Текст книги "Воздушный витязь"

Автор книги: Игорь Соркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Не знаю, ваше высочество, с чего начать, – отвечает Крутень, используя паузу. – Воюем мы, не щадя своей жизни, вступаем в бой с противником без оглядки. Не хватает нам еще боевого умения и хороших аппаратов. Но главное – аэропланы. Будь у нас надежные аппараты, успехов было бы больше, а потерь меньше.

– Но вам-то в истребительный отряд мы даем лучшие самолеты, – перебивает Крутеня великий князь – "Вуазены" и эти – как их? – "ньюпоры", "мораны". Союзники уверяют, что эти аппараты великолепны. Французские летчики на них бьют бошей, как в народе говорят, в хвост и в гриву. На Сомме они устроили немецким асам настоящее мамаево побоище. Мы надеемся, что наши славные авиаторы последуют примеру союзников. Вам не доводилось бывать во Франции? О, это прекрасная страна! А Париж? Елисейские поля, Нотр-Дам де Пари, Эйфелева башня, Лувр, наконец. Вы слышали, что один француз в специальном костюме прыгнул с вершины этой башни? Разбился, бедняга. Но это анекдотический случай. А так приходится признать, что именно Франция родила авиацию. Там и новейшие аэропланы, и рекорды. Вот у кого надо учиться.

Опять Евграф Николаезич захлестнут потоком речи великого князя. В этом словоизлиянии может утонуть живое дело.

– Ваше императорское высочество, – говорит он, – меня назначили начальником истребительного отряда. Мы, летчики, должны не просто воевать, а истреблять немецкие самолеты. Но аппаратов у нас не хватает, а те, что имеются, быстро выходят из строя. Мы не успеваем их ремонтировать. Часто отказывают в воздухе моторы, пулеметы, нет необходимых запасных частей. Нижайшая просьба к вам, ваше императорское высочество, распорядиться, чтобы дали отряду аппараты "ньюпор" или "бэбэ" нового образца. В Киеве на базе они есть.

– Вы говорите "бэбэ"? – смеется великий князь. – Какое смешное название, впрочем, это в стиле французов. Они же придумали "парасоль", что значит "зонтик от солнца".

– Так прикажите, ваше императорское высочество, выдать со склада несколько аэропланов, – спешит высказать свою просьбу Крутень. – Самолеты должны быть однотипными, иначе получится разнобой в наших действиях.

– Хорошо, – задумывается Александр, прикладывая ладонь ко лбу. – Изложите письменно свою просьбу моему начальнику штаба генералу Барсову. Я дам распоряжение. Хоть самолетов мало, но для вас не пожалеем.

– Благодарю, ваше высочество.

– Вопрос этот мы решили, – откидывается на спинку кресла великий князь. – Побывайте сегодня на базе, посмотрите самолеты. Выберете те, что вам по душе.

Александр встает с кресла, быстро поднимается со стула и Крутень.

– Я вас всегда имею в виду, штабс-капитаи, – как бы признается августейший. – Мне нужны такие деятельные, храбрые, верные престолу и отечеству офицеры. Намерен посылать вас на самые ответственные дела, возможно и за рубеж. Так что долго не придется задерживаться на одном месте.

– Но как же мой авиаотряд? – деликатно возражает Крутень. – Мне предстоит много работы, надо выковать хороших истребителей, испытать их в воздушных боях. Надо воевать.

– На вашу должность найдутся другие, мы это решим. – В голосе великого князя чувствуется недовольство. – Отправляйтесь.

Аудиенция окончена.

Крутень еще не знает, что возражать августейшему крайне опасно – доброжелательность может быстро перейти в неприязнь, вражду, и тогда несдобровать осмелившемуся усомниться в правильности распоряжения великого князя. Позднее один из высокопоставленных царских сатрапов охарактеризует Александра Михайловича как страстного интригана, человека с большим самомнением и амбицией, способного на скрытые подвохи в отношении подчиненных.

Вторую половину дня Крутень провел на 3-й авиабазе, придирчиво осматривая самолеты, которые ему предлагали. Прижимистый начальник авиабазы, несмотря на распоряжение великого князя, явно хотел всучить машины не лучшего качества. "А куда я дену этот аэроплан?" – то и дело произносил он, когда Крутень отвергал предложенный ему экземпляр.

В этот день Евграф Николаевич должен успеть в один из госпиталей, расположенных в центре города. Здесь работает сестрой милосердия его возлюбленная – Наташа. С ней он с давних пор в близких отношениях. Кто она для него? Жена? Нет. Во всяком случае, связь их не освящена церковью. Друг? Нет, больше чем друг. При воспоминании о ней учащеннее бьется сердце. От Наташи исходит то душевное тепло и участие, которых так не хватает ему в суровой ратной жизни.

…Наташа сбегает по ступенькам в сад и видит перед собой штабс-капитана Крутеня.

– Вы? – удивленно вскидывает она тонкие брови. – Вот нежданно-негаданно. Мне сказали: "Ждет какой-то офицер", – но никак не думала, что это вы, Евграф Николаевич.

Обычная женская игра, попытка завуалировать волнение.

– Значит, ждала другого? – с укоризной спрашивает Крутень. – Кого же? И опять перешла на "вы". Здравствуй, дорогая.

– Здравствуй, Графчик. Только не ревнуй, ради Бога. Не к кому.

– Скажи прямо: мы по-прежнему близкие друзья или все, что было раньше, забыто?

– Старый друг лучше новых двух, – отвечает она пословицей и смеется. – Сядем на скамеечку, а то торчим посредине двора.

Евграф Николаевич смотрит на Наташу с обожанием. Как ей идет наряд сестры милосердия! Большие косы едва умещаются под белоснежной косынкой с красным крестиком. На смуглом лице южанки светится румянец, карие глаза тревожно блестят. Белый передник мягко охватывает легкую фигурку. Бегающие по пояску тонкие пальцы, испачканные йодом, выдают волнение. Причиной такого состояния может быть не только его нежданный приезд. Произошли какие-то изменения? Но какие? Не измена ли? Ведь он так далеко от нее, будущее неопределенно. А женщины любят ясность в отношениях.

Он берег ее руку и целует. Наташа осторожно, как бы в ответ, проводит пальцами по его лицу.

– Неудобно здесь, могут увидеть, – говорит она оглядываясь. – Надолго ли в Киев?

– К сожалению, ненадолго, – летчик опускает голову и тяжело вздыхает. – Командировка. Может быть, завтра придется возвращаться.

– Ну вот, опять… Какой ты ненадежный кавалер. В прошлом году я ждала тебя, надеялась. Ты не приехал. Сколько можно ждать?

– Но пойми, я не властен над собой, – горячо возражает Евграф Николаевич. – Сейчас война. Кончится – поженимся. Я тебя очень люблю, для меня ты одна-единственная на свете.

– Война, это верно. Но уходят молодые годы, уходят. А что будет дальше? Все как в тумане.

– Послушай, Ната. Не смогла бы ты отпроситься с работы на сегодняшний вечер. Нам надо о многом поговорить.

– Нет, это невозможно, – отрицательно качает головой Наташа. – Раненые не отпускают. Столько покалеченных, некоторые умирают у меня на руках. Сердце разрывается на части.

Слезы набегают на ее глаза, она осушает их платочком.

По дорожке мимо скамейки идет, прихрамывая, человек в госпитальном халате. Он опирается на палку и пытливо смотрит на молодых людей. На бледном лице холеные, закрученные кверху усы. По виду – офицер в больших чинах.

– Встретили друга, Наточка? – с грассированием спрашивает он и бесцеремонно кивает в сторону Крутеня.

– Да, встретила старого друга.

Наташа смущена, краснеет, опускает глаза.

Постояв с минуту у скамейки, раненый офицер направляется дальше, однако два раза оглядывается.

– Кто этот нахал? – спрашивает Евграф Николаевич. – Он смотрит на тебя так, как будто ты ему чем-то обязана. Ухаживает за тобой, сознайся?

– Да. Это полковник, волочится за мной, обещает все блага мира.

– Ну а ты? Принимаешь его ухаживание?

– Он старше меня вдвое.

Вдруг она резко поднимается со скамьи.

– Мне пора, Евграф, меня ждут. Приходи к нам завтра, поговорим обо всем. У тебя Георгиевский крест. Ты храбро воюешь, береги себя, милый.

Она неожиданно прижимается к нему и крепко целует.

Вечереет. Заходящее солнце освещает лишь верхушки труб на госпитальном здании. Наташа легко взбегает на крыльцо. И тут рядом с ней вырастает фигура раненого полковника. Видно, как он пытается ее удержать, но она ускользает от него и скрывается за дверью. У Евграфа Николаевича сжимаются кулаки.

За рубеж родной земли

1916 год – год, тяжелый для русской авиации да и для всей действующей армии. Генерал Брусилов обращается с личным письмом к великому князю Александру Михайловичу: «Обладая по сравнению с немцами слабыми силами по количеству и качеству авиационных средств, мы можем успешно бороться с неприятельской воздушной разведкой только при условии решительного сосредоточения воздушных сил на важнейшем операционном направлении, жертвуя направлениями второстепенными». Командующий Юго-Западным фронтом просит снабдить авиацию новыми аппаратами: двухместными «ньюпорами» и «фарманами», одноместными истребителями.

В другом обращении в штаб верховного главнокомандующего говорится о том, что начало 1916 года поставило русскую авиацию почти в критическое положение. На ее вооружении сильно изношенные аппараты устаревших систем. Новые машины почти не поступают, так как русские заводы не могут выпускать самолеты из-за отсутствия моторов, а французское правительство всячески урезывает заказы России, не дает машин последних образцов.

Крутень знает об этом критическом положении с фронтовой авиацией. Все держится на героизме, лихости, самоотверженности русских летчиков.

Совсем недавно прапорщик Петражицкий с наблюдателем Бартошом на "вуазене" вступил в бой с двумя немецкими аэропланами, атаковавшими их. Летчик искусно маневрировал, уходя от огня противника, и сам атаковал. Один из самолетов врага – "бранденбург" – был сбит и упал в долине реки Слониха.

Да что там говорить! Противник сам признает неоспоримые боевые качества наших авиаторов. Один из летчиков показал Крутеню австрийскую газету "Фестер лоуд", в которой Евграф Николаевич прочитал следующее:

"Было бы смешно говорить с неуважением о русских летчиках. Русские летчики более опасные враги, чем французы. Русские летчики хладнокровны. В атаках русских, быть может, отсутствует планомерность, так же, как и у французов, но в воздухе они непоколебимы и могут переносить большие потери без всякой паники. Русский летчик есть и остается страшным противником".

К середине 1916 года положение с самолетами несколько изменилось к лучшему. 24 мая состоялось экстренное заседание в ставке верховного главнокомандующего, где обсуждался вопрос о насущных нуждах русской авиации. Были приняты меры, и самолеты новых типов стали поступать на фронты, в особенности туда, где намечались удары по противнику.

Широкое наступление готовилось на Юго-Западном фронте, которым командовал генерал А. А. Брусилов. Входившие в состав фронта 3-я и 8-я армии, а также приданная ему Особая армия подвергались непрерывным бомбардировкам с немецких самолетов. Это вносило серьезное расстройство в работу армейских штабов по руководству частями. В течение июля и августа действия немецкой бомбардировочной авиации затрудняли продвижение наших войск, осуществлявших прорыв вражеской обороны.

Тогда-то и была создана 1-я истребительная авиационная группа, не имевшая еще определенного статуса. Непосредственно в 8-ю армию были направлены 2-й и 10-й истребительные отряды. Активные действия истребителей позволили сорвать блокаду немцев с воздуха, прекратить бомбардировку наших армейских тылов.

Заведующий авиацией и воздухоплаванием великий князь Александр Михайлович давно вынашивал мысль о посылке за границу на выучку русских летчиков и авиаспециалистов. В конце концов это стало его idee fix. Вначале он направил во Францию, как бы для разведки, одиночек – штабс-капитана Бродовича, поручика Витмана. Летом же 1916 года, в критические для русской боевой авиации месяцы во Францию и Англию были командированы тридцать два нижних чина под присмотром четырех офицеров для обучения моторному делу. Осенью августейший принял решение послать за рубеж две группы летчиков и наблюдателей. В этом он видел выход из трудного положения, возможность усилить фронтовую авиацию, чтобы достойно противостоять противнику. В Париж ушла телеграмма:

"В целях лучшей постановки обучения летчиков и наблюдателей флот полагал бы желательным, пользуясь зимним затишьем, командировать месяца на два – четыре во Францию для ознакомления с доблестной работой летчиков и наблюдателей в школах и на фронте человек сорок летчиков и наблюдателей из числа окончивших школы при пяти-шести руководителях. Для нас удобнее ноябрь-февраль. Пневский".

Генерал-майор Пневский возглавлял Управление военно-воздушного флота. В августе 1916 года его первым помощником назначается полковник Ульянин, освобожденный от должности начальника Гатчинской авиационной школы. Вскоре он же командируется во Францию в качестве председателя заграничной комиссии по закупке авиационного и воздухоплавательного имущества. Но не только закупкой военного имущества занимается полковник. Он внимательно изучает постановку обучения пилотов, характер воздушных боев в районе реки Соммы, где французы одерживают победы.

…В Управление военно-воздушного флота в Петрограде прибыли летчики 2-й группы, командирующиеся во Францию. Нет только штабс-капитана Крутеня, который задерживается в Москве, испытывая новый самолет. Но, наконец, ноябрьским пасмурным днем является и он.

Евграф Николаевич оглядывает собравшихся офицеров.

– Ба, да здесь знакомые все лица, – восклицает он, крепко пожимая руки Орлову, Барковскому, Свешникову, Кежуну, с которыми встречался на аэродромах или учился в Гатчине.

Руководителем летчиков назначен полковник Мед-но из Увофлота. Полковник в курсе всех дел, дает исчерпывающие ответы на вопросы своих подопечных. Кто-то из пилотов спрашивает:

– Вот штабс-капитан Бродович целый год болтается во Франции. Нам же, грешным, сроки урезаны. Почему так?

– Кончается счастье Бродовича, – невозмутимо отвечает полковник. – Великий князь приказал ему срочно вернуться в Россию и дать полный отчет о своей деятельности. Будет назначен командиром отряда.

– Нет, что ни говорите, есть любимчики у высокого начальства, – раздается тот же голос.

– Кого вы имеете в виду?

– Штабс-капитана Хризосколео, например.

У полковника Медно багровеет лицо, и он сердито отвечает:

– Несмотря на то, что Хризосколео гвардеец, светлейший о нем самого плохого мнения и даже не хотел пускать его за границу. Много апломба, мало толку, к тому же привержен к зеленому змию. Да не завидуйте вы другим! Думаю, что у многих из вас есть намерение не только поучиться у французов, но и самим скрестить шпагу с немецкими асами. А?

– Что на западе, что на востоке – немцы везде остаются бошами, приемы воздушного боя, уловки у них одинаковые, – убежденно говорит поручик Кежун.

– А я скажу так, – вступает в разговор Крутень. – Если придется сражаться там, никто из нас не струсит, сумеет показать, на что способны русские летчики.

Его поддерживают все соратники.

В один из последних дней ноября группа авиаторов садится в Мурманске на пароход, который должен доставить их в Англию, откуда они переберутся во Францию. За бортом штормит Баренцево море. Корабль мотает. Палубу окатывают ледяные волны. Летчики лежат в каюте, некоторые болезненно переносят качку. Кисло шутят:

– Лучше три часа болтаться в воздухе на самолете при штормовом ветре, чем один час – на морском корабле.

– Хорошо, если немцы не подстерегут где-нибудь и не пустят торпеду в бок нашему пароходу, отправив нас в царство Нептуна.

– Спаси и помилуй нас, святая дева Мария.

– Господа, когда доберемся до Франции – забудем все эти невзгоды.

– Друзья, вы заметили: наш Крутень ходит по палубе как старый морской волк. На него морская качка не действует.

– Ничего удивительного. Он в воздухе на своем "ньюпоре" такие головоломные кунстштюки проделывает, что похлеще любой морской качки.

– К тому же водку не пьет, баб сторонится. Спартанец!

– Слышал, у него зазноба в Киеве, переписывается с ней.

Евграф Николаевич заходит в салон, садится на диван, скрещивает по привычке руки на груди. Тревожные мысли не дают ему покоя. Сколько же рутины, неорганизованности, тупости в руководстве авиацией. Перед самым отъездом во Францию он узнал в Управлении военно-воздушного флота, что там с конца 1914 года лежит инструкция по обращению с пулеметами "люис". А ведь эти пулеметы уже давно во многих частях. Сколько отказов и поломок случалось с ними! Два года потребовалось Увофлоту на то, чтобы разослать инструкцию по обращению с "люисами" в авиаотряды. Разве не канцелярская рутина? И это не единичный случай. Все правила регулировок мотора и самолета он доставал частным путем, с заводов или где-нибудь по-приятельски от запасливых и знающих людей. Вот как на деле выглядит техническая и тактическая помощь Управления военно-воздушного флота.

И еще кричащий порок – скопидомство. Казна тратит бешеные деньги на покупку за границей самолетов, запасных частей к ним, оборудования. А как все это используется? Многое лежит по складам и паркам неиспользованным, ржавеет, портится. А на фронте недостаток во всем этом. Что за пакостная привычка все копить, что за боязнь ответственности за выдачу какой-нибудь лишней гайки?!

Это одна сторона дела, есть еще и другая. Какую нелепую форму отчетности придумали в Увофлоте! Филькина грамота! Нужна новая месячная форма отчетности, такая, чтобы по ней сразу была видна деятельность авиачастей. Каждый летчик должен отчитываться, записывать, что произошло в воздухе.

"Не могу молчать об этом, – думает Евграф Николаевич. – Обязательно напишу статью или брошюру и назову ее "Кричащие нужды русской авиации". Конечно, начальство ощерит на меня зубы, да Бог с ним. Истина сильнее гнева высокопоставленных чиновников".

Вслед за Баренцевым морем пароход пересекает Норвежское. И здесь тоже качает, хотя и нет таких яростных штормов. Летчики стали уже привыкать к качке, собираются в кают-компании. Аппетит у всех отменный. В разговорах большей частью вспоминают о недавних воздушных боях, удачах и неудачах, рассуждают об исходе затянувшейся войны. Будущее скрыто непроницаемым туманом.

Наконец пароход прибывает к берегам Великобритании. Полковник Медно перед сходом на берег несколько напыщенно говорит:

– Господа, хочу вам напомнить о необходимости строгого соблюдения этикета на чужой земле. О нас, русских, и так ходят за рубежом превратные слухи. Мы должны быть достойны своего великого государства, пославшего нас к союзникам. Я надеюсь на вас, господа. Добавлю еще, что у каждого из вас есть направление за рубеж, в котором все сказано. Не забывайте и об этом.

Да, такой документ вручен Евграфу Николаевичу Крутеню, как и всем, в Увофлоте. Вот он:

"Ввиду последовавшего 18 ноября высочайшего разрешения на командирование Вас за границу, предписываю Вам с получением сего отправиться для выполнения возложенного на Вас поручения в Париж, где явиться к нашему военному агенту во Франции, председателю комиссии по заготовке авиа– и воздухоплавательного имущества, а также к Дюсиметьеру, на которого возложено общее руководство вашей деятельностью во время пребывания за границей".

Из Англии группа русских летчиков перебирается во Францию. И вот – Париж. Здесь, в здании российского посольства, прибывших встречают полковники Ульянин и Дюсиметьер. От них пилоты получают точные указания, куда ехать и что делать.

– Господа, вы должны как можно больше угнать суть французской авиации, – наставляет полковник Ульянин. – В чем секрет успеха наших союзников, которые буквально громят противника в воздухе? На вас, штабс-капитан Крутень, в этом отношении особая ответственность. Фиксируйте, извлекайте опыт. Вы меня поняли?

– Так точно, господин полковник, – встает Евграф Николаевич.

Потом – разговор по душам с Дюсиметьером, сохранившим прежнюю симпатию к штабс-капитану.

– Рад тебя видеть во Франции, – говорит Лев Павлович, по дружески обнимая Крутеня за плечи. – Тебе предстоит нелегкое испытание: и французский опыт познать, и себя показать. Но прошу тебя слишком не рисковать, знаю твой неуемный характер. Нам с тобой еще вершить большие дела в нашей дорогой России.

В небе Франции

В середине декабря 1916 года группа русских летчиков во главе с Крутенем прибыла во французский город По, где находилась школа высшего пилотажа. Крутень доложил ее начальнику о прибытии. Подпоручик Свешников, знающий французский язык, перевел:

– Здравствуйте, мой майор! Честь имею доложить: группа авиаторов России, согласно договоренности с вашим командованием, прибыла на стажировку.

Француз во френче и галифе отдал честь, весело улыбнулся:

– Рад приветствовать и видеть на нашей земле доблестных союзников. Смею уверить вас, что здесь, в По, вы встретите самый радушный прием. Постараемся научить вас всему тому, что мы умеем, хотя не сомневаюсь, что многое умеете вы сами. Все вы у себя на родине прошли суровую школу воздушных схваток с бошами.

Майор пожимает руки всем летчикам, замечает Георгиевские кресты на их мундирах.

– О ля-ля, – восклицает он, – я вижу настоящих асов, судя по вашим наградам! Поздравляю.

…На аэродроме – обычная суматоха. Слышится громкая французская речь, завывание моторов. Русские летчики появляются на стоянке. Их ждет инструктор.

– Надеюсь, наши аппараты "ньюпор", именуемые "бэбэ", вам знакомы. Франция, как я слышал, снабжает русские авиационные отряды этими самолетами в избытке.

Свешников переводит с французского на русский, а потом ответ Крутеня:

– Да, эти аппараты нам знакомы, хотя Франция посылает их в Россию не в таком количестве, как хотелось бы. Но это уже другой вопрос. "Бэбэ" – хороший аэроплан, маневренный, мы его знаем. Почти все мои товарищи летали на нем.

– Очень хорошо, – кивает головой инструктор. – Для начала хочу вам показать некоторые фигуры высшего пилотажа, в том числе и "мертвую петлю", выполненную впервые нашим великим авиатором Пегу.

– Нашим Нестеровым, господин капитан, – поправляет Крутень. – И это признал сам Пегу.

– Не будем спорить о приоритете, – говорит инструктор. – Могу только сказать, что французские пилоты в бою великолепно пользуются этой фигурой. Наш Жорж Гинемер в одной из схваток с бошами ушел от атаки врага, выполнив "мертвую петлю". Это ошеломило неприятельского летчика. На выходе из петли Жорж стремительно подскочил к брюху "фоккера" и в упор расстрелял его. Германский ас на этом – аминь!

– Прекрасный прием, – одобрил Крутень.

– В дальнейшем, когда вас определят в эскадрильи, вы убедитесь в смелости и искусстве французских асов.

Инструктор поднялся на "ньюпоре" в воздух и показал высший пилотаж. Отказать ему в мастерстве было нельзя. Фигуры он выполнял легко, хотя Крутень заметил, что между ними не было единой связи. Вялые же паузы в воздушном бою недопустимы.

После приземления инструктор снял шлем, вытер влажный лоб платком. Передохнув, предложил:

– Мсье, кто желает показать свое искусство? Потом будем планомерно осваивать каждую фигуру в отдельности.

– Слетайте вы, Евграф Николаевич, – предложил подпоручик Орлов. – Покажите французу, что и мы не лыком шиты.

– Ладно!

Евграф Николаевич забрался в кабину, осмотрелся, проверил приборы и взялся за ручку управления. Машина знакомая, на такой же он летал на фронте.

Бак дозаправлен горючим, мотор работает исправно. Можно лететь.

Самолет срывается с места, после короткого разбега быстро набирает высоту. Крутень вводит аппарат в крутые виражи, затем посылает "ньюпор" почти вертикально вверх. И вдруг, после пологого разворота, стремительно пикирует, проходит низко над самым аэродромом и снова уходит в высоту. Мотор то пронзительно ревет, то затихает. "Теперь "мертвая петля", – решает капитан. По всем правилам искусства самолет "падает" вниз, затем переходит в горизонтальный полет, устремляется вверх, в намеченной точке переворачивается, ложась на спину, и снова обретает первоначальное положение колесами вниз. Не переводя дыхания, Крутень столь же искусно выполняет вторую петлю, за ней – третью. Но и это еще не все. "Ньюпор" набирает высоту около двух тысяч метров и оттуда "срывается" в штопор. Виток за витком штопорит самолет мотором вниз. Инструктор-француз не выдерживает.

– Мсье! Что он делает? Это же смертельный трюк! Земля рядом. Ваш вожак может разбиться.

– Успокойтесь, – говорит ему Свешников. – Эту фигуру, штопор, успешно выполняют все наши асы.

– О ля-ля, – опять восклицает французский летчик. – Вот кому быть бы инструктором…

Между тем Евграф Николаевич выводит "ньюпор" в горизонтальное положение, выключает мотор и, легко планируя, сажает аэроплан.

Первым к Крутеню подходит французский инструктор, жмет руку.

– Великолепно, прекрасно! Вы большой мастер! Вам нечему у меня учиться.

…Русские летчики охотно и успешно осваивают высший пилотаж. "Вы крепко держитесь в седле", – одобряет их француз, в прошлом кавалерист. Тренировки, если позволяет погода, идут с утра до вечера. Капитан Крутень внимательно следит за полетами товарищей, часто сам поднимается в воздух, чтобы не терять летной формы.

Через три недели группу переводят в Казо, в школу стрельбы и воздушного боя. Русские летчики тренируются в учебных воздушных боях парами, азартно атакуют друг друга, выполняя при этом сложные маневры.

Одновременно с обучением воздушному бою проходят практические стрельбы из пулеметов. Пилоты стреляют с летящего "ньюпора" по большому и маленькому змею, по шару-пилоту. Затем упражняются в стрельбе по буксируемому конусу, по полотнищу, расстеленному на земле. Все это вырабатывает у летчиков верный глазомер, точность. К тому же в пулеметной ленте имеются трассирующие пули, что облегчает выполнение задачи.

Сам Евграф Николаевич проявляет такое усердие в учении, что другие невольно тянутся за ним. Отстающих нет. И недаром начальник школы де Вильпен в донесении Главному инспектору авиационных школ во Франции пишет, что "все… офицеры без исключения обладают необходимыми данными для блестящих боевых полетов… Все эти офицеры в целом представляют из себя выдающихся людей, по которым их французские товарищи могут составить себе самое высокое мнение о русской авиации".

Но вот окончен и этот курс обучения. Русских летчиков направили подгруппами во фронтовые эскадрильи. Штабс-капитан Крутень вместе с подпоручиками Орловым и Свешниковым зачислен в эскадрилью "аистов" капитана Брокара. Она базируется, как и другие подразделения, в районе реки Соммы, близ Амьена.

3-я эскадрилья "аистов" под командованием капитана Брокара – одна из самых прославленных во Франции: Только с 19 марта по 19 августа 1916 года она сбила пятьдесят три немецких самолета. Эскадрильей "аистов" она называется потому, что на ее машинах нарисована длинноногая птица аист, столь любимая французами.

"Аисты" – это целое созвездие великолепных асов: Гинемер, Брокар, Эрто, Фонк, Деллен, Ведрин, де ла Тур, Оже. Они показывают чудеса боевого летного искусства" мужества и отваги. Капрал Жорж Гинемер за пятнадцать дней сентября сбил в воздушных схватках шестнадцать самолетов противника. Летчик Наварр в 1916 году одержал двадцать побед…

"Немыслимо, непостижимо! – думает Крутень. – Смог бы я так неистово и успешно сражаться? А ведь надо, надо показать французам, что и мы, русские, не такие уж слабые воздушные бойцы. Но посмотрим, посмотрим".

Стоит февраль. С Ла-Манша наползает туман, серые облака стелются над землей, дождь щедро поливает аэродром. Но только ветер разгонит тучи и в небе вспыхнет солнце, самолеты уходят на боевые задания: патрулируют над войсками, ведут поиск германских разведчиков, вступают в воздушные схватки, охраняют свои разведывательные самолеты. Крутень и Орлов чувствуют уверенность в действиях французских летчиков. И хотя многие из них гибнут в схватках, сбиваются немецкими истребителями и зенитной артиллерией, боевой порыв не угасает.

– Теперь мы подавляем бошей в воздухе, – объясняет капитан Марзак прибывшим из России летчикам. – У нас лучше аппараты, лучше организация. Летом прошлого года было не то. Германская авиация преобладала на нашем фронте. У бошей были "аэро", годные и для бомбардировки, и для фотографирования, и для боя. Мы называем этот аппарат "омнибус". Уступать бошам мы не могли – это не во французском характере. Решили сгруппировать на наиболее важном участке фронта несколько отрядов истребительного типа, чтобы громить германские самолеты, громить, дьявол их возьми! А также дать свободу действия своим разведчикам. И тут надо поклониться капитану Брокеру. Под его началом собрали три эскадрильи с "бэбэ", и он первым нанес нокаутирующий удар бошам. Каково? А?

Крутень и Орлов с вниманием слушали Марзака, а он, закурив, продолжал:

– Ясно было, что "бэбэ" устарели для такого дела. Тогда наши конструкторы построили "Ньюпор XV". Вы его видели. Длина – пятнадцать метров, мотор "рон" – сто десять лошадиных сил, два пулемета. К этому присоедините, мсье, самолет "спад", который развивает скорость двести километров в час. Каково? А? Причем оба аппарата имеют великолепную маневренность. Вот тогда-то бошам стало приходиться туго. Что они могут нам противопоставить? "Фоккеры", "альбатросы", "гильберштадты"? Ерунда.

На смуглом лице Марзака – торжество. Пыхнув табачным дымом, он подытожил:

– Стали увеличивать число отрядов в группе, чтобы окончательно подавить бошей на фронте…

Евграф Николаевич присматривается к боевой работе французских истребителей, узнает особенности некоторых асов, завязывает с ними профессиональный разговор.

В одном из полетов Гинемер увидел на высоте 3200 метров два немецких "альбатроса". Летчик не раздумывая бросился к аэроплану, который летел выше, нагнал его и с расстояния 50 метров дал очередь из пулемета. Противник ответил сильным огнем. Тогда Гинемер быстрым маневром зашел немецкому самолету в хвост, в мертвый конус, и с расстояния 20 метров выпустил оставшиеся в обойме патроны. Попадание было точным. "Альбатрос" стал падать вниз, переходя в штопор. В это время Гинемер угодил под обстрел вражеской зенитной артиллерии. Его "ньюпор" был поврежден, но летчик сумел благополучно приземлиться.

Спустя несколько дней Гинемер сопровождал французскую бомбардировочную эскадрилью. В момент бомбардировки его неожиданно, из-за облаков, атаковали два моноплана типа "фоккер" с низко посаженными крыльями, ротационным мотором. Капрал впервые встретился с такими истребителями, но это не смутило его. Один из них близко подошел к "ньюпору", отвлекая внимание на себя, а второй бросился на французский "вуазен". Гинемер опередил немца и меткой очередью из пулемета зажег "фоккер". Уйдя от атак второго и перезарядив пулемет, француз успел подбить и другой "фоккер". Благодаря смелости, находчивости и летному искусству Гинемера ни один французский бомбардировщик не был сбит.