Текст книги "Моряк
(Рассказы)"

Автор книги: Ицик Кипнис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

На пруду

Хмурым осенним утром подбежала ко мне Машенька:

– Дядя Изя, пойдемте!

– Куда?

– На пруд!

– Зачем?

– Лягушат смотреть!

– Вот еще, нашла время!

– Ай, ничего!

– Кто ж пойдет в такой холод?

– Мы пойдем в такой холод! – твердо ответила Машенька.

Мне понравилась Машенькина решительность. Все же я хотел было еще поспорить, но – где там! Машенька не слушает! Она несет мое пальто, шляпу, достает из-за шкафа мои калоши:

– Одевайтесь!

Я надел пальто.

– А ты разве так пойдешь, без ничего?

– Да, – ответила Машенька, – я пойду без ничего, я только надену ботики, натяну шапочку, накину платок, возьму пальтишко, и больше ничего!

Ладно! Мы вышли на улицу. Холодно! Вдоль заборов тянется пожелтевшая трава. Она подернута ледяной паутинкой. Холодный ветер забирается за шиворот. Как быстро промчалось лето!

– Куда ты меня тянешь? – сержусь я и поднимаю воротник.

– Сказано, к лягушатам!

– Ты думаешь, они сидят на берегу и ждут не дождутся тебя?

– Тебя – нет, – отвечает Машенька, – а меня ждут.

– Сомневаюсь! – ворчу я.

– Увидим.

Так мы с ней шагаем по осенней улице, закутанные и недовольные. Все сегодня какие-то недовольные. Вон теленок тети Улиты – тоже стоит скучный, сонный. А что ему: за лето густая шерсть выросла – лучше всякой шубы…

Мы перелезли через забор, обогнули большую лужу. Она вся затянута стеклом, то есть льдом. Машеньке охота побегать по льду, но я не пускаю – лед еще совсем молодой, тоненький…

Наконец, мы добрались до пруда и уселись на большом камне. Кругом тянутся огороды. Они теперь лежат пустые, голые, только стебли от подсолнухов качаются безголовые. Вдали скучает лохматый теленок – видно, ему надоело щипать невкусную траву.

– Где же твои лягушата? – спрашиваю.

– Ты все шумишь, злишься, вот они и не выходят!

– Ладно, можно помолчать.

Мы с Машенькой притихли.

Мы с Машенькой притихли.

Я вспоминаю: совсем недавно мы приходили сюда, и под каждым камешком, под каждым кустиком сидели зеленые лягушки и встречали нас веселым и оглушительным: ква-ква!

Теперь здесь тишина, безмолвие. Никто не ходит, никто не колотит вальками белье на мостике. Скоро-скоро вдоль берегов заблестит первый хрупкий ледок! В конце концов, даже неплохо, что Машенька привела меня сюда. Сам я никогда бы не собрался в такое пасмурное, неприветливое утро…

Вдруг в тишине раздалось одинокое негромкое кваканье:

– К-в в-вааа…

– Тш! – Машенька приложила палец к губам и строго посмотрела на меня, – шш!

– Ладно! – киваю я головой.

Через минуту, слышим, тоненько отозвалась другая:

– Кв-ва…

Мы с Машенькой замерли и давай подслушивать лягушачий разговор. Летом мы часто бегали на пруд и научились немножко понимать лягушачий язык…

Вот, слышим, одна лягушка говорит:

– Прр-р-роснись!

Другая, видно, постарше, отвечает:

– Пр-р-рохладно тебе?

Маленькая отвечает:

– Мор-р-р-р-роз пр-р-р-роби-рр-р-р-ает…

Большая говорит:

– Зар-р-р-ройся поглу-у-у-бже…

Потом стало тихо, только пузыри показались на воде: маленькая зарывается в песок. Потом, слышим, опять большая:

– Ква… хва… хватит!

А маленькая сонно просит:

– Р-р-р-расск-ажи!

Это она просит мать рассказать ей перед сном сказку. Мы с Машенькой притаились, сидим тихонько, как мышки. Машенька только улыбается и все грозит мне пальчиком: тише!

Большая лягушка отвечает:

– Др-р-р-ремать надо.

Маленькая сквозь сон:

– Согр-р-р-рей меня!

Большая бормочет:

– Прр-р-рижмись! Ква-ква, спит тр-р-р-рава, пр-р-р-руд заснул…

– Я то-же, – тянет маленькая.

– Др-р-р-р-емать! – из последних сил проквакала большая и затихла.

– М-м-м… – неразборчиво отозвалась маленькая и тоже заснула.

Стало тихо. Мы не шевелились. Я вдруг заметил, как в воздухе запрыгали редкие легкие снежинки. Они тихонько падали на землю – здесь одна, там – другая… Мы молчали – и старая-престарая верба на берегу пруда молчала вместе с нами.

Потом мы поднялись и осторожными шагами, точно боясь разбудить кого-то, пошли домой. Мы не разговаривали с Машенькой, но оба мы, и я и Машенька, думали о лягушках и желали им, всем лягушкам, всем жабам и всем лягушатам, спокойного сна подо льдом и под снегом. Над ними будут трещать морозы, гулять метели, шуметь бураны. Над ними будут вставать короткие студеные дни и долгие зимние ночи… Но потом снова придет звонкая, солнечная весна, мы снова встретимся с ними на пруду, и они будут снова весело встречать нас, распевая на своем языке:

– Ква-ква, пришла весна – ква а-а…

Вася-Василёк

Соседка постучалась в окошко:

– Есть кто дома?

– Никого!

– Где ж мама?

– На огороде.

– А папа?

– На работе!

– А ты что, Василёк?

– А я еще сплю!

Соседка пошла на огород, а Вася потянулся, зевнул после сладкого сна и вскочил: одеваться! Так везде водится – как встанешь утром, так одеваться. А долго ли Васе одеться? Весь его наряд состоит из синих с красной каемкой куцых штанишек на резинке. У вас, наверное, тоже есть такие – называются: трусики!

Шлепая босыми пятками по свежевымытому полу, Вася побежал к окну и распахнул его настежь. Вишневый сад за окном был весь в цвету.

Молодые вишни протягивали Васе душистые ветки и шелестели:

– С добрым утром, Василёк!

– С добрым утром, вишни, с добрым утром, сад!

Трава в саду свежая, сочная, росой умытая! Каждая травинка, каждый стебелек, каждая веточка улыбаются Васе. Но ему некогда. У него разных забот по горло. Первым делом, надо отправиться с ведром к колодцу. Там хорошее солнце, там можно вовсю плескаться в студеной воде.

Вася льет на себя воду, ежится, фыркает и щурится от мыла и от солнца.

Потом он с полотенцем бежит домой. Там на столе уже дожидаются кружка парного молока и теплая ржаная плюшка в салфетке. После холодной воды хочется кушать!..

Теперь можно и кроликов проведать! Потом еще Берка Гутман с Колькой придут. Они возьмут удочки и пойдут на речку, к плотине, – удить рыбу.

Позавчера они там наловили чуть ли не по полкило окуней!

Потом надо еще дочитать «Пловучий город», а то книжка давно уже валяется на подоконнике. Интересная! Эго только так называется «Пловучий город», а на самом деле там вовсе не про город, а про пароходы, – как там дома отдыха устроены. Там у них и библиотека, и театр, и клуб, и спортплощадка – все!.. Может быть, папа туда тоже достанет три путевки: себе, маме и Васе. Только мама не хочет три путевки.

– Все уедем, – говорит она, – а кто останется за огородом следить?

Но это ничего – маму можно уговорить! В крайнем случае, тетю Валю можно попросить – она останется!

Вася покормил кроликов и побежал к плетню. За плетнем – веселый, солнечный луг. Густая трава манит:

– Вася-Василёк, поди к нам! Полежи – посиди! Почитай – помечтай!

Ну, как тут устоять? Вася перемахнул через плетень и во всю прыть помчался по зеленому простору… Набегался – растянулся на солнцепеке в мягкой, сочной траве. Солнце еще не сильно печет, оно только греет ласково.

Божья коровка уселась на Васиной руке и задумалась: что делать – ползти ли ей дальше, или посидеть…

Вася рад солнцу, траве, лету, божьей коровке.

Он недаром радуется. У него особая причина радоваться: вот уже целых пять дней, как начались каникулы, и вот уже целых шесть дней, как Вася-Василёк состоит учеником не третьего, как в прошлом году, а четвертого класса!

Вы скажете: ничего особенного! Вы скажете: почти все ученики третьего класса перешли в четвертый!

Да, зато у Васи какие отметки! По всем предметам – «хорошо» и «отлично».

Отлично, что «отлично»! – скажете вы, – но мало ли у нас отличников?

Верно! Но Васе не так-то легко было стать отличником.

Надо правду сказать: в начале учебного года он учился из рук вон плохо. Редко когда заглянет в учебник или в тетрадь. У него память очень хорошая, вот он и надеялся на свою память. Многим казалось поэтому, что он кое-что знает. Но учителя знали, что это только кажется, и выставляли ему «уды» и даже «неуды».

Вот раз папа не выдержал.

– Непутевый ты у меня, – сказал он, – способности у тебя дай бог всякому, в школу ходишь в хорошую, а ученье твое никуда не годится.

Вася потупился и почесал затылок. Пожалуй, папа прав! Надо подтянуться!

Вася стал чаще заглядывать в книги. Правда, без особенной охоты, а все больше «спустя рукава», как говорится.

Вот к концу первого полугодия папа спросил:

– Как твои дела, Вася? Отлично?

– Как твои дела, Вася? Отлично?

– М… м… м… – забормотал Вася.

– Что за «м… м»? – спросил папа. – Опять «уд»?

– Есть и «хор», – ответил Вася.

– По каким же?

– По труду, по поведению.

– Это мало радости! – сказал папа. – А по остальным как?

– «У… удочки», папа.

– Опять «удочки»? Что ж теперь с тобой будет?

– А я и сам не знаю! – горестно ответил Вася.

Он решил было махнуть рукой на ученье.

Можно и с «удочками» прожить. Переведут в четвертый – и ладно!

Все-таки он чувствовал, что не совсем «ладно». Все стараются, чтобы Вася хорошо занимался. Учителя? Стараются! Мама с папой? Стараются! Товарищи? Тоже стараются!

Стоит только Васе-Васильку, Берке Гутману и Осе Залкинду получить на переводных экзаменах «отлично» – и третий класс станет лучшим классом в школе.

Долго думал Вася. В конце концов он решил: надо подтянуться как следует, по-настоящему. И вот он стал каждый день просиживать за столом по два часа – от трех до пяти. На столе – книги, тетради, чернила, карандаши. Вася пишет, читает, учит, решает…

И стало так: мама, например, из кухни крикнет:

– Василёк, поди, очистки картофельной возьми для кроликов!

А Вася отвечает:

– Некогда, мама. Ссыпь в уголок!

Мама скажет:

– Василёк, ты чаю хотел. Поди, чайник поспел!

А Вася отвечает:

– После, мама, некогда!

Мама рада. Она усмехается: Василёк-то взялся за ум, наконец! Дело будет!

А Вася-Василёк, не отрываясь от книжки, говорит:

– Мама, сегодня я попозже из школы приду.

– А что?

– А мы у Берки будем уроки готовить.

– Это кто такие «мы»?

– Мы – я, Берка, Залкинд…

– Вам бы лучше здесь собраться.

– Нет, здесь мы на той неделе будем!..

Вася стал прилежным учеником. Он с охотой занимается. Он полюбил учебу, и она его «полюбила».

А когда закончился учебный год, Вася получил заветные отметки: «хорошо», «очень хорошо», «отлично».

Вот уже пять дней, как начались каникулы, и Вася гуляет на воле.

Он радуется свободе, раннему лету, солнечным дням.

Дни теперь такие длинные-длинные: можно часами бегать, играть, купаться, и еще остается много времени. И Васе все чудится, будто все – и трава, и деревья, и птицы, и ветер (каждый на свой лад) – шепчет ему про заветные отметки ученика четвертого класса Василия Мукомола: – Хорошо, очень хорошо, отлично, Вася-Василёк!..

Зимний день

– Зима нынче легла замечательная! – сказала мама.

– Да, – ответил папа, – зима отличная!

Мишка не мало удивился: как это – отличная зима? Разве бывает зима отличная или удовлетворительная? Везде снег, стужа, ребята катаются на коньках, на санках… Что ж такого, каждую зиму так бывает. Летом зато можно ходить босиком, в одних трусах, купаться, нырять, о чем теперь даже – брр!.. – страшно подумать!..

Он собрал книги и отправился в школу. Что такое? На лестнице – тихо, в коридоре – тихо, в классах – тихо, вся школа какая-то тихая! Ни души нигде – только уборщица. Она с удивлением посмотрела на Мишку. Миша хватился: гляди-ка, не выходной ли сегодня?

– Ну да, выходной! – засмеялась уборщица.

Вот так штука! Такого с Мишкой не случалось. В выходной он притащился в школу – с карандашами, с книгами, с тетрадями! Он сам над собой посмеялся, потом вышел на крыльцо, и вдруг – остановился. Какой снег! Какой пушистый снежище повалил! Белый-белехонький – глазам больно! Мишка зашагал по снегу. Ему ни капельки не холодно, ему тепло, хорошо, ему весело!.. Он замедлил шаг, и снег, будто глядя на Мишку, тоже пошел тише. Везде – светло, чисто, бело, народу мало. А снег падает и падает, будто легкая кисея опускается на землю. Нет, не кисея, а будто кто-то щиплет вагу и пускает ее комочками: вата-вата, пух-пух…

Нет, не вата! Вата, она не тает, она мохнатая и сухая, а снег – он тает, и вкусный какой! Мишка высовывает язык. Холодные снежинки тают на языке. Какая там вата, это – мороженое, настоящее сливочное мороженое!..

Но вот и Мишкин дом. Только Мишке неохота идти домой. На улице лучше. Мишка задумался, глядя на снег, и вдруг – трах! – снежок в спину!

Кто? Он обернулся. А Маринка кинула снежок и спряталась за угловым домом. Если б не громадные братнины сапоги, которые Маринка обула на босу ногу, ее ни за что бы не найти. Но Мишка увидел – из-за угла торчат носки.

Он кинул сумку наземь и стал тихонечко подкрадываться к Маринке. Носки зашевелились, Маринка выглянула, засмеялась и, недолго думая, давай закидывать Мишку снежками.

– Ах, ты так! – разгорячился Мишка. И тоже давай швырять снежок за снежком.

Мишка и Маринка забыли обо всем на свете. Щеки у них запылали. Они без конца хохочут и без устали нагибаются за снежками.

Вдруг, откуда ни возьмись, примчалась Кнопка – Мишкина дворняжка. Она забегала, засуетилась.

– Кнопочка, ко мне! – закричала Маринка.

Кнопка, барахтаясь в снегу, побежала к Маринке.

– Кнопка, – строго позвал Мишка, – куда пошла! Ко мне!

Кнопка повернула к Мишке.

Она забегала с веселым лаем от Мишки к Маринке, от Маринки к Мишке, виляя хвостом и от всей собачьей души радуясь зиме.

А снег сыплет и сыплет, а ребята все резвятся и резвятся! Потом Маринка запыхалась и сказала:

– Хватит снежками, давай лучше человеков в снегу делать.

– Каких человеков?

– А вот каких, смотри!

Она подошла к Мишке и вдруг – как толкнет его в сугроб. Мишка с хохотом повалился, вскочил, а она опять его – в сугроб; он еще вскочил, а она опять его… И каждый раз в снегу отпечатывался «человек».

Маринка развела руками:

– Ой, сколько человеков!

И вдруг – бух в сугроб! Это Мишка ее толкнул за то, что она его толкала. И от Маринки тоже в снегу отпечатался замечательный «человек» – в сапогах, руки расставлены.

– Руки у него, – сказал Мишка, – коротенькие.

– Нет, руки впору, – сказала Маринка, – ноги очень чересчур длинные.

А Кнопочка понюхала «человека» в снегу, помахала хвостиком и два раза пролаяла – значит, «человек» ей понравился!

А Кнопочка понюхала «человека» в снегу…

Вдруг откуда-то Маринкина мама закричала на всю тихую, белую, пушистую улицу:

– Маринка-а! Ты где пропада-аешь? Домой пора!

Маринка убежала. Мишка и Кнопка остались с носом. Какая она нехорошая, Маринка, – даже не сказала «до свидания»! Правда, Кнопочка?

Но Кнопка тоже убежала – за Маринкой. Тогда и Мишка поплелся домой. Прошел двор, поднялся на крылечко, стряхнул с себя снег и только собрался, как всегда, переложить книги в левую руку, как вдруг хватился: а сумка?!

Миша испугался. Упустил сумку! Он скорей побежал на то место, где они с Маринкой играли.

А там все чисто, гладко, покрыто ровным снегом: ни сумки, ни книг – ничего!

Как же быть? Мишке стало холодно.

За воротником мокро, ногам сыро, руки озябли, и в кончиках пальцев так щиплет. Скорей бы домой, в тепло, поесть бы чего-нибудь! Книги совсем еще были целехонькие. И сумка новая, недавно купленная.

В глазах у Мишки – слезы. Понурив голову, голодный, холодный, он добрался до дому. На лесенке он споткнулся – что такое путается под ногами? Он посмотрел – Кнопочка!

Мишка вытер глаза, нагнулся, видит – у Кнопочки в зубах тесемочка, а за тесемкой тянется что-то большое, серое.

– Сумка! – вскричал Мишка, – моя сумка!

А Кнопка радёхонька. Она ласкается к Мишке, и, видать по глазам, ей хочется сказать: «Что ж ты, Миша, думал, я так и оставлю на снегу сумку своего приятеля!»

Мишка гладит Кнопку, обнимает, прижимает к себе, теребит за уши, за хвост, за лапы:

– Хорошая ты моя Кнопочка! Умница ты моя! Ум-ум-ум-ница!

Мише опять тепло, Мише снова весело. Он взбежал на крыльцо, затопал сапогами: «А ну, снег, долой с моих ног!» – затарабанил в дверь кулаком: «Бух-бух, распахнись-откройся дверь!»

– Что за грохот? – закричали за дверью. – Что за гром? Кому там не терпится?

– Мама, – закричал Мишка, как только дверь приоткрылась, – какая зима!

Но это вовсе была тетя, а не мама. Миша на ходу снял пальтишко, бросил на стул сумку и помчался по всем комнатам искать маму. Надо же ей рассказать, какая нынче удивительная, замечательная зима!

Отличная зима! Отличница-зима!..

Мушка

Настало веселое, теплое лето. Мишка, Гришка да Мушка целыми днями резвятся на воле.

У Мишки – бабушка. Она старенькая и любит ворчать на Мишку. Если за дело – Мишка терпит, слушает, а если зря, ни за что, ни про что, – тут уж Миша себя в обиду не даст, за словом в карман не полезет!

С улицы посмотреть, – можно подумать, будто Гриша и Миша живут в одном доме. Но это только так кажется. На самом деле у них дома разные, только крыша одна. И дворы разные. И жизнь разная. У Гришиной мамы сегодня, скажем, щи из овощей, у Мишиной бабушки – суп перловый. Гришина мама сегодня, примерно, суетится у печки, гремит кастрюлями, горшками, а Мишина бабушка сидит тихонько в уголочке и седые свои волосы расчесывает… Разная жизнь, разные обычаи! Но Гриша и Миша все равно приятели и поминутно бегают друг к другу.

А Мушка – это собака. Артельская.

На Мишкином дворе, надо вам сказать, работает артель овчинников. Они овчины выделывают, которыми тулупы кроют.

Там у них весело, на Мишкином дворе. С раннего утра до позднего вечера кипит работа в артели.

Вот Мушка и пристала к этой артели. Артельщики вовсе не думали обзаводиться собакой. Им вовсе нужна была лошадь, а не собака.

Они и купили лошадь… Сначала они купили Рыжего – жеребца. Потом они его обменяли на Белую – лошадку. Но Белая оказалась ленивой до невозможности. Тогда они ее продали и опять купили Рыжего, только не того, а другого, потемней. Это был добрый конь – всем вышел: и сильный, и статный, и резвый, с длинной гривой и тонкими ногами. На нем сам председатель артели ездит – товарищ Мейер.

Товарищ Мейер заботится о Рыжем: кормит его вовремя и поит, и Рыжий хорошо бежит под Мейером – кнута никакого не надо!

Товарищ Мейер давно обещал взять Мишку и Гришку в город, только все не приходится: то телега нагружена товаром, сесть некуда, то он укатит чуть свет, когда ребята еще спят. Но эго ничего! Товарищ Мейер, если обещал, – наверняка сделает. И ребята терпеливо ждут. Они Мушку тоже возьмут с собой в город. Она будет бежать за телегой, она сильная. А что, ей не добежать до города, что ли?..

Когда Мушка пристала к артели, все обрадовались: а ведь собака нам, пожалуй, очень даже кстати будет! Особенно были рады товарищ Мейер и сторож Евдоким. Тот самый Евдоким, у которого острая бородка, как у козла, громадные ноги и который научился в артели отлично говорить по-еврейски.

Но больше всех к Мушке привязались, конечно, Мишка и Гришка. Мушка тоже к ним привязалась. Куда они, туда и она. Они на баштан– и она на баштан; они в сад за яблоками– и она в сад за яблоками; они на речку– и она на речку…

Когда Мушка появилась в артели, она была худа, как голодный волк. И шерсть у нее была серая, волчья, и уши торчали, как у волка, а хвост был трусливо поджат.

Но Мишка с Гришкой взялись за нее как следует, и через недельку собаку нельзя было узнать. Она стала веселая, гладкая, пушистая, и все, кто хоть сколько-нибудь понимает в собаках, все говорили:

– Замечательная собака у артельщиков. Где они раздобыли такую?

И Мишка с Гришкой гордо переглядывались. Они были рады.

Беда была только с Мишкиной бабушкой. Она в собаках ничего не понимает, и вот она невзлюбила Мушку.

– Я ее когда-нибудь кипятком ошпарю, вашу собаку, – грозилась она, – не надо мне собак. Я уже, слава богу, шестой десяток обхожусь без собак!

Ох, Мишка разозлился! Ох, он давай ругаться с бабушкой!

– Ты только тронь ее, – кричал он, – ты только вот столечко ее тронь! Я тебе тогда покажу «кипятком ошпарю»!

А Гришка стоял под окном, слушал, как Мишка спорит с бабушкой, и думал:

«Чего она мешается не в свое дело? Что ей Мушка сделала? Разве можно такую замечательную собаку – кипятком? Старуха такая злющая!..»

Потом он стал думать про Мишку:

«Интересно, а что Мишка сделает, если она на самом деле ошпарит Мушку?»

А Мишка все спорил с бабушкой, все спорил. Он сердито макал вареную картошку в соль, глотал, почти не жуя, и кричал:

– Попробуй только! Я тогда знаешь чего сделаю! Я соберу всех собак, всех, какие только есть в городе и за городом. И щенков, и цепных, и даже бешеных. Кормить найдется чем, мездры и овчины у нас хватит. Вот ставь тогда воду бочками, готовь кипяток! Посмотрим, как ты с ними справишься!

Гришка под окном ухмыльнулся. Он представил себе, что весь двор заполнен разными собаками: белыми, темными, желтыми, пестрыми, большими, маленькими, охотничьими, дворняжками, пуделями, таксами, бульдогами… целый двор собачий!

«Ну их, – подумал Гришка, – лучше не надо! Они будут грызться между собой и рычать. Лучше пускай Мушка останется! Она ведь разведчиком может быть, ребята говорили. На войне если! А Мишкина бабка ничего не понимает. Хорошо, что он ее настращал. Не будет трогать!»

Каждое утро ребята ранехонько выбегали на двор – где Мушка? Вот она, Мушка, на месте. Спит в тени, свернувшись калачом. Всю ночь она ходила с Евдокимом, помогала ему сторожить, и теперь спит. Тшш, не будите! Но Мушка сама проснулась и кинулась к ребятам. Она обнимает их, виляет хвостом, и вид у нее такой, будто она хочет сказать:

– Товарищи, вы собрались идти куда-то, что ли? Пойдемте, в чем же дело? Я не прочь!

Ребята рады. Они оглядываются, не смотрит ли кто в окно, и достают из кармана угощение для Мушки: хлеб с маслом, кусочек мяса от вчерашнего обеда или еще что. Мушка не отказывается. Она ничем не брезгает. Она быстро все съедает и потом с веселым визгом как начнет носиться по двору – ни за что не догонишь!

Один денек выдался особенный. Первым делом, в этот день надо поработать в артели. Там Мишке и Гришке задание: перебрать две сотни засоленных овечьих шкурок. Ребята на этом деле заработают два рубля. Можно будет купить мороженого, подписаться на «Пионерскую правду», и еще останется на кино.

Потом они пойдут на речку – рыбки половить. А после речки – на МТС Там сегодня спектакль. В общем – работы много.

Раньше всех в этот день проснулся Мишка. Он вышел на крылечко и свистнул:

– Фью… Мушка!

Мушка не отзывается. Оглохла, что ли? Или спит где-нибудь крепко?

– Мушка… Мушка… Фью…

Вместо Мушки на свист примчался Гришка. Он был в одних трусах – без рубашки, без чулок.

– Спит, наверное, – сказал он. – Пойдем в артель!

И Миша с Гришей пошли на склад перебирать шкурки.

Работа пошла дружно. Они успели перебрать уже больше сотни шкурок, а Мушки все не было.

– Поискать бы ее, – сказал Мишка.

– Сперва работу закончим, – сказал Гришка, – а то соль разъест пальцы. Немножко осталось!

Они еще посвистали на всякий случай – Мушка, Мушка! – Мушки нет и нет.

Гришка молча посмотрел на Мишу, и без слов было ясно, что он хочет сказать:

«Уж не бабушка ли твоя… того…»

Мишка покачал головой, и тоже было ясно без слов:

«Будь спокоен, она ее теперь ни за что не тронет!»

Ребята разделались со шкурками и побежали к колодцу мыть руки. Гришка заодно помыли шею, и грудь, и ноги… Но где ж Мушка?

Они обшарили весь двор. Они даже на МТС побежали – может, она туда забрела. Они спрашивали у всех мальчишек: может, кто видел Мушку?

– Неужели ваша Мушка пропала? – удивились мальчишки.

– Да, – вздохнул Миша, – убежала куда-то.

– Постой, – хватился Гришка, – а помнишь, на прошлой неделе кто-то хвалился, что уведет Мушку?

– Пустое, – махнул Миша рукой, – она не даст себя увести. Это не такая собака!

– Я знаю, не такая, а все-таки…

– Нет, я, знаешь, на кого думаю? Ты заметил, на кого Мушка всегда кидается и рычит?

– На Мурло?

(«Мурло» – так прозвали толстого Иону из Марьяновки.)

– Ты думаешь, она зря на него?

– А что?

– А то! Мурло всегда дразнит Мушку. Он говорил: поймаю Мушку, обдеру ее и жене меховые туфли сошью.

– Из Мушкиной шкуры? – ужаснулся Гришка.

– Ну, да! Ты еще его не знаешь, какой он!

– Ай, Мушка его на кусочки разорвет!

Ребята побежали в артель. Они осмотрели все чаны. Артельщики стали спрашивать: в чем дело, кого вы ищете? А ребята отмахиваются, ничего не отвечают.

Решили ждать председателя. Товарищ Мейер приедет, – он-то живо найдет, «где собака зарыта». Грустно стало ребятам. На речку они не пошли. Какая уж тут речка! С трудом они дождались вечера, и побежали на шоссе. Товарищ Мейер всегда возвращался из города к вечеру.

Вот ребята легли на траву около дороги.

Вот ребята легли на траву около дороги…

Ждут. А Мейера все нет! Проехало уже, наверное, штук двадцать разных телег, а артельской телеги все нет! Они-то ее сразу узнают, за версту. Хоть бы стадо скорей прошло, и то легче станет!

Но вот, наконец, вдали показалось стадо. Впереди шла большая черная корова с кривыми рогами. За ней – еще корова, и еще и еще – бурые, серые, черные, коричневые, пестрые… Ребята и своих коров узнали: черную с белыми пятнами – Мишкину, и пеструю – Гришкину. Ребята загляделись на стадо и даже на время забыли про Мушку.

Вдруг на шоссе раздался стук колес. Постойте, знакомый стук! Погодите, это ведь артельская телега так стучит!

Ребята со всех ног бросились на стук. Скорей бы увидеть громадный козырек товарища Мейера, серую его кепку, запыленные усы!.. Вот он уже близко! Впрочем, нет. Это не он, это кто-то чужой. Лошадь артельская, Рыжая, а седок чужой.

– Вижу! Знаю! – вдруг закричал Мишка. – Это Евдоким, вот кто!

Они подбежали к Евдокиму. И вдруг из-за телеги с визгом бросилась на них громадная серая собака.

– Му… Мушка! – закричали ребята – Мушечка! Где ж ты была, Мушечка?

Они ухватились за край телеги, взобрались на нее, сели рядом с Евдокимом и все смотрели назад, на дорогу: там, за телегой, весело бежала Мушка и скалила зубы на ребят…

Теперь все объяснилось: товарищ Мейер поехал не в город, а на станцию (ему надо было на поезд, в Житомир), Евдоким его отвез. А Мушка увязалась за ними, и побывала на станции, и поезд посмотрела.

– Жалко, – почесал Мишка затылок, – не знали мы…

– Мы бы тоже поехали, – подхватил Гриша. – Ты бы взял нас, Евдоким?

Они рассказали Евдокиму, как они искали Мушку, и все. Евдоким долго смеялся, а потом по-еврейски сказал:

– Ого-го, Мушка!.. Клугер гунт!

И все впятером – Евдоким, Мишка, Гришка, Рыжий и Мушка – с грохотом понеслись по дороге, обгоняя медленное стадо.