Текст книги "Ай эм эн экта !"
Автор книги: Игорь Черницкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
– Еще чего, – усмехнулась "байковая".
"Блейзер" продолжал:
– Это ведь все – результат беловежской попойки. Съехались, понимаешь, сытые номенклатурщики, съехались крутые мафиози на разборки и... прикончили страну. И весь мир рукоплещет!.. Называется, помнит мир спасенный, елки зеленые! Они рады, конечно, только народы наши – как вот мы с вами в темном купе: трясет, холодно, и неизвестно, кто еще ворвется на очередном полустанке, а то и вовсе встанем посреди черного леса.
Я опять пощупал невольно свой "тайник".
– Вы что, коммунист? – неожиданно спросила "байковая".
– Да какой там!.. – усмехнулся "блейзер". – Меня в свое время за критику не приняли. Дело не в этом. Огромную, мощную страну приговорили! он возвысил голос. – И кровь из этого "медведя" еще долго будет литься. Народы-то только сейчас осознают масштабы этого преступления. Как их новая демпропаганда ни дурачит, все равно сейчас уже до многих доходит, что это был заговор, мировой заговор против них, против наших народов, черт побери!
– Вот поэтому у вас и дела не идут, – сделала вывод "байковая". – Не тот настрой. Вам надо уже въезжать в новую эпоху-то. Сердцем въезжать.
– Сердце не иномарка, – обиженным тоном проговорил "блейзер". – Да и как в нее въедешь, в эпоху эту? Знаете, почему я из техникума ушел? Дело даже не в зарплате. Я подход потерял, связь нарушилась. Все пытался приобщить своих шалопаев: начну им, допустим, про "Летят журавли" или "Калину красную", а они мне про "Терминатора", про "Чужого", про "Хищника"... Я эту их муть пересмотрел, конечно, а вот они о моих фильмах и понятия зеленого не хотят иметь. Каждый раз с работы возвращался как побитый. Ну какой из тебя, жена говорит, руководитель группы? И то правда: я расстроюсь так, молчу растерянно, а они такие активные, всё доказывают, да так резво, да с амбициями и так далее и тому подобное. Короче, новое поколение выбирает "пепси". Они уже другие. Они уже не наши. У них и песни другие, если этот скрипучий, наглый речитатив можно назвать песнями.
Он совсем приуныл и замолчал. Поезд пока, на счастье, не останавливался "посреди черного леса". Вагон ритмично раскачивался, тщась нас всех убаюкать. Мамаша, видимо, прониклась сочувствием к своему попутчику и новой темой попыталась отвлечь его от горьких умозаключений:
– Наш хоть в такой роскоши не купается, как ваш Бориска.
– Что-о?! – вдруг взвился "блейзер", будто и не было примирительной передышки. – А что вы, собственно, знаете? А дом возле Андреевской церкви? Президентские хоромы. Целый этаж ему! А?! Да там одни двери из орехового дерева знаете сколько стоят?!
– Я не хочу знать: мне не до того, – отвернулась "байковая" мамаша и поправила на сыне одеяло.
– А то бы я вам порассказал, – не унимался "блейзер". – Я занимаюсь стройматериалами, и я-то знаю. Да у него один стол по спецзаказу за пятнадцать тысяч.
– Как это мелочно с вашей стороны, – криво улыбнулась "байковая".
– Мелочно? А дача? – "Блейзер" подпрыгнул и ударился макушкой о мою полку. – Вы когда-нибудь, где-нибудь слышали, что у него дача на Мальорке? Личная дача. Не дача – дворец! Домина пятиэтажный. Знаете ли, что такое Мальорка? Вот видите, вы даже не знаете. Остров на юге Испании, жемчужина!..
– Да на здоровье, – отмахнулась "байковая".
– Конечно, на здоровье, если народ сыт и не страдает, – настаивал "блейзер". – А то ведь за его счет-то, семь шкур-то с него дерут и еще лицемерят, прикидываются. Видали его, Кучма-скромняга! Уже приготовил на всякий случай, куда смыться. Вы что же думаете, это за президентскую зарплату? Да продал что-то, угодил чем-то мировым олигархам! Не-е, если рыжий, так и знай – мошенник. Это в одной мудрой скандинавской сказке утверждается.
– Ну, у вас тоже есть свой "рыжий", еще похлеще, – захихикала "байковая".
– Да, тоже... – согласился "блейзер". – Это уж точно. Да что там "у вас", "у нас" – все они наши, общее наше ярмо.
Опять ненадолго замолчали. Вроде подвели итоги, пришли к историческому российско-украинскому консенсусу. Думал, сейчас погасят тусклый свет и будем спать. Ан нет, "байковая" с чувством всколыхнувшегося превосходства вдруг заметила:
– Зато у нас в Киеве людей из танков не расстреливали. И Верховную Раду нашу еще не расстреливали.
– Вот именно "еще", – буркнул "блейзер", не желая ни с чем соглашаться.
Но "байковая" туже запахнула халат и, опять скрестив руки на груди, вкрадчиво проговорила:
– Вот я вам лучше, так и быть, расскажу, что сама знаю точно. Слушайте, в газетках такое не прочитаете. Был у мужа моего друг, Саша. Тоже офицер, тоже в отставке, вместе они свое дело начинали. Парень хоть куда, красавец, высокий такой, статный... Жена у него так себе, пигалица, худюсенькая такая, а он... Я даже была в него влюблена. Но так, без всяких там. Он, может, и не знал даже: ну, друзья и друзья. И вот все его на подвиги тянуло. Вдруг исчез. Оказывается, в Приднестровье поехал, когда там эта заваруха началась. Вернулся – живой, слава Богу. Дово-о-ольный: мы, говорит, народ защищали. "Какой народ!" – муж говорит. А он так резко: "Советский!" Ну, поспорили ладно. Дочка у них с Любкой наконец родилась. Думаем, все, теперь он на привязи. Правда, он счастлив был: купать донечку свою – так только он. Ну а тут "Белый дом" этот ваш, будь он проклят, Бориска решил черным сделать: колючей проволокой его оплел...
– Спираль Бруно, – вставил "блейзер". – Она запрещена международным правом: тело режет. Вот зацепись только...
– Да наплевать, – махнула на него рукой "байковая". – Я ж не про то. Короче, опять он сорвался – и в Москву. На этот раз, чувствовал он, что ли, с женой попрощался. Она к нам в слезах прибежала, но уж поздно: уж он усвистал. Ну и там началось. По телеку-то все показывали, как танки в окна стреляют... Муж еще говорит: "Что ж это там у них в "Белом доме" орудия, что ли, противотанковые стоят, что Бориска свои танки прикатил?" А с той-то стороны "Белого дома" что творилось, с которой нам не показывали! Людей и пулеметами косили, и бронетранспортерами давили... Ну ужас, бойня прямо! Там же палатки стояли...
– Чечню репетировали, – опять вставил свой пятак "блейзер". – Приказ о роспуске Верховного Совета Ельцин издал двадцать первого сентября, а номер его тысяча четыреста. Разделите эту цифру на первую, получатся сплошные шестерки – число зверя, знак сатаны.
– Не знаю я, что там на что делить, – закатила глаза "байковая", – но только Сашку нашего мы по телеку увидели. Мелькнул быстро так, в куртке камуфляжной, и куда-то его омоновец толкнул. И все. Но точно он, потому что крупно на экране был. И пропал. Был – и пропал. И все уж успокоилось, и дом уж ремонтируют, а его нет и нет. И никто, и ничего... Пропал без вести. Любка с ума сходит. Ты, говорит, с дочкой останься, я– в Москву поеду. Ну, мы, ясно, ее не пустили. А тут нам, – "байковая" погладила спящего сынишку, подоткнула одеяло, – в этот центр детей-церебральников в первый раз надо было ехать. Полгода мы в Москве пробыли. Ну и стала я, по наивности конечно, Сашку искать. Думаю, ну что ж такое, как это так пропал человек? Такой видный хлопец, и на тебе. Пошла к "Белому дому", вот с той стороны, которую нам по телеку-то не показывали. А та-а-ам... Кладбище! Вот прямо могилы на газонах. И свечи горят, и венки, и оградки. Кресты на могилках. Только вот покойников-то под ними нет: хоронить-то не дали, увезли куда-то, и все. Это уж потом люди устроили на месте раздавленных палаток да где смерть по газонам топталась... Чтоб родным было куда приходить. Вот и наслушалась я там. Стадион там есть, знаете?
– Знаю, – коротко ответил "блейзер".
– И знаете, что на нем расстреливали всю ночь?
– Знаю.
– Хм, а я сначала не поверила. Как это так, думаю, парнишка-москвич какой-нибудь, например, на этом стадионе в кроссовочках бегал, а тут его взяли да на нем же расстреляли без суда и следствия, и вообще невесть по чьей злой воле?
– Почему это? Известно, по чьей злой воле.
– Ну, это сейчас, может, известно, а тогда... Смотрю, на заборе красные тряпочки. И на деревьях... Будто все кровью кругом забрызгано. А мне говорят: "Всех, кого в камуфляже схватили, всех прямо тут и добивали, и били, и убивали, и всю ночь в самом центре Москвы тра-та-та-та-та, тра-та-та-та-та!" На стадионе! Как в Чили, нам в школе рассказывали...
– Так по одному же рецепту, – тихо сказал "блейзер".
– Я все туда ходила, все надеялась Сашку найти. На портреты смотрела. Там много на стендах наклеено. Погибших. И лица всё такие... Ну, чистые, что ли. У меня прямо слезы текут. А эти, ну, чиновники из "Белого дома", идут так себе преспокойненько с работы вечерком, болтают что-то, друг другу, наверное, анекдоты рассказывают, смеются. Так и хотелось крикнуть: здесь кладбище, здесь убиенных души! Рядом женщины в черном стоят, и глаза у них... Ой, мама, моя мама! А я ж упрямая: стала по домам, которые вокруг стадиона, ходить, расспрашивать. А люди рассказывать боятся. Одна бабка, которой уж терять нечего, сказала: было, говорит, все было, только ты, милая, не ищи, а то худо тебе будет и деткам твоим. И ушла я. И всё. И нет больше Сашки. Чего он туда поехал, спрашивается? С кем воевать? Кого защищать?
– Родину свою, наверное, – очень тихо сказал "блейзер".
– Ага, того самого "огромного медведя", как вы говорите. А я так скажу, – "байковая" ударила себя ребром ладони по колену, – нечего туда было соваться, в эту Москву!
– Но вы же суетесь.
– При чем тут? У меня сын – церебральник. Вы тоже суетесь к нам в Ивано-Франковск.
– У меня там мать.
– Ну вот. А из Москвы – все беды. И всегда так было. Сколько Сталин загубил?..
– Сталин хоть строил, – вздохнул "блейзер" и поднялся разбирать свою постель. – А эти же всё разрушили.
– Ага, строил... На костях. – "Байковая" откинулась назад в тень верхней полки и вновь скрестила руки на груди. – Я так и знала, вы сталинист.
– Да бросьте вы! "Коммунист", "сталинист"... Одинаковые мы с вами "исты". Люди сейчас делятся только на тех, кто выжимает, и на тех, кто выживает, вот и все. А нам с вами одинаково мозги компостируют. Быдло мы и есть быдло, и заслужили эту скотскую жизнь своим всеобщим предательством. Каждый предавал свою великую родину как мог, каждый, от Горбачева до последнего дворника. Каждый называл свою цену, в меру собственного рвачества. Вот вы помните, в начале девяностых в центре Киева, на Майдане нэзалэжности, в ту пору еще площади Октябрьской революции, студенты голодали: палатки ставили, раскладушки с одеялами, лбы себе белыми тряпками перевязывали – независимость требовали. Ну, понятное дело, журналисты, телевизионщики там всякие шум подняли на весь мир: молодежь готова умереть за свободу Украины. Так вот, эта самая молодежь, во всяком случае ее лидеры, за это голодное шоу получили потом возможность за границей учиться – в Канаде, Германии, Штатах... А? Каково? Как на ваш взгляд, не прогадали?
– Откуда вы все это взяли? Все это неправда!
– Да уж очень похоже на правду. Не это, допустим, себе выторговали, так что-нибудь другое: продвижение, карьеру, теплые местечки, синекуры различные, кресла депутатские. А мы все дружно скоро встанем к стенке, мы свои девять грамм получим. У этой жизни трупный запах, и от нас всех трупом тянет.
– Что это вы? – всполошилась "байковая". – Империя развалилась, так она и должна была развалиться.
– Да что вы все заладили?! – едва сдерживаясь, проскулил "блейзер". Талдычат и талдычат эту телекривду. Что должно было? Страну должны были отменить, как концерт, как собрание? Брат в брата должен был стрелять? Мальчишки – друг в друга? Мальчишки, которые вчера только в одну школу бегали, футбол вместе гоняли. Мне удивительно, как это вы, человек, уже немало слез в этой жизни проливший, легко усваиваете эти заморские враки. Мне удивительно, как это быстро мы привыкли к таможенникам в Брянске и хуторе Михайловском, к милиции с автоматами в центре Москвы, к тому, что учиться и лечиться могут только избранные, а остальные должны – "должны", как вы говорите, – подыхать с голоду! Погодите, эти политические банкроты еще войну затеют между Украиной и Россией. Вот втянут Украину в НАТО, и... тогда вообще хана славянскому миру! Вот тогда устроят массовые расстрелы, ритуальные, похлеще эсэсовских, а может, новым способом будут на тот свет быдло отправлять, каким-нибудь психотропным оружием.
– Ну что вы кликушествуете! – возмутилась "байковая". – Кто знает, что будет? В Украине пока кровь не пролита, а що там робыться за кордоном, нас нэ дуже турбуе.
Это окончательно завело неудачливого бизнесмена. Они сцепились и громким шепотом стали доказывать, кто хуже да где хуже.
– А у вас...
– А у вас!..
Я лежал наверху и время от времени нащупывал и поправлял свой "клад", и все мне казалось, как только поезд вдруг останавливался на темном полустанке, что вот-вот кто-нибудь вломится в купе: какой-нибудь рэкет, какой-нибудь ОМОН.
А попутчики мои не унимались. Они уже схлестнулись на том, как правильно говорить: "в Украине" или "на Украине".
– Мы же не говорим, "поеду на Россию"? – резонно спрашивала "байковая".
– Так ведь надо знать историю! – проблеял бедный "блейзер". – Ну что тут скажешь?! Да русский язык такой. Потому что по-русски говорят "на окраине", а не "в окраине". Украина – это исконно русская земля, но в результате расширения русских земель далеко на восток она оказалась у края, у западной границы. Вот потому и Украина. И никак уже переставить ничего нельзя. Ах, какие это всё глупости! Но от этих глупостей страдают люди, которые... которые из одной колыбели. А "колыбель" эту разломали, людей, понимаешь, разорвали... Эх-хе-хе! Историю надо знать и уважать.
– Украина – это значит украить, раскроить, отделить, – стояла на своем "байковая". – Это от польского. Не волнуйтесь, я знаю историю, знаю. Ко мне один профессор ходил на процедуры, уж образованнее некуда. Так вот, Киевская Русь – это история Украины, а никакая там не колыбель русских и белорусских...
– Ну конечно, как же! – "Блейзер" даже привстал и снова ударился головой о мою полку. – Украина теперь родина всех слонов. Знаем мы этих профессоров. Они же в советское время профессорами-то стали. На материалах съездов КПСС.
– Что это вы тут распоясались?! – оборвала его "байковая" мамаша. – Вы мне ребенка разбудите. Ну-ка, марш на свою полку! Давайте, давайте, залезайте, освобождайте мою законную территорию: я спать хочу.
Они погасили свет, и вскоре все затихли. Стал засыпать и я, но ненадолго: мамаша поднялась по нужде и давай отчаянно дергать дверь, не в силах сообразить в темноте, отчего она не открывается. Мне пришлось сесть на своей полке и достать Зинкин ластик из дверной "собачки". Когда она вернулась и стала укладываться, мужчина – он, оказывается, тоже не спалвдруг пролепетал в темноте:
– А вы правы, Россия без Украины – не Россия, а так, Московия какая-то.
"Байковая" в ответ зашипела:
– Да спите уже! Правы, не правы – Бог рассудит. Вот прицепился! Когда это я такое говорила?..
В Киеве прямо с вокзала я позвонил своей Тамарке. В холодной таксофонной трубке ответил сонный мужской голос:
– У аппарата... Ну, вас слушают, говорите.
Я повесил трубку и снова набрал номер, посильнее вдавливая диск, будто от этого зависело, кто с той стороны подойдет к телефону.
– Ну... Так и будем молчать? – спросил меня тот же высокомерный, густой баритон.
Я поплелся с вокзала пешком. По дороге забрел в магазин. Так, от нечего делать. На прилавке увидел тебя, друг "Самсунг". Цена была равна почти всей заработанной мною сумме. И я решил купить. Возникла проблема – как достать из "тайника" деньги. Парни-продавцы, рекомендовавшие тебя, были изысканно услужливы, в аккуратных таких костюмчиках. У них я и попросился в закулисный туалет...
...Что ж она трубку-то не берет? О, наконец-то.
– Том, привет! Эт-т я. Слушай, Том, тут идея... в общем-то я давно... э... Ты же мой "Самсунг" видела? Короче, предлагаю тебе партнерскую сделку, взаимовыгодную...
Бросила трубку. А может, на линии что-то? Надо же, только я решился на "героический поступок"... Хм, Македонский готовился к очередному великому походу, флот новый строил, отовсюду прибывали суда, стекались войска, и вдруг в самый разгар приготовлений он умер от лихорадки. Как-то уж очень нелепо. Мне ближе версия, что он был отравлен. На тридцать третьем году! Критический возраст.
Вместо эпилога
"Роковые съемки во Львове. Известный итальянский кинооператор скончался от инфаркта во львовской гостинице "Гранд-отель", где работал над фильмом... по роману... об узниках концлагерей, как сообщило агентство "Inter Media". Итало-франко-швейцарский фильм снимается итальянским режиссером... на английском языке с американским актером... в главной роли. В настоящее время не отснята приблизительно треть фильма, и, по словам членов съемочной группы, работы осталось не меньше чем на месяц.
Когда работа над фильмом только начиналась, многие государства предлагали свои услуги съемочной группе, однако, по мнению режиссера, в Западной Украине легче воссоздать аутентичную обстановку. Кроме того, продюсер... полагал, что съемки в Украине будут намного дешевле. Однако, по его словам, съемочную группу ожидали самые непредвиденные препятствия. В самом начале съемок режиссеру нужно было отснять сцену в Киеве: вертолет приземляется на одной из улиц города. Власти категорически запретили это делать, уверяя, что народ перепугается и решит, что в стране военный переворот. Политика вмешалась и в съемки массовой сцены возле Львовского оперного театра: когда местные националисты увидели на фронтоне портреты коммунистических вождей – Сталина, Берии, Молотова и других, – разразился грандиозный скандал. Помимо политических заминок, съемочную группу донимали местные власти, требовавшие платы буквально за все. К тому же заезжих кинематографистов постоянно обворовывали. У исполнителя главной роли свистнули кошелек еще в поезде по дороге в Ивано-Франковск. У звукооператора украли сумку с фонограммой фильма, решив, очевидно, что там дорогая аппаратура, и продюсеры обращались к похитителям через местные СМИ с просьбой вернуть пленку. Кульминацией неприятностей стал массовый митинг львовских женщин, которые обвинили кинематографистов в обмане. Для эпизодов в концлагере требовалась массовка, постриженная наголо. Местные ассистенты по работе с актерами набрали слишком много народа. Часть женщин, обривших головы, узнав, что от их услуг отказываются, подняла настоящий бунт.
Все это время съемки продолжались. Однако теперь работа прекратилась, и судьба проекта – под вопросом. Съемочная группа должна заплатить городу сто тысяч долларов в качестве компенсации – за причиненный ущерб, однако итальянцы отказываются, ссылаясь на то, что они и так сильно превысили бюджет".
