Текст книги "Гражданская война в Испании. 1931-1939 гг."

Автор книги: Хью Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Примечания

¹Эти комитеты были сформированы повсюду, кроме Мадрида, обстановку в котором номинально контролировало правительство Хираля, хотя фактическая власть принадлежала UGT и Ларго Кабальеро.

²В своей книге воспоминаний «Люди, годы, жизнь» Илья Эренбург рассказывает, что одна центурия приняла его имя. ( Примеч. пер.)

³Потом уже задним числом сообщалось о разных «провокациях» – чего и следовало ожидать. Например, информационный бюллетень CNT – FAI сообщал 25 июля: «В субботу в больнице Сан-Пабло священник вступил в горячий спор с врачом, после чего выхватил пистолет и разрядил всю обойму, но не во врача, а в лежащих вокруг раненых. Свидетели происшедшего пришли в такую ярость, что захватили четырех самых известных фашистов из святой братии и расстреляли их тут же на месте».

⁴Протестантские церкви не подвергались нападениям и стояли открытыми. Правда, в Испании было всего 6259 протестантов.

⁵Монастыри очистили от всех их обитателей. Для одних это, конечно, означало обретение свободы, ибо многим испанским девушкам приходилось в ранней юности принимать постриг против их воли. Для других уход из монастыря был связан с неприятностями иного рода. Одна девушка, выйдя из стен монастыря в Барселоне, для возвращения в свою деревню смогла найти только платье с блестками: конечно же в монашеском одеянии ей было бы небезопасно на дорогах Каталонии. Так что ей пришлось украсить себя блестящим одеянием. Но когда она появилась в деревне, ее семья и близкие сочли, что вместо того, чтобы жить в мире и покое за стенами монастыря, она вела жизнь проститутки. Камнями ее забили до смерти.

⁶Среди них было примерно 5000 женщин, 500 из которых были убиты в Мадриде и его окрестностях. Расстреливали и детей. Те, кому в то время довелось побывать в мадридских моргах, рассказывали, что видели детские трупы в пижамках.

⁷В то же время существует предположение, что эти цифры были и преуменьшены, чтобы не создавать за границей слишком тяжелого впечатления об испанском национальном характере.

⁸Четыре монахини были изнасилованы и убиты в Посуэло-де-Аларкон под Мадридом. Но в целом нападения на женщин были редким явлением в Испании Народного фронта.

⁹Дон Алисио Леон Дескальсо был кастрирован, а отрезанные половые органы засунули ему в рот.

¹⁰Заместитель министра ответил: «Имеет смысл упростить длинную и сложную процедуру, когда причина смены фамилии носит столь уважаемый характер». Многие из вышеописанных инцидентов описаны в самых разных работах. «Жестокостям» посвящена огромная литература в Испании националистов; почти в каждой провинции были проведены тщательные расследования. Республиканцы, проигравшие войну, конечно же были лишены возможности провести аналогичное расследование на территории мятежников.

¹¹Такой же подход был и к докторам. Но если врач заботливо относился к своим неимущим пациентам, его оставляли на свободе.

¹²Позднее он попал в плен к националистам. Писатель Артур Кестлер встречался с ним в севильской тюрьме в начале 1937 года. Его казнили с помощью гарроты, удушающего устройства, которое можно увидеть в «Ужасах войны» Гойи. Жертву привязывают к столбу в сидячем положении и медленно душат железным ошейником.

¹³Так, например, Педреро Гарсиа, помощник Атаделя, стал главой военной разведки. Тагуэнья, руководитель «утреннего патруля», возглавил армейский корпус.

¹⁴Покупка марок в небольших испанских деревушках всегда была сложным делом. Все марки были аккуратно сложены и упакованы в оберточную бумагу. Об инциденте в Альтее рассказывал местный житель. Этот анархист позднее был казнен коммунистами – во-первых, из-за того, что был анархистом, а во-вторых, его подозревали в тайных связях с фалангой. В целом вся эта история иллюстрирует, как непросто было добиваться ясности, когда речь шла о мотивах зверских убийств.

¹⁵Тем не менее надо упомянуть, что, когда в Мадриде доктор Жюно от имени Красного Креста обратился к премьер-министру Хиралю с предложением, чтобы женщины и дети при желании могли покинуть территорию республики, националисты так никогда и не откликнулись на него; Хираль не имел возможности добиться принятия этого предложения.

¹⁶В январе 1937 года всеобщая амнистия формально оправдала всех убийц. В то время правительство вряд ли могло действовать по-другому, поскольку почти все, кто нес ответственность за убийства, были в армии.

¹⁷Если бы анархисты не тратили так много бензина, развозя своих жертв по самым красивым местам или пытаясь дотла спалить церкви, в августе их вооруженные силы могли бы куда успешнее действовать против националистов на Арагонском фронте.

Глава 21

Характер Испании националистов

С 24 июля формальное руководство националистами осуществляла хунта, сформированная в Бургосе под председательством генерала Кабанельяса. Генерал Мола предоставил ему этот пост не в силу достоинств генерала, а скорее чтобы успокоить Кабанельяса. К тому же в Сарагосе ему был нужен более активный командующий. Прежде чем создать хунту в Бургосе, Мола посоветовался с монархистом Гойкоэчеа ¹и графом Вальелано – но конечно же не с Франко и не с фалангистами. С самого начала Мола предполагал участие в хунте штатских, но, когда обдумывался замысел, никаких имен не называлось. На первых порах в ее состав входили только руководители мятежа на территории полуострова – генералы Мола, Саликет, Понте и Давила. Франко стал ее членом в начале августа. Тем не менее для самой Испании Франко долгое время оставался личностью мифической. О нем постоянно говорили, но никто не знал, где он находится. В начале мятежа коммюнике националистов были полны куда большей уверенности. Говорилось, что Франко из-за пролива уже прибыл на материк. Сообщалось, что Мола стоит у ворот Мадрида. Но затем новости стали более сдержанными. Однако высказывались предположения, что Франко организовал настолько безупречную армейскую систему, что потерпеть поражение просто невозможно.

Мола провозгласил создание хунты. Перекрывая оглушительную сарабанду колоколов бургосских церквей, генерал с лисьей физиономией хрипло кричал с балкона здания на главной площади: «Испанцы! Граждане Бургоса! Правительство, в котором свили гнусное гнездо подонки из либералов и социалистов, мертво. Его прикончила наша доблестная армия. Испания, подлинная Испания повергла дракона, и теперь он корчится на брюхе, глотая пыль. Я беру на себя командование войсками, и недалек тот час, когда два знамени – священная эмблема креста и наш прославленный флаг – бок о бок взовьются над Мадридом!» Затем хунта собралась на первое заседание, но, поскольку решать особенно было нечего, ее руководители перебрались за скромный столик в кафе «Казино». Кабанельяс и два полковника составили нечто вроде секретариата, чтобы давать националистской Испании те указания, которые будут сочтены необходимыми. Деятельность обыкновенного правительства была затруднена отсутствием гражданских служащих и необходимой документации. Тем не менее ситуацию удалось облегчить с добровольной помощью представителей среднего класса, полных желания установить контакты с новым режимом. Отсутствие документов компенсировалось строгим соблюдением так хорошо зарекомендовавших себе правил военного положения. В сущности, Кабанельяс и его хунта исполняли те же роли, что Хираль, Асанья и Компаньс. Мола управлял севером Испании от Эль-Ферроля до Сарагосы и от Пиренеев до Авилы. Франко контролировал Марокко и Канарские острова. Кейпо де Льяно господствовал в националистской Андалузии. Его ночные радиопередачи, полные хриплых бессвязных ругательств, угроз убить семьи «красных» республиканских моряков и хвастливых рассказов о сексуальных подвигах легионеров и регулярных войск обеспечили ему известность по всей Европе. На севере Мола постоянно выступал по радио Наварры, Кастилии и Сарагосы, с особой ненавистью относясь к Асанье, «чудовищу, абсурдному порождению заново рехнувшегося Франкенштейна, не имеющего ничего общего с плодом любви к женщине. Асанья должен быть заключен в клетку, чтобы специалисты по строению мозга смогли изучить этот самый интересный в истории случай умственной дегенерации».

Под руководством этого военного правительства фаланга, которая продолжала успешно множить свои ряды, действовала скорее как политическая полиция, а не как партия. Немецкий авиаконструктор и промышленник Вилли Мессершмитт, в августе посетивший националистскую Испанию, сообщил, что у фаланги, похоже, нет ни реальных целей, ни идей. Эти «молодые люди лишь с увлечением играют оружием и гоняют коммунистов и социалистов». Вместе с большинством своих лидеров, включая сидящих в тюрьмах республики Хосе Антонио Примо де Риверу, Фернандеса Куэсту и Серрано Суньера, фалангисты занимались не столько политической теорией, сколько бурной деятельностью. Фалангисгские патрули неустанно прочесывали улицы, останавливали подозрительных лиц, проверяли у них документы и при каждой возможности кричали: «Вива Испания!» Были реквизированы все такси, частные машины и автобусы. К фалангистам также перешли многие здания, а взносы в фонды националистов взыскивались со всех лиц и организаций, чья верность движению вызывала сомнения. В некоторых местах расследовались банковские счета. Гражданам все время давали понять, чтобы они воздерживались от разговоров о политике. В городах хунты царило молчание, которое резко контрастировало с вавилонским столпотворением в республике. Радиостанции постоянно играли старый Королевский марш, маршевую песню карлистов «Ориаменди» и беспрестанно повторяли гимн фалангистов.

В Севилье весь город был заклеен огромными плакатами Кейпо де Льяно. Через несколько дней повсюду появились также изображения Франко. В магазинах продавали патриотические эмблемы. Фасады зданий были целиком закрыты развернутыми плакатами фаланги. «Фаланга призывает тебя! – кричали они. – Теперь или никогда! Другого пути не существует. Ты с нами или против нас?» Карлисты, и не только в Наварре, также расклеивали большие плакаты. «Наш флаг – единственный, – сообщали они. – Это флаг Испании! Всегда тот же!» Правда, вопрос, какой же флаг будут использовать мятежники, пока так и оставался нерешенным. Это была едва ли не самая главная тема политических дискуссий. Должен ли это быть флаг монархии или республики?

В большинстве населенных пунктов Испании националистов рабочий класс вел себя достаточно спокойно. На это были свои причины. Многие, кто еще недавно входил в партии рабочего класса, перешли к фалангистам в надежде обрести защиту для себя и своих семей. В некоторых случаях эти скрытные политические перебежчики были обнаружены и казнены.

Для утверждения своего общества националисты нуждались в поддержке церкви. В целом они ее получили – кроме баскской церкви. Так же как были священники и монахи, которые поддержали республику, несмотря на гибель многих своих собратьев. Были и церковники, которые не скрывали своей растерянности из-за массы хладнокровных убийств, совершенных, как они хорошо знали, в Испании националистов во имя Христа. Например, два святых отца прихода Сердца Девы Марии в Севилье пожаловались Кейпо де Льяно на казни невинных людей. Священник андалузской деревни Кармоне был изгнан фалангой за то, что мешал им проводить казни.

Среди высших иерархов церкви только епископ Витории (чья епархия включала в себя и провинцию Басков) отказался предоставить в распоряжение движения свой пост и престиж. В дни церковного праздника в Севилье кардинал Илундейн посетил мессу в обществе Кейпо де Льяно, а пикет фалангистов позже сопровождал процессию в честь Богородицы.

Едва только началась война, партия фалангистов стала демонстрировать такое религиозное рвение, которое ранее совершенно не было присуще их политике или убеждениям. Для рядового и младшего командного состава фалангистов стало обязательным посещение церковных служб, исповедь и причастие. В устах пропагандистов фалангист сочетал в себе полумонаха и полувоина. Идеальный женский образ для них представал в сочетании черт Святой Терезы и Изабеллы Католической ². Тем временем архиепископы, епископы, каноники и священники ежедневно взывали к помощи Девы Марии войскам националистов, моля, чтобы она помогла им как можно скорее взять Мадрид. Часть священников даже воевали в рядах националистов. Тем не менее редко можно было встретить столь кровожадного служителя церкви, как священник из Эстремадуры, приказавший похоронить живьем четырех милиционеров и раненую девушку в могилах, которые их заставили выкопать для себя. В Бадахосе священник заметил, что раненый милиционер укрылся в кабинке для исповеди в соборе. Он вытащил пистолет и пристрелил его. Другой священник, столь же фанатичный, как отец Фермин Исурдьяга из Памплоны, стал членом фаланги. Какое-то время Исурдьяга был главой отдела пропаганды в штаб-квартире националистов.

Примечания

¹Явившись в Испанию, дон Хуан предложил свои услуги Моле, но тот отверг их. Тем не менее другие члены королевской семьи или сражались, или агитировали за националистов.

²Считалось, что этому образу идеально соответствует Пилар Примо де Ривера, сестра Хосе Антонио.

Глава 22

Республиканская Испания. – Революция в Мадриде. – В Новой Кастилии. – В Барселоне и Каталонии. – В Валенсии и Андалузии. – В Басконии, Сантандере и Астурии.

Когда схлынула первая волна бурных восторгов победы над мятежниками, в Мадриде воцарилось не столько революционное, сколько воинственное и драчливое настроение. Улицы были запружены милиционерами в их синих «монос» – эти рабочие спецовки стали униформой Республиканской армии на Мадридском фронте. В некогда элегантном и даже щеголеватом городе стало опасно появляться в хорошей одежде – был риск, что такого человека могут обвинить в фашизме. На улицах появились сотни девушек из рабочих предместий, собиравших деньги, особенно для международной организации Коминтерна «Красная помощь». Громкоговорители все время вещали о победах на всех фронтах. Иностранные наблюдатели единодушно отмечали отсутствие у испанцев психологического стресса из-за войны. Не в пример странам, участвовавшим в Первой мировой войне, или России с ее Гражданской войной, сексуальная жизнь в Испании бурно функционировала. Браки с величайшей легкостью заключались прямо в штаб-квартирах милиции, а немного погодя партнеры с той же легкостью забывали о них. Позже правительство признало законными любые браки милиционеров, заключенные после 18 июля любым военным комитетом или офицерами. Получил право гражданства и, как говорилось, «брак просто так». В соответствии с ним женщина считалась законной женой мужчины, с которым она прожила десять месяцев или от которого ждала ребенка ¹. Столь же легко стало и получить развод.

Подлинной исполнительной властью в Мадриде была партия UGT, поскольку она отвечала за снабжение продовольствием и городское хозяйство. Профессиональные чиновники в массе своей не отличались преданностью республике или работали спустя рукава, лишь часть дня – чем, впрочем, не отличались от правительства Хираля. Было предпринято несколько попыток провести чистки на гражданской службе, но многие чиновники различных убеждений так и остались на своих местах. UGT работала в относительном содружестве с CNT, своими старыми противниками, хотя забастовка строителей, которая стала последним поводом для их вражды, тянулась до начала августа. На популярном плакате того времени были изображены двое убитых милиционеров из UGT и CNT, ручейки крови которых сливались в общую лужу.

За UGT в Мадриде просматривалась коммунистическая партия.

Политическая пропаганда и тактическое искусство лидеров коммунистов были главными причинами растущего их влияния, хотя играла роль и старая вражда между фракциями Ларго Кабальеро и Прието в социалистической партии ². Коммунистическая пропаганда, руководимая Хесусом Эрнандесом, основное внимание уделяла двум темам: организации социальной политики и сравнению нынешнего сопротивления с мятежом и восстанием испанского народа против войск Наполеона в 1808 году.

На первом этапе революции, в котором UGT играл заметную роль, сделать удалось немного. Были экспроприированы предприятия и поместья, о владельцах которых точно знали, что они на стороне националистов. Вскрыли тысячи банковских счетов, конфисковали несчетное количество домов, драгоценностей и дорогих вещей ³.

Революционная молодежь устроилась во дворце финансиста Хуана Марча, а Палас-отель стал приютом для трудновоспитуемых подростков. Правые газеты были захвачены их соперниками с левого фланга. Была также реквизирована вся промышленность, выпускавшая военную продукцию, – формально военным министерством, но на деле рабочими комитетами. Позже управляющие других фирм стали организовывать подобные же комитеты, чтобы, разделив с ними ответственность, избежать худшего исхода. Они быстро охватили всю промышленность в Мадриде, а поскольку отвечали за свою деятельность перед профсоюзами, а те, в свою очередь, перед политическими партиями, концерны обрели пусть и не прямое, но косвенное политическое руководство. Тем не менее в августе правительство в Мадриде контролировало всего 30 процентов промышленного потенциала. Банки не были реквизированы, но они работали под неослабным наблюдением министерства финансов. Ввели мораторий на возвращение долгов и ограничения на снятия сумм с текущих счетов, но во всем прочем банки функционировали нормально. Новая финансовая политика сказалась лишь в том, что суммы арендной платы сократили на 50 процентов. Кроме ночных убийств, после которых на Каса-де-Кампо оставались лежать трупы ⁴, самой заметной приметой революции в Мадриде стали общественные рестораны, которые организовывали профсоюзы. Для них поставлялись продукты, получаемые профсоюзами из сельскохозяйственных районов в Леванте. Излюбленное блюдо из риса и картошки с мясом подавалось в этих ресторанах в неограниченном количестве. Хлеба не было, поскольку равнины Северной Кастилии, где росло зерно, оказались в руках мятежников. На этом этапе развития событий они считали, что могут принудить республику к сдаче угрозой голода. В общественных ресторанах, на многих складах и в магазинах чеки, выдаваемые профсоюзами, обменивались на продукты или вещи. Заработная плата во всем Мадриде стала выдаваться в виде таких же клочков бумаги. Деньги начали исчезать, и торговцы закупали лишь то, что они точно могли продать. Этому экономическому хаосу положил конец мадридский муниципалитет, который взял на себя контроль за выдачей чеков и снабжение хоть какой-то пищей семей милиционеров, безработных и мадридских нищих. Тем не менее разорились многие торговцы, принимавшие эти платежные средства, которые так никогда и не были оплачены. Милиционеры стали платить сами себе по 10 песет в день (в одних случаях они изымались из средств предприятий, на которых они работали, в других им платили правительство или профсоюзы), и сумма эта выплачивалась их иждивенцам даже в случае смерти кормильца.

В городах и сельской местности Новой Кастилии, республиканской Эстремадуры и Ламанчи, как и в столице, тон задавали UGT и революционная молодежь, социалисты и коммунисты. Анархисты встречались редко. Тем не менее во всех этих районах революция проходила по образцу Мадрида. Продолжали существовать старые муниципальные власти, работавшие вместе с комитетами Народного фронта. Экспроприации были нечастым явлением. Например, магазины и предприятия в Талавере-де-ла-Рейна могли быть заклеены объявлениями «Здесь работает коллектив». Но это означало, что доходом распоряжается не рабочий контроль, а он делится между хозяином и рабочими. В сельских районах Ламанчи и Новой Кастилии большие поместья все же конфисковали, и ими управляли теперь местные отделения UGT. С материальной точки зрения для рабочих ничего не менялось, они получали то же жалованье. На юге в Сьюдад-Реале, главном городе Ламанчи, было конфисковано только одно предприятие – электростанция. Рынки, кафе и магазины продолжали оставаться теми же, что и прежде. Доктор Франц Боркенау, посетивший эти места в августе, отметил, что коровы на новой коллективной ферме под Сьюдад-Реалем хорошо выглядят, а зерно, для хранения которого приспособлена часовня, убирается вовремя. До коллективизации рабочие жили в Сьюдад-Реале и приезжали на уборку. Теперь они обитали в доме владельца поместья, где сами себе готовили. Пища, хотя ее было и немного, была лучше, чем раньше. До войны эти же рабочие ломали технику, купленную землевладельцем, поскольку считали, что он хочет понизить им жалованье. А теперь сами выписали молотилку из Бильбао.

Революция, центром которой в июле 1936 года стала Барселона, отличалась от событий в центре Испании тем, что там ею руководили анархисты. Подлинным руководящим органом в Барселоне и во всей Каталонии стал Комитет антифашистской милиции, сформированный 23 июля. Возглавили его FAI и CNT. Барселона стала пролетарским городом, которым Мадрид никогда не был. Экспроприации прошли повсеместно. Отели, магазины, банки, заводы были или реквизированы, или закрыты. Реквизированные управлялись комитетом из бывших техников и рабочих ⁵. Тщательно изучались банковские книги. О каких тратах, о каких доходах, о каких подкупах шла в них речь! А затем (как заметил рабочий комитет строительства барселонского метро) «мы выставили на всеобщее обозрение эти авантюры!». Поскольку огромное и помпезное псевдоготическое здание Торговой палаты было захвачено под штаб-квартиру FAI и CNT, казалось, что все идет как полагается. Никто не рисковал появиться в одежде, свойственной среднему классу. Ношение галстука могло кончиться арестом ⁶. Все 58 церквей Барселоны (кроме кафедрального собора, спасенного приказом Женералитата) были сожжены. Много ценного бензина потратили впустую в попытках сжечь построенное Гауди здание «Святое семейство» (Sagrada Familia), но, увы, оно было из цемента. В начале августа еще оставались несколько церквей и монастырей. Но восторг, который вначале вызывали сцены их разрушения, сошел на нет, и районы руин заботливо охранялись пожарными.

К тому времени власть, обретенная анархистами в Барселоне, вызвала у них чувство ответственности, изумлявшее тех представителей среднего класса, которые еще оставались в городе. CNT приказал всем своим членам возвращаться на работу. Сам анархистский профсоюз уже обладал немалой властью: своей радиостанцией, восемью ежедневными газетами, массой еженедельников. Периодические издания отслеживали каждый аспект жизни общества. На частых митингах выступали лучшие ораторы анархистов. В подобном размахе деятельности кое-кто из анархистов усмотрел забвение чистоты прежних идеалов: вожди, по их мнению, стали политиканами, которых интересует только власть. Это был единственный случай в истории, когда анархисты контролировали жизнь большого города. И можно только удивляться, как мало пользы извлекли они из этой возможности.

После убийства Трильяса, президента профсоюза докеров UGT, – скорее всего, это было делом рук анархистов – FAI и CNT вместе с другими партиями осудили это преступление. В один голос они предупредили, что любой, кто позволит себе стрелять или грабить, будет казнен. «Уголовный мир Барселоны позорит революцию», – заявили они. FAI приказал всем своим членам проявлять особую бдительность, чтобы пресекать такие позорные действия. «Покончить с этими подонками! Если мы этого не сделаем, то уголовники разделаются с революцией, обесчестив ее». Официально политика анархистов была довольно сдержанной – и должна была быть таковой по крайней мере «до падения Сарагосы». Но по ночам на дороге, ведущей из Барселоны к горе Тибидадо, продолжала слышаться стрельба. Не прекращались аресты «фашистов». Что будет после победы? Конечно, не дешевая «буржуазная» демократия «Эскерры». UGD и CNT смогут «руководить всей хозяйственной жизнью Испании без помощи извне». Но 26 июля CNT в Каталонии официально предупредила своих сторонников, что не стоит «заглядывать дальше победы над фашизмом».

Одним из необычных последствий господства анархистов в Каталонии стало перерастание движения каталонских сепаратистов (номинально они продолжали руководить Каталонией) в партию, которая, как правило, поддерживала мадридское правительство ⁷. Барселонская милиция с анархистами во главе распространила свое влияние по всему Арагону, что гарантировало республиканцев от противостояния центрального правительства. 9 августа в Олимпийском театре в Барселоне состоялся массовый митинг анархистов, протестующий против распоряжения Мадрида о призыве в армию части резервистов, где им придется служить под командой офицеров. «Мы не может быть солдатами в форме! Мы хотим оставаться милицией Свободы! Конечно, на фронте. Но только не в казармах с солдатами, не имеющими отношения к Народному фронту!» Протестуя против центрального правительства, они наконец сомкнули ряды с давними каталонскими сепаратистами. Но Женералитат, опасаясь последствий появления «политических армий», согласился с правительством в Мадриде и поддержал создание регулярной армии с назначенными сверху офицерами, без определенных политических убеждений. В этом важнейшем пункте Женералитат получил поддержку новой Объединенной социалистической партии Каталонии (PSUC), состоящей из четырех левых групп, которые объединились после мятежа. Хотя генеральным секретарем партии стал ветеран социалистического движения (и антианархист) Коморера, коммунисты (так же как и в слиянии молодежи национальных социалистов и коммунистов в апреле), благодаря их подавляющему большинству, уму и твердости, стали доминировать в партии. PSUC даже вошла в Коминтерн. UGT в Барселоне, где она, конечно, находилась под политическим руководством социалистов, тоже попала под контроль коммунистов. Если к 19 июля в барселонских профсоюзах состояло 12 000 членов, то к концу месяца их число выросло до 35 000. Наличие партийного билета или профсоюзной карточки помогало раздобывать пищу, и, кроме того, революционная обстановка настойчиво требовала объединения. И хотя по сравнению с CNT (только в Барселоне этот профсоюз числил в своих рядах 350 000 человек) эта организация была весьма малочисленной, она стала ценным подарком для коммунистов.

PSUC, естественно, склонялся к армейской системе, а не к милицейской. Коммунистическое руководство партии не стало поддерживать настроения масс, ибо надеялось завоевать господство путем проникновения в официально признанное правительство. По сути, не существовало партии, которая так, как коммунисты, была заинтересована в распространении в армии своих политических взглядов. Они надеялись добиться цели путем пропаганды в среде офицеров и рядовых. Тем не менее формальная политика коммунистов в Барселоне и Мадриде отвергала все, что могло бы помешать победе в войне, а «политические контакты между товарищами» должны были приблизить победу. Все же PSUC постоянно ссорился с анархистами из-за любых мелких реформ, предлагаемых Женералитатом, – на 15 процентов повысить заработную плату, ввести 40-часовую рабочую неделю. Кроме того, в первые же дни после разгрома мятежа PSUC предложил оказать финансовую поддержку вдовам погибших бойцов. Но Гарсиа Оливер, выступавший от имени CNT, заявил, что «уменьшение рабочих часов может привести к поражению революции». Коммунисты, которые планировали проводить социальные реформы лишь после победы революции, также не собрались удовлетворять настоятельные требования бедных слоев населения, которые уже не испытывали желания присоединяться к анархистам.

Ссоры, временами вспыхивавшие между анархистами и коммунистами, отражали те противоречия, которые много лет назад существовали между Марксом и Бакуниным. Они обрели особую остроту именно теперь, когда предполагалось, что PSUC может войти в региональное правительство. 31 июля Компаньс повысил свой ранг – он был теперь не просто президентом Женералитата, а президентом всей Каталонии. Это был новый шаг к обретению полного суверенитета Каталонии, и, как и все прочие, он не был согласован с Мадридом. Три члена PSUC вошли в преобразованный Женералитат. Анархисты угрожали покинуть Комитет антифашистской милиции, если PSUC не выйдет из правительства. Что партии и пришлось сделать. Их время нанести ответный удар еще придет. Но они уже попытались разоружить милицию анархистов в тех кварталах, что находились под их контролем. CNT, объявив эти намерения предательскими, яростно выступил против и добился успеха. «Товарищи, – обратился 5 августа FAI к PSUC, – вместе мы одолели кровавое чудовище фашистского милитаризма. Так давайте же будем достойны нашей победы и до окончательного триумфа станем крепить единство наших действий. Да здравствует революционный антифашистский союз!»

В стороне от анархистов и PSUC стоял POUM, полутроцкистская партия, главным образом из бывших каталонских коммунистов. Она значительно выросла с начала войны. Многие вошли в нее, считая, что партия эта противостоит и недисциплинированности анархистов и жесткости PSUC. Иностранцы, проживавшие в Барселоне, вступали в POUM из-за романтических убеждений, считая, что эта партия в самом деле воплощает великую мечту об Утопии. Доктор Боркенау отметил, что в среде этих политэмигрантов царила атмосфера политического энтузиазма; они откровенно радовались приключениям, которые несет с собой война, с облегчением чувствовали, что серые и грустные годы изгнания позади, и безоговорочно верили в «полный успех» республиканцев. И POUM, чья новая штаб-квартира расположилась в отеле «Фалькон» на Рамблас, сосредоточил усилия на том, чтобы его незнакомое имя стало широко известно в обществе – большие буквы этой аббревиатуры появлялись на автобусах и машинах, шла настойчивая агитация за создание правительства «только из рабочих».

События в Барселоне нашли отражение во всей Каталонии и в республиканском Арагоне. В пуэбло были созданы политические комитеты. Власть, как и повсюду, оказалась в руках самой сильной партии, несмотря на ее формальное представительство. Повсюду она принадлежала CNT, но в провинции Лерида господствовал POUM. Обычно над зданием муниципалитета висел красный флаг с серпом и молотом, напоминая о магнетическом притяжении, которое СССР вызывал у всех пролетарских партий, а не только у коммунистов. Железные дороги и общественные службы находились под контролем только CNT и UGT. Церкви во всех деревнях были сожжены. В некоторых местах, где до августа их не поджигали, особенно на курортах вдоль побережья Коста-Браво, излюбленных средним классом, преобладали умеренные настроения. Доктор Боркенау заметил, с какой печалью женщины несли в костер молитвенники, образы, статуэтки и другие талисманы, которые имели не столько религиозную ценность, сколько были предметами семейной гордости, частью повседневной жизни семьи. В целом все представители «буржуазии», включая священников, юристов, врачей, были расстреляны, а их дома и земли перешли к муниципалитетам. Как и повсюду в Каталонии, жестокость революционеров сопровождалась странными проявлениями великодушия. Например, французскому писателю и летчику Антуану де Сент-Экзюпери, который в то время был военным корреспондентом, удалось уговорить революционный комитет одной деревни даровать жизнь монаху, пойманному в лесу. Анархисты обменялись радостными рукопожатиями друг с другом и с монахом, поздравляя его со спасением.