Текст книги "Танец тюльпанов"

Автор книги: Ибон Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

8

Понедельник, 22 октября 2018

Купальный халат упал на каменные ступени, вырубленные в скале. Холодный воздух осеннего вечера окутал Хулию, лаская каждый сантиметр обнаженной кожи. Она спускалась ступенька за ступенькой, зайдя по щиколотку в море. Вода холоднее, чем была накануне. И она будет остывать и дальше, пока не достигнет восьми-девяти градусов в начале марта.

Какая, впрочем, разница. Ведь это именно то, что она искала. Хотела почувствовать себя частью природы, ощутить гармонию с миром, забыть об ужасах, с которыми сталкивалась по работе каждый день. Она спускалась все ниже, пока вода не достигла талии. Глубоко вздохнув, она нырнула в Бискайский залив.

Несколько быстрых гребков – и вот уже скалистая бухта осталась вдалеке. Море, не сдерживаемое скалами, волновалось здесь заметно сильнее. Она продолжала плыть, удаляясь от берега и исчезая в темноте.

Разум требовал: еще. Еще дальше, еще быстрее… Ей необходимо было полностью выбросить из головы образ Наталии Эчано. Пронзительные крики журналистки, доносившиеся из динамиков компьютера, до сих пор отдавались эхом в ушах. Стоило только сомкнуть веки, тут же появлялось искаженное ужасом лицо.

Понимая, что убежать все равно не удастся, она перестала грести и перевернулась на спину. Дождь прекратился. Небо все еще затягивали тучи, луна не появлялась. Она где-то там, за плотными облаками. Волны слегка покачивали ее – здесь они лишь зарождались, набирая силу по мере приближения к берегу. Ее тело стало невесомым, а море обернуло его будто прохладное шелковое платье.

Она закрыла глаза – и снова увидела Наталию Эчано и ее мучения. Открыв глаза, Хулия уставилась на нависшие тучи. Нельзя, чтобы работа так сильно на нее влияла. Нужно выкидывать все из головы, когда выходишь из полицейского участка. Если даже ежедневное купание в море не помогает, она просто сойдет с ума.

– Я должна научиться, – сказала она вслух.

Но сегодня ничего не выйдет. Даже если она все-таки забудет о Наталии, то о Чеме – нет. Его возвращение перевернуло все внутри – гораздо больше, чем ей хотелось бы. Прошло уже четыре года, два месяца и шесть дней, но эта рана болит так же, как и в первый день.

– К черту! – крикнула она во все горло посреди моря.

Сделав глубокий вдох, она нырнула как можно глубже. От перепада давления заныли барабанные перепонки. Она выпустила воздух из легких, наблюдая, как пузырьки устремляются вверх. Задержавшись на несколько мгновений в абсолютной темноте, она заработала ногами, всплывая. Ей стало лучше – но явно ненадолго.

Хулия начала грести к берегу. Медленно, очень медленно, как лягушка в пруду. Мундака раскрыла перед ней свои сокровища. Рыбацкая деревня с запада граничила с часовней святой Каталины на холме, а с востока – с церковью святой Марии. Посередине виднелись фасады старинных зданий с видом на Бискайский залив и уединенная гавань, которая теперь спала, окутанная светом уличных фонарей.

В ее спальне, в доме рядом с церковью, горел свет.

Ей очень повезло найти этот дом у моря и еще больше повезло убедить владелицу подписать договор аренды на пять лет. Если бы не это, все сложилось бы иначе. Квартиру над ней, как и во всем районе, теперь сдавали туристам, и если бы не договор, ее жилье ждала бы та же участь.

– Уже иду, – сказала она, мечтая о теплом душе, который ждет ее дома.

Перед сном стоило согреться. Хулия выросла в Урдайбае и чувствовала связь с морем, которое омывало поселения на берегу. Ее жизнь, как и жизнь всего региона, зависит от ритма воды. Каждое утро она катается на волнах, чтобы держать мышцы и разум в тонусе. Ночью ныряет в его воды, чтобы избавиться от ужасов дня и очистить разум. Идеальный ритуал, прежде чем уснуть и забыться на несколько часов.

9

Вторник, 23 октября 2018

Похоронная процессия медленно тянулась между могилами. Несмотря на дождь, который не прекращался всю ночь, Сестеро различала шорох шагов по гравию. До нее долетали сбивчивый ропот голосов и обрывки разговоров тех, кто пришел проститься с Наталией. Большинство одеты в черное, но кое-кто из молодежи пришел в джинсах. Цветные зонты слегка оживляли грустную сцену – как и цветы, которые служащие похоронного бюро несли вслед за гробом.

Сестеро держалась поодаль. Ей не было места в первом ряду – хотя, пожалуй, там и без того было много случайных людей, которые едва знали погибшую.

Подняв ладонь, священник попросил тишины, а в это время муж пытался подавить рыдания – по его лицу текли слезы. Сестеро едва разглядела его в толпе. Здесь было больше сотни – возможно, около двухсот – человек. Это впечатляло, учитывая, что до этого отдаленного кладбища из центра Мундаки вела узкая проселочная дорога. Зато вокруг было очень живописно. Редкие кладбища могут похвастаться такими прекрасными видами, несмотря на то что в этот день дождь и туман вознамерились скрыть слияние Урдайбая с Бискайским заливом.

Журналистов тоже хватало. Убийство коллеги вызвало интерес у десятков новостных изданий. Но за исключением нескольких фотографов, которые проскользнули между могилами, журналисты расположились за оградой. Они ждали, пока церемония закончится, чтобы подойти к присутствующим с камерами и микрофонами.

Сестеро не могла разобрать слов молитвы. Священник поднял руку, окропил гроб святой водой и осенил себя крестом. Присутствующие тут же повторили жест.

В кармане раздалось жужжание: новое сообщение. Олайя была счастлива. Первый концерт подтвержден. Он состоится через полтора месяца в «Платаруэне» в Дуранго.

Сестеро задумалась. Она несколько раз ездила на вечеринки в Дуранго. «Платаруэна» – это, случайно, не тот клуб-ресторан, что находится на месте бывшей скотобойни? Он разве не слишком большой для них?

Она начала писать ответное сообщение, чтобы поздравить Олайю с успехом, и тут же вздрогнула – за спиной раздался чей-то голос.

– И давно ли мы ходим на похороны?

Это был комиссар Луис Олайсола. Он казался еще печальнее, чем в полицейском участке накануне.

– Как знать, – возразила Сестеро. – Если преступление совершено на почве страсти, убийца может быть здесь, смешавшись с толпой.

– Или прямо здесь, под крышей этого склепа, – пробормотал Олайсола, указывая на себя со смиренным видом.

Сестеро едва удержалась от кивка.

– Во имя Отца… – донеслись до них слова священника.

– Тяжело прощаться с кем-то, кто был тебе дорог, и еще тяжелее знать, что ты сам попадаешь в список подозреваемых, – признался комиссар, поднося ладонь к глазам, чтобы вытереть слезы. – Я много лет возглавлял полицейское управление без каких-либо нареканий. Не думал, что заслужил такое недоверие.

Сестеро промолчала. Ответа от нее и не требовалось.

Под рыдания мужа и горестные крики присутствующих гроб опустили в могилу. Затем толпа разошлась, прикрываясь зонтами, шум голосов начал стихать. Журналисты не стали терять времени даром. Включив камеры, они окружили людей, выходивших с кладбища. Сестеро вздохнула, понимая, что пресса будет постоянно давить на них, пока они не найдут убийцу.

Только когда металлическая решетка, скрипнув, закрылась за служащими похоронного бюро, Олайсола отвернулся от Сестеро и направился к могиле. Было больно смотреть на этого человека с зонтиком, бредущего по кладбищу. Комиссар был раздавлен. Об этом говорили его слезящиеся глаза и опущенные плечи.

Ане Сестеро вздохнула. Влажный воздух освежил легкие, но не разум. Она чувствовала себя неловко, но должна была это сделать. Накинув капюшон дождевика, она вышла из-под крыши склепа.

– Прими мои соболезнования, – прошептала она, подойдя к комиссару.

Олайсола промолчал. Он не отрывал взгляда от надгробия. Там было выбито имя Наталии Эчано и две даты – день ее рождения и день ее смерти. Никаких эпитафий или излишеств. Просто еще одна среди сотен могил, что выстроились в уединении кладбища. Смерть делает всех равными.

– Она была выдающейся личностью. Все, что случалось в Гернике, озвучивалось ею. Она никогда не боялась обличать коррупционеров, невзирая на их должности и влияние. – Слова комиссара звучали как прощальная речь.

Сестеро медленно кивнула. Олайсола пытается вести собственное расследование? Обличитель коррупционеров… Это слишком большой список подозреваемых. Как долго можно вынашивать месть? Недели? Месяцы? Годы?

От одной мысли об этом закружилась голова.

– Что же ты меня не допросишь, чего ждешь? – Олайсола повернулся к ней. Дождь смешивался на его лице со слезами.

Сестеро прикусила пирсинг в языке зубами – привычка, когда сдают нервы. Она надеялась получить информацию о комиссаре в неформальной обстановке и ни при каких обстоятельствах не подвергать его серьезному допросу.

– Давай, чего же ты тянешь? Я хочу покончить с этим немедленно, – поторапливал ее Олайсола.

Сестеро огляделась. Их окружали десятки каменных крестов и фигуры святых, плачущих под пасмурным небом.

– Возможно, это не лучшее место, – начала она, бросив взгляд на свежую могилу.

Комиссар развел руками и изобразил удивление.

– А по-моему, лучше не придумаешь. Здесь нам никто не помешает и не подслушает.

Кивнув, Сестеро потянулась в карман за блокнотом, но передумала из-за дождя. Придется положиться на память.

– Хорошо. У меня не так много вопросов. Где вы были, когда было совершено преступление?

– На ты.

– Прошу прощения?

– Я же просил обращаться ко мне на «ты».

Сестеро вздохнула. В свое время ей пришлось переучиваться, чтобы обращаться к подозреваемым на «вы».

– Где ты был?

– На рыбалке. Один, на собственной лодке. Не лучшее алиби, знаю, но на причале я встретил Нестора, соседа из Мундаки, который может подтвердить время отплытия. Когда я вернулся, на причале был мужчина. Я не знаю, как его зовут, он только недавно начал швартовать свою лодку рядом с моей. Можно поговорить с ним.

– И сколько ты провел на рыбалке?

– Часа три.

Комиссар отвечал, не задумываясь. У него было достаточно времени, чтобы подготовиться. Но в любом случае трех часов достаточно, чтобы где-то оставить лодку, совершить убийство и вернуться. Море не дает алиби.

– Почему Наталия тебя бросила?

Этот вопрос задел гордость комиссара, и он отвернулся, прежде чем дать ответ.

– Я же говорил, что это обоюдное решение.

Секундная заминка – но Сестеро ее заметила.

– Всегда кто-то является инициатором.

Поджав губы, Олайсола посмотрел на нее свысока. Он не привык к тому, что кто-то требует от него ответы.

– Это случилось четыре месяца назад… Вокруг начались пересуды. Герника – чертова деревня. Наши отношения стали достоянием общественности. «Слыхал? Та, с радио, с начальником полиции…». Это было невыносимо. Наталия сказала, что больше не хочет причинять боль матери. Я предложил нам обоим уйти из семьи… Она не рискнула сделать этот шаг, и мы расстались.

Сестеро глубоко вздохнула. За обоюдным решением на самом деле скрывался уход Наталии.

– А твоя жена? Как она пережила все это?

Комиссар провел тыльной стороной ладони по одной из многочисленных роз, которые усыпали могилу, и покачал головой.

– Никак. Ей было все равно. Между нами давно все кончено. Мы жили вместе под одной крышей, как давние друзья, – и все. Она живет своей работой, а я своей.

– Но вы живете вместе?

– Вместе, но мы не близки. У нее свои любовники. Ну если останется время после работы.

– Где она работает?

– Она адвокат. Очень успешный… Громкие дела.

– Ты же понимаешь, что мне придется с ней поговорить, – предупредила Сестеро.

Олайсола поморщился, но выбора у него не было. Он прекрасно знал процедуру.

– Наталия когда-либо рассказывала тебе об угрозах? Она чувствовала себя в опасности?

– Маловероятно, что кто-то вроде Наталии никогда не получал угроз, но, скорее всего, ей было на них плевать. Она никогда мне ничего такого не говорила. У вас есть какие-то зацепки?

Сестеро отрицательно покачала головой. Нельзя делиться деталями расследования с подозреваемым, пусть даже комиссаром. У нее было еще столько вопросов. Какой была Наталия? Какие у нее были отношения с коллегами? Как она… Но утомлять расспросами Олайсолу казалось неправильным. Не перед могилой убитой. Ведь это место все еще переполнено скорбью. Ленты траурных венков – от лучшей подруги, от кузенов, от торговцев с рынка… Цветов было так много, что они почти полностью покрывали могилу. Розы, хризантемы, гвоздики… И тут у нее перехватило дыхание.

– Боже… Он был здесь.

Правой рукой она указала на один из букетов. Это не очередной букет. Он не защищен целлофаном, и он без ленточки с прощальными словами. Ничего подобного.

Это был букет тюльпанов. Красных – как тот, что сжимала в руках Наталия, когда поезд оборвал ее жизнь.

10

Вторник, 23 октября 2018

– Нет, они не мои. И не ищите дальше. Вы не найдете эти тюльпаны ни в одном цветочном магазине Герники. – Продавщица в цветочном магазине презрительно посмотрела на букет.

– Почему? – Сестеро удивила ее категоричность.

Флористка бросила на нее снисходительный взгляд. Это была женщина средних лет – до такой степени худая, что казалась высокой, хотя высокой она не была. Или, возможно, эту иллюзию создавала прямая как палка спина?

– Вы ведь не особенно разбираетесь в цветах? – заметила она, сделав паузу, но Сестеро так ничего и не ответила. Флористка отложила красные ленты, которыми она занималась все это время, и подошла к полицейской. – Тюльпаны цветут весной, и спрос на них именно в это время. Осень – это что-то странное. Никто их не продает. Разве вы когда-нибудь видели, чтобы кто-нибудь приносил тюльпаны на кладбище в день всех святых? Разумеется, нет.

Сестеро не нравилось презрение на лице этой женщины, которая кривила губы при каждом взгляде на кольцо в ее носу. Она бы с радостью покинула это место, но у этой сотрудницы была важная информация.

– И откуда тогда мог взяться букет? – спросила она, скрывая недовольство.

Цветочница нежно погладила лепесток одного из тюльпанов, затем покачала головой и пожала плечами.

– Я готова поспорить на собственный магазин, что в радиусе ста километров не найдется ни одной цветочной лавки, где можно было бы купить эти тюльпаны: это очень редкая разновидность.

На этот раз губы сморщила Сестеро. Такого ответа она не ожидала.

– Что это за сорт? – Возможно, так удастся выяснить их происхождение.

– Трудно сказать… Их тысячи, но это точно гибридный сорт. Возможно, Дабл Эрли Абба или Фаер оф лав… – Ее произношение было идеальным, будто она только что выпустилась из Оксфорда.

– Есть ли какой-нибудь способ узнать, когда их купили?

– Надо посмотреть… – Цветочница вытащила тюльпан из букета. Со сосредоточенным видом она сделала разрез по всей длине и принялась внимательно его изучать. Эта процедура удивила Сестеро. – Он свежий. Его срезали меньше суток назад. Я бы даже сказала, часов пять назад.

Сестеро перевела взгляд на часы на стене, частично скрытые зарослями. Было одиннадцать утра. Если флористка права, эти цветы срезали не позднее восьми вечера накануне.

– Как вы можете утверждать с такой точностью?

Еще один снисходительный взгляд от цветочницы.

– Потому что. Я занимаюсь цветами всю свою жизнь.

Сестеро прикусила губу, чтобы не сказать какую-нибудь грубость. Она с трудом выносила таких женщин.

– А что насчет этого? – Она протянула ей остатки цветка, который Наталия Эчано сжимала в руках в момент своей гибели.

Флористка повторила те же манипуляции.

– Состояние плохое, но я бы сказала, что это тот же сорт, но этот цветок срезали за несколько дней до этого.

– А может быть такое, что он из того же букета, а цветы все это время стояли в воде или что-то вроде того? – спросила Сестеро.

Флористка тут же покачала головой.

– Это невозможно. Стебель тогда бы выглядел и ощущался по-другому.

Сестеро пожалела, что не послала Айтора на эту беседу. Он бы точно проявил больше терпения, пытаясь выяснить, как убийца раздобыл цветы.

– А их можно вырастить самостоятельно?

– Трудно. Это не просто цветок. Тюльпаны – капризные цветы, особенно в домашних условиях. Я бы очень удивилась, узнав, что любитель мог вырастить цветы подобного качества.

Еще не договорив, она отвернулась и снова занялась красными лентами. Лезвие ножниц прошлось по полоске блестящей бумаги, превращая ее в завиток, каким обычно украшают букеты в цветочных магазинах.

Ане с отвращением забрала тюльпаны. Она не ожидала, что визит в цветочный магазин принесет ей больше вопросов, чем ответов.

– Ясно. Большое спасибо, что уделили мне время, – сказала она, но не удержала сарказма.

– Надеюсь, я смогла вам помочь, – откликнулась женщина, не потрудившись проводить ее до двери.

* * *

Сестеро открыла дверь бара, все еще чувствуя поражение. Оставалось надеяться, что Айтору повезло больше. Она оглянулась в поисках напарника. Его не было на месте. Пока не было.

Бармен – тот же, что обслуживал ее прошлым вечером, – бросил на нее взгляд через глянцевую поверхность кофеварки.

– Что будете?

– Двойной.

– Американо?

– Нет, двойной. Две порции эспрессо в одной чашке.

– Как скажете.

Игровой автомат в глубине зала издал надоедливую мелодию и металлический звон монет. Сидевший за ним азиат радостно кивнул.

– Я запрещу тебе играть. – Бармен повысил голос, перекрикивая звуки кофемашины.

Сестеро вытащила телефон, чтобы проверить, нет ли сообщений от коллег, и тут дверь открылась.

– Ну и ливень! – Айтор снял дождевик и повесил его на крючок под барной стойкой.

– Обещают всю неделю такую погоду, – заметил слепой, сидевший у входа. Лотерейные билеты покрывали его грудь разноцветным водопадом.

– На улице так паршиво, – пожаловался бармен. – Даже на работу идти не хочется.

– Как будто кому-то когда-то хочется, – усмехнулся слепой.

– Ну, вы же хотите, чтобы вокруг все цвело. Вот вам и цена за это. Да чего вы жалуетесь, это всего лишь вода. Раньше лило куда сильнее, – вмешался старик за одним из столиков. Он не удосужился даже поднять голову от наполовину разгаданного кроссворда в газете.

– Что будете? – спросил бармен у Айтора.

– Зеленый чай и тортилью.

– Принесите еще одну для меня, – добавила Сестеро, вспомнив, что так и не позавтракала. Обычно она никогда так не делает, но в этот день все вышло из-под контроля. В том числе и еда.

– Как все прошло в цветочном? – спросил Айтор.

Сестеро вздохнула.

– Так себе. Все сложнее, чем мы думали. Сейчас не сезон для тюльпанов, и она не знает, кто мог их продать. А как в похоронном бюро?

Бармен поставил на стойку два дымящихся блюдечка, и у Сестеро разыгрался аппетит.

– Убийцы не было на кладбище. А если и был, то пришел без букета, – объяснил Айтор. – Их принесли гробовщики. Они прекрасно помнят, как забирали его из морга вместе с остальными цветами.

– Нужно проверить, есть ли там камеры видеонаблюдения, – решительно сказала Сестеро. Возможно, обнаружить убийцу будет проще, чем ей казалось несколько минут назад.

– Уже. Ни одной. В том числе снаружи.

– Черт…

В голове Сестеро вихрем пронеслись мысли. Она явно что-то упускала. Закрыв глаза, она заставила себя абстрагироваться от неудачной шутки, которую Аргиньяно[2]2
  Карлос Аргиньяно – популярный испанский ведущий кулинарной программы.


[Закрыть] отчебучил с экрана телевизора, включенного на полную громкость.

– Он ее повторяет уже в третий раз, – проворчал отгадывавший кроссворд.

– Бабульки в шоке от его грязных шуточек. Такими темпами на него подадут в суд, – откликнулся слепой.

– Ну хватит, все лучше, чем новости… Кто-нибудь знает, что там с той журналисткой? – вмешался официант.

– Да ну тебя, никто ничего и не узнает. Они все скроют. Ее давно пытались заткнуть. – Слепой постучал тростью по полу.

Полицейские переглянулись. От болтовни в баре зачастую больше пользы, чем от допросов.

– Стоит только нацелиться на застройщиков и политиков…

– Ей нужно было завести телохранителей.

Повисло молчание, и Аргиньяно на экране успел поставить в духовку пирог с перцем пикильо.

– А зачем ей телохранители, если она крутила шашни с комиссаром? – внезапно заметил старик.

– Так они расстались. Она его бросила.

– Мне кажется, она в принципе с ним встречалась ради защиты, – заметил бармен, протирая стаканы тряпкой.

Старик захихикал.

– Похоже на то. Как только отказалась с ним спать – сразу же оказалась на рельсах. И мы никогда не узнаем, кто в этом виноват. Знаете почему? Потому что им плевать. Это был комиссар. Наталия знала слишком много, и ее убрали. Они позаботятся о том, чтобы никто ничего не узнал. Через два дня все забудется.

– Если только ее смерть не повесят на кого-то еще, – предположил слепой.

– Как там Санти?

– Муж? Хреново, конечно. А ты как думал? Говорят, его пичкают таблетками, чтобы он совсем уж не расклеился.

Сестеро поднесла ко рту последний кусочек тортильи. Разговор свернул не туда. Нужно вернуться к началу.

– Не слышала, чтобы у Наталии Эчано были какие-то проблемы с застройщиками, – подчеркнуто равнодушно вставила она.

Айтор рядом с ней поднес бокал к губам и с притворным интересом уставился в телевизор.

– Это потому, что ты не слушала ее программу, – заявил слепой. – Они тут устроили шумиху с музеем. А она каждый день выступала против.

Сестеро нахмурилась. Она ничего не понимала.

– Музей Гуггенхейма, – объяснил бармен. – С тех пор как стало известно, что здесь хотят открыть филиал компании, все стоят на ушах.

– Какой-то умник с инсайдерской информацией скупает землю за бесценок. Лотерея, дамы и господа! – воскликнул лотерейщик тем же тоном, каким объявил бы розыгрыш.

Сестеро выразительно посмотрела на напарника. Накануне он должен был посетить «Радио Герника» в поисках информации.

– Я сейчас вернусь туда. Вчера там был только техник, который дал мне послушать пару записей. По вечерам пускают эфир из Бильбао, и из команды Наталии Эчано никого на станции нет, – вполголоса пояснил Айтор.

– Эти взяточники живут на широкую ногу. Вы что, правда думаете, что политики и застройщики плетут интриги только на юге? – заявил мужчина с кроссвордом. – Эй, Маноло! Вымышленное животное, пять букв. Начинается на «п». Угадай с одной попытки.

Бармен рассмеялся.

– Пора бы им уже сменить пластинку. Каждый день загадывают одно и то же, – сказал он и кивнул в сторону экрана. – Ничего себе! Этот парень просто талантище. Видали, что он сделал из консервированных перцев и пары яиц?

– А еще там сливки, масло, специи… Да он туда чего только не бросил, – возразил слепой.

– А я бы все равно съел сейчас, – настаивал бармен.

– Еще один: библейский персонаж из трех букв. Они что, думают, что у нас память отшибло? Его загадывали по меньшей мере трижды за последние пять дней.

– Брось это дело и займись судоку. Меньше брюзжать будешь, – посоветовал бармен.

Айтор указал в сторону двери. Сестеро кивнула. Больше здесь делать нечего. С другой стороны, время в баре не прошло зря. У них появился новый возможный мотив.

– Вы ведь из полиции? – Слепой перегородил им дорогу тростью.

Сестеро посмотрела на напарника. Как и она, Айтор был в штатском и даже снял с пояса кобуру. Эта игра начинала ей надоедать.

– С чего вы это взяли? – поинтересовалась она.

– Да вас за километр видно, – заметил он. – Как насчет лотерейного билета? Розыгрыш в пятницу. У тебя телефон звонит. Наверняка это твой муж хочет, чтобы ты и ему прикупила билетик.

Все в баре рассмеялись.

Сестеро прижалась ухом к рюкзаку. Он и правда вибрировал. Расстегнув молнию, она посмотрела на экран.

– Это Чема, – сказала она Айтору и ответила на звонок. – Сестеро, слушаю.

Голос полицейского был полон тревоги. И Ане ощутила, как тревога, зародившись в груди, наполняет все ее существо.

В мае 1985 года

– Это великолепно. Одолжишь на минуточку?

Не дожидаясь ответа, учительница взяла мой рисунок и подняла его так, чтобы всем было видно. Ей пришлось трижды попросить тишины и даже повысить голос, чтобы ученики в классе – их было больше тридцати – наконец-то повернулись к ней.

– Посмотрите, как хорошо вырезано, в отличие от многих. Вам уже шесть, а ведь даже трехлетки смогли бы вырезать лучше.

– Я лучше нарисовала, – запротестовала Ициар, девочка со светлыми косичками, сидевшая за соседней партой.

– Да, Ициар нарисовала очень хорошо, – признала учительница. – Как и многие из вас. Но кое-кому придется снова учиться с малышней, если вы не проявите больше усердия.

– У меня ножницы затупились, – встрял Лукас, показывая свою лошадь с отрезанными ногами.

– Да неужто! Вечно то ножницы затупятся, то краска засохнет…

– Но это правда, – настаивал мальчик.

Учительница вернула мне рисунок. Мне было неловко, но в то же время я был очень горд собой.

– Твоя мама будет очень довольна, – сказала она, погладив меня по голове, а затем снова повысила голос. – Пора заканчивать. Доделывайте, и мы повесим их на ленточку и напишем: Zorionak, ama[3]3
  Поздравляю, мама (баск.).


[Закрыть].

Я взял голубую краску. Лошадка была почти готова. Оставалось только нарисовать глаза. Я хотел сделать их голубыми, как у моей мамы.

Затем мы выбрали ленты, и раздался звонок, означавший конец занятий.

– Подождите минутку, – сказала учительница тем, кто бежал к двери. – Спрячьте ваш подарок до воскресенья. Вот увидите, как они будут довольны, что вы вспомнили про День матери.

Осторожно, чтобы не смять, я положил подарок в сумку. Я умирал от желания вручить его маме. Я представил, как разбужу ее в воскресенье, едва рассветет. В ящике я хранил конфету, которую мне подарили несколько недель назад на день рождения. Я положу ее на поднос рядом со стаканом свежевыжатого сока и отнесу маме в постель. Ведь она всегда начинает день с апельсинового сока.

* * *

Наконец этот день настал. Отца не было дома. Его почти никогда не было дома, море всегда забирало его у нас. Когда он возвращался, он всегда рассказывал мне о месте с удивительнейшим названием: Гран Соль, Великое Солнце. Я всегда просил его взять меня с собой, а он смеялся и говорил, что однажды мы отправимся туда вместе. Спустя годы мне довелось побывать в этом волшебном месте, и я убедился, что единственное, что в нем волшебного, – это его название.

Как я уже говорил ранее, это было воскресенье, День матери, и я хотел сделать ее пробуждение особенным.

Мне с трудом удалось уместить все это на подносе – сок, поджаренный хлеб, подарок, который мы приготовили в классе… Единственное, что я не смог сделать, – это кофе: я не знал, как пользоваться кофеваркой, да и ее свист разбудил бы маму раньше времени.

Я тихонько прошел в спальню. Тонкие полоски света, пробивавшиеся сквозь ставни, украшали изголовье кровати.

Время здесь было подчинено ритму ее дыхания. Я с трудом удержался, чтобы не залезть под одеяло и не прижаться к ней. Так поступают только малыши, и она давно не одобряла подобного поведения.

– Что тебе нужно так рано? – буркнула она, когда я поцеловал ее в щеку.

Я посмотрел на будильник на столике. Было почти девять, в это время мы вставали по выходным.

– Zorionak, ama… Сегодня твой день, – сказал я, обнимая ее за руку, лежавшую поверх простыни.

– Хватит нести чушь, – ответила она, сбрасывая мою руку и переворачиваясь на другой бок.

Внутри меня что-то оборвалось.

– Я приготовил тебе сок, – пролепетал я еле слышно.

– Дай поспать. Хватит придуриваться.

Мои глаза наполнились слезами. Не так я воображал себе эту картину.

Я посмотрел на сок. Если она сейчас же его не выпьет, все витамины исчезнут. Я открыл было рот, но рыдания душили меня.

Наверное, я заплакал, уже не помню, но как иначе, когда твои фантазии рушатся? Остаток утра я провел на кухне перед накрытым с таким старанием подносом в надежде на то, что она скоро встанет. Шли часы, надежда угасала, ноги онемели. Наверное, я поплакал еще, и плечи опустились от горя, но это уже мои домыслы. Разве можно помнить все в деталях, когда прошло столько лет?

Был почти полдень, когда она появилась на кухне. Она вошла уже одетая, красивая, как обычно, и с серьезным лицом.

– Zorionak, – прошептал я.

Она презрительно хмыкнула.

– Поздравь тех, кому есть что праздновать. А меня оставь в покое.

Я едва сдержался, чтобы не заплакать. Прикусил до боли губу и пододвинул к ней поднос.

– Я приготовил тебе…

Не разжимая губ, она покачала головой.

– По-твоему, я буду пить сок, который сделан столько часов назад?

С этими словами она открыла холодильник и достала апельсины. Звук соковыжималки стал для меня последним ножом в спину, пока я плелся по коридору. Я не хотел, чтобы она видела мои слезы.