Текст книги "Кухонная энциклопедия поросенка Габ-Габа"

Автор книги: Хью Лофтинг

ВЕЧЕР СЕДЬМОЙ
После нескольких слов о диете великий писатель рассказывает, как однажды прекрасный закат вдохновил его написать произведение совершенно самостоятельное

И снова в очаге на кухне Доктора Дулитла весело гудел огонь, и, хотя еще не кончилась зима, было так тепло, что казалось, лето не за горами.

Добрая Чичи таскала хворост; поленья, которые оказывались для нее слишком тяжелы, она катила перед собой, как бочку. На полу валялись кусочки коры, мусор, но Чичи прошлась по кухне метлой. И когда она уселась и приготовилась слушать, пол сиял так, что осталась бы довольна даже Даб-Даб.

Доктор Дулитл возился с аквариумом у себя наверху – приручал редкие морские растения. А когда он работал, никому – ни под каким видом – не позволялось ему мешать.

Все остальные собрались в кухне. Слушать «авторские чтения» Габ-Габа уже вошло у нас в обычай. Даб-Даб все еще относилась к его трудам с презрением, какого, по ее мнению, они заслуживали. Но мы заметили, что она почти всегда приходит послушать, и стали подозревать, что Кухонная энциклопедия больше не кажется ей такой чепухой, как поначалу. К тому же она перестала гнать нас в постель в положенный час. Так что порой утро начинало светиться за окнами бледно-голубым светом, прежде чем заканчивалась лекция Габ-Габа об искусстве питания.

Филин Гу-Гу и попугай Полинезия никогда не говорили сразу помногу. Видимо, поэтому они без особых усилий заслужили репутацию очень мудрых птиц. Я всегда слушал с любопытством, потому что никогда не мог угадать, чем удивит нас на этот раз великий писатель.

Воробей Чипсайд и белая мышка даже не скрывали, что обожают лекции профессора Габ-Габа, и покатывались от смеха или хихикали, как школьники, когда какое-нибудь место им особенно нравилось.

Даже ворчун Джип перебивал все реже и реже, а когда все же вмешивался, казалось, что он, скорее, притворяется – потому что, видимо, считает своим долгом критиковать, – чем высказывает истинное мнение.

В этот вечер Доктор салатных наук что-то запаздывал. А когда он наконец появился, белая мышка, которая вот уже полчаса нетерпеливо теребила свои белые шелковистые усики, потребовала объяснить, почему он опоздал.

– Я перечитывал «Книгу о кухонных снах», – ответил Габ-Габ.

– Зачем это? – спросила белая мышка.

– О, это не очень существенная работа, – сказал Габ-Габ. – Так, пустяки. Но я подумал, что все равно ее стоит просмотреть. Она будто бы объясняет значение снов. Например, если вам приснилось, что вы едите капусту брокколи, то, утверждает книга, можете быть уверены, с вами непременно случится какая-нибудь неприятность. И наоборот, если вы во сне плотно пообедаете репой, вам очень скоро повезет в делах или в любви.

Но больше всего меня задержал визит к доктору Мазурику. Дело в том, что доктор Мазурик давал объявление в газетах, что может заставить похудеть с помощью не диеты, а мысленной тренировки.

– Что такое диета? – спросила белая мышка.

– Диета, – ответил Габ-Габ, – это когда не ешь того, что любишь есть, а ешь то, чего не любишь. Я несколько поправился за последнее время и решил попробовать мысленную тренировку – это как-то приятнее, чем диета. Но я был крайне разочарован. Метод доктора Мазурика основан на том, что ты без конца повторяешь: «Ну-ка, брюшко, убирайся и назад не возвращайся!» Однако на мою фигуру это почему-то совершенно не действовало.

При условии, что вы произнесли заговор несколько раз подряд, вам разрешалось съесть все, что угодно, – мысленно, то есть, в уме. Он выписал мне прекрасные блюда: артишоки, картофель, спагетти, фаршированные финики, гренки с сыром и т. д., – о которых я должен был думать на завтрак, на обед и на ужин. Предполагалось, что это полностью меня насытит. Ничего подобного. Только вызывало бешеный аппетит. А все, что мне было разрешено, – по капельке ячменного отвара утром и в полдень. Остальное время можно было только думать о еде. И если бы у меня не хватило присутствия духа положить три-четыре яблока под подушку на ночь, кто знает, что бы со мной случилось. Не думаю, что еще когда-нибудь обращусь к доктору Мазурику. Он берет большие гонорары и называет это «Метод мысленной тренировки доктора Мазурика для страдающих ожирением».

– Ожирение? – переспросила белая мышка. – Это то же самое, что озверение?

– Да, – буркнул Джип.

– Перед тем как ты вошел, – продолжала белая мышка, – мы тут спорили о твоей книге. Я тебя защищала. Я сказала, что мне больше всего нравятся всякие кухонные истории. А Чичи сказала, что ты сам все из головы выдумал. А Джип сказал: как это ты можешь что-нибудь из головы выдумать, когда у тебя и головы-то нет на плечах. Но Чичи стояла на своем, потому что почти все твои истории кончаются словами «Они стали жить-поживать, добра наживать». А так обычно кончаются сказки, правда? Нам очень интересно, сколько ты действительно выдумал.

Габ-Габ тщательно протер очки. Некоторое время он молчал. И мы поняли, что доктор салатных наук произнесет сейчас нечто очень важное.

– Ваши слова заставляют меня обратиться к особой части моей книги, – начал он, – которую я намеренно отложил до конца – то есть, до конца чтений. Видите ли, я почувствовал, что, кроме библиографии, библиотечных исследований по истории, географии, кроме мифов и легенд о еде, мне хочется написать что-то совершенно самостоятельно, от начала до конца. И я создал такое произведение – и очень им горжусь.

– Это какой-нибудь кухонный рассказ? – спросила белая мышка.

– В некотором роде, да, – ответил писатель. – Пожалуй, его можно назвать кухонным романом. Хотя и это не совсем подходит. Ни одно название не годилось, и тогда я придумал нужное слово сам. Это эпикническое произведение.

– Что-что? – прорычал Джип.

– Эпическое произведение, – объяснил Габ-Габ, – это поэма, длинная поэма или историческое повествование, написанное поэтическим языком. История Елены Прекрасной Гомера, например, – эпическое произведение. Свою же работу, чтобы сделать ее вкуснее, можно сказать, аппетитнее, я назвал эпикнической – смесь эпического с пикником. Это история короля Глотина II, Короля пикников.

Любопытно, как мне пришла в голову такая идея. Многие воображают, что мы думаем только о еде. Это не совсем верно. Когда перед вами стайка юных поросят с мечтательным выражением на свежих мордашках, не всегда обязательно предполагать, что они грезят о картошке. Однажды прелестным вечером я любовался дивным летним пейзажем, залитым малиновым светом августовского заката. Я задумчиво пожевывал редис, но голова моя была полна поэзии – до отказа.

В конце концов, сказал я себе, – я – деревенский поросенок, селянин. Городская жизнь, конечно, очень хороша – на короткое время, так сказать, для разнообразия. И, однако, ничего нет лучше деревни. Вообразите, какой прелестный вид открывается моим глазам: круглятся зеленые холмы; сочные луга обрамляют зеркало вод – видите, вот она, поэзия: просто «сочные луга» почти ничего вам не говорят, а стоит добавить «обрамляют зеркало вод», и тотчас же представляется яркая картина. «Зеркало вод» – это озеро, «сочные» значит зеленые, хорошо политые и пышные – но без луж и грязи – восхитительное место, где в изобилии сладкие луковицы лилий и тому подобное.

Однако продолжим: впереди раскинулась тенистая дубрава; прохладная тихая река петляет и вьется по широкой долине; под кряжистыми дубами во множестве лежат мясистые, с ореховым привкусом желуди, а среди них кое-где выглядывают круглые шляпки грибов; в кустиках утесника шныряют жизнерадостные кролики; высокий клевер в полном цвету покачивается в такт легкому ветерку; спелые ягоды ежевики застенчиво прячутся в листве; повсюду дичится дикая яблоня. Картина, радующая сердце любого поэта, как сказал один из них: «Здесь все ласкает взоры, Лишь человек…»

«Но чу! – остановил я себя. – Не аромат ли то трюфелей? Да, так и есть, мой пятачок не обманул меня. Но я не стану их откапывать. Я не поддамся искусу. Земные помыслы да не нарушат моего возвышенного расположения духа». Понимаете, чем дальше я шел, тем более и более поэтическим становился. Я прилег на траву среди первоцвета и прикрыл глаза. Из-за поэзии я мог запросто умереть от голода. Такое случалось – с истинно великими писателями.

Прилетела пчела и ужалила меня в нос. Я думаю, она унюхала запах клевера, который я жевал. Но таково было владевшее мной чувство любви ко всей Природе, что я не позволил этому происшествию нарушить плавное течение моих мыслей. К тому же у меня твердый пятачок, и даже злой черный шершень не может нанести мне большого вреда, когда я полон идей и образов. Я просто взял прохладный лист щавеля и приложил к укусу. Впоследствии я его съел – даже поэтам нужно иногда подкрепиться.

«Сей сладостный вид, – сказал я себе, – нуждается лишь в прикосновении моего мастерского воображения, чтобы стать местом действия грандиозной пьесы, кухонной оперы, поэмы о хорошем вкусе – чего угодно, – что будут читать и декламировать истинные лакомки, поколение за поколением. Вот он передо мной. Первый акт. Ибо разве это не само Королевство пикников?»

Я вскочил, снедаемый огнем вдохновения. Меня ужалили еще две пчелы – оказывается, я расположился рядом с их гнездом. Но мне было не до них. Схватив записную книжку, я принялся за дело. Я писал, писал, писал. Заполнив последнюю страничку, я перешел на листья щавеля. Когда кончился щавель, я работал на том, что попадалось под руку. Я даже с ног до головы покрыл записями корову, которая паслась неподалеку. Мысли переполняли меня.

И постепенно король Глотин II вставал перед моими глазами как живой посреди чудесного окружения, как бы созданного для него. Спустилась ночь, но я ее не заметил. А на рассвете сын фермера пришел доить корову. Я попытался делать наброски и на нем, ибо я испытывал прилив вдохновения. Но он не позволил. Поэтому последние строки мне пришлось запечатлеть на стволе дерева.

Когда солнце поднялось во всем своем блеске, я наконец закончил, усталый, измученный, испытывающий жажду и голод, но счастливый – как только может быть счастлив писатель, который знает, что сделал свое дело и сделал его хорошо. Я крепко уснул, а корова тем временем съела весь мой щавель и стерла с себя все записи, валяясь в траве.

Но это уже было неважно. Великое эпикническое произведение надежно хранилось в моей голове. Я пошел домой и записал его на оберточной бумаге. И завтра с вашего позволения, прочту его вам.

ВЕЧЕР ВОСЬМОЙ
История жизни Глотина II, прозванного Королем пикников. О его удивительном дворе, чудесных порядках, им заведенных, о его несметном богатстве. Здесь великий писатель начинает свое эпикническое произведение (которое, он надеется, будет иметь жизнь столь же долгую, что и творения Шекспира). Он описывает самый грандиозный из всех знаменитых королевских пикников и диковинных гостей со всего света. Он рассказывает о дружбе короля с великим Мэтром Шампиньоном. И о том, как сонет прославленного философа попал на золотую кастрюлю, в которой Глотин сам готовил угощение на свой день рождения

Род Глотинов, прежде даже чем они стали королями, принадлежал к самой высшей знати, выше не бывает. Старика Глотина, который все дни свои проводил в баталиях и сражениях, люди знали и боялись как могущественнейшего властителя. Позже, когда он был коронован под именем Глотина I, он сделал свою страну очень богатой, присоединив к ней земли, которые завоевал. О его боевых доблестях ходили легенды и после его смерти. Годы, когда королем был Глотин I, и вельможи, и простолюдины вспоминали как век рыцарства: кавалеры тогда были отважны, дамы – прекрасны, а солдаты гордились тем, что служат в его армии.

Поэтому, когда на трон взошел его сын, Глотин II, было много пересудов о том, как станет вести себя новый король. Имея столь достойный пример для подражания, он – это было ясно с самого начала – должен был быть поистине великим человеком, чтобы не обмануть ожидания людей.

Почти все думали, что молодой монарх затеет для начала войну покрупнее, чтобы произвести на подданных хорошее впечатление многочисленными победами, которые принесут новые земли Глотонскому королевству.

Но, к их удивлению, он не сделал ничего подобного. Вместо того чтобы созвать своих рыцарей в доспехах и приказать трубачам трубить во все трубы, король послал за своим Главным казначеем и его помощниками, он хотел знать, сколько денег в Глотонских банках и как обстоят дела в Королевской казне. Глотин понимал, что его отец оставил страну в неплохом состоянии, но даже он был поражен, когда хорошенько изучил все банковские книги. Оказалось, что в наследство ему досталось богатейшее на свете королевство. Старый Глотин I был очень экономный король, и ни одна кухарка даже передника нового не могла себе купить без специального распоряжения Главного казначея, скрепленного Королевской печатью.

«Зачем, – спросил себя новый король, – зачем затевать новые войны, когда в Королевской казне денег больше, чем она может потратить?» Ну не глупо ли покупать порох, чтобы тут же его расстрелять, или новые доспехи, которые будут немедленно расколоты? И король велел всем кухаркам купить по новому переднику и по чепчику в придачу, а всем королевским садовникам – по новому костюму; для Королевской столовой следовало приобрести новую посуду из золота и серебра, для свиней – построить новый хлев, для коров – новый коровник с подойниками из чистого олова и многое, многое другое.

Понимаете, он подумал: славу полководца, как у моего отца, я все равно не завоюю, попробую-ка я завоевать какую-нибудь другую славу. Старого короля звали Глотин Воитель, а его сын хотел войти в историю как Глотин Транжира.

И о, как же он транжирил! Поначалу Главный казначей и Министр финансов прибегали к нему каждые два часа со счетами, свернутыми в трубку – такие они были длинные, – умоляя его быть осторожнее, потому что долго так продолжаться не может. Но Глотин II отмахивался от них и приказывал выковать комплект новых серебряных подков для своего любимого коня.

А через некоторое время – когда они увидели, что из этого вышло, – они поняли, что он, наверное, был прав. Быть королем или королевой означало тогда в глазах людей иметь много денег – впрочем, сейчас тоже. На содержание более или менее приличной страны требовалась уйма средств. И скоро мир решил, что богаче Глотонского королевства нет, потому что оно тратило больше, чем остальные. Туда стали съезжаться купцы со всех концов света, и в их магазинах шла бойкая торговля. И вместо того, чтобы разориться, Глотония, казалось, тем более богатела, чем больше тратила.

Тогда король Глотин всерьез взялся за еду. Тут, конечно, не было ничего нового. Королям нужно есть так же, как и простым крестьянам. И немало властителей вошло в историю лишь благодаря изысканным кушаньям, которые они изобрели. Кардиналы и наследные принцы не стыдились отправиться на кухню и лично проследить за приготовлением блюда, сделавшего их имена известными во всех уголках цивилизованного мира.

Однако король Глотин II превзошел их всех. Приведя свою страну к процветанию и прославив ее своими безумными тратами – так, что за границей даже сложилась поговорка: о человеке состоятельном говорили «богат, как Глотин», – он принялся за это важное дело, да так основательно, что опять поразил весь мир. А ведь он поражал мир уже не раз.

Искусство питания никогда еще не поднималось на подобную высоту. Судомойку, придумавшую новый соус, осыпали деньгами. Шеф-повар, то есть, самый главный повар, стал такой важной фигурой при дворе, что иноземные министры, прежде чем отправиться с официальными поклонами в Королевскую залу для аудиенций, заворачивали на кухню поболтать среди кастрюль и сковородок.

А какие обеды и завтраки он давал! По великолепию и пышности столовой, говорил он, ему не будет равных. Но больше всего он любил есть альфреско.[1]1
  Слово «al fresco» по-итальянски означает «фреска», т. е. живопись на свежей штукатурке.


[Закрыть]

– Кого-кого? – переспросил Чипсайд.

– Альфреско, – пояснил Габ-Габ. – Это значит «на свежем воздухе» по-… м… м… итальянски.

– А-а, понял, – сказал воробей. – А то я подумал, что ты про моего старого друга Альфреда. Отличный был парень, старина Альфред! Сам поест, а крошки мне оставит. Таксист был. Валяй дальше, профессор. Извиняюсь, что перебил.

– Так вот, именно благодаря этой приятной привычке устраивать пиры на воздухе Глотин II и стал известен потомкам как Король пикников. У него были и другие важные титулы: Великий Магистр Ордена Золотого Рожна, Кавалер Ордена Подвязок и Подтяжек и т. д. Но всю свою длинную и наполненную трудами жизнь он предпочитал, чтобы его подданные называли его Королем пикников, а не как-нибудь иначе.

Он создал ООН – международный клуб лакомок, полностью он назывался «Обожатели Обеденных Наслаждений». Этот клуб вошел в историю.

Но пикник, который король Глотин считал своим лучшим творением и который люди никогда не забудут, был устроен в июле, когда возлюбленный король миновал уже то время жизни, что зовется зрелостью. Ничего подобного мир еще не видел. Гости были приглашены со всех концов света.

Большой пикник происходил на том самом прелестном месте, которое я вам уже описывал. Главная Лужайка была запружена поварами, лакеями и официантами, прислуживавшими гостям, которых, как говорят, было не меньше тысячи.

Я, конечно, не буду перечислять целиком столь длинный список. Хотя полный Почетный Реестр был записан в специальную книгу и хранится в библиотеке Королевского кулинарного колледжа. В нем множество иностранных имен, потому что члены королевских фамилий и знатнейшие персоны мира стремились оказать королю Глотину все возможные знаки внимания – так он был богат, и такую власть имели его деньги.

Итак, среди гостей были королева Гранат-Оранжадская с дочерью, принцессой Резедой Майоранской; принц Пузан, наследник престола Сметании – его отец из кожи вон лез, добиваясь, чтобы сын получил приглашение. И, надо сказать, принц Пузан не уронил чести своего королевства: он съел столько, что конь не смог его поднять, пришлось соорудить специальную повозку, которую тащили шесть пар волов.

Галушка, атаман донских казаков, – можете вообразить, каким важным гостем считался этот пришелец из столь дальних краев, – хотя он и швырнул костью в другого приглашенного, который ему не показался. В тех местах, откуда прибыл Галушка, так принято, но среди обходительных гостей короля Глотина происшествие вызвало легкое замешательство.

Короли и королевы съехались с Востока и Севера, Юга и Запада, а если домашние обстоятельства или государственные дела не позволили кому-либо присутствовать на пикнике лично, они послали вместо себя других важных персон. Например, у Сациви-Бульони, диктатора Ревеневой республики было хлопот невпроворот с революцией, и вместо него приехал его дядя дон Кастро Касторо. Красавец, просто красавец, но совершенно не популярен в обществе. Герцог де Кориандр, как всегда страдающий подагрой, был представлен посланником Барбарисом. И так далее.

Но больше всего среди гостей было помещиков, тех, кто при благородном происхождении все-таки более прославились своими деревенскими занятиями, чем принадлежностью к тому или иному знатному роду. Люди земли, они гордились тем, что молва об их племенных стадах идет по всему свету; признание достоинств их спаржи или меда с собственной пасеки было для них важнее, чем все подвиги короля Артура вместе взятые или записи в архивных книгах, подтверждающие древность их фамилии. И именно поэтому – как не имеющие себе равных в своей области – они и были приглашены на Большой пикник короля Глотина II.

Вот лишь некоторые из них: сэр Лангет Ланселот, знаменитый спаситель горестной Горчицы. Голландский натуралист виконт ван дер Вафль, чьи работы по овощной ботанике наделали столько шума. Граф Зефирский. Паприка Гуляш из Будапешта, чьи дунайские маслобойни поставляли лучшее масло в мире. Герр Пумперникель. Два прославленных шотландца, оба главы кланов, сэр Эль Мак-Арон и сэр Хаггис Мак-Рорус. Леди Виола Винегрет, которая выращивала самые ароматные дыни в стране. Мадам Фрикасе, известнейшая парижская хозяйка.

Был там и сэр Саймон Сосиссон – никто лучше него не умел выращивать и дрессировать морских котиков и песиков. Ее светлость герцогиня де Грильяж, большая мастерица по французским кондитерским изделиям – мастерица их есть, конечно. Маркиз де Мармелад, прямой потомок рода Оранжадских. Султанесса Халва. Графиня Рокфор, всю жизнь посвятившая сливочному сыру. Юный Кочан, отпрыск благородной фамилии из Брюсселя. Судья Сельдерей, который затем женился на леди Бесс Стыдли, превеселой молодой особе – в обществе долго судачили о разнице в возрасте между ними. Вдовствующая графиня Крем-Брюле. И очень важная персона в кухонных кругах маркиза Футы-нуты.

Да и сам король последние годы отдавал все больше и больше времени сельским занятиям, охоте, рыболовству и т. д. Заботы государственные, которые он находил скучными и утомительными, он с радостью препоручил своим министрам и племяннику, который еще сыграет немалую роль в нашей истории.

Дамы были прекрасно представлены. Некоторые говорили: просто женщины гораздо большие лакомки, чем мужчины, – это утверждение вызвало оживленную дискуссию; другие полагали, что у них куда меньше дел и они, естественно, не пропустят ни одного пикника или вечеринки.

Так или иначе, их действительно собралось несметное множество, и они веселились от всей души. Упомянем еще очаровательную дебютантку юную Ирис Карамель; трудно сказать, что у нее лучше получалось: плести кружева или ездить верхом. Ее только что представили ко двору, и она прибыла в сопровождении матери.

Большим успехом среди молодых людей на кухонных танцах пользовалась и Пепита Ботвинья из Мадрида. При ней была дуэнья. Довольно мило эта Пепита Ботвинья играла на арфе простенькие пьески, но, пожалуй, она была уж слишком вертлява.

И, наконец, одним из самых почетных гостей был сквайр Голуба Голубец из Голубики, владелец знаменитой голубятни. Слава о нем разнеслась по всему миру, и даже король Глотин считал для себя честью, что Голубец пожаловал на Большой пикник.

Все очень боялись, что возлюбленный король может съесть больше, чем было бы полезно для его здоровья, и тогда его место займет какой-нибудь другой монарх. Пока, однако, Глотин II на самочувствие не жаловался, и не было для него большего удовольствия, чем отправиться на кухню и приготовить какое-нибудь кушанье своими собственными королевскими руками. Из Глотина вышел отличный кулинар. Он надевал шелковый передник и с помощью Главного повара, который был у него на побегушках, готовил восхитительные лакомства в Золотой кастрюле.

Кастрюлю эту Глотин II получил в подарок. Такие подарки принято было дарить королям на золотую свадьбу. Но Глотин был холостяк, и когда пятьдесят исполнилось ему самому, его любящие подданные собрали деньги, кто сколько мог, и преподнесли ему кастрюлю, необыкновенную по форме и отлитую из чистого золота.

Так случилось, что день рождения короля совпал с днем, когда было изобретено выдающееся блюдо – Пудинг с мясом и почками. При дворе сочли это счастливым знаком Судьбы и обещанием удачи. Как люди рождаются под знаком Льва или под звездой Венеры, Глотин II, можно сказать, родился под знаком Пудинга с мясом и почками. Вот как день рождения Его величества, который отмечался по всей стране всеобщим ликованием и народными гуляниями, стал называться не только «День Короля», но и «День Пудинга с мясом и почками».

Король посчитал это чудесное совпадение столь важным событием, что издал Королевский Указ: отныне и до конца своей жизни в этот день он будет угощать своих приближенных знаменитым блюдом, приготовленным так, как его не готовили еще никогда.

И так, год за годом, когда наступал его день рождения, все королевские челядинцы, и высокопоставленные, и попроще – лесники, сокольничие, садовники, егеря – собирались в просторной столовой и веселились от души, а величайший монарх своего времени подавал им Пудинг с мясом и почками, приготовленный его собственными руками в Золотой кастрюле. Они провозглашали здравицы…

– Что такое здравицы? – спросила белая мышка.

– Точно не знаю, – ответил Габ-Габ. – Но их всегда провозглашали на больших пирах в древности.

– А-а, – решила белая мышка, – наверное, объявляли, что сейчас подадут.

– А в те времена во Франции жил великий печатник и поэт по имени Шампиньон. Король был его восторженным поклонником и пригласил к себе во дворец. Среди творений великого француза был сонет «Счастье этого мира».

В пятьдесят лет король Глотин II поставил крест на многочисленных сумасбродствах юности и решил остаток жизни посвятить одной цели – он мечтал научить людей жить – о, не просто правильно питаться, а постичь подлинное Искусство Жизни, приправленное здравым смыслом и пониманием, что есть истинно и ценно.

И Шампиньон должен был ему в этом помочь. Поэтому, получив в подарок Золотую кастрюлю, король вызвал Придворного гравера и попросил его вырезать на стенках благородного сосуда стихотворение «Счастье этого мира», от первого до последнего слова. Конечно, оно было написано на французском – к тому же на старофранцузском. Но я не буду утруждать вас иностранным текстом.

– Да уж, пожалуйста, – проворчал Джип.

– Я старался как можно точнее передать содержание, – пояснил Габ-Габ, – и переводил почти слово в слово. Я только раз или два поменял строчки местами и все.

Великий писатель прочистил горло и начал декламировать. И хотя белая мышка похихикала было над тем, что простой поросенок переводит с французского, она да и все остальные были странно торжественны, когда Габ-Габ замолчал.

СЧАСТЬЕ ЭТОГО МИРА

Сонет

 
Иметь
Уютный дом, и чистый, и красивый;
Душистый сад, где яблони и сливы
Плодов под грузом гнутся до земли;
Детишек двух иль трех; для помощи – прислугу;
Любить всем сердцем верную супругу,
Что хороша, проворна и нежна.
 

 
Гордыней не терзаться, ни долгами;
Делиться с ближними и хлебом, и деньгами;
Не преступать закон; вовек не ведать ссор;
Довольствоваться малым, не страдая,
От сильных мира ничего не ожидая,
По совести одной лишь строить жизнь.
 

 
И вот когда поймешь в кругу семейном
Всю прелесть этих истин немудреных,
То Дней Конец ты встретишь без испуга;
Не мрачным будет он событьем и угрюмым —
А Посещеньем Ласкового Друга.