговорить по душам…»

Наутро я «пролистал» автоответчик и решил не отвечать ни на один звонок. Хотя… хотя, один звонок меня заинтересовал. Я снял кассету с аппарата и переместил ее в диктофон, чтобы прослушать еще раз.

– …после звукового сигнала, – прогнусавил мой баритон и, вслед за тем, раздался неожиданно бодрый и громкий женский голос.

– Сергей Радимович? Ах, ну да, вас же нет… Это из травмпункта говорят. Вами очень интересовался Антон Петрович…

– Какой еще Антон Петрович? – пробурчал я, напузыривая себе двойного «джек-дэниэлса».

– Чехов, врач со скорой помощи, – пояснила обладательница роскошного сопрано, словно бы услышав мой вопрос. – Он очень вник в вашу карточку и оставил свой телефончик. Один-девять-один-четыре-четыре один.

– Первая мировая, и две последние цифры второй, – машинально произнес я.

– Номер очень легко запомнить, если у вас под рукой нет карандаша, – подтвердила она мою догадку, – начальные четыре цифры – год вступления России в Первую мировую войну, последние две – год вступления России во Вторую мировую войну.

– Зачем мне карандаш, когда у меня автоответчик, – буркнул я, одним глотком осушая двойную дозу виски. – И потом, не России, а СССР.

– То есть, СССР, – мгновенно поправилась девушка на телефоне травмпукнта.

– В Великую Отечественную, – эту фразу мы произнесли одновременно.

– Мать твою… – ругнулся я, удивляясь совпадению хода наших мыслей.

И тотчас же с пленки послышалось точно такое же ругательство – очевидно, в кабинет заводили нового больного, который глушил боль матерщиной.

О’кей, двигаемся дальше. Я пододвинул к себе телефон и набрал «военый номер» Чехова. Занято. Перезваниваю. Занято. перезваниваю. Тот же результат.

И так восемь раз.

Мне надоело давить на кнопки и, включив автодозвон, я решил все же вспомнить, кто такой Чехов. Фамилия была явно знакомой, не говоря уже об имени.

Ну конечно же, – хлопнул я себя ладонью по голове после второго двойного «джека» и пятнадцатого… нет, уже шестнадцатого автодозвона.

Антоша в незапамятные времена работал вместе со мной в желдорболн – внутренняя аббревиатура Железнодорожной больницы, расположенной на станции Тарасов-I, только он трудился на участке, а я тогда – уже в стационаре.

Как это частенько бывает, мы очень плотно общались за время совместной работы, а после, когда я перешел в «ящик», наши встречи становились все реже и реже, а потом и вовсе сошли на нет.

Однако, время и место сближает, и память о прошлом, так сказать, положительно довлеет. Я был благодарен Антону за то, что он обо мне вспомнил и решил справиться о моем состоянии.

Не исключено, конечно, что у него был и свой интерес в новых контактах со мной, но это, в данном случае, было не столь уж принципиально.

Рассудив, что Антоша не стал бы тревожить меня по пустякам – уж такой он был человек, – я поставил себе задачу обязательно до него добраться.

Уяснив, что по телефону его поймать невозможно, я отзвонил в «скорую» и выяснил график его работы. Как я и полагал, он работал в Приволжском районе и травмпункт, в котором мне бинтовали кумпол, находился на его трассе.

Выяснив из газеты, что на воскресное утро на Набережной планировались молодежные гуляния, я решил, что без «раззудись, плечо – размахнись, рука» тут не обойдется и Антон обязательно должен будет появиться в травмпункте, где выловить его проще всего.

Я быстренько спустился в гараж и, бухнувшись в «феррари», подогнанный к дому моими транспортниками и поехал к Набережной. Из машины я снова отзвонил на «скорую» и попросил Чехова связаться со мной, когда он выедет на очередной вызов.

По радио транслировали какую-то литературную передачу. Голос добродушной дикторши сменялся взволнованно-взвинченным поэтическим завыванием.

«Кажется, крутят записи Бродского», – подумал я, прислушиваясь к лавиноообразно извергающемуся на слушателя потоку строк.

Так и есть. Это была передача для школьников. Новый классик был в приказном порядке включен во все учебные программы и теперь стояла задача подоходчивее объяснить, о чем же поэт писал. Одними «чувствами добрыми» тут не обойдешься и методисты выбивались из сил, пытаясь причесать покойного нобелевского лауреата под привычную для совковой критики гребенку.

Читали «Сонеты к Марии Стюарт».

«…взять хоть Иванова:

звучит как баба в каждом падеже».

Я едва не проскочил на красный сигнал светофора, услышав эти строки.

Да, у меня с головой, действительно, проблемы. Как же я сразу не догадался!

Ведь эта особенность русского языка может дать ответ сразу на несколько вопросов, над которыми я корпел вчера поздним вечером у себя дома!

Как раз в этот момент зазвонила моя «сотка» и я услышал голос Антона:

– Сергей Радимович?

– А кто же еще? – обрадовался я. – До тебя дозвониться, как до Президента.

Обменявшись затем довольно невнятыми краткими приветствиями, мы условились встретиться у трамвпункта (я не без удовольствия отметил, что оказался прав в своих предположениях), куда и направлялся Антон с очередной жертвой молодежного гуляния.

«Скорая» подъехала через три с половиной минуты, не без лихачества срезав угол на опасном повороте и аккуратно вписалась в железные ворота, ведущие к приемному отделению пункта оказания первой помощи.

Из машины вывалился Антоша. Чехов деловито следовал за носилками, на которых извивался от боли щуплый подросток, прижимавший к груди початую бутылку «Анапы».

Я поспешил вслед за ними и поймал Антона, когда он уже намеревался снова юркнуть в «карету».

– О, старик, – пожал он мне на бегу руку, – жутко рад тебя видеть! Слушай, у меня тут сейчас запарка, надо ехать по очередному вызову. Давай как-нибудь созвонимся, совпадем, посидим…

– Ты мне что-то хотел сказать, – напомнил я Антону. – Может быть, я с вами прокачусь?

– Почему бы и нет? – обрадовался Чехов. – Правда, за десять минут много не наговоришь, но все-таки… Прыгай в машину!

Я скакнул через ступеньки в кузов и примостился рядом с Антоном.

«Похоже, у него все же есть ко мне какое-то дело», – подумал я, слегка стиснутый стоящими на сиденье железными коробками.

– Вот жизнь пошла! – Антон поделился со мной своими профессиональными новостями. – Молодежь сопливая наркотиками травится, почем зря. Представляешь, ЛСД! Ты можешь вспомнить, чтобы в наше время кто-нибудь из знакомых принимал такое?!

– Н-не могу, – подтвердил я, подпрыгнув, когда «скорую» тряхнуло на повороте.

– Комсомольская, шесть? – уточнил шофер адрес, одним глазом кося на дорогу, другим – на прилепленный к панели управления листок бумаги.

– Ага, – кивнул ему Антон и снова повернулся ко мне. – Ты хоть в двух словах скажи, как ты сейчас?..

– Комсомольская. шесть? – нахмурился я, припомнив, что этот адрес попадался мне среди козодоевского списка. – А кто вызывал?

– Козодоева Роза Ивановна, 1928 года рождения, – прочитал Антон, перегнувшись через сиденье. – А что, ты ее знаешь?

– Вряд ли, по возрасту не подходит, – помотал я головой. – Постой, но ты же сказал что-то про сопливых мальчишек.

– Ну да, – подтвердил Антон, – старушка для внука нас вызвала. Как его?.. Козодоев Илья Максимович, 1976 года рождения.

– Я пойду с вами, – непререкаемым тоном заявил я.

«Конечно же, это мальчишка, – думал я, вылезая из машины и направляясь к подъезду чахлой пятиэтажки, – а никакая не женщина. Родительный падеж. Чье – Козодоева. Вот и все дела».

Я был слегка раздосадован, что не понял этого сразу, и, в то же время, отчасти доволен собой, что все же догадался, хоть и по подсказке Иосифа Бродского. Поэзия, господа, действительно подчас очень помогает нам в нашей трудовой деятельности.

Нам открыла строгая пожилая женщина со скорбным выражением на испитом лице. Она стояла, крепко держась за косяк, чтобы не потерять равновесие.

– Вы опоздали, – сказала она, тяжело вздохнув, и на нас тотчас же пахнуло парами дешевого красного вина. – Илюша скончался.