Текст книги "Крылья безумия"

Автор книги: Хью Пентикост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Хью Пентикост
КРЫЛЬЯ БЕЗУМИЯ

Часть первая

Глава 1

Познакомиться с Сэмом Минафи лично означало по меньшей мере воскреснуть к жизни, получить мощную подзарядку. Он обладал даром возрождать былой энтузиазм, угасший в праздности или унынии. Студенты университета, погрязшие в академических задолженностях, приходили на квартиру профессора Минафи и, будучи в течение часа или около того подвержены воздействию его внутреннего огня, уходили, паря примерно на дюйм выше земли, заново отмобилизованные на битву за знания.

Многие любили Сэма Минафи, а кое-кто страстно его ненавидел. Вероятно, трагедию его насильственной смерти следовало предвидеть. Никому не удавалось избежать крайностей в своем отношении к нему. Для тех, кто его ненавидел, само его существование, должно быть, казалось невыносимым.

Сэма Минафи убил придурок по имени Олден Смит. Это был парень лет девятнадцати, отчисленный из средней школы, умственно отсталый, пустое место, ноль. Каковы бы ни были его фантазии относительно Сэма Минафи, когда он нажимал на спусковой крючок винтовки, разнесшей голову профессору, это так и осталось тайной, потому что Олдена Смита забила насмерть окружавшая его толпа.

Сэм Минафи погиб жарким июльским днем в необыкновенно красивом месте. Вот только тамошняя атмосфера была атмосферой зла.

Они прошли под палящим солнцем почти пятнадцать миль тем безоблачным днем. Их было около двух сотен. Они шли от своего университетского городка через дюжину маленьких городков и поселков к совершенно особенной Мекке, где корни свободы обретали форму, культивировались, росли и набирали силу. В большинстве своем это были студенты университета, слегка разбавленные преподавателями и женами преподавателей. По дороге они подобрали несколько приблудных, которые увязались за ними, словно бродячие собаки, тявкающие на цирковой парад. Их вели Сэм Минафи и девочка Сэма. Сэм Минафи по-прежнему называл Грейс своей «девочкой», хотя они вот уже два года как поженились. Так уж у них повелось. Ныне они были еще более безоглядно преданы друг другу, чем в тот день, когда сыграли свадьбу.

Они шли бок о бок, во главе демонстрантов, эти двое, большую часть пути сцепив руки. Они шли энергично. Сэм Минафи – крупный человек с рыжей копной волос и вздернутым носом на веснушчатом лице. Улыбка у него была заразительная. Грейс же – смуглая, тоненькая и гибкая, как пантера. Во время этого марша на ней были облегающие брюки и зеленая хлопковая кофточка с короткими рукавами, подчеркивавшие ее великолепную фигуру. Расположившиеся вдоль их пути зеваки одобрительно свистели Грейс Минафи. Она смеялась и помахивала им свободной рукой. Даже совсем сторонний наблюдатель увидел бы, что она принадлежит Сэму Минафи. Ей нравилось это одобряющее посвистывание, потому что она знала себе цену. В каком-то смысле оно возвышало и Сэма Минафи, поскольку она принадлежала ему.

Марш широко освещался как на местном, так и на общенациональном уровне. Он являлся звеном в цепи акций протеста, под знаком которых прошло то время. Одного университетского профессора уволили из-за его публичных заявлений, сделанных по поводу американской политики в Азии. Он сказал, что будет приветствовать победу коммунистов во Вьетнаме и в любом другом районе Азии, если это приведет к выводу наших войск с иностранных территорий. Война не решит наших проблем. Раз мы упорно стремимся решить их силой, пытаясь навязать свою волю, то мы заслужили поражение.

Здесь следует со всей определенностью сказать, что Сэм Минафи не был согласен ни с единым словом этого вольнодумца. Сэм воевал в рядах морских пехотинцев в Корее и знал не понаслышке обо всех ужасах войны. Он также был непоколебимо убежден в том, что единственный язык, который понятен миру тоталитаризма, это язык силы. Он знал лучше, чем большинство людей, как народы новообразовавшихся государств, тяготеющих к демократии, рассчитывают на нашу поддержку и помощь. Он взял двухгодичный отпуск в университете, чтобы отслужить в корпусе мира в Африке. Там он и встретил доктора философии Грейс Колдер, также служившую в корпусе. Именно под палящим африканским солнцем он и Грейс встретились, влюбились друг в друга без памяти и поженились. Они жили и думали как один человек. Они истово верили, что инакомыслящий профессор кругом не прав.

Но с той же истовостью они верили в его право на инакомыслие.

Университетский городок охватили беспорядки. Там вспыхнули бунты, для усмирения которых были задействованы полицейский спецназ и подразделения Национальной гвардии. Однако именно бурное красноречие Сэма Минафи и его бьющая через край энергия помогли во многом восстановить спокойствие. И именно Сэм устроил взамен бунта этот организованный марш протеста от университета до того обетованного места, где родилось право на инакомыслие, в которое Сэм так горячо верил.

Сотням тысяч американцев хорошо знаком Дом Круглого стола в Уинфилде, штат Коннектикут. Впервые он был возведен в середине восемнадцатого столетия Джорджем Поттером, адвокатом, на возвышенности, выходящей на деревню Уинфилд. Поттер, человек со средствами, построил красивый, элегантный дом в архитектурной традиции Роберта Адама.

В то время, когда для американских колонистов приближался решающий момент в их противостоянии с Англией, именно в доме Джорджа Поттера люди встречались, чтобы обсудить пути и средства освободительного движения, подискутировать относительно законодательной системы, при которой они смогут жить свободно. Они сидели за огромным круглым столом в теплой кухне дома Поттера и спорили об основах демократии.

Понятное дело, что, когда разразилась война и британские красные мундиры хлынули в Новую Англию, прекрасный дом Джорджа Поттера подвергся разрушению. Дом с его бесценной мебелью, его стеклянной и серебряной утварью, его коврами и картинами спалили дотла британские войска, которые, вполне естественно, воспринимали его как очаг государственной измены. После войны сын Джорджа Поттера построил на этом месте маленький сельский домик, который простоял сто двадцать пять лет и в котором жили потомки Джорджа Поттера. Потом, перед самой Второй мировой войной, последний прямой потомок Джорджа Поттера вступил во владение этой собственностью. Его звали Чарльз Поттер, а женился он на выдающейся женщине по имени Эмма Херрик. Они были людьми небогатыми. Состояние Поттеров с годами уменьшилось. Скромный сельский домик в Уинфилде был им как раз по средствам. Но Эмма Поттер была женщиной незаурядных способностей. В свободное время она писала исторические романы. И вот вдруг ее творение попало в самую точку. Ее роман «Дом Круглого стола» едва не затмил успех «Унесенных ветром». В отличие от автора этого знаменитого произведения, Эмма Поттер продолжала неутомимо писать. Киноиндустрия платила огромные суммы за фильмы по ее книгам. Она была очень практичной, деловой женщиной и ничего не продавала сразу. Авторские гонорары текли рекой. Ей причиталась доля от золотой жилы – выплат за повторный показ по телевидению. К 1950 году Эмма Поттер стала одной из богатейших женщин в Америке. Каждое вложение, которое она делала, оказывалось выгодным. Ее прозвали «миссис Мидас».

В конце сороковых Поттеры произвели на свет дочь, а вскоре Чарльз умер – не при родах, как выразился местный остряк, но до смерти напуганный перспективой иметь у себя в доме двух таких женщин, как Эмма.

Эмма Поттер сколотила свое состояние на истории, и ей пришло в голову, что ее должны запомнить благодаря чему-то еще, помимо ее романов, которые, в лучшем случае, обладали сомнительными литературными достоинствами. Так что она решила снести старый сельский домик в Уинфилде и на его месте воссоздать Дом Круглого стола, по возможности вплоть до последнего предмета обстановки, воспроизведя серебро и фарфор, ковры и картины. Первый Джордж Поттер оставил счета и накладные, позволяющие почти один к одному восстановить помещения и обстановку. И вот Дом Круглого стола был возрожден и открыт для туристов. Он представлял собой музей изящных искусств восемнадцатого столетия, а в его библиотеке хранились исторические документы тех времен, когда рождалась свобода, в том виде, в каком мы ее себе мыслим.

Целью марша протеста Сэма Минафи было пойти к Дому Круглого стола и там – на ступеньках этого исторического мемориала, настоящей колыбели свободы, – сделать заявление в защиту права на инакомыслие.

Дом приковывал к себе внимание и по другим причинам, а не только как историческая символика. Председателем совета попечителей университета, руководящего органа, который требовал увольнения профессора-диссидента, был непримиримый генерал Хэмптон Уидмарк, во время Второй мировой войны командовавший морскими пехотинцами, а ныне вышедший в отставку и известный как бескомпромиссный сторонник тотального уничтожения коммунистического мира силой и применения, при необходимости, водородной бомбы, чтобы осуществить это уничтожение. Его отношение к инакомыслящему профессору было предсказуемо. Его отношение к маршу Сэма Минафи также было предсказуемо. «Скопище красных и розовых изменников» – таким определением воспользовался он перед репортерами.

Отношение генерала Уидмарка к ситуации едва ли было новостью, если не учитывать одного обстоятельства. В 1960 году генерал Хэмптон Уидмарк женился на знаменитой овдовевшей романистке Эмме Поттер. Именно к этому храму демократии, воздвигнутому женой генерала, и держал путь Сэм Минафи. Именно с элегантных ступеней парадного входа в этот храм Сэму Минафи предстояло произнести речь, осуждая те взгляды, которыми так дорожил генерал.

Многие из местных посмеивались в рукав. Генерал Хэмптон Уидмарк был не слишком популярен среди большинства жителей Уинфилда. Те два с лишним миллиона долларов, которые Эмма Поттер Уидмарк истратила на Дом Круглого стола, в огромной степени способствовали развитию туристского бизнеса в Уинфилде. Местные отели и мотели процветали. Представление «Звук и свет», даваемое в Доме Круглого стола каждый вечер, с июня по сентябрь, задерживало туристов в городке дольше того времени, которое уходило бы на обычную экскурсию по дому и парку. По совести говоря, город очень многим был обязан Эмме Поттер Уидмарк. Но генерал, который появился на сцене уже задним числом, встал в позу владельца поместья – поместья, по его собственному разумению, включавшего в себя всю округу. В Уинфилде довольно многие с удовольствием смаковали то, что явно грозило обернуться конфузом для генерала.

Было, конечно, немало таких, кто, как и генерал, считал, что участники марша Сэма Минафи осквернят патриотический монумент и подвергнут осмеянию святыни.

Генерал Уидмарк был просто-напросто бессилен остановить дисциплинированный десант приверженцев Сэма Минафи. Дом Круглого стола был передан по акту государству и находился в ведении комитета почетных граждан, в котором, ясное дело, Эмма Поттер Уидмарк была «мадам Президент». Но поскольку по своему уставу он являлся учреждением, освобожденным от уплаты налогов, невозможно было воспрепятствовать кому бы то ни было, из личного предубеждения, посетить этот храм.

Если бы Сэм Минафи сумел поддерживать дисциплину в рядах своих демонстрантов, генералу Уидмарку пришлось бы скрывать свои переживания за фальшивой улыбкой.

Тем не менее генерал употребил свое влияние на то, чтобы привлечь в город Уинфилд дополнительные силы полиции штата. Помимо этого он располагал собственной организацией националистического толка, известной как АИА – Армия за исконную Америку. Несколько разрозненных голосов пытались предостеречь людей относительно АИА, но большинство американцев не удосуживалось к ним прислушаться. В стране существовал целый ряд сумасшедших организаций, похожих на АИА, – Минитмен, Солдаты Креста и так далее, и так далее. Даже Общество Джона Берча, сохраняющее слабый налет респектабельности, на полном серьезе обвинило Дуайта Д. Эйзенхауэра в том, что тот «сознательно принимает и следует указаниям коммунистов и добровольно обслуживает коммунистический заговор на протяжении всей своей взрослой жизни».

Похожие обвинения были выдвинуты даже против Аллена и Джона Фостера Даллесов, генерала армии Джорджа К. Маршалла и председателя верховного суда Эрла Уоррена. Генерал Уидмарк с энтузиазмом поддерживал эти обвинения. Большинство людей смеялось над подобными домыслами. Но в день марша Сэма Минафи к Дому Круглого стола город Уинфилд неожиданно наводнился зрителями мужского пола с маленькими золотыми значками АИА на лацканах пиджаков.

«Если эти красные подстрекатели затеют в Уинфилде какие-то беспорядки, мы сумеем их приструнить», – объявил громкий голос в одном из местных баров.

У двух сотен человек ушло немало времени на то, чтобы пройти маршем пятнадцать миль. Они стартовали от университета рано утром, но лишь в разгар дня Сэм и Грейс Минафи провели шествие по главной улице Уинфилда. Раздались разрозненные гиканье и свист, а кое-где и аплодисменты. Сэм и Грейс держались с тем же задором, который у них был в самом начале.

Они шли близко друг к другу, взявшись за руки. Из эркеров на втором этаже уинфилдского мужского клуба генерал Хэмптон Уидмарк и кое-кто из его дружков глядели вниз, на демонстрантов. Серо-зеленые глаза генерала были холодными и матовыми, как кубики льда. Он вынул изо рта дорогую сигару и чуть повернул голову к приятелю.

– Эта женщина – жена Минафи, – сказал он. – В такой одежке она все равно что нагишом.

– Они познакомились в Африке, – отозвался генеральский приятель. – Я слышал, что она на какую-то часть негритянка.

– Я бы не удивился, – сказал Уидмарк. Его плечи задергались. – Пожалуй, нам пора идти. Они будут у Круглого стола минут через десять.

В основе приготовлений Сэма Минафи к маршу лежало законопослушание. Они не будут обращать внимания на какие-либо проявления враждебности. Они спокойно зайдут в парк у Дома Круглого стола, через английский розарий пройдут к фасаду знаменитого дома с его блестящими белыми колонами. Сэм поднимется по ступенькам и произнесет совсем короткую речь, сделав акцент на причинах, по которым они находятся здесь. Об остальном позаботятся телевизионные камеры и ожидающие их репортеры. Не будет никаких выкриков или аплодисментов.

Когда они добрались туда, возникла заминка. Телеоператоры хотели точно знать, что именно Сэм собирается делать, чтобы должным образом подготовиться. Демонстранты спокойно выжидали, в то время как сотни жителей городка образовали более широкий внешний круг. Послеобеденное солнце горело на полицейских жетонах и знаках различия. Все шло на удивление спокойно, как будто люди дожидались начала какой-то религиозной службы.

Наконец кто-то подал знак Сэму Минафи, что камеры готовы. Вздох пронесся над толпой, подобно теплому ветерку, когда Сэм наклонил свою рыжую голову и легонько коснулся загорелой щеки Грейс.

– Выдай им, милый, – прошептала она.

Сэм улыбнулся ей и двинулся к ступеням парадного крыльца Дома Круглого стола. Они уходили вверх от ярко-зеленой лужайки к величественной парадной двери. На уровне второго этажа был балкон с белой резной балюстрадой. Эмма Поттер Уидмарк и ее дочь Эйприл Поттер, несколько дам-экскурсоводов, водивших туристов по Дому Круглого стола, стояли там, глядя вниз, на Сэма, когда он начал подниматься по ступеням.

И тут кто-то выкрикнул:

– Не смей пачкать эти ступени своими грязными лапами!

Это резануло по напряженным нервам. Сэм Минафи полуобернулся. И тут винтовка пальнула в него с расстояния не более чем двадцать футов. Первые две пули попали в него, третья застряла в одной из белых колонн.

Минафи, внезапно лишившийся лица, повалился на траву. Невнятный гул, нарастая, прокатился над толпой. Раздались два отчетливых и совершенно разных крика. Один издала девушка на балконе – Эйприл Поттер. Другой издал убийца, когда на него навалились его собственные убийцы.

Грейс Минафи не издала ни звука, но она протянула руки к Сэму едва ли не раньше, чем его тело коснулось земли. Она сидела там, на траве, с окровавленными остатками головы Сэма на коленях. Кто-то – один из друзей Сэма – опустился на колени возле нее, чтобы ей помочь. Она повернула голову и оскалила белые зубы.

– Уходи! – сказала она.

Это прозвучало очень тихо, очень спокойно – и очень жутко. И никто не попытался помочь, потому что было очевидно – никто ничего не может поделать.

Глава 2

Реакция толпы на внезапное насилие непредсказуема. Несколько сот зевак снаружи Дома Круглого стола могли превратиться в неистово бурлящий, ревущий котел ярости. Но не превратились.

Люди со взглядами всех оттенков, казалось, были оглушены. Единственное насильственное действие последовало немедленно, протекало быстро и почти тотчас же завершилось. Сэм Минафи лежал мертвый, окровавленный и изувеченный на коленях у своей жены. И убийца тоже был мертв. С полдюжины сторонников Сэма находились рядом с ним в толпе, не готовой к насилию. Но в момент ужаса, когда Сэм упал на ступеньки, молодого Олдена Смита со всех сторон обступили люди. Кто-то вырвал винтовку у него из рук, а когда его, кричащего, швырнули на землю, еще кто-то вышиб ему мозги прикладом. Когда полицейские штата добрались до места происшествия, клином врубаясь в толпу, группа молодых людей с побелевшими лицами стояла, уставившись на Смита. Винтовка лежала на траве возле него. Никто не наставлял обвиняющего перста на кого бы то ни было.

Полицейские окружили молодого Смита, тут же спохватились и накинули ему на голову не то кусок материи, не то пиджак. Лишь некоторое время спустя, когда тело лежало на столе в местной тюрьме, кто-то сорвал значок АИА с его окровавленной рубашки.

Доктор добрался до Грейс Минафи и увидел, что он уже ничем не поможет Сэму. Через несколько мгновений тело Сэма унесли на носилках полицейские, следом за которыми с каменным лицом отправилась Грейс.

В сложенном из красного кирпича здании суда и тюрьме Уинфилда допросили некоторых друзей Сэма, принимавших участие в марше. Никто из них никогда прежде не видел Олдена Смита. Насколько они знали, для Сэма он был совершенно незнакомым человеком.

Снаружи здания суда находились люди, оплакивавшие Сэма. Внутри здания, в кабинете уполномоченного полиции штата, та, которая любила Сэма больше чем кто-либо еще на этом свете, сидела с сухими глазами, оцепеневшая.

Уполномоченный полиции штата, человек по имени Джон Макадам, не отвечал за разбирательство. Благодаря генералу Уидмарку, тут находился и заправлял всем капитан Уоллас, возглавляющий полицию округа.

– Вы в состоянии ответить на несколько вопросов, миссис Минафи? – спросил Уоллас.

В его голосе сквозило раздражение. Ярко-синие глаза оглядели Грейс Минафи с ног до головы. Облегающие слаксы и обтягивающая зеленая кофточка казались ему неприличными при подобных обстоятельствах.

– Какие вопросы? – спросила Грейс.

– Вы знаете парня, который застрелил вашего мужа?

– Я его знаю, – сказала Грейс.

– Но ваши друзья дали нам понять, что…

– Я прекрасно его знаю, – сказала Грейс. – Я знаю, как у него работала голова. Я знаю, как его учили ненавидеть. Я знаю, что он виделся самому себе великим героем-патриотом. О, я знаю его! Я хорошо его знаю!

– Это демагогия! – взорвался Уоллас.

– Это разговор начистоту, капитан, – возразила Грейс. – Я знаю, что истинным убийцей моего мужа является не тот парень, который его застрелил.

– Кофе, миссис Минафи?

Полицейский Джон Макадам вышел из угла комнаты с чашкой дымящегося напитка в руке. Он поставил ее на стол возле Грейс. Это был высокий рыжеволосый человек лет тридцати с небольшим. У него было хорошее, энергичное лицо. Уголки его глаз были прищурены, как будто что-то терзало его изнутри. Он пытался остановить Грейс, не дать ей произнести то, что, как он знал, она собиралась сказать. То ли она этого не поняла, то ли ей было все равно.

– Не было бы на этом свете никаких Олденов Смитов без генерала Уидмарка, – сказала Грейс.

– Да будет вам, миссис Минафи, – скривился Уоллас. – Это совершенно безответственные разговоры.

Какой-то человек в штатском приблизился к капитану Уолласу. Он был довольно молодой, полный, с идущей ото лба лысиной, темноволосый, такие же темные глаза чуточку расплывались за линзами очков в черепаховой оправе.

– Я – Фрэнк Грэдуэлл, миссис Минафи, – сказал он, – окружной прокурор. Все мы понимаем, насколько вы потрясены. Уверяю вас, мы все глубоко вам сочувствуем. И хотим помочь.

– Вы умеете ходить по воде, мистер Грэдуэлл? – спросила Грейс глухим, полным горечи голосом. – Вы способны вернуть Сэма к жизни?

– Я обязан предупредить вас, миссис Минафи, – сказал Грэдуэлл. – В тот момент, когда вы выйдете из этого кабинета, вас станут осаждать репортеры и фотографы. Если вы сделаете при них замечания относительно генерала Уидмарка того же рода, которые вы позволили себе здесь, это может иметь серьезные последствия. Генерал может вчинить вам иск за клевету. Я могу вас заверить, что генерал не знал Олдена Смита и никак не был с ним связан.

– Вы сегодня не носите своей значок АИА, мистер Грэдуэлл? – спросила Грейс.

Грэдуэлл пожал плечами и отошел.

– Думаю, мы слишком многого хотим от миссис Минафи, рассчитывая, что она проявит здравомыслие в такой момент, – сказал он Уолласу.

Уоллас кивнул, давая понять, что вопрос решен.

– Куда вы намереваетесь доставить тело вашего мужа, миссис Минафи? – спросил он без всякого чувства. – Вы хотите, чтобы этим занимался местный сотрудник похоронного бюро, или у вас есть…

– Да заткнитесь вы, ради Бога! – обмахнулась Грейс.

То, чего опасался капитан Уоллас, не произошло. В кабинет вошел молодой светловолосый человек, подстриженный ежиком. На нем были пропотевшие хлопчатобумажные слаксы и запыленная майка.

Он прошел прямо к Грейс Минафи. Она посмотрела на него так, как будто впервые видела его. Он взял ее за плечо и легонько встряхнул.

– Я Чарли, – сказал он. – Там нас дожидается моя машина. Сейчас тебе не нужно ни с кем разговаривать.

– Я не могу уехать, Чарли, – отозвалась Грейс.

– Я отдам распоряжения насчет Сэма, – сказал Чарли.

Капитана Уолласа все это мало волновало. Это ему предстояло решить, когда Грейс может идти.

– Боюсь, вам пока еще нельзя уходить, миссис Минафи, – заметил он.

Коротко остриженная светловолосая голова повернулась.

– Только попробуйте ее остановить, приятель, – сказал Чарли. Он поставил упирающуюся Грейс на ноги – упирающуюся, потому что идти ей было некуда. – Прежде чем вы объясните мне, какая вы важная персона, капитан, – продолжил Чарли, наведя ясные серые глаза на Уолласа, – позвольте мне сказать вам, какая я важная персона.

– И кто же вы такой? – заинтересовался Уоллас.

– Меня зовут Чарли Биллоуз, но это не важно, – сказал Чарли. – Важно то, кто я такой. Я – народ! Около двухсот миллионов человек. Поизмывайтесь над этой женщиной пять минут теперь, когда и получаса не прошло с тех пор, как вы позволили, чтобы с ее мужем случилось то, что с ним случилось, и народ – то есть я – поднимет такой шум, от которого у вас лопнут барабанные перепонки. Вы уж лучше потратьте время с пользой, капитан, заткните своим пальцем дырку в плотине. Воды потопа уже накатываются на Уинфилд, штат Коннектикут, и его маленьких оловянных солдатиков.

Это были смелые речи, и они ярко выражали мысль. Но знал ли об этом Чарли Биллоуз, который любил Сэма и Грейс Минафи, или нет, за этими словами не было ровным счетом ничего. Никаких вод потопа на горизонте не наблюдалось. Двадцать четыре часа спустя число людей, по-настоящему негодующих по поводу убийства Сэма Минафи, стало настолько мало, что их почти что не было слышно. Оловянным солдатикам ничего не угрожало.

– Отпустите ее, капитан, – распорядился Фрэнк Грэдуэлл.

Он знал, что мы живем в мире, где герои умирают быстро, если только у тебя не хватит глупости применить искусственное дыхание. Обойдешься грубо с Грейс Минафи сегодня – и ты поможешь создать легенду. Подожди семьдесят два часа – и ты сможешь дать ей зуботычину посреди Таймс-сквер, и прохожие поспешат мимо, зная, что безопаснее не совать нос в чужие дела.

Капитан Уоллас не отличался сообразительностью, но это он уяснил. Нетерпеливым жестом он показал, что Чарли Биллоуз может увести Грейс.

Чарли пришлось вести ее, неспособную самостоятельно двигаться в нужном направлении. Полицейский Джон Макадам вышел из кабинета следом за ними.

– Вот сюда – так вы избежите встречи с репортерами, что толпятся в коридоре, – сказал он.

Он провел их вниз по лестнице в подвал, а потом по другой лестнице – снова вверх к запасному выходу. Там стояла машина, насчет которой договорился Чарли Биллоуз.

– Если впоследствии я смогу что-нибудь для вас сделать, миссис Минафи, – сказал Макадам, – дайте мне знать.

Грейс еще долгое время не отдавала себе отчета в том, что он что-то говорит. В тот момент все голоса, даже голос Чарли, были враждебными голосами во враждебном мире.

Сорок пять минут спустя Грейс Минафи посмотрела из окна машины на дом, где жили она и Сэм. Жили! На то, чтобы добраться пешком до Уинфилда, ушла значительная часть дня. Время летело незаметно, пока они шли с Сэмом, держась за руки. На протяжении всего обратного пути, в машине, она изо всей силы упиралась ногами в пол салона, нажимая на невидимые тормоза. Ей не хотелось возвращаться в то, что прежде было домом.

Небольшая группа людей ждала на улице возле коттеджа. Они расступились, давая ей пройти, когда Чарли помог ей выйти из машины и повел по тропинке. Никто не заговорил и не окликнул ее, но она чувствовала, насколько глубоко их сочувствие.

Она заметила белый «ягуар» с черным откидным верхом, стоявший на обочине. Он был ей незнаком. Ей бросались в глаза всякие малозначащие детали. На «ягуаре» были нью-йоркские номера.

Когда Чарли подвел ее к парадной двери и она приблизилась к тому моменту, когда предстояло зайти в дом, где все напоминало о Сэме, дверь открылась. Сара Лорд, ее ближайшая соседка, дожидалась ее. Они, должно быть, готовились встречать ее, подумала она, как встречают инвалида, возвращающегося домой из больницы. Они действовали из самых лучших побуждений, но она внезапно поняла, что ей нужно побыть одной. Ей нужно выплакаться!

Ей нужно поголосить в подушку, на которой этим утром лежала голова Сэма.

– Грейс! – сказала Сара.

Она зашла в дом, стараясь не смотреть по сторонам, но вещи Сэма, как нарочно, сами попадались на глаза. Вот его трубка – там, где он выбивал ее в пепельницу перед самым их уходом.

Вот книга, которую он читал прошлой ночью, раскрытая на том месте, где он прервал чтение. Вот его пишущая машинка посреди стола. Здесь необъяснимым образом присутствовала его аура, его жизненное начало. Сейчас он выйдет из кухни с кофе, запах которого она уже чувствовала.

Однако из кухни с кофе вышел незнакомец; стройный, смуглый, красивый мужчина, который совсем чуточку прихрамывал при ходьбе, когда нес поднос в комнату. Его губы были сложены в прямую, суровую линию, но в его бледно-голубых глазах присутствовало почти невыносимое сострадание. Он поставил поднос на стол.

– Кто вы такой? – резко спросила Грейс.

Ее вдруг возмутило присутствие незнакомца. Ей никто не был сейчас нужен, уж тем более незнакомый человек.

– Я – Питер Стайлс, – назвался мужчина.

– Газетчик! – почти закричала Грейс. – Я вас знаю. Вы пишете для журнала «Ньюс вью»! Да как вы посмели!

– Разве Сэм не упоминал обо мне? – спросил Питер.

Питер Стайлс. Что там про него говорилось? Питер Стайлс!

– Я друг Сэма, старый друг, – просто сказал Питер.

Питер Стайлс! Теперь это имя пришло на память Грейс, всплыв из черного омута боли.

– Тебе придется подождать, пока Питер не будет готов познакомиться с тобой, – говорил Сэм. – Но когда это время настанет, думаю, ты поймешь мои слова о том, что он единственный человек, которому я бы доверил свою жизнь и за которого я бы ее отдал, если бы меня попросили.

Была своя причина на то, что она не познакомилась с Питером, когда они с Сэмом вернулись из Африки два года назад.

– Я хочу остаться одна, – сказала Грейс и едва не разразилась истерическим смехом. Шуточка в духе Гарбо. – Я хочу остаться.

– Если тебе что-нибудь понадобится, дорогая, ты только крикни, – сказала Сара Лорд и ушла.

Питер Стайлс стоял у стола, спокойно наливая в две чашки кофе.

– Мистер Стайлс, вы должны понимать, что сейчас не время для…

– Я знаю, что это такое, – сказал Питер. Он посмотрел поверх чашки. – Было бы полезно кое-что сюда добавить. – Он сходил к бару и вернулся с бутылкой бренди. Он налил по изрядной порции в обе чашки с кофе. – Сэм, вероятно, рассказывал вам об этом. Я беспомощно лежал в траве, видя мою пылающую машину и слыша крики своего отца, горевшего в ней. Я очнулся в больнице и обнаружил, что лишился правой ноги ниже колена. Я был один. Это было скверно. Я оставался в одиночестве месяцами, до тех пор, пока один друг не заставил меня обратиться лицом к миру. Теперь я знаю, что было бы лучше обратиться к нему лицом в первый же час.

Грейс присела на край дивана, потому что ее больше не держали ноги.

– Пожалуйста, мистер Стайлс, – попросила она, внезапно начиная утрачивать самообладание, до сих пор – железное.

– Теперь вы думаете, что это конец света, – сказал Питер. – Но это не так.

Она уставилась на него, как на какое-то чудовище.

– Я не знаю, что вы за человек, – сказала она, повышая голос, так что в нем зазвучали истерические нотки. – А знаете ли вы, что сегодня утром мы ушли из этого дома, не застелив в спешке постель? Вы знаете, что на подушке, в том месте, где лежала его голова, осталась отметина? Вы знаете, что, в первый раз с тех пор, как я вышла замуж за Сэма, мне придется попробовать заснуть без того, чтобы он находился рядом со мной? Вы знаете, что его смех преследует меня, как бы я ни старалась, не могу от него избавиться? А как же еще наступает конец света, мистер Стайлс?

– Выпейте этот кофе, – сказал Питер. – Есть нечто такое, что предстоит сделать для Сэма.

Она покачала головой, как будто ослышалась:

– Нечто такое, что предстоит сделать для него? Вы имеете в виду сотрудника похоронного агентства? О, Господи!

– Бессмыслице его смерти нужно придать значение, – сказал Питер. – Между прочим, если вы дожидаетесь того великого момента, когда увидите ту вмятину в подушке, то вы опоздали. Ваша соседка застелила кровать. Выпейте этот кофе!

– Послушайте меня, Питер Стайлс! – сказала Грейс. – Возможно, вы пытаетесь помочь. Каждый будет стараться помочь. Но тут ничем не поможешь. Вы это понимаете? Я спросила человека в здании суда Уинфилда, умеет ли он ходить по воде, может ли он вернуть Сэма… То же самое я спрашиваю у всех вас, доброхотов!