Текст книги "Мальтийское Эхо. Продолжение (СИ)"

Автор книги: Игорь Саврасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Он принялся листать фотоальбомы. Два малоформатных современных содержали фото с друзьями, коллегами, впечатления о праздниках, важных событиях, поездках. Эти альбомы Андрей отложил в сторону, лишь бегло заглянув в них. А третий, старый и тяжелый, в кожаном затрепанном переплете он листал неспешно. Это личный. Только Верочка и родные. Вот Вера еще ребенок, вот лет шесть с куклой и косичками. В косичках большие банты. Глаза девочки широко открыты. Добрая, доверчивая улыбка. А здесь она школьница, класс пятый или шестой. Тут десятый класс. Гордый взгляд красавицы, знающей себе цену. На этой фотографии Вере уже лет двадцать, взгляд подстреленной птицы, зовущей на помощь. К этой страничке альбома двумя скрепками прикреплены два десятка листочков. Стихи. Написанные от руки. Видимо, Верочкины. Без разрешения прочесть неудобно.

Мужчина подошел к двери кухни, хозяйки не было. Он окрикнул ее. Ответ прозвучал из другой комнаты, наверное, спальни.

– Сюда пока нельзя! Я перед отъездом не успела прибраться.

– Думается мне, ты не любишь делать уборку? – спросил Андрей Петрович ехидно, заранее зная ответ.

– Ненавижу! Квартира небольшая, двухкомнатная, но на качественную уборку ни сил, ни времени не остается. Иногда приезжает Иришка и до одури трет что-то в ванной и на кухне. И ворчит. Любит идеальную чистоту!

– Там в альбоме стихи... – начал, было, мужчина.

– Их читать нельзя! – тревожно воскликнула женщина. – Это черновики... Черновой полосы моей жизни.

Андрей вернулся в кресло.

"Да", – подумал он – "запечатленное время, застывающие моменты жизни. Фотографии, особенно давнишние, обладают какой-то притягательной задушевностью. Даже чужие, даже незнакомых людей. Они "воронкой" засасывают в другую жизнь, иную, былую. И эта жизнь непостижимым образом становится близкой тебе. И эти люди делаются ближе. Лечебное воздействие сопричастности, психотерапия от равнодушия".

Андрей Петрович еще раз с нежностью посмотрел на фото Верочки с косичками, улыбнулся и закрыл альбом.

– Давай поужинаем в кухне, – крикнула Вера, – одиннадцать вечера. Ужин должен быть легким, но не кратким.

Когда гость появился на пороге кухни без туфель, в носках, она всплеснула руками, воскликнув:

– Господи, дура же я. В душ, потом переоденешься вот в это, – она взяла в руки пакет. – Привет из Византии.

Через двадцать минут Андрей предстал перед Верочкой в тонком, длинном шелковом халате, фиолетовом с ярко-желтыми звездами, окаймляющими ворот, рукава и подол. И в турецких домашних туфлях с загнутыми вверх носками.

– Отлично! Тебе нравится? – спросила женщина.

– Да, спасибо!

Она тоже переоделась в чудесный халатик и исчезла в ванной комнате.

– Слушай, а я ведь, олух, ничего тебе не приобрёл в подарок. Мне стыдно, – сокрушался мужчина, когда Верочка вернулась в кухню.

– Жаль, конечно, но я от твоего имени купила в Стамбуле наряд для арабских танцев: лифчик с блёстками, шаровары... Ты ведь любишь? А я раньше занималась танцами.

– Хочу сейчас всё увидеть! И танцы! – вспыхнул мужчина.

– Нет, без репетиции я не могу! А вот терпкий турецкий ликёр с поцелуями обещаю.

Она нажала "Play" на музыкальном центре. Полилась нежная, романтическая музыка.

– За возвращение в родной Питер! За тебя! – провозгласил тост Андрей Петрович.

– И за тебя! – поддержала Вера Яновна.

Мужчина рассматривал картины на стенах. Тематика снова одна: лошади, парами. В утреннем тумане, в лугах, вечером в степи. Луна, закат.

– Ты любишь одну живописную тематику в одном помещении?

– Да.

– Можно угадаю, какая тема в спальне?

– Попробуй.

Андрей задумался: "Так, в коридоре виды мостов, висящие в диковинных, дремучих, волшебных лесистых ущельях". Он использовал и логику, и интуицию.

Вера уловила направление его мыслей:

– Подсказываю: до мостов в коридоре были абстракционисты, а ещё раньше – символисты.

– В спальне – импрессионисты! – выпалил Андрей Петрович.

– Мимо.

– Тема космоса? – гадал мужчина.

– Опять мимо. Впрочем, эти экспозиции тоже были. Раньше, – женщина тревожно посмотрела на Андрея, – куда девался твой дар?

Тот печально опустил голову.

– Не расстраивайся. Трудно угадать. Я заказываю 4-7 картин одной тематики знакомым художникам. Год они висят у меня. Потом меняю. Прежние картины отдаю или продаю: на работу, в гостиницы, рестораны, школы и т.д. И технику меняю: масло, акварель, грифель, гравюры. А сейчас в спальне... Пойдём.

Они вошли в спальную комнату. Андрей сразу оглядел стены. Яркие мазки на картинах: чёрные, оранжевые, зелёные, красные. Тема – кабаре: дамы в платьях с разрезами, с длинными сигаретами в мундштуках. Пальцы, держащие сигареты, тоже длинные, ломкие. Пухлые губы накрашены ярко-красной помадой. Перья, зелёные и оранжевые на чёрных широкополых шляпах. Мужчины во фраках. Галстуки, трости, цилиндры и усы. Усы пышные, загнутые вверх. А мебель в кабаре выписана лишь штрихами, угловатыми, порой бледными.

Почти всю площадь спальной занимала кровать с овальным изголовьем, в которое вмонтировано зеркало. Плетёный комод со множеством ящиков и ящичков также с зеркалом сверху. На комоде косметика, пред ним плетёная банкетка. Две прикроватные тумбочки. Узкий высокий платяной шкаф. На потолке оригинальная люстра, по бокам кровати – два бра. Сейчас из освещения были эти бра и два ночных светильника, стоящие на полу в углах комнаты при входе. Они стилизованы под морских гребешков и медленно меняют свой цвет. Возле кровати на полу стереосистема. На стене телевизор.

– Нравится? – спросила Верочка, обведя рукой помещение.

– Весьма, – ответил Андрей Петрович.

– Хочу послушать блюз, страстный и горячий, – произнесла заговорщеским тоном молодая женщина, нажимая пальцем ноги сенсорное пятнышко на стереосистеме, обозначенное "блюз".

Затем она сбросила с кровати покрывало, подошла к мужчине, расстегнула на нём халат.

– Я что-то мёрзну. Не буду пока снимать халатик и ещё, пожалуй, надену чулки. Не против?

– Нет. Это еще больше возбуждает.

Верочка открыла ящичек комода, не приглядываясь особенно, выщипнула оттуда пару чулочков. Из ящика прикроватной тумбочки достала две баночки с волшебными эротическими бальзамами.

Когда ножки проказницы были у лица мужчины, он обратил внимание, что чулки немного отличаются по цвету.

– Ты по утрам одеваешься на работу внимательно, при освещении? – спросил он.

– А в чём дело? – недовольно вопросом на вопрос ответила Вера.

– Один чулок светло-бежевый, другой – тёмно-бежевый.

– Ну и что? Зато у тебя больше разнообразия в фантазиях, – рассмеялась женщина и закинула ножки на плечи Андрея.

– О! Это чудесное раздвоение! – воскликнул тот – А ты кто по знаку Зодиака? Водолей?

– Точно! Как ты угадал? Это хорошо? Или плохо? – она дышала возбуждённо, вдохи становились резкими, голосовыми, судорожными.

А выдохи обжигали лицо мужчины жаром и сладким запахом смеси трав, на котором настаивался выпитый за ужином ликёр.

– Отлично! С тобой не придётся скучать! – улыбнулся Андрей Петрович.

Верочка на миг показалась Андрею невесомой, будто бестелесной, а в следующую секунду он поразился и вовсе: её глаза были совиными, круглыми и ярко-жёлтыми, брови были вразлёт, изо рта вырывались стоны вперемешку с клёкотом. Она начала непроизвольно взмахивать руками словно крыльями, затем заскребла ногтями по андреевым плечам, вонзила их и наконец рухнула на живот, совершенно обессиленная и недвижимая.

– 27 -

Утром в ванной комнате Андрей Петрович, вставший раньше Верочки, увидел на своих плечах несколько новых глубоких порезов.

"Нет, это была уже не просто женская страсть... Эти круглые жёлтые глаза, этот клёкот. Что это было?" – взволнованно думал он. И боялся того ответа, который приходил на ум. И не в первый раз!

Он отправился на кухню, заварил себе кофе. Вышел на балкон. Туман внизу, под золотыми куполами собора. А выше – ясно. Он в зоне благодати!

"Нужно разбудить Веру Яновну? У ней, она говорила, много дел на работе. Но ведь только из командировки вернулась. И всего-то семь часов утра".

Андрей осторожно вернулся в спальню. Утро просветило шторы терракотового цвета. Он сразу наткнулся на верины глаза. Они внимательно смотрели на вошедшего мужчину. Как на незнакомца. Но без страха, с любопытством.

– Доброе утро, Вера Яновна!

– Доброе? – неуверенно спросила женщина.

– Тебе приснился дурной сон?

– Я не знаю, не уверена... сон ли это был. Сядь ко мне. Сними, пожалуйста, халат, – приподнялась и сбросила свой.

Пауза. Андрей Петрович заговорил первым.

– Это три наши ночи. Это пройдёт!

Вера продолжала молчать.

– Я обидел тебя?

– Нет же... Вот смотри, – она стала показывать на раны свои и партнёра, – это первая ночь в Сиракузах, вот это и это – вторая, а это безобразие натворила я уже одна сегодняшней ночью. Больно?

Глаза её стали влажными.

– Это пройдёт, – повторил мужчина.

– Послушай мои сны. Три сна из этих трёх ночей. Первый: я – сова, передо мной стена неизвестности, тайн. Я пытаюсь взлететь, заглянуть за ту сторону стены. Не получается. Второй: я взлетаю и заглядываю за стену. И падаю туда, сломав крыло. А сегодня третий сон: я взлетаю и парю над стеной тайн. Я – Вижу! Далеко, за горизонт. Я от тебя... получила эти совиные крылья... и... похоже... Дар Видеть!

Её губы дрожали.

– Я понимаю. Но не мог этого предугадать. С женой такого не было ни разу. Только не пугайся, пожалуйста. Я уверен, что такая "острая форма" быстро пройдёт. Летать ты, наверное, будешь, но царапаться – нет.

Андрей улыбнулся и взял обе ладошки подруги в свои руки.

– Эти совы станут тебе верными подругами! Вот увидишь, – продолжил он.

– А ты? Твои совы? – вопрошали её глаза и губы.

– Не знаю. Увидим.

Верочка немного успокоилась.

– А что приснилось тебе, мой милый? – спросила она, вставая с кровати и потягивая руки вверх. – Нет, сначала зарядка, потом – ванная, а вот за завтраком я выслушаю тебя. Дай мне полчаса.

Андрей Петрович ушёл в гостиную. Встал напротив картины, где был изображён пражский храм Девы Марии.

В его голове быстро сплетался узор из нитей, связанных именем Мария. "Мария Фёдоровна, Мария-Терезия, Мария Антуанетта...". Со дна его памяти совершенно отчётливо всплывали даты, факты, исторические параллели. Но эта новая память угодливо несла свои "блюда" на стол не обычной его интуиции, а в матрицу расчёта, точного и непривычного для него.

"Мария-Терезия умерла в 1780 году, Мария Антуанетта казнена в 1793 году. Не подходят". И всё же интуиция ещё ни в малой толике не угасла. Ему было ясно, что подсознание работает в том направлении, в котором "растворилась" Укладка в тумане истории. Он по-прежнему Видит.

"Да, Франция, Россия, Австрия... Годы 1798 – 1805".

"Да, на авансцене драмы с Орденом иоаннитов пока одна Мария Фёдоровна, жена Павла I".

К завтраку Вера Яновна вышла уже нарядно одетая. Строгий бежевый костюм: юбка и жилетка, белоснежная кофточка. И даже в туфлях. На шее бусы из нескольких ниток мелкого жемчуга, опала и янтаря. Строгая Снежная Королева, ведущий научный сотрудник. Ведает архивами тайнописи и тайнами тантрической любви. Накрахмаленный стоячий воротничок блузки скрывал следы последней.

– Класс! У тебя вид повелительницы! – восхитился мужчина.

– У меня всего двадцать минут! – она начала быстро намазывать на ломтики твёрдого швейцарского сыра красную икру.

Сделала несколько глотков кофе.

– Я работаю до позднего вечера. Ты почитай, погуляй, а вечером я позвоню. Сходим куда-нибудь поужинать. Так какой сон? – она ещё отпила кофе из чашечки. – Про мост?

Ему и правда приснился мост! Кажется "Биржевый". По мосту медленно движется фаэтон. В нём Яков Брюс, и хоть шляпа сильно надвинута на глаза, в его облике Андрей узнал себя. Он держит в руках "Чёрную книгу". Под его ногами глобус. Раннее утро. Над рекой дымка. Мужчина видит трёх дам, опёршихся о перила моста и задумчиво смотрящих в воду. Брюс приказывает кучеру остановиться. Выходит, идёт к дамам.

– Здравствуйте, сударыни.

– Здравствуйте, Андрей Петрович.

– Меня зовут не Андрей Петрович, и я с вами не знаком. Я – Яков Брюс, астролог, нумеролог, алхимик, магистр оккультных наук. Вы сейчас смотрели в тёмную воду реки. Хотите заглянуть дальше, в бездну неизвестности? Я начертаю ваше будущее. Имён не нужно, только точные даты и время рождения.

Андрей-Яков открыл книгу и начал чётко, аргументированно открывать дамам тайны их судеб.

Андрей Петрович замолчал на пару секунд, а затем сказал тихо и задумчиво:

– Самое странное, что я во сне точно составил женщинам гороскопы, рассчитывал и чертил сложные схемы из огромной матрицы информации в своей голове! Но, Вера, ни нумерологии, ни астрологии я не знаю!

– Ты вчера в коридоре очень внимательно рассматривал картины с волшебными мостами, – улыбнувшись как-то загадочно, сказала Вера.

– Ты же понимаешь: это от тебя... – горячо начал мужчина.

– Я всё понимаю, – вежливо перебила его женщина, приложив свой пальчик к губам Андрея. – Нам было так хорошо эти три ночи! И вот – обменялись... Дарами. Всё, я убегаю. Вот ключи.

Она чмокнула Андрея Петровича в щёку и вышла из квартиры.

Он вышел снова на балкон. Солнце было уже высоко. Воздух свеж после вчерашней грозы.

– На улицу! На Невский! Шляпу и трость мне! – скомандовал мужчина сам себе.

Он приближался к метро "Чернышевская", когда ему позвонила Вера.

– Я сейчас была на приёме у директора. Его секретаршу зовут Маша... Одну из приснившихся тебе дам зовут Мария, – она говорила, растягивая слова и делая паузы. – Может почудилось?

– Вроде нет. Я это имя тоже... просчитывал, – ответил мужчина.

– Не спеши работать со всей матрицей! По кусочкам, шажками, "крадучись", как говорит Анна Никитична, – беспокоилась женщина.

– Анна?! Ты случайно её вспомнила?

– Хм... всё, пока, нужно работать.

– И ты, дорогая, сов приручай постепенно, лаской, с открытым сердцем. Целую тебя, – Андрей чмокнул телефон.

– И я целую.

Андрея Петровича осенила идея о подарке Верочке. Брошь с совой! Конечно! Художественная, изящная, дорогая. И заказать нужно немедленно!

Он вспомнил, как они с Юрием сделали подарок Ольге на её 20-летие. Замечательный ювелир в Гостинном дворе тогда работал. Это была тоже брошь, серебренная, в виде раскрытой книги. Ольга тогда увлеклась историей искусств, и на одной "страничке" они попросили изобразить из полудрагоценных камней ветку с птичкой, а на другой надпись "Рисуя ветку, надо слышать, как свистит ветер". Андрей улыбался своим воспоминаниям. Как замечательно было безобидно спорить о науке и искусстве, не убедительно жонглируя афоризмами-аргументами.

Они цепляли Оленьку, выговаривая: "Пока художник пробьётся, учёный успеет сделать карьеру". Девушка легко парировала: "Ложь, конечно же, расположена ниже науки, но художественный вымысел выше". И добавляла: Это сказал один польский математик. Метафора, мальчики, обгоняет исследование". Мы ворчали: "Ты не собираешься творить, ты хочешь изучать творчество других. А волшебство искусства исчезает, как только его начинают исследовать".

Андрей Петрович зашёл в Гостинный двор, нашёл тот самый киоск ювелира. Но работал в этом киоске молодой мужчина.

– Извините, на этом месте в 1975 году "колдовал" такой более чем средних лет мужчина. Очень толковый ювелир. Вы, случайно не знаете...

– Знаю. Это мой дедушка, – радушно отозвался молодой человек. – А что?

– У меня есть заказ. Для него.

Андрей изложил суть своей просьбы, пытаясь донести образ совы как можно яснее:

– ... сидит на пенёчке, крылья расправлены, мгновение до взлёта... рельеф оперения... серое... белое... серебристое. Лицевой диск, жёлтые яркие круглые глаза, жёлтый клюв... чёрные когти. Размер небольшой, не тяжёлая... Да, ещё: на пенёчке сидит также птичка-невеличка, рядом свёрток бумаги и золотая шкатулка.

– Понимаю, – внимательно слушал ювелир.

– Да, но в облике должна быть не только мудрость, но и загадочность, даже мистичность, – волновался заказчик.

– Дед обожает такие вещи! Он уже руками не работает, но головой – ой-ёй! Поможет мне идеями и советами в технологии. Материалов у нас предостаточно.

– Да, да... на его усмотрение.

– Вещь не будет дешёвой, не менее 50 тысяч рублей, – подумав, сказал парень. – Точнее скажет дед через пару дней.

– Я зайду в понедельник. Мы можем, я полагаю, "разогнаться" в ювелирных экспрессиях и до 100 тысяч.

– Можем и разогнаться. В понедельник я покажу вам "раскраски": 5-6 вариантов с пояснениями о металлах и камнях. Все детали нужно обсудить. На выполнение заказа потребуется две недели.

– Пусть будет так, – сказал Андрей.

– Let it be, – подтвердил, улыбнувшись, молодой мужчина.

Андрей Петрович вышел на улицу и решил направиться к площади Искусств. На углу собирались автобусные экскурсии. Сновали женщины с плакатами на плечах, выкрикивая надписи с плакатов: "Петергоф", "Стрельня", "Кронштадт"... Очень знакомые. Но и новые: "Ночной Петербург", "Легенды и мифы Петербурга", "Храмы Петербурга". Он отошёл в сторонку, за колонну, раздумывая, а не съездить ли ему на "Легенды...". Неожиданно над его ухом прошелестел девичий голосок. Девушка, тоже с плакатом.

– Молодой человек, – обратилась она к Андрею Петровичу. В глазах и голосе девушки лесть и призыв. – Именно вас мы ждём. Через двадцать пять минут наш автобус отправляется в Павловск. Остались два свободных места. Сегодня замечательный, прямо волшебный экскурсовод-сопроводитель. Вернетесь в 18:30.

– Я вот думал о "Легендах...".

– Уверяю вас, напрасно. Вам сейчас нужен Павловск!

"Наверное, студентка-психолог. Впрочем, сейчас каждая..." – подумал мужчина и взял билет.

Место было в последнем ряду автобуса, но работал кондиционер. За ним зашёл мужчина среднего роста, полноватый, в тёмных очках, лёгкой шляпе и с тростью. Что-то сказал шофёру и вышел. Через десять минут в автобус вошла женщина.

"Неинтересная, – подумал Андрей, – сопроводитель должен быть опрятнее и ухоженнее".

Однако дама быстро проверила билеты и вышла, а вновь вошедший мужчина с тростью сел на служебное место и сказал в микрофон:

– Господа! Все ли осознают степень ответственности перед встречей с тенью императора Павла I?

Кто-то крикнул:

– А точно будет тень?

– Точно будет тень императрицы Марии Фёдоровны. А тень Павла я гарантирую завтра в поездке в Гатчину. Кто назовёт ещё одно место в Петербурге, где будет даже не тень, а призрак императора? Где жив его дух.

– Михайловский замок. Там Павел испустил дух, – громко крикнул весёлый молоденький парень.

– Отлично! Я объявляю конкурс эрудитов, знатоков и любителей истории, – сказал экскурсовод.

Автобус тронулся.

– Весь прямой путь я с удовольствием и неустанно буду занимать ваш слух, а, главное, ум, своими рассказами. А вот на обратном пути с тем же удовольствием буду, в большей мере, чем сейчас, отвечать на ваши вопросы.

– Как к вам обращаться? – спросил тот же весёлый паренёк.

– Товарищ экскурсовод, а если кто-то твёрдо запомнит, лучше Борис Ильич.

Рассказ Бориса Ильича действительно был и эмоциональным, и познавательным. И пока ехали по набережной Фонтанки, Андрей прислушивался, но как только свернули на Московский проспект, проехали "Техноложку", он предался воспоминаниям.

"... Вот Парк Победы, справа Новоизмайловский проспект, где жила Ольга, а рядом Благодатная, куда Ольга с родителями переехала на 5 курсе".

Автобус покинул проспект, и вниманием Андрея опять начал завладевать Борис Ильич.

–... позволю себе предположить, и высказать моим слушателям свою, как говорят математики, "нулевую гипотезу", что император Павел I был единственным европейским монархом, который еще в 1799 году мог составить конкуренцию Наполеону. Если бы не доверчивость Павла, лукавейший граф Пален не смог бы увлечь императора идеями, а главное, целями немецкого масонства, еще до Ницше заговорившего о высшей мудрости, высшем праве для избранных. Протестантизм того времени тоже был окрашен идеями, что права избранных выше их обязанностей. И Павел, в начале своего правления говоривший об обязанностях императора российского, всё больше начал подумывать о правах общеевропейского монарха. И об общеевропейской церкви католиков и православных.

– Извините, – вмешался умненький весёлый парень, – но по мнению масона-историка Карамзина Павел стоял в ложе "Золотой венец" и даже был мастером стула.

– Не думаю. Да, было русское масонство, но это мода, дань времени, "игрушка для праздных и высоких" умов. Русский романтизм и идеализм резко отличались от немецкого. И даже английского.

– Лефорт и Яков Брюс были далеко не романтиками и идеалистами, – решил поговорить Андрей Петрович. – И кровь Павла замешана на немецком "молодом пиве". Впрочем, это косвенно подтверждает ваши соображения.

– О! Отлично! У нас есть лидер конкурса! Не отставайте, друзья!

Андрей громко спросил, включаясь в игру:

– Меня, Борис Ильич, уже лет 30 занимает вопрос: по какой причине Павел пытался вызвать на дуэль Наполеона. Я думаю, это личный повод. Хамство француза.

– О-го-го! – Борис Ильич даже приподнялся и посмотрел в конец автобуса. – Я "таки кое-что имею вам сообщить" по этому сложному вопросу. Есть всего два документа, в которых вскользь упоминается, что Наполеон в наглой форме требовал от Павла "вернуть" ему какую-то часть реликвий Мальтийского ордена.

– Но барон Гомпеш официально передал их русскому императору, – осторожно заметил Андрей. – Может не все русскому, и не все официально?

– Да, возможно была двойная игра... Тройная. Павлу довелось править в тот отрезок времени, когда на исторической сцене был театр абсурда. Извините, не могу точнее ответить.

– Спасибо.

Автобус остановился у ворот парка. Борис Ильич вышел первым, встал неподалёку, раскуривая трубку. Когда Андрей проходил мимо него, их взгляды встретились.

– Извините, вы не учились в аспирантуре ЛГУ в 80-х? – спросил Андрей Петрович.

– Да, потом работал там на кафедре "Отечественной истории".

– Я тоже. Только на кафедре "Древней истории и средневековья". Андрей, – он подал руку.

– Да, да, я вас, Андрей, сейчас припоминаю. Вы ученик Г.Н. Богдано?вича?

– Да. А ваша фамилия... э... Поварской? Борис Ильич Поварской.

– Да, точно, – Борис радостно заулыбался и тоже крепко пожал руку Андрея.

Подошла женщина-экскурсовод. Затараторила резкими негармоничными обертонами:

– Быстренько, быстренько, в кучку, в кучку... Самый поэтичный из Петербургских пригородов... Сначала парк, затем Дворец.

Андрей не пошёл вместе с группой. Ему хотелось эти полтора часа погулять одному. А во Дворец он подойдёт в оговорённое время.

– Мужчина, вы куда? Пропустите интереснейший рассказ, – занудила тётка.

– Вы уверены, что он будет интересным? – зло спросил Андрей, но потом добавил мягче. – Я тут лет 35 назад клад закопал, пойду, откопаю.

Борис Ильич прыснул, сказал Андрею "Удачи!" и ушёл в направлении Дворца.

Во Дворец Андрей Петрович зашёл с группой. Он всё же прислушивался к дамочке-экскурсоводу, хотя и бродил на нужном звуковом удалении от её проржавевшего голоса. Вдруг интуиция зацепится за какую-то мысль, слово, образ, и придёт Знак, и упадёт он зерном в пашню подсознательного и затем прорастёт в матрице рационального.

"Храм Весты выточен собственноручно Марией Фёдоровной из слоновой кости..." – услышал он экскурсовода.

Неожиданно для себя он спросил:

– Говорят, Мария Фёдоровна очень была огорчена тем, что среди многочисленных её талантов не было одного: она не умела петь...

– Она пела прекрасно! – гордо соврала дамочка, будто речь шла о ней самой.

"Она ещё и двоечница!" – огорчённо подумал Андрей. Далее по залам быстро проследовал один и вышел на воздух.

Когда группа рассаживалась в автобус, а Борис Ильич и Андрей в сторонке предавались воспоминаниям, к ним подошла эта дамочка-горе-экскурсовод и, отдав Борису какую-то деловую бумагу, спросила заносчиво Андрея:

– Ну что, нашли клад?

– Конечно.

– И где же он?

– О, это вы, мадам. Но я его должен закопать обратно, – обрезал Андрей Петрович.

Женщина вспыхнула, бросила виноватый взгляд на Бориса и быстро засеменила обратно во Дворец.

– Зачем ты так, Андрей?

– Нужно учить, нужно готовиться к занятиям, тем паче – к лекциям! – ещё раз обрезал доцент.

– У ней зарплата уборщицы, муж недавно бросил... Ты хочешь видеть дам-экскурсоводов с породой и статью Ани Жирардо и Катрин Денёв? – убеждал добрый Борис Ильич.

– Да, точно! – Андрей хлопнул приятеля по плечу. – Анна и Екатерина! Эти имена.

– Что с тобой?

– Они. Эти дамы были в моём сне!

– Неплохие дамы тебе снятся! Неслабо, весьма, – удивлённо бормотал Борис.

Он предложил Андрею сесть рядом с ним.

– Люди устают, дремлют. На обратном пути мы можем поговорить.

– С удовольствием, – подтвердил Андрей.

– Только давай на "ты".

– Правильно, мы же из одного гнезда.

Борис Ильич немного поговорил с народом и выключил микрофон. Вопросов пока не было.

– Борис, можно я задам три вопроса по теме экскурсии? О Марии Фёдоровне.

– Валяй!

– Первый: она умела петь?

Вопрос был подленький, на "засыпку". Ответ-то Андрей знал.

– Нет, и очень переживала по этому поводу... – спокойно ответил Борис Ильич.

– Второй: императрица любила изящные дорогие безделушки. В запасниках Павловска их больше, чем в запасниках Гатчины?

– Да, намного больше.

– Третий: была ли у неё некая золотая шкатулка, напоминающая, ну, что ли, укладку для яиц, очень старинная, с такими вот углублениями.

– Я не знаю, Андрей. Могу лишь сказать, что она ведь ещё очень долго жила в Павловске и после смерти мужа, – Борис задумался. – А ты знаешь, ведь Павел любил перепелиные яйца. Может и она ела их для улучшения голоса и

держала в специальной коробочке. А может в подобной коробке, – он задумался, – она перевозила мешочки с семенами, укладывая их в ячейки. Она ведь, ты знаешь, обожала цветоводство. А почему тебя интересует эта шкатулочка?

– Спасибо, Борис. Твои версии очень интересны. А я так... Есть один вопросик в связи с тем, что я... вернулся недавно с одного острова, где великое множество перепёлок, – он с трудом ушёл от ответа, обмахиваясь свое й шляпой и рассеянно улыбаясь.

– И трость у тебя необычная какая-то. Скипетр фараона. Ты, Андрей, чем занимаешься, где?

– Доцент кафедры "Древней истории и средневековья" в Екатеринбургском университете. На долю ставки. За "малую толику". Но есть и планы... изменить и работу и местожительство, – неохотно отвечал Андрей Петрович.

Борис внимательно посмотрел на бывшего коллегу.

– Понимаю. Чтобы открылась новая дверь, должна закрыться старая, – проговорил он. – А сколько времени пробудешь в Питере?

– Месяц, наверное, – пожал неуверенно плечами Андрей. – А ты, Борис, больше не преподаёшь?

– Я – путник, сталкер. Девять лет назад ( а мне, представляешь, до пенсии оставалось 4 года) я уже работал на четверть ставки и, находясь в докторантуре, вынес на обсуждение кафедры свою научную монографию о Павле I. Кафедра пропустила, а вот Учёный Совет факультета не рекомендовал для публикации. Докторскую уже было не защитить. Припомнили мне и моё увлечение, как они сказали, "бизнес-планами". Осудили.

– Что за планы? Поделись!

– Всё скромно, интеллигентно и благородно. Я был одним из организаторов "Клуба любителей истории" в Питере. Подобие "Что? Где? Когда?". И реальные игры, и виртуальные. Ну, сейчас этого навалом в интернете, и вообще... А зарабатывал этим раз в 100 больше, чем в университете. Короче, мой друг, я уволился семь лет назад. Два года работал научным консультантом в Гатчине, за это время монографию переписал в роман под заглавием "В тени Михайловского замка". Выкладывал отрывками на литературных сайтах, свой сделал, носил в различные издательства. И, наконец, в издательстве "Астрель" приняли. Заключил договор, прошёл редакцию, качественную, слава Богу, лишь "причесали" текст. Пообещали тираж тысячу экземпляров, по нашим-то временам достаточно. В конце этого года покажут сигнальный экземпляр.

– Как интересно! Я ведь тоже написал повесть. О Павле, апостоле. Да... Два Павла... Но мой литературный корабль ржавеет у причала.

– Не переживай. Этот причал гигантский. Архипелаг затонувших "гениев". Но признайся: ты же получаешь огромное удовольствие от писательства.

– Есть такое. Было.

– А я сейчас одновременно работаю над тремя повестями: об Иуде, об Аристотеле и о Сталине. Один день в жизни каждого героя.

– Прельщает писательство, несомненно, – Андрей бросил ироничный взгляд на приятеля. – Ты, Боря, помнишь басню Крылова о том, как великий писатель и убийца оказались в аду.

– Не припоминаю.

– Через тысячу лет костёр под убийцей потушили, а под писателем – нет.

– Ах, да, вспомнил. "Почему?" – возмутился писатель. "Люди, убитые этим человеком, стёрлись из памяти их родных, а твои сочинения будут искушать, прельщать дальше. Гори!"

В этот момент тот самый весёлый парень, читавший вместе с подругой до этого что-то из своего планшета, подал голос:

– Извините, моя невеста хочет спросить, но стесняется...

– Если девушка стесняется спросить, то вопрос её, скорее всего, приватного свойства, – отозвался Борис Ильич, включив микрофон.

– Анна Петровна Лопухина была любовницей Павла I? – выпалила девица.

Андрей заметил, как Борис скривил гримасу неудовольствия, но вежливо ответил:

– Нет! Она была любимица Павла. У него были высокие рыцарские чувства. Цвет Михайловского замка был выбран по цвету её перчаток, её именем император называл русские боевые корабли!

– Что-то не верится! Она по гороскопу – Скорпион, он – сын своей любвеобильной мамаши, – уже наступала девица.

– Да, Екатерина II – наша "Мессалина" и тем не менее– нет! Только очарование и влюблённость, – отрезал Борис.

Девица ещё что-то ворчала, подталкивала своего жениха, и тот решился спросить сам:

– Извините, Борис Ильич, если я тоже спрошу глупость о семье Лопухиной... Масонство, оппозиция...

– Я знаю об этих интернетных сплетнях, – Борис Ильич взял паузу и держал её несколько секунд. – Анна была "подставлена" Павлу его оппозицией. Это – да. В начале. В пику Нелидовой. А вот масонство Лопухиной и её отца вымышлены недоучками. Анна была кавалерственной дамой Большого креста Ордена св. Иоанна Иерусалимского. Строить козни против императора ей и её отцу было глупо. Они были накрыты лавиной августейших милостей. Впрочем, муж Анны, князь Гагарин, возможно и был масоном ввиду его близости к Суворову и мог быть втянут в оппозицию Павлу из-за романа с графиней Зубовой. Сам Зубов – откровенный враг императора. Я уверен, что убийство Павла I разработано английскими и, главное, немецкими масонами. И глава заговорщиков – граф Петер Людвиг фон дер Пален, гений интриги и мастер стула ложи с двадцатью семью степенями посвящения. Кроме всего – большой знаток еврейской каббалистики.