Текст книги "Личности и идеи в русской метафизике"
Автор книги: Игорь Гребешев
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Из русских мыслителей Бердяеву, пожалуй, как никому другому, «повезло» с однозначными критическими оценками. Мыслитель сам словно провоцирует «сокрушительную» критику в свой адрес. Он не использует никаких философических «шифров»; из книги в книгу пишет в общем-то открытым текстом о самом для себя важном, при этом неизбежно и вполне сознательно повторяя одни и те же идеи, желая фактически одного – быть верно понятым. И уж никак нельзя сказать, что он не сознавал, как часто результат получался прямо обратным. Более того, готов был признать свою ответственность как мыслителя за возникающее непонимание. Предисловие к одной из наиболее серьезных его работ «О рабстве и свободе человека» имеет заглавие: «О противоречиях в моей мысли». «Меня всегда плохо понимали, – читаем мы в предисловии к другому его важнейшему труду "Опыту эсхатологической метафизики" (Париж, 1947). – Не только у враждебных мне, но и у сочувствующих постоянно возникало много недоразумений. И я сам, конечно, был в этом виноват, я мало делал для понимания моего «миросозерцания», я его провозглашал, но не развивал систематически. Мое философское мышление не наукообразное, не рационально-логическое, а интуитивно-жизненное, в основании его лежит духовный опыт, оно движется страстью к свободе» (с. 9).
Бердяев в данном случае не только совершенно точно и откровенно (редчайшее явление в истории мысли) говорит о действительно существеннейшем недостатке собственного философствования – склонности к «провозглашению» идей в ущерб их развитию (отсюда нередко странный для философа пророческий «стиль»), но и объясняет, что при всех реальных недостатках и противоречиях его путь в философии иным быть просто не мог. Не мог мыслитель изменить философскому эросу: именно любовь к истине (в «интуитивно-жизненном» ее постижении) требовала от него постоянно думать и писать о самом главном, самом существенном, пренебрегая при этом – иногда роковым образом – «второстепенным», деталями. Но в его философской манере была и сильная сторона. «Индивидуалист» и «субъективист» Бердяев буквально жил в мире философских идей, и отнюдь не только своих собственных. Он порой откликался, как правило, точно и глубоко на, казалось бы, едва наметившиеся движения в философском мире, способен был тонко чувствовать чужую мысль, ее оттенки и тенденции. Колоссальная эрудиция Бердяева имела качественный, философско-творческий характер, и его обобщения и интуиции основывались на реальном и обширном знании.
Хотя сам Бердяев очень часто говорил о себе как о метафизике и даже в названии ряда его работ (не говоря уже об их содержании) присутствует слово «метафизика», он это понятие не слишком любил, постоянно оговаривая, что используется оно им не в традиционном «школьно-академическом» смысле. Впрочем, терминологические проблемы вставали перед ним часто: практически все сколько-нибудь существенные понятия он стремился представить в собственной трактовке, сделать коррелятивными своим философским интуициям. Тем не менее есть все основания для того, чтобы считать Бердяева именно метафизиком, хотя, конечно, в его оригинальном, творческом варианте. Можно сказать, что бердяевская метафизичность носила совершенно тотальный характер, все, о чем он писал, необратимо обретало метафизические черты. Не только метафизика как таковая (допустим, «эсхатологическая метафизика» в обозначении Бердяева), но и метафизика творчества, метафизика истории, метафизика личности, метафизика России, метафизика русской (и вообще) революции, метафизика любви, метафизика войны и даже метафизика собственной судьбы («Самопознание») – все это непрерывный – из статьи в статью, из книги в книгу – опыт метафизического истолкования («трансцендирования», согласно используемой самим философом терминологии). Готовность Бердяева дать метафизическое объяснение буквально всему и вся не может не поражать. Кажется, что он готов раскрыть глубинный, метафизический смысл практически любого конкретного явления, во всяком случае имеющего отношение к истории и человеку. Вполне сознательно пренебрегая максимой здравого смысла о «невозможности объять необъятное», Бердяев без тени сомнения берется за эту задачу. Тонкие интуиции мыслителя многое улавливают и действительно проясняют. Но «провозглашаемые» в качестве истин, да еще к тому же метафизических, эти интуиции нередко превращаются в то, что Бердяев более всего ненавидел и против чего боролся, – в схемы, соблазняющие простотой и одновременно яркостью объяснения конкретного многообразия исторического бытия. Было бы, однако, несправедливо не отметить, что философ сам всегда стремился к преодолению схематического «окостенения» собственных выводов и с этим связаны многие изменения в его позиции.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
