Текст книги "Гражданская война в Испании. 1931-1939 гг."

Автор книги: Хью Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

В Каталонии не было больших поместий, и революционеры не могли решить, что делать с землей, которая попала им в руки. Наконец осенью было принято решение: половина конфискованных земель переходит под управление комитетов, а вторая половина распределяется между беднейшими крестьянами. Комитеты в пуэбло будут получать и половину арендной платы, а другая половина значительно сокращена. В Каталонии не могли предусмотреть, как крестьяне будут обращаться с собственностью «буржуев». В Сереньене, где не осталось ни одного представителя среднего класса (включая и ветеринара), доктор Боркенау вместе с английским коммунистом Джоном Корнфордом наблюдал, как уничтожались все документы, имеющие отношение к сельскому хозяйству. Посреди главной площади был разведен огромный костер, языки пламени которого поднимались выше церкви, и молодые анархисты торжествующе кидали в него все новые связки бумаг.

Ниже по побережью, в Валенсии, хунта Мартинеса Баррио, поставленная Хиралем, чтобы контролировать пять провинций Леванте, проявила еще большую беспомощность перед комитетами контроля, чем Женералитат перед Комитетом антифашистской милиции. Мартинес Баррио был вынужден обосноваться на жительство в сельской местности, а не в Валенсии. Хотя CNT продолжала оставаться сильнейшей группой, под началом которой были и порт, и транспорт, и строительные рабочие, Валенсия считалась более буржуазным городом, чем Барселона, хотя в ней экспроприации было меньше. UGT контролировала положение дел в среде «беловоротничковых» рабочих, а они стойко придерживались позиций Ларго Кабальеро. Республиканцы, у которых было много надежных сторонников из нижних слоев среднего класса и богатых крестьян, делили свои симпатии между теми, кто видел свой шанс в развитии сепаратистского движения в Валенсии, и теми, кто неуклонно поддерживал Асанью и Хираля. Коммунистическая партия в Валенсии была невелика, не пользовалась симпатиями и постоянно грызлась с анархистами. Она вела здесь политику такую же сдержанную, как и республиканцы, и поддерживала Мартинеса Баррио. Позже компартия обрела поддержку среди богатых крестьян Валенсии, поскольку успешно претворяла в жизнь план распределения экспроприированных земель среди крестьян и выступила против анархистов, стоявших за коллективизацию и запрещение частной торговли.

В Андалузии революция по духу была главным образом анархистской, и на ней не сказывалось даже ограниченное влияние центральных властей из Барселоны. Во многих пуэбло муниципальные советы слились с новыми комитетами. Дороги и общественные службы контролировали как прежние чиновники, так и милиционеры, назначенные комитетом. Каждый город действовал сам по себе и нес за это ответственность. Мятежники занимали территории совсем рядом с Каталонией – в Севилье, Гранаде, Кордове, в портах Кадиса и Альхесираса, и это вызвало особые опасения республиканцев. Между лидерами анархистов, угнездившимися в таких городах, как Малага, и обитавшими в маленьких пуэбло, царила неприкрытая враждебность. Первые хотели утвердиться в деревнях, но встречали сопротивление местных лидеров, которые воспринимали их появление как покушение на свои права. Революция тут носила куда более экстремистский характер, чем по всей Испании. Во многих местах была полностью ликвидирована частная собственность, а торговцам отказались выплачивать долги. Часто деньги объявлялись вне закона. В деревушке Кастро-дель-Рио под Кордовой образ жизни стал напоминать мюнстерскую коммуну баптистов 1530 года – частный обмен товарами был запрещен, закрылся деревенский бар, употребление кофе жителями деревни преследовалось. «Они хотят вести нормальный образ жизни, как те, кого экспроприировали, – заметил доктор Боркенау, – и в то же время избавиться от их богатств». В этом регионе большие поместья продолжали обрабатывать те, кто и раньше работал в них, но теперь они не получали заработной платы – в деревенской столовой им в соответствии с потребностями выдавались продукты. Было совершенно непонятно, что делать с землями, лежавшими между пуэбло. Там повсеместно стояли казармы, брошенные взбунтовавшимися гражданскими гвардейцами, которые, укрепившись на верхушках холмов, в монастырях и других труднодоступных местах, стали вести жизнь разбойников, грабя соседей. Дольше всех продержался гарнизон капитана гражданской гвардии Кортеса в монастыре Санта-Мария-де-ла-Кабеса в горах к северу от Кордовы.

Анархистский характер революции в Андалузии претерпел изменения в провинции Хаэн, которая в течение нескольких лет стойко поддерживала UGT, а также в Малаге и Альмерии, где большинство докеров были коммунистами. Социальные изменения в Хаэне были незначительными. Например, в замшелом городишке Андухаре были убиты пятеро «буржуев», но их земли так и остались нетронутыми. UGT передал муниципалитету право управления большими соседними поместьями, в результате чего их продолжали обрабатывать те же батраки за прежнюю нищенскую плату. Хотя революцию в Малаге и возглавили коммунисты, она также решительно ничего не дала народу. Частично отрезанная от остальной республиканской Испании (в руках националистов к северо-востоку была Гранада), живущая под ежедневной угрозой воздушных налетов, в атмосфере слухов, что вот-вот город будет взят, Малага страдала от недостатка энтузиазма, который был свойствен революции к северу от города.

Территория, протянувшаяся вдоль северного побережья Испании, была отрезана от остальной республики центральной равниной Северной Кастилии и горами Наварры, которые контролировал генерал Мола. Здесь существовали три сообщества – в Бильбао и Сан-Себастьяне, в Сантандере и Хихоне. В этих городах и в провинциях Бискайя и Гипускоа, где преобладали баскские националисты, продолжал существовать общественный порядок, свойственный среднему классу. Бильбао, Сан-Себастьян и окружающие их территории контролировались комитетами обороны, в которых баскские националисты преобладали над UGT, коммунистами и анархистами. Из этих трех последних групп только анархисты (у них были сильные позиции среди рыбаков и строителей) позволяли себе выступать против басков, которые не скрывали, что с недоверием относятся ко всем рабочим партиям. Поэтому в новый моторизованный корпус баскской милиции и в батальоны порядка (для милиционеров) не разрешалось вступать членам левых революционных партий, хотя среди них было много представителей, чья верность республике вызывала сомнения.

Кроме полковника Карраско, нескольких офицеров и фалангистов, которые действительно принимали участие в мятеже, в провинции Басков милиционеры расстреляли около пятисот человек. Ответственность за это несли главным образом анархисты. Но с начала августа преследования высшего и среднего класса фактически прекратились ⁸. Священники получили свободу, возобновились церковные службы. Сожжены были лишь две церкви в Сан-Себастьяне, да и те в самом начале войны. Экспроприировали имущество лишь тех капиталистов, которые принимали участие в мятеже. Оно передавалось в распоряжение государственных органов.

Единственной приметой социальных перемен в провинции Басков был декрет, запрещающий кому-либо быть директором больше чем одной компании (это был удар не столько по буржуазии в целом, сколько по баскским миллионерам), получать ренту больше 50 процентов, как и по всей республиканской Испании. Был учрежден Отдел общественной помощи, куда в случае необходимости мог обратиться любой гражданин. В то же время военная промышленность Бискайи – оружейный завод в Эйбаре, небольшие производства оружия в Гернике и Дуранго, заводы в Бильбао, на которых выпускались гранаты и орудия, – была передана Комитету обороны Бильбао. Баскские националисты также получили контроль над финансовыми структурами своей провинции. Были сформированы новые отделы для контроля крупных банков Басконии. В них входили четыре члена старого совета директоров, два акционера, два вкладчика и четверо служащих, избранных коллегами. Баскское министерство финансов выдвигало кандидатуры акционеров и вкладчиков и должно было одобрить кандидатуры членов старых советов и представителей от служащих.

Несмотря на сравнительную умеренность, Баскония неизбежно должна была войти в конфликт с римско-католической церковью. После неудачи попыток церковных друзей Хосе Антонио Агирре, лидера басков, уговорить его и его партию присоединиться к националистам епископ Витории и Памплоны в пастырском послании, зачитанном по радио 6 августа, публично обвинил баскских католиков в приверженности республике. Но баскские священники во главе с викарием Бильбао посоветовали политическим лидерам Басконии и дальше поддерживать республику. Правда, доказательств подлинности этого пасторского послания не было, поскольку его копий никто не видел. Кроме того, оно было оглашено без соблюдения должных формальностей. И наконец, имелись основания предполагать, что епископ Витории не был полностью свободен в своих действиях (он едва ли не был заключен в своем дворце), епископ не мог знать правду о событиях в провинциях Гипускоа и Бискайя. Изменение отношения со стороны баскских националистов могло навлечь неприятности на многих людей и на саму церковь. Таким образом, баскские священники, и дальше придерживаясь своих взглядов, оставались с паствой, чьим духовным потребностям продолжали служить. Они часто вмешивались в действия властей, спасая тех, кто становился жертвой насилия со стороны левых партий, особенно своих собратьев в Астуриии и Сантандере. Баскские католические лидеры продолжали поддерживать республику, а впоследствии даже входили в правительство. Они идеологически оправдывали ее существование, доказывая, что четырех условий, которые приводит святой Фома Аквинский, позволяющих восстать против государства, не существовало и последняя папская энциклика отрицает законность мятежа ⁹.

В Хихоне на побережье Астурии ситуация осложнялась тем, что в казармах Симанкас продолжала сопротивление гражданская гвардия под командованием полковника Пинильи. Тем не менее во время осады казарм отношения между UGT, CNT и коммунистами стали там даже ближе, чем в дни восстания 1934 года. Белармино Томас, депутат от социалистов, был губернатором провинции Астурия, и правительство передало ему всю полноту власти. Поскольку наземная связь с Мадридом была прервана, ему приходилось действовать столь же независимым образом, как и его баскские и каталонские коллеги. Он председательствовал в комитете, состоявшем из двух коммунистов, двух членов CNT, двух из UGT, двух из FAI; по столько же членов комитета было от Объединения социалистической молодежи, от левых республиканцев вместе с одним представителем либертарианской (анархистской) молодежи. Шахты в Астурии были под контролем совета, в который входил директор, представляющий государство, несколько техников, заместитель директора, секретарь и трое рабочих. Директор мог действовать только с разрешения рабочих, и вся эта управленческая система представляла собой уникальное сочетание рабочего контроля и национализированного предприятия.

Дома в Хихоне, подвергавшиеся непрерывному обстрелу крейсера националистов, были разрушены. В них жили бедняки. Они вели пуританский образ жизни и верили в будущее. Огромные плакаты, развешанные по городу, изображали красный материк Испании, в центре которого стоял маяк, лучи которого освещали всю Европу. Текст на плакате гласил: «Испания осветила весь мир! Вива Народный фронт Астурии!» По ночам громкоговорители разносили по пустым улицам хорошие новости с далеких фронтов. Хихон, притулившийся на самом краю негостеприимной Атлантики, казалось, был единственным одиноким советским городом, предоставленным самому себе.

Что же до Сантандера, этот город стал неколебимым форпостом UGT, что и следовало ожидать, ибо он с незапамятных времен был единственным портом Кастилии. Его комитет обороны обладал большой степенью независимости от центрального правительства в Мадриде.

С самого начала Гражданской войны военная тактика этих трех провинций исходила из верности республике на севере, но была значительно затруднена политическими распрями. Единственное общее, что оказалось у них после нескольких недель войны, – это нехватка продовольствия. Порой появлялись пиво, сигареты, сыр и немного рыбы, но припасов было немного. Символом Северной Испании в конце 1936 года стал уроженец Хихона по прозвищу «человек, которого боятся даже кошки». Он мог попасть камнем в кошку с расстояния в двадцать ярдов. И тогда вечером на обед подавался жареный цыпленок.

Примечания

¹Нет необходимости уточнять, что этот указ привел к появлению двоеженства, но его отмена вызвала еще большую неразбериху. В 1937 году республику отличало обилие случайных связей.

²Престиж коммунистов заметно повысился из-за безупречного порядка в организованном ими так называемом Пятом полку.

³В соответствии с позднейшими подсчетами общая сумма конфискованных денег и ценностей составляла (по всей Испании во время войны) 330 миллионов песет (8 миллионов фунтов стерлингов), а золота и драгоценностей – 100 миллионов песет (2,5 миллиона фунтов стерлингов). Эти данные кажутся достаточно достоверными.

⁴С юмором, которым всегда славились мадридцы, они называли трупы этих несчастных рыбами, у которых стеклянные глаза и постоянно открытые рты.

⁵Подавляющее большинство барселонских владельцев предприятий или расстреляли, или им удалось скрыться. Остались лишь те, кто пользовался хорошей репутацией за отношения с рабочими. Предприятия «Форд» и «Дженерал электрик» были захвачены в Барселоне в начале августа. После протеста американского правительства Испания выплатила компенсацию. В целом республика старалась не конфликтовать с другими государствами, реквизируя их предприятия.

⁶Газета анархистов «Солидаритет обрера» осудила советского министра иностранных дел Литвинова как буржуа, который носил шляпу. Анархистский профсоюз шляпников немедленно выразил протест.

⁷Долгое время этого не замечалось. В августе, когда было захвачено барселонское отделение Банка Испании и университет Барселоны порвал связи со своими коллегами в Мадриде, право на жизнь обрели совершенно противоположные тенденции.

⁸Хотя в крепостях и на кораблях, превращенных в плавучие тюрьмы, все еще продолжали содержаться почти три тысячи заключенных, среди которых было много женщин и детей.

⁹Условия Фомы Аквинского таковы:

– общественные блага (религия, справедливость и мир) должны быть серьезно нарушены;

– восстание должно быть сочтено необходимым общественными лидерами в целом и достойными людьми, представляющими народ в национальных организациях;

– должна существовать глубокая уверенность в успехе начинания и убежденность, что беды, принесенные революцией, не будут больше, чем беды из-за ее отсутствия;

– никакими иными средствами не излечить нарастание опасности ценностям общества.

Глава 23

Первые кампании. – Бои в Сьерре. – Осада Алькасара. – Противостояние двух сторон. – Оружие из-за границы.

22 июля можно было утверждать, что в Испании разгорелась настоящая война. Это был не просто мятеж, который пришлось подавлять. Повсюду в городах республики радостные чувства после поражения мятежа уступали место страху, так как армии националистов уже приближались к ним. Даже в самых маленьких городках милиция профсоюзов и партий начала воспринимать себя не как уличных драчунов и революционеров, а как солдат. И действительно, им пришлось стать таковыми. С рассветом 19 июля Мола послал своего адъютанта полковника из Андалузии Гарсиа Эскамеса на юг для освобождения Гвадалахары. В его распоряжении было 1600 человек, главным образом рядовых, два отряда регулярных войск и отряд фалангистов. Его бы ждала удача, не остановись он для усмирения волнений в Логроньо, военный губернатор которого почему-то не хотел подчиняться. Так что когда первая внушительная ударная сила начавшейся войны оказалась в двадцати милях от Гвадалахары, пришло известие, что город в руках мадридских милиционеров. Гарсиа Эскамесу пришлось отступить к перевалу Сомосьерра, северо-восточным воротам Мадрида. Здесь железнодорожный туннель с 19 июля удерживался группой монархистов из Мадрида, которыми командовали братья Миральес. К ним на помощь подходили силы милиции, которые раньше заняли Гвадалахару.

В полночь 21 июля из Вальядолида к северо-западу от Мадрида к столице двинулись смешанные силы армии и фалангистов, возглавляемые полковником Серрадором (еще один бывший заговорщик 1932 года). Они прошли через Гвадарраму, где их встречали с бурным восторгом, и выходили к перевалу Альто-де-Леон. В составе этих сил был и Онесимо Редондо, основатель JONS в Вальядолиде, недавно освобожденный из тюрьмы в Авилье. Альто-де-Леон занимали крупные силы мадридской милиции. Националисты быстро поняли, как важно отбросить врага от перевала. В противном случае под угрозой могла оказаться вся Старая Кастилия. Мола послал два отряда под командованием полковников Беорлеги и Кайуэлы (в них входили карабинеры, регулярные части и фалангисты) в провинции Басконии. Первый отряд должен был освободить гарнизон, осажденный в казармах Лойолы в Сан-Себастьяне, а второй – пройти маршем к Толосе, древнему баскскому городу.

Тем временем в Барселоне постоянно ходили слухи, что к городу приближается армия националистов, выступившая из Сарагосы. На деле же в Сарагосу вступили 1200 солдат из Памплоны, которые просто помогли националистам предпринять несколько карательных экспедиций против соседних городов Арагона, в которых власть временно перешла к Народному фронту. Ни о каком генеральном наступлении на Барселону не было и речи. Подчиняясь настоятельным требованиям правительства Мадрида, 23 июля из Барселоны выступили две колонны для «освобождения» Сарагосы. Первая состояла главным образом из милиции анархистов, и возглавлял ее отъявленный бандит Дуррути, который после успеха революции обрел непомерную самоуверенность и был полон бредовых мечтаний о собственном величии. В колонне царило такое восторженное возбуждение, что лишь через два часа после выхода из Барселоны анархисты спохватились, что забыли боеприпасы. Пропагандистские листовки провозглашали: «Свободный Человек вступил в борьбу против фашистской гиены в Сарагосе». Вторая колонна состояла преимущественно из солдат барселонских казарм, верных республике. Командовал ею майор Перес Фаррас.

Карта 8.Поход Гарсиа Эскамеса, 19–27 июля 1936 года

В ходе этих кампаний основной силой республики были милицейские части различных организаций рабочего класса. Правда, в штабах военного министерства в Мадриде, формально руководивших этими операциями, работали профессиональные военные, сохранившие верность республике. Ей служили примерно 200 офицеров, включая 13 генералов. Одни из них, скорее всего, поняли, что, оказавшись во время мятежа на территории республики, надо заявить о своей верности правительству; другие же, без сомнения, были левыми, социалистами, республиканцами или даже коммунистами. Среди тех, кто поддерживал правительство скорее в силу случайности, чем по убеждениям, оказался вялый, добродушный генерал Мьяха, который в свое время входил в антиреспубликанский военный союз ¹. Третьи считали, что обязаны быть на стороне республики в силу данной присяги. Среди них были полковник Эрнандес Сарабиа, убежденный республиканец, глава военного штаба Асаньи в 1932 году и заместитель военного министра, и генерал Кастельо со своим адъютантом майором Менендесом. Поскольку по мере развития событий Кастельо погружался в меланхолию ², Эрнандес Сарабиа фактически взял на себя руководство военным министерством. Генерал Рикельме, принимавший участие в заговоре против Примо де Риверы в 1926 году, командовал всеми частями в Мадриде. Милицию, которая шла в бой против националистов с боевым кличем «На Сьерру!», на первых порах тоже возглавляли армейские офицеры. Капитан Галан, профессиональный офицер, коммунист, брат «героя Хаки», возглавлял милицию в Сомосьерре, а полковник Кастильо командовал частями, которые сначала оседлали, а потом оставили перевал Альто-де-Леон.

В дальнейшем части, двинувшиеся по направлению к Авиле, отрезали этот город от Альто-де-Леона. Командовал ими полковник Мангада – тот поэт-офицер, которого Асанья арестовал и посадил в тюрьму (но потом был вынужден вернуть свое доверие) за то, что он в 1932 году провозгласил: «Да здравствует республика!» – в ответ на тост генерала Год еда, в то время генерального инспектора армии, предлагавшего выпить просто за Испанию. Хотя ему удалось захватить несколько пуэбло, гражданская гвардия в которых перешла на сторону националистов, Мангада дошел только до Навальпераля, что находился в двадцати километрах от цели. Майор отчаянно боялся потерять связь с Мадридом. Неудача его наступления на слабо защищенный город святой Терезы объяснялась националистами появлением святой, которая, как утверждают, солгала Мангаде, что Авила «полна вооруженными людьми». Тем не менее этих сомнительных успехов было достаточно, чтобы подчиненные майора триумфально пронесли его по Пуэрта-дель-Соль в Мадриде и произвели в генералы ³.

А тем временем сражения за Альто-де-Леон и Сомосьерру, первые настоящие столкновения Гражданской войны, шли с неослабевающей яростью. Обе стороны использовали свое ограниченное, но примерно равное количество самолетов, чтобы бомбить друг друга; все пленные были расстреляны ⁴. Правительственные войска, пусть и превосходившие по численности, понесли тяжелые потери – и от артиллерии националистов, заметно превосходившей республиканскую, и в силу наивной отваги неопытных милиционеров. 22 июля Альто-де-Леон, а 25 июля перевал Сомосьерра перешли к националистам. Но остальные господствующие высоты Гвадаррамы продолжали удерживаться республиканцами. В бою под Альто-де-Леоном погиб фалангист Онесимо Редондо. У республиканцев полковник Кастильо и его сын были расстреляны их же подчиненными за «измену», выразившуюся в отказе вести милиционеров к победе, которую, по их мнению, они заслуживали. Офицеру испанской армии было нелегко командовать людьми, которые порой перед боем требовали показать ладони и проверяли наличие на них мозолей.

Карта 9.Примерная линия разделения, установившаяся к концу июля

Тем не менее самый знаменитый инцидент этого периода испанской войны произошел в Толедо. Из Мадрида министр образования, военный министр и генерал Рикельме отчаянно названивали полковнику Москардо, командиру осажденного в Алькасаре гарнизона националистов, уговаривая его сдаться. Наконец 23 июля Кандидо Кабельо, глава толедской милиции, позвонив полковнику Москардо, сообщил, что если тот через десять минут не сдаст Алькасар, то он, Кабельо, лично расстреляет Луиса Москардо, сына полковника, который этим утром попал в плен. «Ты поймешь, что это правда, когда поговоришь с ним», – добавил Кандидо Кабельо. Луис Москардо смог произнести только одно слово. «Папа», – пробормотал он в трубку. «Что там происходит, мой мальчик?» – спросил полковник. «Ничего особенного, – ответил сын. – Они говорят, что расстреляют меня, если Алькасар не сдастся». – «Если это правда, – ответил полковник Москардо, – то вручи свою душу Богу, крикни: «Да здравствует Испания!» – и умри как герой. Прощай, сын мой, прими мой последний поцелуй». Кандидо Кабельо вернулся к телефону. Полковник Москардо сообщил, что в милости не нуждается. «Алькасар никогда не сдастся», – сказал он, кладя трубку. Москардо был убит 23 августа ⁵. Алькасар продолжал оставаться в осаде. Хотя продовольствия не хватало, воды и боеприпасов было вдоволь. Провизия появилась в результате смелой вылазки и нападения на соседнее зернохранилище, откуда было доставлено две тысячи мешков с зерном. Основой питания в Алькасаре были хлеб и конское мясо (в начале осады там оказались 177 лошадей).

Пока Алькасар в Толедо продолжал сопротивляться, казармы Лойолы в Сан-Себастьяне сдались баскам 27 июля, а за два дня до этого прекратила сопротивление гражданская гвардия в Альбасете. В Валенсии взяли штурмом казармы, в которых закрепились офицеры. Те, кто уцелел во время боя, были отданы под суд и в массе своей казнены. Единственными местами на территории республики, где еще продолжалось сопротивление националистов, оставались Овьедо, казармы Симанакас в Хихоне, Алькасар и несколько отдельных территорий в Андалузии.

В то же время подверглась изменениям сама линия, разделившая Испанию – на юге, севере и северо-востоке. Даже тех частей Африканской армии, легионеров и солдат, что успели перебросить через пролив, оказалось достаточно, чтобы заметно расширить район, которым из Севильи управлял генерал Кейпо де Льяно. Плодородные, но ныне заброшенные земли на южном побережье, что лежали между портом Уэльва и Севильей, Кадисом и Альхесирасом, а также между Севильей и Кордовой, после серии стремительных рейдов, проведенных войсками, закаленными в марокканских войнах, перешли в руки националистов ⁶. Теперь националисты не просто контролировали несколько городов Андалузии, где мятеж увенчался успехом, – в их распоряжении оказалась целая территория, которая глубокой раной вонзилась в самое сердце революционного юга, хотя Гранада и еще несколько городов продолжали сопротивляться. Но их падение было делом недалекого будущего. По мере того как эти города и деревни переходили в руки националистов, в них, как и ожидалось, сразу же начинались кровавые казни – отмщение за зверства революционеров.

На севере в баскской провинции Гипускоа националистам тоже удалось значительно изменить границу в свою пользу. Полковник Беорлеги, выступивший из Наварры во главе отряда из 700 карлистов, захватил деревню Ойардзун, что лежала в двух милях к югу на полпути от дороги Сан-Себастьян – пограничный город Ирун. Искусство, с которым полковник управлял огнем своего небольшого отряда, создало у басков впечатление, что им угрожает мощная военная сила. Так что Ойардзун не пришлось брать штурмом, хватило только обстрела из старых 155-миллиметровых пушек, что вели огонь из приморской крепости Нуэстра-Сеньор-де-Гваделупе.

В Арагоне революционные армии Барселоны под командованием майора Переса Фарраса ⁷и колонна анархистов, возглавляемая Дуррути, продолжали продвигаться к западу, неся смерть городам и деревням на пути к Сарагосе и Уэске. В некоторых из них, например в Каспе, мятеж сначала увенчался полным успехом. Но порыв возбужденных людских масс из Барселоны, вдохновленных революцей, захватывал все места, куда они входили, независимо от того, приходилось ли их брать штурмом или нет. Если не считать Каспе, где силы гражданской гвардии во главе с капитаном Негрете держались несколько часов, прикрываясь живым щитом из жен и детей членов местного профсоюза, барселонские колонны нигде не встречали серьезного сопротивления.

Ни одна из сторон в этом нескончаемом конфликте не имела достаточно убедительного перевеса. Африканская армия, выступившая на стороне националистов, имела 32 000 штыков, но почти половина из них осталась в Марокко для поддержания порядка. Националисты могли положиться примерно на две трети личного состава гражданской гвардии – всего в нее входило 22 000 человек – и на 1000 фалангистов. Примерно две трети армии – или около 40 000 человек – были с националистами, но их составляли главным образом недавние призывники, которые большей частью стояли в гарнизонах. Хотя из 14 000 профессиональных офицеров на сторону республики перешли всего 200 военных, но на ее территории были взяты в плен 5000 офицеров, которые в принципе могли присоединиться к мятежникам ⁸. В начале Гражданской войны карлистские войска насчитывали 14 000 человек. Фалангисты располагали силами примерно в 50 000 бойцов. С одобрения султана прошел набор марокканских туземцев, которые вошли в состав регулярных войск. В самой материковой Испании призывные участки существовали почти в каждом городе, и новобранцам обещали платить до 3 песет в день, что и привлекло много добровольцев из рабочего класса. Тем не менее с течением времени выяснилось, что единственной надежной силой в армии националистов оказался легион, а также марокканские части. Почти все они продолжали базироваться в Африке, хотя три группы по морю и воздуху перебросили на материк. В дальнейшем доставка их морским путем стала опасной, поскольку флот оказался в руках революционеров. Была необходима авиация – и чтобы перебросить Африканскую армию через пролив, и для защиты кораблей, которые отправлялись в плавание. Но у Франко были только три старых «бреге» и один «фоккер», взятые в Тетуане; несколько гидропланов в Сеуте, «дорнье», захваченный в Кадисе, и «юнкере» авиакомпании «Люфтганза», прилетевший на Канары ⁹. Мола был точно в таком же незавидном положении. Флот националистов состоял из старого линкора «Испания», одного крейсера и одного эсминца (все они стояли в Эль-Ферроле), канонерской лодки и нескольких кораблей береговой охраны ¹⁰. Еще утром 19 июля, оценив свои силы, генерал Франко решил просить помощи из-за границы.

Тем временем правительство республики взяло под свой контроль промышленные районы вокруг Бильбао и Барселоны, а также – что Прието в то время счел признаком окончательной победы – Банк Испании, в котором хранился шестой в мире по величине запас золота. Республиканцы тоже страдали от острой нехватки оружия и от отсутствия подготовленных людей, которые умели бы владеть им. Особенно не хватало самолетов, которые, казалось, были ключом к победе, и, хотя правительство получило в свое распоряжение едва ли не всю авиацию испанских военно-воздушных сил и более половины летного состава, эти эскадрильи вряд ли обладали подлинной военной мощью. Республиканский флот, состоявший из линкора «Хайме Примеро», трех крейсеров, пятнадцати эсминцев и примерно десяти подводных лодок, был в плохом техническом состоянии, и на нем почти не осталось офицеров.

Так что в это же самое время республика, не догадываясь о намерениях генерала Франко, тоже решила искать помощи за границей.

Примечания

¹Когда в 1937 году у генерала Мьяхи, командовавшего Мадридским фронтом, начались неприятности, ему пришлось уничтожить свой членский билет этой организации.

²Вскоре он действительно сошел с ума, а затем такая же судьба постигла и Эрнандеса Сарабиа. На него, скорее всего, повлияла смерть его брата Хосе в Эстремадуре от рук анархистов.

³Колонну Мьяхи сопровождала группа мадридских проституток, которые наградили гонореей такое количество милиционеров, что их военная мощь резко пошла на убыль. Когда они отказались возвращаться домой, Мангада приказал расстрелять часть проституток.