Текст книги "460 дней в Четвертой Советской антарктической экспедиции"

Автор книги: Игорь Зотиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

ВОСХОЖДЕНИЕ К ПРАЗДНИКУ СЕРЕДИНЫ ЗИМЫ

Немного науки

И я заставлял себя быть восприимчивым… к волнам мыслей и чувств, которые доходили до меня как от моих современников, так и от тех, кто уже давно перестал существовать. Я пытался на какое-то время отождествлять себя с этой… вереницей людей, в конце которой и я с борьбой прокладывал себе путь. А затем я временами отрывался от неё и как бы с вершины холма глядел на простирающуюся внизу долину.

Дж. Неру «Открытие Индии»

Удивительна судьба шестого материка Земли – Антарктиды. С самого начала и до сегодняшнего дня её исследование связано подчас с фантазиями, чаще со здравыми, хотя и смелыми прозрениями, но всегда с полётом мысли, дерзаниями духа.

Ведь даже первое знакомство человека с Антарктидой, происшедшее сотни лет назад, было совершенно необычным. Факт её существования вплоть до нанесения на карту первоначально был принят на основании лишь сугубо теоретического, даже, я бы сказал, эстетического, соображения о необходимости гармонии, то есть примерно равного размещения масс материков на поверхности Земли. И хотя эти соображения до сих пор надо относить лишь к смелым гипотезам, предсказанный материк оказался действительно существующим.

Удивительно открытие этого материка русскими мореплавателями Фаддеем Беллинсгаузеном и Михаилом Лазаревым. Когда в январе 1820 года русские шлюпы «Восток» и «Мирный» подошли впервые к его берегам, они не встретили здесь земли, то есть того, что всегда являлось неотъемлемой частью материков. Командир флотилии Фаддей Беллинсгаузен писал об этом в рапорте морскому министру: «…встретил сплошной лёд… у краёв один на другой набросанный кусками, а внутрь к югу в разных местах… видны ледяные горы…» День, когда флагман увидел эту картину со своего корабля, был серый, пасмурный, поэтому он не смог разглядеть большего. Однако, когда туда же через несколько часов подошёл второй шлюп – «Мирный», командиром которого был Михаил Лазарев, погода заметно улучшилась. Поэтому Лазарев смог с мачты хорошо разглядеть высокий ледяной берег. Он написал об этом так: «…встретили матёрый лёд чрезвычайной высоты, и в прекрасный тогда вечер, смотря с саленгу, простирался оный так далеко, как могло только достигать зрение… Отсюда продолжали мы путь свой к осту, покушаясь при всякой возможности к зюйду, но всегда встречали ледяной материк не доходя 70°».

Теперь мы знаем, что указанные при этом капитанами судов координаты соответствуют берегу Антарктиды, называемому сейчас Берегом Принцессы Марты. Кроме того, каждый, кто был в Антарктиде, поймёт, что они видели не плавающий лёд, например айсберг (ведь верхнюю поверхность такого айсберга никогда не видно с кораблей), а ранее не известный науке природный объект – поднимающийся к югу ледяной купол Антарктиды. Тот самый, который так поразил и нас. Но капитаны-то не знали об этом, они искали новый материк, состоящий, как и другие, «из камня и земли».

После этого корабли ещё девять раз приближались к берегам Антарктиды и полностью обошли этот материк Осмысливая виденное, Беллинсгаузен выступает уже как учёный-теоретик, который создал свою модель необычайного явления. Беллинсгаузен нашёл в себе моральные силы написать в конце экспедиции о том, что, по его мнению, лёд, «который… по мере близости к Южному полюсу поднимается в отлогие горы… идёт через полюс и должен быть неподвижен, касаясь мелководий или островов». Это ведь и есть описание ледяной Антарктиды, которое справедливо и сегодня. Но где взять силы, чтобы ещё и твёрдо, первому, сказать: «Я открыл новый, огромный материк, только он весь изо льда!» Да и можно ли всё-таки считать материком ледяное тело, даже если оно таких же размеров и так же долго существует, как материк?

Ведь даже в те годы, когда и мы, участники Четвёртой Советской антарктической экспедиции, уже работали в Антарктиде, географы ещё писали книги под названием: «Материк ли Антарктида?» И это через сто сорок лет после плавания Беллинсгаузена и Лазарева и их выдающегося открытия!

История научного исследования Антарктиды также представляется чередой гипотез, прозрений, ошибок и открытий, большая часть которых связана с невиданными нигде больше на современном земном шаре размерами её ледникового покрова.

Уже говорилось, что сначала это поразило первооткрывателей Антарктиды. Ведь «земля», которая им открылась, не была похожа на обычный материк или остров из камня, грунта. И им пришлось создать себе представление об огромном материке льда, простирающемся на тысячи километров, ввести понятие природного объекта, который ранее не имел аналога в известном мире фактов.

Потребовалось ещё чуть ли не столетие, чтобы понятие о материке, не связанном с грунтом, землёй у поверхности, было принято официальной наукой. Сколько раз вычёркивались из рукописей слова «ледяной материк», а на картах вокруг Южного полюса продолжали рисовать море.

Одним из первых, кто поверил в идею ледяного материка, был англичанин Томсон. Антарктида, считал он, – это огромная, почти круглая ледяная плита, края которой отвесно обрываются в море, окружающее её со всех сторон. Толщина льда этой плиты увеличивается от краёв к центру. Но если это так, то лёд плиты под действием своей тяжести должен растекаться от центра к краям, где он, обламываясь, «производит» айсберги. Но тогда толщина льда со временем должна уменьшаться. С другой стороны, на поверхность материка выпадают в виде снега осадки. Если количество осадков в каждом месте будет равно количеству льда, которое уходит к периферии щита за счёт растекания, толщина такого покрова будет все время неизменной. Воспользовавшись случайными, немногочисленными данными, имевшимися в то время по течению льда под нагрузкой, задавшись ориентировочно приемлемой из опыта, полученного в других областях науки, величиной годового накопления осадков, считая форму ледяного щита в плане круглой, а .диаметр его таким, каким он получался со слов капитанов, то есть близким к пяти тысячам километров, Томсон определил толщину льда в центральной части ледяного щита, где-то вблизи Южного полюса, близкой к двум с лишним километрам. Что это – много или мало? Удивительно, что ошибка оказалась не очень большой. Сейчас, почти через сто лет, после десятков лет напряжённейшего труда по исследованию ледяного щита, определению свойств льда и температуры в его толще, наши расчёты, выполненные с использованием всего арсенала современных методов и вычислительной техники, дают величину около трех-четырех тысяч метров.

Научное освоение Антарктиды началось совсем недавно, с начала нашего века. Первые же экспедиции выяснили, что не везде ледниковый покров лежит на грунте. Во многих местах вблизи берегов он сползает в окружающие Антарктиду моря и начинает плавать. Такие плавающие на море продолжения наземного ледяного щита были названы шельфовыми ледниками. В других местах гористые участки скальных пород оказались совсем не покрытыми ледниковым покровом. Такие участки стали называть антарктическими оазисами или сухими долинами.

Но настоящее, систематическое, изучение Антарктиды началось всего за несколько лет до описываемых событий. Начавшиеся в период Международного геофизического года и перед ним исследования Антарктического материка показали, что высота поверхности льда растёт по мере удаления от краёв ледникового покрова сначала быстро, а потом все медленнее, то есть так, как полагается расти толще каравая при передвижении от его края к срединной части. Уже было выяснено, что высота ледяной поверхности над уровнем моря в центральных областях превышает три тысячи метров. Однако ничего не было известно о толщине ледника, а значит, о положении скального ложа ледника над (или под) уровнем моря. Не было ничего известно и о характере льда или снега в толще, о температуре льда.

Чтобы ответить на эти вопросы, в глубь Антарктиды с разных сторон пошли советские, американские, английские, новозеландские санно-тракторные поезда. При остановках этих поездов проводилось неглубокое бурение толщи, измерение температуры в полученных скважинах, исследование структуры снега с целью выявить, сколько же его ежегодно выпадает на поверхность материка. Определялось также положение верхней границы ледника. Но самым важным в таких походах было сейсмическое зондирование ледникового покрова. В связи с резкими различиями физических свойств толщи льда и подстилающей лёд скальной поверхности граница между ними легко определялась по времени прохождения до неё взрывной волны и возвращения её обратно.

Первые же такие походы принесли ценные данные. Оказалось, что толщина льда везде была больше, чем предполагалось. Во многих местах, особенно в центральной части. . нижняя поверхность ледника располагалась даже ниже уровня моря. Огромная тяжесть льда как бы продавила земную кору, заставив её немного «утонуть» до нового положения гидростатического равновесия в относительно жидком и тяжёлом подстилающем слое. Температура же льда на глубинах около пятнадцати – двадцати метров, где её значения уже не колебались в течение года и отражали средние многолетние величины, опускалась до минус 56 градусов.

Санно-тракторные походы, сопровождающиеся сейсмическим исследованием подлёдного ложа, явились целой страницей в исследовании Антарктиды. Мой товарищ Андрей Капица ещё не знал тогда, что эти походы позволят ему построить первую достаточно подробную карту подлёдного ложа Антарктиды.

Сидя в нашей заваленной снегом гляциологической лаборатории дома номер шесть в посёлке Мирный, мы старались иногда стряхнуть с себя рутину из авралов, погрузок бочек соляра или бензина, откапывания домиков, борьбы с пургой, ожидания весточек из дома и снова воспарить. И тогда опять Антарктида представлялась нам континентом удивительных загадок.

Ещё в конце прошлого века известный революционер Пётр Кропоткин, которого мы считаем основоположником русской гляциологии, пришёл к выводу, что температура в толще ледникового покрова на горизонтах, где не сказываются годовые её колебания, то есть на глубинах более пятнадцати метров, должна повышаться линейно по мере удаления в глубь от поверхности. Этот вывод он сделал, исходя из теоретических соображений по аналогии с тем, что уже наблюдалось в скважинах и шахтах в обычной земной коре. Такое повышение температуры казалось вполне естественным. Ведь из глубин земли к её поверхности поступает в среднем постоянный для всего земного шара поток тепла. Такой же поток, казалось бы, должен проходить и через лёд ледникового покрова. Значит, температура в толще ледника должна повышаться при продвижении вглубь. Повышение приблизительно равно 2,5 градуса на сто метров глубины. Это так называемая геотермическая ступень. Именно такой температурный градиент наблюдается при измерениях в скважинах и шахтах в обычных горных породах.

Но ведь лёд не совсем обычная горная порода, он плавится при нуле градусов. Значит, даже при температуре поверхности льда минус 50 градусов в леднике толщиной два километра температура у его ложа уже должна равняться температуре плавления льда. А при толщине ледника в четыре километра? В 1955 году только один человек, крупнейший исследователь льдов Арктики, профессор Московского университета Николай Николаевич Зубов, задал вслух этот вопрос и нарисовал картину гипотетического (не антарктического) ледникового каравая, верхней частью которого является лёд, а сердцевиной – «смесь воды со льдом, в которой идут сложные процессы» (так осторожно написал Н. Н Зубов). Но такая «линза» воды толщиной два километра и диаметром в тысячу с лишним со слоем льда над ней ещё в два километра, которая получалась из представлений Зубова, казалась настолько нереальной, что других желающих высказаться в этом же направлении не нашлось. Было ясно, что дальнейшие мысленные построения должны идти на основе какой-то новой модели процессов переноса тепла в этом огромном леднике.

Однако именно в это время появились первые сведения о распределении температуры в толще ледникового покрова Антарктиды. Они были получены измерениями в скважине глубиной сто метров, пробурённой норвежско-английско-шведской экспедицией в одном из ледников Антарктиды. Температура в скважине на глубине около пятнадцати метров была близка к минус 20 градусам, то есть к средней за много лет температуре воздуха в этом месте. Это «устраивало» всех. Однако, к всеобщему удивлению, эта температура почти не повышалась по мере углубления от поверхности, несмотря на то что общая толщина ледника была ненамного более ста метров и конечно же температура льда у его дна должна была равняться температуре морской воды, в которой ледник плавал. А уж эта-то температура измерялась много раз. Она не может быть ниже минус 2. иначе вода замёрзнет.

Пробурили ещё скважину, но уже на склоне ледникового каравая, сползающего по суше. Опять загадка: ниже пятнадцати метров температура с глубиной не повышалась, а понижалась. Вспомнили, что в 20-х годах в Гренландии такой же ход температуры по мере удаления вглубь уже был получен и назван по имени обнаружившего его исследователя «эффектом Зорге». Зорге считал, что это законсервированная температура прошлых более холодных лет, то есть эффект, обусловленный потеплением климата в полярных широтах.

Английский физик Гордон Робин, обнаруживший указанный эффект в Антарктиде, объяснил его влиянием переноса холода за счёт движения льда в ледниках Антарктиды. Действительно, на поверхность шельфового ледника, в котором им была пробурена скважина, ежегодно выпадало существенное количество осадков (около одного метра льда в год). Робин предполагал, что то же количество льда стаивает с нижней поверхности ледника за счёт теплообмена с морской водой. В таком случае каждая частица ледника как бы двигалась сверху вниз со скоростью метр в год. И вот оказалось, что, если в уравнение переноса тепла в леднике ввести учёт переноса холода этим вертикальным движением.

Тогда расчётное распределение станет таким же, как измеренное. Механизм образования «обратного градиента», то есть понижения температуры с глубиной, обнаруженного на краю ледникового покрова, оказался такого же типа. Почему же эти эффекты переноса тепла движением льда были замечены в Антарктиде, а не на хорошо изученных ледниках гор? Да потому, что здесь сыграли шутку огромные размеры ледника. Оказалось, что в уравнениях переноса тепла и холода в ледниках влияние эффекта движения льда пропорционально не его скорости, а произведению этой скорости на величину линейного размера ледника, а уж размеры-то здесь огромны! Значит, и эффекты переноса оказались неожиданно большими.

Работа Робина произвела огромное впечатление на всех, кто занимался ледниками. Казалось бы, следующий шаг, который он должен был сделать, – это использовать предложенный подход для анализа условий, которые существуют под ледяным караваем Антарктиды. Но он почему-то этого не сделал.

Следующий шаг пришлось делать мне. Сначала я выяснил, что и с учётом переноса холода оседающими вниз частицами льда для каждого значения скорости вертикального движения льда в толще и температуры у поверхности ледника, а также величин геотермического потока тепла существует всегда некая, «критическая» толщина ледника, при которой температура у ложа в точности равна температуре плавления льда. Если толщина ледника меньше критической, температура у ложа ниже температуры плавления льда. Ну а можно ли теоретически представить себе ледник толщиной больше критической (например, в четыре километра), состоящим по всей его толщине только изо льда? Конечно, можно! Только в этом случае надо считать, что такой ледник должен находиться в условиях непрерывного таяния у его нижней границы, то есть на ложе. В этом случае часть тепла, поступающая к ложу из нижележащих слоёв земли и за счёт трения при движении, будет затрачиваться на непрерывное таяние, а вверх через лёд будет отводиться ровно столько тепла, сколько нужно, чтобы у ложа ледника любой толщины поддерживалась температура плавления льда.

Образующаяся при таком подледниковом таянии вода должна в основной своей массе выдавливаться к краям ледника и стекать в окружающие моря.

Это же так просто! Нечто подобное наблюдалось и у поверхности оплавляемых тел, которыми я занимался до отъезда в Антарктиду!

Первые же расчёты показали, что даже с учётом движения льда в ледниковом щите Антарктиды толщина его в центральных областях, по-видимому, больше критической. А это значит, что у дна ледника Антарктиды, в центральной его части, идёт непрерывное таяние.

Но это были ещё только оценки. Так много факторов не было учтено! Ах, если бы я смог более точно знать величину геотермического потока, а также характер изменения температуры льда с глубиной в центральных областях ледяного щита Антарктиды и его маленькой модели – ледникового покрова острова Дригальского!

Когда я думаю о тех временах, то удивляюсь, почему мы выбирали такие странные движения или делали такие непонятные зигзаги, вместо того чтобы идти той прямой дорогой, которая теперь кажется совершенно ясной. Целью моей работы было изучение теплового режима ледника. Конечно же для этого надо было провести измерения его температуры в скважинах, пробурённых сквозь лёд. Чтобы возможно было проследить ход изменения температуры с глубиной, уже тогда стало ясно, что скважины эти должны иметь глубину около ста метров. И мы думали, что у нас будут такие скважины во время похода на Южный полюс. Ведь для этого-то мы и взяли наш прекрасный буровой станок. Собственно, достал этот станок Андрей. Он ему нужен был для того, чтобы можно было закладывать заряды взрывчатки не у поверхности, а где-нибудь на глубине тридцать-сорок метров от неё. В этом случае, думал он, ему удастся избежать влияния сложных акустических эффектов, которые мешали ему работать в предыдущей экспедиции.

Глубокие скважины были нужны и мне, чтобы получить данные о том, как изменяется температура в леднике при удалении в глубь от поверхности, получить так называемый градиент изменения температуры по глубине ледника. Важно, например, выяснить, нет ли в нашем леднике «обратного градиента», то есть условий, когда температура с глубиной даже уменьшается, а отнюдь не растёт.

Май – время пурги

День сто семнадцатый, середина апреля. Летать мы уже привыкли. В машине даже спим. Однако иногда бывают происшествия. Например, сегодня, когда Савельев летал на ледовую разведку над открытой водой, остановились оба мотора. Бортмеханик, которого все называли просто Филимоныч, заслуженный, но уже пожилой ас, по ошибке переключил пустые бензобаки не на полные, а на уже опустошённые. А летели на высоте всего 300 метров!

– Филимоныч!! – заревел свирепо командир, отжимая штурвал и переводя машину в режим планирования, пока разберутся, в чём дело.

Филимоныч все сразу понял и опрометью помчался в кабину пилотов защёлкал там на потолке выключателями:

– Пробуй, запускай моторы, командир!

– Эх, Филимоныч! – горестно всхлипнул командир. Ведь красивая золотисто-зелёная вода уже была совсем, совсем рядом… Но успели! Когда оба мотора устойчиво заработали и машина после планирования перешла в горизонтальный полет, Савельев увидел в окно, как заходили по воде полосы от ветра, вызванного винтами и крыльями самолёта на бреющем полёте.

– Все, Филимоныч, отлетал ты своё. Как вернёмся домой, пойдёшь на пенсию. Нам ведь ещё летать надо, дорогой, – сказал после этого полёта Осипов.

День сто двадцать второй. Втянулся в ритм, до конца понял, что, чем больше здесь работаешь, тем лучше – быстрее идёт время. Распорядок дня такой: подъем в 8.30, до девяти завтракаем. С 9.30 до 13 часов работаю на улице, потом обед до 14, час-полтора отдых: сплю или читаю. Далее с 15-15.30 и до 7 работаю. Теорией и вообще камеральной обработкой заниматься некогда, ведь надо быть и рабочим, и лаборантом, и прибористом, и руководителем работ. В основном выполняю функции первого, меньше второго и третьего и пока ни разу – последнего.

Четыре месяца разлуки – это, наверное, тот рубеж, за которым начинается забвение. Правда, когда из дома радиограмма опаздывает, я всё равно волнуюсь. Основная заповедь полярника – рассчитывать лишь на лучшее, и мной она, кажется, усвоена.

Погода стоит прекрасная, а может быть, мы просто привыкли. Теперь ветер в 15-20 метров в секунду мы уже просто не замечаем, а ведь первая пурга, сила ветра которой была лишь 25 метров в секунду, запомнилась навсегда. Помню, какое мне надо было сделать над собой усилие, чтобы отойти от люка в ревущее молоко пурги – будто вошёл в море купаться при шторме. Знал, что уйти $1егко, но, отойдя три шага от дома, могу уже не вернуться. Не найду его. А до кают-компании тридцать шагов. По дороге будешь неожиданно падать в какие-то ямы, которых не было вчера, влезать на высокие «барханы», образовавшиеся всего час назад. И лишь за пять шагов, если не сбился с пути, увидишь мутное пятно фонаря у входа, а ведь это не просто лампочка, это фонарь маяка!

С тех пор пурга мела много раз, но я уже научился сохранять спокойствие при ужасающем одиночестве человека, который видит впереди и сзади лишь горизонтальные полосы бешено летящего снега и для которого сделать вдох против ветра – целое событие. Ведь скорость ветра почти такая же, как у парашютиста, который пролетел в свободном падении уже несколько секунд. И ты чётко знаешь, что в трехстах метрах тебя ждёт десятиметровый отвес барьера и океан. И этот обрыв не огорожен перилами. Но идти надо, ведь пургу не переждёшь. И к этому все привыкли.

Солнце. На небе ни облачка. Сегодня у нас в Мирном общий аврал. Откапываем дома. Собственно, не сами дома, а хотя бы крыши. Со всех сторон откапываем лишь кают-компанию. В обед в окна кают-компании уже лился дневной свет. Странно, мы уже отвыкли от этого.

Мои родные меня сейчас не узнали бы. У меня борода и усы, а голова острижена наголо. Если бы кто-нибудь из Москвы вдруг попал к нам в кают-компанию, например, вечером, то он увидел бы довольно странную картину. Окладистые бороды, усы, бритые головы, папиросный дым, смех, шутки, брань. Самая разношёрстная одежда – кожаные куртки, свитера, штормовки, унты, сапоги, но ни одной рубашки. В углу стоит треск от домино, на столах груда еды: громадные куски курятины, белые грибы, все в астрономических количествах.

А что делается, когда идёт фильм! Шуточки во время сеанса, временами крик: «Стоп, покажи этот кусок ещё раз!» И если все хотят, кусок прокручивается опять. Обычно это бывает, когда показывают красивых женщин.

После разговоров с Вадимом почему-то тяжело вспоминать дом. Ковыряем рану. Видно, надо молчать даже с друзьями. Надо быть суровым, тогда мужество тебя не покинет. Все разговоры, даже, казалось бы, успокаивающие, все воспоминания лишь бередят душу.

День сто двадцать седьмой. Несколько дней назад представилась возможность попасть на пятидесятый километр по дороге от Мирного на ледяной купол. Там ещё второй экспедицией была пробурена скважина глубиной сто метров. Измерения температур в этой скважине были бы очень интересны. Туда собирался идти санный поезд из двух тягачей, чтобы забрать на восьмидесятом километре оставленные сани с горючим. Наконец решили, что пойдут две машины: тяжёлый внушительный тягач АТТ и гусеничный вездеходик ГАЗ. АТТ поведут огромный, как медведь, Миша Кулешов и маленький Валя Ачимбетов, а «газик» – я и Гоша Демский. Я наладил приборы для измерения температур, взял свои косы, и мы тронулись. Ребята, смеясь, предупреждали, что с такими лихими водителями мы не уйдём дальше трещин и напрасно я беру с собой косу, она мне не понадобится. Действительно, водители оказались лихие и каждый старался идти быстрее другого. Сначала все шло хорошо. Мы быстро миновали район трещин, благо погода была хорошая и вешки были видны. Но, начиная с двадцатого километра, двигаться стало сложнее. Начала мести позёмка, вешки исчезли, а следов прошедших здесь до нас вездеходов типа «Пингвин» не было видно. Мы пытались применить компас, но безуспешно. Он показывал все, кроме севера, ведь машины были железными, а напряжённость горизонтальной составляющей магнитного поля была слишком маленькой. Ведь магнитный полюс земли был так близко. Разъехались в разные стороны и совсем запутались. Помогала лишь позёмка, направление которой почти всегда одно и то же, и солнце.

Было ясно, что дальше можно идти лишь по следам «пингвинов». К счастью, наш «газик» на их следы все же накал. Мы вернулись к АТТ и повели его за собой. Вскоре увидели веху и пошли верным курсом.

Через час вышли к скважине на пятидесятом километре от Мирного. Она засыпана так, что даже верхний конец кондуктора – длинной трубы, которой она сверху заканчивается, – засыпан снегом. Но «пингвинисты» все же нашли её и замаркировали тремя перекрещенными вехами. Откопали скважину и заложили в неё термометры. Сильно чувствуется высота. Руки коченеют почти мгновенно, а в рукавицах работать нельзя. Унты сразу стали негреющими, мороз пробивает через подмётку, шерстяную портянку и домашние носки. Когда работаешь, дыхание быстрое, прерывистое. Несмотря на полностью включённую печку, в машине не жарко, снег не тает. На мне нижнее простое бельё, шерстяное бельё, свитер, кожаные куртка и брюки и пуховая стёганая куртка и такие же брюки, но не жарко.

Через час с лишним зашло солнце, стало темно, но идём при фарах, и след виден. Где-то сбоку в облаке снежной пыли гремит тридцатитонная громада АТТ, он тоже гонит по своему следу, тяжело раскачиваясь на ходу. Грозное зрелище. Мы выскочили вперёд, АТТ – где-то слева и сзади. Его не слышно за грохотом наших гусениц, а боковое стекло покрыто толстым слоем льда. Следы обоих «Пингвинов» постепенно сходятся, уже видно место, где они окончательно пошли след в след. Гоша спешит первым выскочить на след, чтобы вести. Очевидно, так же мчится и наш сосед. Вот мы и у поворота. Гоша тормозит, чтобы развернуться. АТТ не видно. Чувствую, что ситуация неконтролируема, как бы он нас не задел…

Удар! Наша машина ушла носом вниз. Гоша летит головой в ветровое стекло, я удержался за ручку. Вижу, как прямо перед носом по нашему капоту бешено проходят громадные красные катки огромного тягача. Пройдя метров десять, он останавливается. Гоша стонет, его лицо залито кровью, струящейся с разбитого лба, но ничего, шевелиться он может. Вылезаем на улицу. И тут я не могу удержаться от хохота: водители – Михаил и забывший о ране Гоша, – схватив друг друга за грудки, выясняют, кто из них «нарушил правила».

Всем сначала кажется, что наша машина разбита. Вся левая часть капота превращена в лепёшку, а сама машина будто прессом вдавлена в снег. Первое решение – бросить её и идти дальше на одном АТТ, но потом нам пришло в голову попытаться починить наш «газик». Машину вытащили буксиром из снега, отогнули ломами вмявшийся в мотор металл, и, к удивлению, мотор завёлся. Ломом отодрали смятые крылья от гусениц. Оказалось, что колеса вертятся, хотя гусеница и перебита. Но чинить гусеницы здесь не привыкать. Через час, сменив трак, мы снова своим ходом пошли на «газике» вперёд, и только тогда до нашего сознания дошло, что затормози Гоша на секунду позднее, и слон АТТ раздавил бы нас…

Через час впереди в чёрной ночи показался огонёк. В воздух взвиваются две ракеты. Нас ждут. Вот уже видны силуэты двух «Пингвинов», балок и занесённые сани. Ещё минута, объятия, и мы сидим у тёплого камелька в машине, едим, рассказываем. Ребята смотрят на нас, как на людей с Большой земли, ведь они почти месяц в походе.

Это геодезисты, которые медленно, челноком, двигаются на купол, производя по дороге тончайшую геодезическую съёмку. За ними остаётся ряд вешек и цепочка точных значений их положений и высот поверхности на карте.

Ночь прошла хорошо. Спал как убитый. Мешок тёплый, «Пингвин» – прекрасная машина, инея нет на стенах почти нигде.

Утром нас ждали неприятности. Пурга, ветер 25 метров в секунду, видимость – несколько метров. Долго откапывали сани, которые АТТ потянет в Мирный, пытались «подрезать» полозья тросом, но толстый двадцатимиллиметровый стальной трос рвался как нитка. То и дело то один то другой оттирает на лице белые пятна обморожений. Лицо мгновенно покрывается слоем льда. Он снимается как маска. Усы обмёрзли, превратившись в льдину толщиной в сантиметр. Надбровья тоже покрываются таким слоем льда, что его почти скалываем. Но хуже всего глазам. На ресницах и веках толстые ледяные наросты. Поэтому, когда моргаешь, глаза до конца не закрываются, а когда их прикроешь рукой, лёд на верхних и нижних веках сразу смерзается, и глаза очень трудно открыть.

Около полудня почти при полном отсутствии видимости мы медленно вышли из ставшего родным стойбища «Пингвинов». Каким-то чудом держимся своего следа. Мы с Гошей идём сзади, почти упираясь в сани и, несмотря на это, иногда не видя их. АТТ в туче вздыбленного снега почти не виден. Идём по ветру, и это очень мешает. Весь поднятый нами снег летит, обгоняя нас, впереди машины, ухудшая и без того почти нулевую видимость. Мы почти уверены, что где-то потеряем след.

Час за часом идём вперёд. Подошли к косе, которую я оставил в скважине на пятидесятом километре. Теперь термометры уже «выстоялись».

Наблюдения провёл успешно. Снова идём вперёд. Иногда теряем след. Солнце зашло, но ,и пурга утихла, летит лишь позёмка. Когда след теряется, вылезаем из машин и идём искать его и, как ни странно, находим, а потом снова громыхаем. Лак едем часа три. И вдруг – авария: отвалился венец маховика двигателя на большом АТТ. Снова починка на ветру и морозе, но чувствуется, что мы уже спустились далеко вниз, не так холодно. Венец привязывается верёвкой, заводим двигатель воздухом из случайно взятого баллона и снова напряжённо следим за идущими впереди санями. Вдали показались огни Мирного. В 11 часов вечера мы уже ужинали в кают-компании.

На следующий день обработал результаты измерений. Обратного градиента температур в скважине на пятидесятом километре уже нет, а на седьмом есть. Значит, это не влияние потепления климата. После обеда – общий аврал по очистке от снега кают-компании, а сейчас, к вечеру, сводя на нет наш труд, замела пурга. Удачно мы выскочили и из-под АТТ, да и пурга нас помиловала.

День сто тридцать третий. Вот и прошёл праздник Первого мая. С утра начали получать радиограммы.

В два часа в центре посёлка был митинг. Говорили речи, стреляли из ракетниц, а потом с флагами пошли в кают-компанию. Там начался с половины третьего праздничный обед, перешедший в ужин. Первый тост за жён и невест сказал Дралкин. Читали восемьдесят радиограмм, присланных нам. Не спеша обсуждали ответы. Отгадывали, кто что прислал. Потом появились аккордеон, труба, барабан. Первая песня – «Россия», она так дорога здесь. Решили сделать её своим гимном, дальше «Огни Мирного», «Ялта»… Вечером смотрели кино, а потом опять веселились.