Текст книги "Лень, алчность и понты"

Автор книги: Игорь Галеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Афанасий был поглощен этими мыслями весь вечер. Давно он столько не размышлял на такие темы. Занятия торговлей убедили его, что нельзя одновременно заниматься бизнесом и поисками смысла и назначения жизни.

И вот теперь он ощущал боль в висках и затылке, будто мозги отходили от наркоза и в них с трудом начинала пульсировать мысль. Порой ему казалось, что определи он сейчас какую-то истину, и мир расколется на части, ибо незачем ему больше будет стоять. Но он и представить не мог , сколько человеческих судеб было потрачено на решение главного вопроса: Зачем? И только через несколько дней он осознал это.

Эти несколько дней были прожиты весело и активно. Ольга привезла и велосипеды, и бассейн, и качели. Погода стояла жаркая. Детвора не выходила из воды, все загорали, ели овощи и фрукты – лучшего отдыха и не придумаешь.

Глядя на эту идиллию, Афанасий думал, что самое хитроумное искушение это сама жизнь со всеми удовольствиями – наслаждениями. В этом смысле самые искусившиеся – это животные, лакомящиеся травой или друг другом и греющиеся на солнышке. Человек же имеет свободу дерзаний. "Мужчина – это шанс", – не забывал он. И до поздней ночи засиживался над текстами, поздно вставал и снова брался просматривать и изучать листы. Он перестал делиться своими наблюдениями с Ольгой и Ириной, боясь спугнуть вереницу догадок и предположений.

Он определил, что тексты появляются и исчезают с любой периодичностью: иногда через восемь часов, иногда через два. Возможно какую-то закономерность и можно было бы высчитать, но для этого потребовалось бы уйма времени. Еще он отметил, что листы делятся на как бы "серьезные" и "несерьезные". Последние содержали поток разнообразнейших бытовых тем или суждений, хозяйственно-политическо-экономическо-житейского порядка с подходящей для этого уровня лексикой. К "несерьезным" можно было отнести и листы жалобные – это были восклицания, вздохи и охи, отрывки переживаний, эмоций и мелких чувств,и листы с шальными рисунками и цифровыми бухгалтерскими высчетами.

К "серьезным" Афанасий отнес заумные схемы и графики, часто без каких-либо сопутствующих разъяснений, зарисовки местности, тексты, похожие на статьи, обрывки рассуждений о жизни, исторические и художественные тексты и мысли как бы льющиеся потоком.

Правда, получилось так, что со временем часть "серьезных" листов перекочевала в стопку "несерьезных" и наоборот. Вообще-то весь этот океан являющейся и исчезающей информации напоминал Афанасию всемирную компьютерную связь, непонятно к чему подключенную и как действующую. У него была мысль, что листы заряжены многослойной текстовой информацией и просто периодически выдают все, что в них заложено. Они не очень-то походили на обычную или даже сверхкачественную бумагу, но по всем признакам были бумажными и обычными.

А на третью ночь он понял, что имеет дело не с замкнутой на определенной программе системе. Во-первых, он вычислил один лист, на котором периодически появлялись два слова "память" и "желание" и больше ничего. Затем был лист, где постоянно проходила вереница имен и фамилий, все время новых и новых. Иных текстов на этих листах не появлялось. Был ещё лист, всегда остающийся чистым. Но самое неожиданное выдавали листы, залитые кофе, среди которых был и обоженный горячим пеплом. Они воспроизводили единый текст, логически связанный, даже с переносами. В то время, как на других листах текст мог начинаться и обрываться на полуслове и больше нигде не продолжался. Были и другие наблюдения, но Афанасий перестал их отслеживать, ибо успевал только читать и размышлять над тремя листами. Их текст заставил его многое вспомнить.

Он даже пытался записывать все, что его стало волновать, или же воспроизводил по памяти прочитанное...

Глава четвертая, в которой изложено, как Афанасий

выписал конспект текста, проявленного и исчезнувшего

на трех листах, залитых кофе, как установил

"контакт", как с удовольствием попарился

в баньке, как сделал несколько невообразимых

открытий и как прогремел соседский салют.

"Порой я очень устаю от тебя, бедный читатель. Как ты меня достал! Ты совсем распустился, расслабился и требуешь всяческой галиматьи. Постыдись! Ты словно хомут на моей двужильной шее! Дай мне поговорить, о чем наболело. Дай мне чихнуть на интересы горе-издателей.

В начале ХХ века Россия накопила гигантский экономический и человеческий потенциал. Это была самая богатая страна в мире и к концу двадцатого века дураки должны были оказаться внизу, талантливые посредине, а хозяйственные наверху, вся Сибирь и весь Дальний Восток были бы испещрены шоссейными дорогами, с материка на Сахалин было бы перекинуто несколько удобных мостов, всюду бы процветали богатые города, и многие из них были бы не хуже столицы. Россияне ездили бы по всему миру, иностранцы бы говорили им с завистью вслед: "О, эти богатые русские!"

Но Россию разграбили и завоевали. Боялись именно такого варианта её развития и процветания.

Был кризис власти, была война, должны были смениться формы управления. И любому свободному историку понятно, какие силы завоевали Россию и во что они её превратили.

Были уничтожены и изгнаны хозяйственники, ученые, предприниматели, интеллигенты, словом, была удалена порядочная часть мозгового вещества России.

И кто же эту операцию произвел? Откуда взялись эти "предприимчивые" силы?

Здесь нужно уяснить, что я далек от обвинений и все случившееся рассматриваю, как факт. Это только русскими не исследовано – что с ними и кто сотворил. Иноземные историки давно знают, что власть в России была захвачена выходцами из еврейских слоев. Это только здешние историки зачем-то стыдливо молчат об этом, забыв, что была действительно февральская революция и были отречение от власти и законное Временное Правительство, а затем затеялся преступный заговор, совершен переворот, захвачена, словно во враждебной державе, власть и установлена диктатура – вот и все. Все остальное от лукавого и вся история коммунистов – сокрытие и заштриховывание этого преступного происшествия.

Если кому-то непонятно, то пусть возьмет списки революционеров до переворота и выяснит – какой процент выходцев из евреев был тогда и какой процент их же составлял верхние слои управления после переворота. И все они, говоря "современным" языком, были "отморозками"(т.е. и не евреями даже, ибо еврей – это Тора и следование её предписаниям, а действительно выходцами из евреев), беспринципными зомбированными типчиками-живчиками, стравливающими людей, распоряжающимися миллионами жизней (словно это не люди, а поголовье животных), требующие расстрелов всех и вся и своих же так называемых соратников, а затем трясущиеся от страха за собственные ворованные должности и гаденькие жизни, молящие о пощаде.

Эти люди никогда не понимали Россию и им была чужда её самобытность. Они до сих пор хотят уровнять весь мир, сделать его асфальтовым, таким, как пластмассовая Америка.

Кому-то покажется, что я пишу с ненавистью. Да бросьте вы эти подкопы! Я пишу об обычном заговоре, о еврейской мафии, как кто-то исследует итальянскую, узбекскую, пигмейскую.

У меня есть лишь раздражение, потому что не трудно предвидеть, как ополчится эта же мафия на мои суждения. "Еврейский народ – страдалец, его не трожь" – закричат "правозащитники". Известная казуистика. Как будто поляки, цыгане, беларуссы, украинцы и русские не страдальцы. Выбив дворянство и интеллигенцию, уничтожив оппозицию, еврейская власть открыла дорогу своим соплеменникам к управлению страной, и не только к экономическому, но и к культурному. Случилось самое ужасное – функции дворянства, интеллигенции, купечества и художников прибрали к рукам выходцы из евреев. Они заселили Петербург и Москву и стали "учителями" и "хозяевами" России. Удивителен их баламутный характер. Они хотят поспеть везде и всюду, беспрерывно создают против друг друга объединения и группировки, перехватывают идеи, натравливают один на другого, предают своих же, с мгновенностью, словно осьминоги, меняют убеждения на противоположные, ищут врагов и требуют расправы, снуют в "культуре" и выделываются в "искусстве", успевая при этом накапливать деньжата и драгоценности, и при их малочисленности кажется, что везде и всюду только они – самые умные и талантливые. Как будто ещё вчера не было Мамонтовых, Морозовых, многочисленного хваткого купечества, Тютчева и Гончарова, Чайковского и Репина. Нет, нужно добить последних поэтов России, дабы переиначить всем мозги так, чтобы они, выходцы, сами стали первыми и правыми. Так уходила в катакомбы русская идея. Так затаилась русская душа.

Ни Петр Первый, ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Гоголь, ни Достоевский не имели стопроцентной русской крови. Но они не сбивались в стаи, не создавали кланов по национальному признаку и потому они и оставались русскими, не желающими кривляться на виду у всех. Бесспорно, что есть среди и русских евреев люди с принципами, брезгующие входить во все эти псевдо-культурные тусовки. И какая же глубокая тоска в глазах у этих редких представителей реликтового народа! И они все прекрасно понимают. И они не станут тупо обзывать меня антисемитом. Зачем? Они лишь возразят – что были Мандельштам, Бабель, бедный Левитан, Саша Черный, Шостакович, Пастернак, Высоцкий, множество талантов-полукровок, и те же правозащитники-евреи расшатали то, что затеяли их предшественники. Мне бы не хотелось вступать в спор с этими русскими представителями еврейского народа, т.е. с давно русскими людьми. И дело даже не во вкусах и предубеждениях. Все эти имена и их судьбы интересны как эксперимент, как попытка овладеть русскими достижениями и ценностями. Но по моим знаниям и по моим убеждениям – это все-таки не в ту сторону. Это, для сравнения, как современная архитектура Кувейта – с механическим использованием традиции – иногда выходит красиво и впечатляюще, но не более.

К беглому примеру, Пастернак мне кажется переложением Бунина, его пространным переводом, то же Шостакович – искусственен, вторичен, ненатурален. Все они, неплохие люди, талантливые импровизаторы, но хороших людей хватает, а такого уровня таланта не достаточно, чтобы войти в сердцевину души любой нации. Но желание войти огромно. Но здесь нужно время, чтобы одна кровь совместилась с другой. А кровь есть кровь, и кому неизвестно, что есть разные её группы, резусы и все остальное. Эти таланты скользят по поверхности, иногда очень ярко отражают солнечные лучи, привлекая к себе внимание и вызывая бурную эмоцию, но они не проникают вглубь океана нации, где непривычное для них давление и иные условия развития. Такие же национальные глубины и в Англии, и в Германии, а в Америке и глубин ещё никаких нет, потому там и литература, и искусство представляют в основном продажную ценность.

Итак, в России при малочисленном количестве выходцев из евреев мы видим их в таком тусовочном масштабе, что обыватель искренне считает, что они самые талантливые и умные, что русские ленивы и завистливы, что слухи о русской идее преувеличены и что дочерей лучше выдавать замуж за евреев. Да ради бога! Обыватель бессмертен и хвала ему, что не теряет рассудок и свой здравый смысл, несмотря ни на какие колотушки и даже биение железным прутом по голове. Он, этот умница-обыватель, приносит громадную пользу и что бы я про него не написал – до него все равно не дойдет – уметь складывать буквы в слова – это ещё не значит научиться читать. Сочинитель сочиняет для сочинителя – у него уже давно нет иллюзий, будто всякий верующий читал Библию или хотя бы Мишель де Гельдерода.

Бурная животная энергия не есть художественный талант, выдавливание из обывателя пусть и "положительных" эмоций – это ещё не творчество. Любознательная, ищущая, пытливая русская душа ушла в катакомбное творчество. Дети, внуки выходцев из евреев и их отцы и деды празднуют победу и выступают как "сливки общества". Большая часть театров, издательств, газет, журналов и телевидение принадлежат им. С помощью средств массовой информации они и обозначают, что ценно, а что нет. Их торжество похоже на пир во время чумы. Они заказывают музыку и ополчаются на всякого, кого нельзя приручить. Большая часть населения дезориентирована ими и поклоняется тому, чем её кормят с помощью телевидения и газет. Они те же нео-коммунистические учителя русских, будто не было ни Вл.Соловьева, ни М.Булгакова, ни Федорова, ни Даниила Андреева, ни Льва Гумилева. Они возвели в культ актеров, режиссеров, ведущих телепрограмм и празднуют юбилеи только своих представителей, и вот уже какой-то виолончелист становится семи пядей во лбу, а какой-нибудь узнаваемо-горластый актер мудрецом России. И повсюду чудовищный паразитизм еврейского клана. И не выпутаться России из этих сетей, пока они празднуют свою победу, пока в их руках остается диктатура массовой информации. Можно сказать, что они украли ХХ век у России и зомбировали её население в свою денежную пользу. Никакое монгольское иго, ни собственные казнокрады, ни войны не нанесли России большего урона и не могли так оболванить и обобрать россиян, как это сделала горстка выходцев из евреев. И они продолжают и продолжают проникать во все властные структуры, и все это здорово напоминает растение-паразит, сосет соки из огромного дерева и цветет на его верхних ветвях.

Они навязали России свои ценности, свое мировоззрение и свою психологию вездесущего рвачества. Уже и многие русские подражают их характеру (менталитету, если хотите). И ни о каком возрождении нельзя говорить, не понимая, кто управляет страной на самом деле. Для них нет России, для них есть только их Москва, все так же сосущая соки из провинций. Для них есть беспрерывное столичное шоу, вакханалия ночной и тусовочной жизни – им все равно – если здесь все пойдет прахом – у них есть путь к отступлению – они давно привычно и обреченно сидят на чемоданах".

На этом месте текст закончился. Афанасий отразил его практически дословно и долго осмысливал содержание. Это не было бытовым обывательским антисемитизмом, но написано от горячего чувства.

– А что, – рассуждал он, прочитав девчатам запись, – крестьян-евреев нет, рабочих практически тоже, все они шустрят на непыльной работе, телевидение в их руках и, конечно, получается, что любой дурак, а они умные.

– Ну и пусть бы свой ум проявляли в Израиле, что-то там особой культуры не замечается.

– А во мне четверть еврейской крови, – хладнокровно сказала вдруг Ольга – у моей матери половина...

– Но ты же не состоишь в еврейском клане, – поторопилась Ирина.

– И ты же не станешь отрицать, – добавил Афанасий, – что существует еврейская мафия на телевидении и в культуре?

– Не стану. Но я как-то думала об этом. В том смысле – почему именно Россия оказалась полигоном, почему она принесла в жертву свои духовные ценности? Ведь она оказалась как бы распятой на кресте – и это похоже на искупление грехов за всех, за те же тысячелетние гонения на евреев. Другого я не смогла найти, чтобы объяснить всю эту катастрофу.

У Ирины была особенность – при всем своем равнодушии к историческим процессам, её легко можно было завести на политические темы:

– Но что теперь-то делать? Как избавиться от их клана? Они же родились здесь – это как бы диаспора, они уже сто лет в Москве. Что, посадить их на пароходы и отправить в Израиль? Весь мир заголосит. Ведь не будут же ходить по театрам и говорить режиссерам – собирайтесь, завтра вы едите в Израиль? Что делать-то? Ждать, когда они ассимилируют полностью?

– Они не ассимилируют. Теперь самому Израилю выгодно иметь здесь этот клан. Неизвестно, какие у них планы.

– Но что делать-то?

– Мне кажется, – продолжал Афанасий, – что дело идет к погромам или к террактам. Они же действительно резвятся, как безумные. У них крыша поехала и тормоза отказали. Они всегда, как соберутся вместе, так и вызывают огонь на себя. Если бы у них в Израиле не было враждебного окружения, они бы и там гражданскую войну устроили. Не зря у них ни при что ни за что Каин Авеля замочил.

– Он обиделся, что Господь принял дары Авеля, а его нет, – пояснила Ольга.

– Зависть его точила. Вот и в России они устроили переворот из-за зависти и друг друга предавали из-за зависти.

– Но что делать-то? – не успокаивалась Ирина. – Может, нужно объединяться не евреям?

– Да угомонись ты! Ляжешь спать и все забудешь. Объединишь тут вас! Это нужно создавать нееврейские газеты, нееврейское телевидение, конкурировать с ними. А русские не будут этого делать, мы способны только на бунт. А пока – каждый за себя.

Они ещё повспоминали, как немцы пригнали в Россию вагон с "выходцами", поспорили о Шостаковиче, Пастернаке и Бродском. А потом как-то разом устали и замолчали. Ну, баламутят Россию евреи, разворовывают чиновники, ну, устроили они себе праздник и промывают мозги населению – всем мало мыслящим это понятно. И что? Что от этого знания меняется? Все то же тяжелейшее ощущение безысходности. Но Афанасий почти физически ощущал боль за истерзанную Россию, у него даже возникла мысль послать статью в газеты, с желанием "раскрыть людям глаза", и может быть, он бы на это решился, если бы на том самом чистом листе впервые не появилась уже знакомая фраза: "Не делай этого!"

Но на этот раз она его не испугала, а немного раздразнила. Он взял и написал чуть ниже:

"Меня зовут Афанасий, а ты кто?"

Лист "помолчал", и вдруг всплыли слова:

"Где ты находишься?"

Вопрос озадачил его. Это был уже явный контакт, но с кем?

"Планета Земля. Страна Россия", – написал он и хотел было уточнить место в России, но решил повременить и спросил:

"А ты где?"

Лист "молчал" минуты три. Потом выдал:

"Мы можем встретиться. Назначь время и место. Не бойся."

"Я не боюсь. Но кто ты? Человек?"

"Все узнаешь при встрече."

"Зачем она нужна?"

"Чтобы тебе помочь."

"У меня все нормально."

"Ты в опасности."

"Что мне угрожает?"

"Узнаешь при встрече."

И вот это настойчивое желание выманить на встречу, Афанасия очень насторожило. Кто бы ни был этот контактер, но на инопланетянина он явно не тянул. Скорее всего это мог быть кто-то, имеющий отношение к листам и желающий их вернуть.

Афанасия не волновал технический вопрос: каким образом налажен контакт? Зато он понял, что его местонахождение листы не выказывают, и он написал:

"Должен получить исчерпывающую информацию о вас".

"Хорошо. Завтра. Просьба: ни в коем случае не писать на других листах. Это опасно для вас."

Об этом контакте он не стал рассказывать. Ольга была на работе, а с Ириной ему общаться не хотелось. Она и воспринимала эти загадочные листы как какую-то техническую игрушку типа компьютера и не понимала волнений Афанасия.

"Скорее всего – это человек. Каким-то способом он передает текст. Значит, он имел отношение к сундуку. Он предупреждает меня об опасности, но скорее всего он боится, что я ещё что-то узнаю, можно назначить встречу в таком месте, чтобы Ольга могла посмотреть на него".

А между тем на "кофейных" листах появился новый текст. Афанасий принялся было его читать, как услышал женский голос:

– Есть кто-нибудь? Хозяева!

Ирина с детьми, видимо, спали после обеда в дальней комнате. Он выглянул в окно и сразу же узнал женщину из малины. Она смотрела на него снизу вверх и улыбалась.

– Так это вы, загадочный сосед? У вас наверху до поздней ночи горит свет, а я, знаете, тоже ночная птица.

– Я сейчас спущусь, – и он побыстрее, боясь, что она войдет в дом, поспешил на улицу.

– Мы только что въехали. Вот, знакомлюсь с соседями. Меня зовут Леной.

– Афанасий. – сказал он краснея, – рад познакомиться.

– Вы, наверное, писатель?

– Да нет, я так... Вообще-то, я археолог.

– Очень интересно. А девочки – это ваши дети? Я смотрю, вы тут очень весело проводите время, – и она кивнула на бассейн. – Все время слышен смех. Ой, какой песик!

Это Гарик вышел из дому и равнодушно смотрел на гостью.

– А где дети?

– Они спят.

– Вы извините, я могла их разбудить. Знаете что, у нас на участке есть баня, настоящая, с парилкой. Можете мыться и париться, когда захотите. У вас же нет горячей воды? Это проблема, когда дети. Приходите в любое время, я всех приглашаю. Знаете, вот слева от нас живет известный писатель, он ищет, с кем попариться. Не составите ли ему компанию? Правда, я не читала ни одной его книги, но он подарил мне три. Сиплярский – не слышали?

– Нет.

– Но это все равно, познакомитесь. И, может быть, расскажите о ваших занятиях. Я так бы хотела узнать, чем занимаются современные археологи. Я очень любопытная!

Нельзя было сказать, что она кокетничала, ей этого и не нужно было делать – она знала, что и без того привлекает к себе внимание мужчин, а было очевидно, что она хочет не просто привлечь, но и узнать человека, как можно быстрее. Ее глаза старались ухватить психологическое состояние Афанасия, нащупать его сильные и слабые стороны. Отсюда в её лице было это несоответствие – слова проговаривались с одним чувством, а глаза смотрели не то, чтобы холодно, а эдак – себе на уме...

– Спасибо... за приглашение. Я скажу жене. Это очень кстати.

– А я вам крикну через забор, когда придет Сиплярский, хорошо? Ну, ладно, пойду дальше знакомиться.

И она в своем тонком сарафане поплыла к калитке.

"Не отказался бы ты с ней собирать малину!" – сказал кто-то в голове у Афанасия.

Этот "кто-то" всегда старался все опошлить и был ещё тем умником. Стоило с ним войти в диалог, и он живо прокручивал эротические сюжеты. А эта Лена совсем не походила на сексуально озабоченную, просто, наверное, не может жить без общества.

Он не успел зайти в дом, когда появилась Ольга.

– Чего она хотела?

– Ходит, знакомится, приглашала детей мыть в бане.

– Смотри сам. Только откуда у неё такие хоромы?

Он рассмеялся.

– Ты судишь о людях с прокурорских позиций. Она же красивая женщина, у нее, наверное, богатый любовник.

– Вот-вот, как бы тебе не наткнуться на её богатых знакомых.

– Да я не собираюсь ни с кем знакомиться, – неуверенно сказал он.

– Ну-ну.

– Слушай, я же сегодня установил контакт!

И он рассказал о диалоге. Самое вероятное, предположил он, у кого-то в руках осталось некое средство подключения к одному из листов. Но этот некто может тоже оказаться бандитом, что скорее всего – раз он первым делом взялся выяснять местонахождение и упорно добивался встречи.

– Электронная она что ли... – как-то недовольно отреагировала Ольга.

– Бумага что ли?

– Еще запеленгуют, Афа, ты все хорошенько обдумай, прежде чем продолжать этот контакт.

Но в этот день Афанасию не пришлось как следует обдумать контакт. Он все боялся, что соседка позовет его, но неожиданно нарисовался сам Сиплярский Александр Антонович – лет пятидесяти, крепкого телосложения, улыбчивый и болтливый.

– Ваша соседка сказала, что вы любите париться и сосватала мне вас в напарники. В баньке уже все готово, и вы не думайте отказываться – нужно дружить и общаться, а не сидеть в своих медвежьих углах. Баня – святое дело на Руси, и грех не составить компанию. Тем паче, сегодня Суббота.

– Да иди, не отстанет ведь, – шепнула Ольга.

– Только не напейся, – напутствовала Ирина.

– Ничего себе у неё дачка, да? – болтал Сиплярский, – вы ещё внутри не были? Тогда держитесь!

Но Афанасия нельзя было удивить роскошью, он был к ней равнодушен. Все в этом особняке было как в музее – каждый предмет представлял ценность и был выставлен словно на обозрение.

Они чуток подождали, пока по лестнице в холл к ним спустилась хозяйка.

– Не перестаю любоваться Вами! – во всю улыбался Сиплярский. – Да и все Переделкино не сводит с Вас глаз. Меня уже все замучили – кто эта красавица? Тут же все друг за другом шпионят и прячутся за высокими заборами. А Вы не такая!

– Да я просто общительная и праздная. А здесь люди занятые, все в грезах, вдохновленные.

– Да что Вы! Здесь одни старперы, да и самих писателей осталось мало, богачи понаехали. Переделили Переделкино.

– Афанасий, Вы не сердитесь, что я Вас отвлекла от дел?

Он подумал, что вероятно она его ровесница, ну, может, на два-три года старше, а почему-то было чувство, будто он подросток, а она зрелая женщина.

– Сержусь, – ответил он, – но давно не парился.

– Ну, тогда вы меня быстро простите. Вот эта дверь ведет в баню. Вы, Александр, все знаете, так что – вперед!

– Извините, что Вас оставляем и не берем с собой! – пошутил Сиплярский.

– За это вам придется после бани со мной отужинать.

– С превеликим удовольствием, хозяйка Медной горы.

В баню можно было попасть из дома и с улицы, и в ней было просто замечательно. Банные запахи, горячая печка, рукавицы, шапки, веники...

– Ну что, сначала пропотеем? – Сиплярский открыл заслонку и плеснул ковшичком на раскаленные камни. – Хороша баба! Так бы и трахнул её от души. Но хитрая! От скуки изнывает, говорит. Больше трахаться надо, скучно не будет. Они уже не знают, чего им нужно. По-моему, она на тебя глаз положила. Но ты смотри, а то явится бритоголовый – и отрежет яйца.

– А чего мне смотреть? Брось ты!

– А я бы трахнул! Но, знаешь, она не шибко этим озабочена, я это за версту чую. Красивые бабы фригидны. Ее трахают раз в месяц и ей большего не надо. Я вот только не пойму – она говорит, что не хозяйка, но на простую любовницу не похожа. Тут я видел – наезжали раз к ней на иномарках. Баба расфуфыренная и три мужика с глазами зыркающими. Но с ней очень почтительно, чего-то ей там привезли, она с бабой потрепалась, поцеловались и уехали. Я сейчас вещь про новых русских пишу, вот хочу через неё сведений подчерпнуть, пообщаться, а там глядишь и трахнул бы!

– Слушай, а что, с возрастом желание у тебя не уменьшилось?

– Да нет, оно как-то волнами. Дней десять могу из постели вообще не вылезать, а потом пореже. А раньше более стабильно было. У меня дядька, я с ним живу в его дачке – так ему восемьдесят, так он до сих пор онанирует. Да! Я ему тут даже порнушку подарил, на, говорю, хватит воображение эксплуатировать. Но, говорит, тяжело. И я замечаю, перетрахаешься – и упадок сил. А в молодости наоборот – слезешь с неё и ещё бодрее себя чувствуешь. Ты что это?

Афанасий взял ковш и открыл дверцу.

– Подкинуть хочу. Пора париться.

– Э, нет, я пойду остыну.

– Так мы ещё не начинали париться.

– Да какой из меня парильщик. Ты давай, а я потом ещё погреюсь, – и Сиплярский сбежал.

– Ну хрен с тобой! – Афанасий подкинул так, что волна пара со свистом выскочила из печи и ударилась о стену. Сразу же заработал веником, покрикивал и постанывал. Очень отчетливо всплыли картины, как мальчишкой ходили с отцом в общественные парилки.

Болтовня Сиплярского совсем не раздражала его, даже импонировало, что он такой открытый и простой, хотя и какой-никакой писатель, и не воображает из себя невесть кого. Открытый человек – давно редкость. Впрочем, чего такого Сиплярский открывает, может, это у него такая манера, такой имидж, чтобы наоборот – спрятаться за болтовней.

"Черт возьми! Да он, наверное, еврейских кровей!" – Афанасий окатил себя холодной водой и выскочил в раздевалку.

– Ну ты силен! Пиво будешь? Я уже бутылочку уговорил. Тут в холодильнике всякое.

– Давай.

– Вот иметь такой дом, счет в банке – и живи себе хоть сто лет. Александр Антонович вытянул ноги, полулежал и приветливо улыбался Афанасию. – Тебе-то на жизнь хватает? Она говорила, ты архитектор?

– Кому сейчас хватает?

– Не скажи, таких, как наша соседка , – тысячи.

– А ты думаешь, им сладко живется? Они же как партизаны – того и гляди – каратели придут, не отсюда, так оттуда. – Полбутылки пива ударили Афанасию в голову. – Вот недавно читал одну статью про еврейскую мафию, как они захватили власть в России и до сих пор ею управляют. Так ли это?

– Совершенно верно. В Европе и в Америке во властных структурах полно евреев. Евреи умеют делать деньги, они очень социально активны и их приучили держать нос по ветру. У меня у самого еврейские корни. В моем роду кого только не было. Половину расстреляли, половина в НКВД служила, их дети стали и невозвращенцами, и правозащитниками, кто-то разбогател, кто-то стал знаменитостью. А что до еврейской мафии... Тут несколько соображений.

– Пойдем в парную.

– Ну, пойдем. Только я внизу посижу, вот ещё пивца попью, на полок не полезу.

Афанасий парился, а Сиплярский продолжал:

– Конечно, евреи раздражают всех своей предприимчивостью и желанием управлять. Но, во-первых, не будь их, нашлись бы другие. В России, допустим, те же кавказцы или хохлы. В Америке итальянцы или мексиканцы. И во-вторых, если бы русские хотели действительно иметь власть без евреев, то кто им мешает? Значит, не созрели, вон коммунисты, против еврейства, а сами еврейским основоположникам марксизма-ленинизма поклоняются. Да и православие и вообще – христианство поклоняется Ветхому Завету, еврейской истории и еврейским пророкам. По-моему, глупее не придумаешь. Здесь любовь-ненависть – с одной стороны евреями восхищаются, а с другой их боятся и ненавидят. Но теперь поезд ушел.

– Почему это?

– Теперь евреи ощутили вкус власти и получили как бы подтверждение, что они избраны управлять миром. Теперь это уже всемирный заговор, который накликали. Его не было, но так все хотели, чтобы он был , – вот и получили.

– Окати меня из шланга, – и Афанасий фыркал и покрякивал под струями холодной воды, и снова взялся за веник. – Всю русскую культуру похерили, напомнил он.

– Да сколько было этих культур, сколько ещё будет! Вот мы с тобой говорим, паримся, пьем пиво, общаемся с женщинами, работаем – это тоже культура.

Из бани они вышли уже навеселе.

– Ой, какой у Вас красный нос! – рассмеялась Лена.

– Да он просто зверь в парилке.

– Теперь все на веранду, за стол! – командовала она. – Я знаю, как хочется поесть после бани.

Афанасий пил холодную водку, закусывал и совсем уже не слушал Сиплярского, который рассказывал то анекдоты про "новых русских", то о судьбах переделкинских дач. Потом Елена спросила Афанасия о его занятиях археологией.

– Да, собственно, я несостоявшийся археолог. Практики было мало. Вот собираюсь в экспедицию, – зачем-то соврал он.

– Да, – задумчиво сказала Елена, – земля хранит много тайн. Я знала одного человека, к нему в руки попали древние предметы, так вот, он утверждал, что с их помощью можно осуществить любое желание.

– Любое? Уж не стал ли он президентом или нефтяным магнатом? – смеялся Сиплярский.

– Да, он стал богатым и все ему было нипочем, пока эти вещи не пропали. Но он был глуп, он даже не смог воспользоваться беспредельными возможностями.

Афанасия так и распирало от желания поведать о говорящей бумаге, но хозяйка разгорячилась – видно насиделась в одиночестве без собеседников. Да и водочка свою работу сделала.