355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Холли Рейс » Полночные близнецы » Текст книги (страница 3)
Полночные близнецы
  • Текст добавлен: 27 мая 2021, 15:02

Текст книги "Полночные близнецы"


Автор книги: Холли Рейс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

5

Впервые за многие годы я страстно желаю отвлечься от школы. Я надеваю поверх формы куртку с капюшоном и, взяв потрепанную сумку, выхожу в бодрящий холод утреннего Лондона. До прошлого года я и мечтать не могла попасть в колледж Боско, частную школу в Челси, куда отправляют отпрысков политиков и миллионеров. Обычно для людей вроде меня единственным способом оказаться там была работа в туалетах или в кухне.

Учитывая, что его дочь, Лотти, учится в Боско, выглядит ироничным то, что меня в эту школу устроил один из политических оппонентов Себастьяна Мидраута. После пожара Дженни осталась без наказания, только с так называемым направлением к врачу, а ее банде позволили учиться в колледже Святого Стефана. Папа написал гневное письмо нашему местному члену парламента.

– Да как они смеют говорить, что ничего не могут сделать! – шипел он, составляя письмо.

Я помню, что в тот момент моя злость вырвалась наружу.

– Ты можешь кое-что сделать! – закричала я. – Выгони Олли!

Но папа пообещал для него наказание, которое ничего для меня не значило, и лишь качал головой, когда я пыталась объяснить ему, что это Олли отвел меня на то место, и там оставил, и ушел, даже не оглянувшись.

– Твой брат просто запутался, милая, вот и все. Он не такой, как те, другие, они насквозь дурные. Он сменит школу, и все…

Я после этого постоянно отворачивалась от него. Не обращала на него внимания, когда он говорил, что член парламента ответила ему и собирается нас навестить.

– Она сможет подергать за ниточки, – сказал он с надеждой сквозь дверь моей спальни.

Я ему не поверила, но, когда познакомилась с достопочтенной Хелен Корди, членом парламента от Ньюэма, мне пришлось с неохотой признать, что она совсем не плоха. Она держала меня за руку, а ее улыбка не сочилась жалостью.

– Я весьма разочарована тем, что не могу изменить решение судьи, – сказала она, обращаясь ко мне, а не к папе, – но, пожалуй, кое-что я могу для тебя сделать. Я о моей старой альма-матер. В ней есть стипендиальная программа.

– Вряд ли мои оценки настолько хороши, – возразила я.

– Но твои рисунки, возможно, настолько. – Она показала на рисунки и наброски, что висели на стенах нашего дома. – Я кое-что понимаю в искусстве. Сама в свободное время рисую. И способна увидеть, что у тебя необычайный талант, Ферн. Я уверена, что в Боско это учтут, в особенности если я тебя похвалю как следует.

И меня отправили в Боско на полную стипендию по искусству, а Олли перевели в Академию Аптон. Но как ни благодарна я была Хелен Корди, гнев из-за того, как несправедливо пришлось мне страдать перед этим великим переворотом, и из-за того, что всем остальным это в целом сошло с рук, не оставлял меня. А тот факт, что мне приходится ездить туда через весь город, стал постоянным напоминанием о предательстве Олли и папы.

Но сегодня вместо того, чтобы размышлять над тем, как моя жизнь отличается от легкой, веселой жизни других учеников, я могу думать только о маме и о том, что случилось прошлой ночью с Олли. Я снова вспоминаю сообщения Верховного мага. Да, нечто странное произошло с моим братом прошлой ночью, и утром он чуть не подтвердил существование рыцарей. И я должна узнать больше. Вопрос в том, как, черт побери, это сделать?

– Ты с этим справишься, – говорит кто-то.

Сначала я думаю, что это относится ко мне, но потом соображаю, что это Лотти Мидраут утешает всем известную Бет Гудман.

– Мой папа всегда говорит, что просто не нужно принимать «нет» в качестве ответа, – твердит Лотти подружке.

Кто-то в их компании тут же отзывается:

– Мне бы хотелось, чтобы он не принял «нет» в качестве моего ответа.

Лотти делает вид, что замахивается, Бет улыбается, остальные девчонки начинают хихикать.

Не принимать «нет» в качестве ответа. Это как раз то, что мне нужно, – любой ценой заставить Олли рассказать все, что он знает.

После школы я прокрадываюсь в комнату Олли. Он снова задерживается – наверное, где-то болтается со своими друзьями. Я на это и рассчитывала. В комнате густо пахнет лосьоном после бритья и виски с лимонным соком. Здесь, в отличие от моей комнаты, полный порядок. Сувениры на его письменном столе расставлены аккуратно. Папки лежат ровно, на каждой наклейка с надписью заглавными буквами. Раньше здесь были еще и фотографии Олли с Дженни и всей их компанией, они были приколоты на пробковой доске над его столом, – но теперь доска пуста, если не считать нескольких стикеров.

Я открываю ящики письменного стола, пытаясь найти что-нибудь такое, что может рассказать мне о событиях прошлой ночи. Миновали годы с тех пор, как я заходила в спальню Олли, и теперь здесь все совсем не так, как прежде. Раньше повсюду были мои рисунки и его рассказы, хранились каштаны или листья, которые мы собирали в парке. Теперь в ящиках лежат только канцелярские принадлежности и папки, аккуратно надписанные. Это очень странно. Здесь ничего не осталось от Олли, как будто после того, как папа приказал ему прекратить дружбу с Дженни, он просто… просто стер в своей комнате все личное.

Моя рука натыкается на что-то в глубине одного из ящиков, и я достаю помятую фотографию. Сердце подпрыгивает, когда я вижу ее. Мы с Олли в саду, перепачканные песком, смеемся в объектив камеры. На обратной стороне снимка дата: июнь 2012 года. Нам было по семь лет. И те двое счастливых детей даже не представляли себе, что через несколько лет все пойдет прахом.

И только когда мы пошли в среднюю школу – то, как мы выглядели, стало иметь значение. Я сразу это почувствовала. Все хотели общаться с Олли, но всегда находили причину, чтобы отделаться от меня: места мало, стульев не хватает, уже слишком много девочек, и так далее и так далее. Олли шел своим путем. Потом, постепенно, все стало более очевидным. Поначалу Олли в этом не участвовал. Старался не обращать внимания, когда его новые друзья нападали на меня. Потом он стал нервно смеяться при «шутках» в мой адрес. Потом сам стал сочинять такие шутки. Потом…

В замке входной двери звякнул ключ, возвращая меня к настоящему. Вот дерьмо. Я вовремя бросаюсь в гардероб. Он оказывается меньше, чем мне помнилось, пространства между висящей одеждой слишком мало для меня, трудно как следует прикрыть дверцу. Мне остается лишь надеяться, что Олли не посмотрит в эту сторону. Со скрипом открывается дверь спальни.

Через щель неплотно закрытой двери гардероба видно только полоску комнаты, и мне требуется несколько мгновений, чтобы понять смысл странных звуков, что доносятся от кровати Олли. Они такие тихие, что похоже, будто кто-то снаружи пинает листья. Какое-то то ли шарканье, то ли писк. Не делает ли Олли то, чего мне совершенно не хочется видеть? Нет, соображаю наконец я. Он плачет.

В итоге я приоткрываю дверь чуть шире и вижу спину Олли. Он согнулся, как черепаха, и дрожит. Я совершенно не желаю видеть или слышать все это. Уж очень все запуталось.

Когда Олли выпрямляется, я на мгновение пугаюсь, что он почувствует мое присутствие, но этого не происходит. Он что-то достает из-под кровати. Мне не видно, что это, и я не могу хоть как-то пошевелиться, чтобы рассмотреть – он ведь сразу насторожится, – и я приказываю себе не думать ни о чем таком. Олли, похоже, выполняет какой-то психологический ритуал, он глубоко дышит через нос. Выглядит он глупо. Если бы его друзья увидели его сейчас! А потом лампа у кровати мигает. Это происходит снова.

Олли что-то держит на ладони, уставившись на яркий, как солнце, свет, брызжущий от этого «чего-то». Это точно такой же свет, который словно поглощал Олли прошлым вечером. Я такого не ожидала – я думала, что смогу шантажировать брата, но это даже лучше. Шанс добраться до источника этого света. Я распахиваю дверцу и оказываюсь рядом с Олли прежде, чем он успевает оглянуться.

– Что ты… – начинает он, когда я хватаю его за руку. – Нет, ты не можешь!

Мы начинаем драться, он пинает меня в лодыжку, а мои ногти оставляют полукруглые следы на его руке.

– Мне необходимо понять! – говорю я, раскрывая его кулак, как устрицу.

На ладони Олли лежит золотой медальон, тот, который папа подарил маме в день их свадьбы. Я выхватываю его.

– Отдай!

Олли вцепляется в мою руку, когда я пытаюсь открыть медальон. Мы оба теперь держим его, оба остро ощущаем хрупкость вещицы. Свет, льющийся из медальона, течет по моей коже, как масло.

Что-то не так.

Меня разрывает на части, моя голова раскалывается, сердце сжимается. Кожу пронзает миллион иголок. Олли в ужасе смотрит на меня, но я вижу, что он не ощущает никакой такой боли. Комната тает в темноте, потом освещается, как будто мы в поезде, который мчится из одного туннеля в другой. Я мельком вижу какую-то деревянную дверь, обрамленную греческими колоннами, каменный купол, огромных птиц в небе. Здание кажется знакомым, но я не могу его вспомнить. Медальон в моей руке становится слишком горячим. На грудь что-то давит изнутри, как будто в ней надувают шар. Он увеличивается, и увеличивается, и увеличивается. Это уж слишком. Я кричу, и шар лопается.

Я снова стою в спальне Олли. Иглы в коже исчезли, давление прекратилось. Все это сменилось пустотой. В моей груди вакуум, а в комнате нет воздуха. Олли лежит на полу, и он спит. Его пальцы крепко сжимают медальон.

Больше тут делать нечего. Свету был нужен Олли и не нужна я, это слишком очевидно. Я пуста. Высохла. Растрескалась. Я возвращаюсь в свою комнату и с головой накрываюсь одеялом. Темный покой растекается по мне, – это знак того, что я соскальзываю в сон. И тогда они добираются до меня.

Я снова в Уонстед-Флэтс, уже связанная, как мясо для жарки. Какой-то сучок на дереве втыкается мне в спину. Дженни, конечно, там, ее кривая улыбка наполовину застенчивая, наполовину жестокая. Но впрочем, вместо того, чтобы зажечь спичку, она широко разевает рот. Шире, чем на то способен живой человек. И из своей распахнутой пасти она вытягивает нечто… По форме это младенец, но не такой, каких мне приходилось видеть. Его кожа сморщилась от того, что он долго пробыл во рту Дженни, его выпученные глаза белые, это некий гибрид человека и насекомого. Дженни сует его мне, и его лишенные костей руки тянутся ко мне, светлые глаза горят злобой. Я кричу, прижимаюсь к дереву – и просыпаюсь.

С бешено колотящимся сердцем я тянусь к лампе у кровати. В моей комнате обычный беспорядок, по полу разбросаны альбомы для рисования и цветные карандаши. На письменном столе – небольшая скульптура, голова моего ангела-хранителя, она, похоже, смотрит куда-то в окно. В темноте воспоминание о кошмаре слишком свежо, у меня мурашки по коже. Если бы я не знала, что проснулась, я бы боялась даже пошевелиться. Забавно, я не помню, чтобы лепила эту голову.

А голова поворачивается и смотрит на меня. Прижавшись спиной к стене у кровати, я застываю. Губы головы шевелятся.

– Время пришло, Ферн, – говорит она, весомо произнося каждый слог. – А теперь проснись.

Я просыпаюсь. В моей комнате снова темно, только узкая полоска лунного света просачивается между занавесками. Это еще один кошмар, говорю я себе. И, дрожа, снова включаю лампу у кровати. Кто-то посторонний шарит в комнате. Хватает один из моих рисунков. Рыжие встрепанные волосы; шрамы на лице; плохо сидящие латы. На рисунке то самое лицо. Лицо, которое велело мне проснуться лишь несколько секунд назад, теперь уже не сон. Она здесь. Мой ангел-хранитель пришла за мной.

6

Она стоит в моей спальне, точно такая, какой я постоянно видела ее в снах. Я тянусь, чтобы коснуться ее лат. Они холодные, но моя рука как будто не в состоянии до них дотронуться, как будто на самом деле они не здесь.

– Как?.. – начинаю я, а потом чувствую, что теряю сознание.

В одно мгновение женщина оказывается рядом, ее рука обхватывает мою талию. Теперь, вблизи, я как следует вижу ее лицо, окруженное мягким голубым светом, не имеющим источника. Стена прохладная и твердая под моей ладонью, но, когда волосы женщины задевают мое плечо, все остальное расплывается. Это невероятно странное ощущение – как будто мое тело пытается заснуть, а сознание бодрствует.

Я дрожу, мое сердце колотится, голова наполняется жаром. Это не совсем страх, но нечто близкое к нему. И в этом нет смысла. Как она может быть здесь?

– Ты та, что мне снится?

Я не могу произнести «ангел-хранитель». Это слишком уж по-детски.

Когда она начинает говорить, ее голос звучит как последний отзвук эха.

– Я проходила через твои сны, да. Меня зовут Андраста[4]4
  Андраста – кельтская богиня победы, а также богиня женщин-воительниц.


[Закрыть]
.

– Анн-драст? – Я напрягаюсь чтобы расслышать ее.

– Андраста, – поправляет меня она, наклоняясь ближе.

Ее дыхание – зимний ветер – щекочет мою кожу. У нее странный акцент, я не могу его узнать.

– Как ты здесь оказалась? – спрашиваю я.

– Я пришла, чтобы отвести тебя домой.

– Здесь мой дом.

– Я имею в виду мой дом. Аннун.

Я вздрагиваю. Аннун. Подземный мир. Андраста замечает мою реакцию.

– Ты уже бывала там прежде, Ферн Кинг, – говорит она. – Ты ходишь в Аннун каждую ночь, пока твое тело спит здесь, в Итхре.

Сначала я ее не понимаю. Потом начинаю складывать кусочки загадки. Мама умерла во сне. Олли, которого было не разбудить. Появление Андрасты во множестве моих снов.

– Аннун – это вроде… мира снов?

– Верно. – Андраста отворачивается от меня, что-то ища.

– Значит, – я пытаюсь встать и последовать за ней, но ног у меня будто нет, – ты… ты в Аннуне живешь жизнью рыцаря?

– Рыцари трудятся в Аннуне, но они часть этого мира, как и ты.

– Они трудятся?

Андраста вздыхает, как будто времени у нее не слишком много, но она понимает, что проще рассказать мне то, о чем я хочу знать.

– Рыцари в Аннуне защищают людей твоего мира.

Я думаю о том, как Андраста всегда является, чтобы спасти меня, когда мне снится какой-нибудь кошмар.

– Вы защищаете нас от наших снов?

– Я не рыцарь, Ферн Кинг.

Я выразительно смотрю на ее латы, на меч, что висит у бедра. Она хмурится:

– Я хочу сказать, я не рыцарь в том смысле, в каком ты думаешь.

– Тогда… – Мои мысли мечутся. – Тогда что ты такое?

Как только я это произношу, я думаю, не сделала ли неверный шаг. Вопрос вроде как выглядит грубым. К счастью, Андраста лишь вскидывает брови.

– Я одна из фей, – отвечает она.

Она гладит меня по руке, явно полагая, что полностью ответила на мой вопрос, и начинает открывать все ящики моих шкафов и комодов.

И пока ее пальцы – с черными полосками грязи под ногтями – роются в моих носках и трусиках, я осознаю, что совершенно не злюсь из-за такого вторжения в мое личное пространство. Эта женщина видела мои самые мрачные, самые пугающие кошмары. Она разрезала веревки, что держали меня у горящего дерева, и вынесла из пламени. Она защитила меня, когда Олли пытался пить мою кровь. Когда я убила своего отца, она выдернула нож и снова вдохнула жизнь в его тело. Она моя сестра-мать-друг. Конечно, ей можно заглядывать в мои вещи.

– Но почему вы… почему рыцари… должны защищать нас от наших снов? То есть я хочу сказать… это ведь просто сны, так?

Андраста неодобрительно оглядывается на меня:

– Просто?

– Нет, я не то хотела…

Я не уверена, что не оскорбила ее.

Она начинает копаться в хламе на моем письменном столе, находит квадратную коробочку, оклеенную поблекшим черным бархатом. Открывает ее. Внутри – маленькое золотое карманное зеркальце, совсем простое с виду, если не считать буквы «У», выгравированной туманными завитками, и цитаты из старого стихотворения на задней части.

– Вот что я искала, – говорит Андраста, доставая зеркальце из коробки. – Я рада, что оно уцелело. Если бы оно разбилось, я не смогла бы помочь тебе ни в одном из миров.

Это зеркало когда-то принадлежало маме. И это единственная вещь, которую она оставила мне по завещанию. Папа отдал его мне со странным выражением на лице, а когда я стала к нему приставать, сказал, что мама держала это зеркало в руках, когда умерла. «Если честно, я вообще не хотел его оставлять, милая, – сказал он. – Но твоя мать так тревожилась из-за того, чтобы передать его тебе, что мне пришлось. Но лучше тебе убрать его подальше, тебе не кажется?»

Я провела немало часов, одинокими вечерами поглаживая ладонями поверхность этого зеркала и гадая, с какой стати мама оставила его мне.

– Это портал в Аннун, – говорит Андраста, вкладывая зеркало мне в руку. – Открой его, и идем со мной.

Она снова улыбается, но на этот раз улыбка как будто шире ее рта. Свечение, окружающее Андрасту, становится ярче.

Зеркало горячее, но я не уверена, в металле дело или это кровь бушует в моем теле. Чувство отчаянного головокружения, которое я испытала, увидев в своей комнате Андрасту, возвращается.

– А в Аннуне безопасно? – спрашиваю я.

Андраста улыбается:

– Аннун рождается из твоих снов и твоих кошмаров. Его создает воображение каждого из живых существ в этом мире. Конечно, для смертных он небезопасен.

Она протягивает руку и открывает зажимы. Зеркало падает на мою ладонь. Голубой свет – такой же, как тот, что окружал Олли, – распространяется, пока не затопляет мою спальню. Он мягкий, мерцающий, как свечение планктона, что превращает океан в ковер света. Может, это и не свет вовсе, а крошечные живые организмы? Странных очертаний, словно живые тени, танцующие на стенах и потолке. Духи, кошки и медведи, старые аэропланы с пропеллерами и бегущие волкодавы.

Я готовлюсь к тому, что меня пронзит тысяча иголок, что мне покажется, будто меня рвут на части, как это было с медальоном Олли, – но ничего такого не происходит. Свет ложится на мою кожу, как шелковое покрывало. Он ползет вверх по моим рукам, по груди, и я вдруг понимаю, что, если это продолжится, он задушит меня. Я пытаюсь бороться с ним, но моя растущая паника каким-то образом смешивается с неудержимой сонливостью. И последнее, что я вижу, – как свет обвивается вокруг моих волос, проникает мне в рот… и непонятный, пристальный взгляд Андрасты.

А потом я тону.

7

Я барахтаюсь в черной воде, не в силах дышать, но не задыхаясь. Если я открываю рот, тьма вливается в него, как смола, я давлюсь. Звуки искажаются, превращаясь в вибрацию, что сотрясает меня, и из всех чувств у меня остается лишь слух.

Похоронена заживо.

Значение этих слов доходит до меня через несколько секунд после того, как они приходят мне на ум.

Я не могу умереть вот так. Плыви.

Но я не понимаю, где верх.

Как только я начинаю думать, что выхода нет, я ощущаю давление. Закладывает уши. Тело тяжелеет, а может быть, это тьма становится не такой плотной. Звуки теперь более отчетливы. Кричит какая-то женщина; слышится звук скрежета металла о металл; гортанные рыдания. Потом с усилием, которое непонятно почему мне необходимо предпринять, я прорываюсь сквозь ночь и оказываюсь на солнечном свете.

Сначала я могу понять лишь то, что я уже не в своей спальне. Смутные очертания вокруг становятся четче. Ох… Я в Лондоне. Над головой торчит знак метро. За ним видны башенки и окна Тауэра. Улицы вокруг нас пусты, если не считать нескольких незнакомцев, которые, в типичной для горожан манере, делают вид, что никого не замечают. Меня охватывает разочарование. Все это слишком знакомо.

Хотя, вообще-то, кое-что здесь иначе. В конце концов, люди не одеты в обычную деловую одежду, и они определенно не держатся так же собранно, как в реальном мире. Дело не просто в том, что они меня не замечают, – они как будто не полностью владеют собственными телами. На одной женщине шифоновый плащ до земли и ожерелье из ярких желтых цветов, и ничего больше. Она кружится на улице, раскинув руки, хрипло смеется чему-то. Когда она проходит мимо меня, земля под ногами вздрагивает.

Маленькие водовороты голубого света скользят над булыжной мостовой. И та, словно по волшебству, преображается. Грязные булыжники превращаются в пышные клумбы трав и цветов. И меняется не только земля под ногами. Каждый кусочек бетона и камня, делающих эту часть Лондона такой суровой, трансформируется в некое детское представление о лесе. Плющ, пурпурный мох и клематисы расползаются вверх по стенам. Знак метро становится подсолнухом, куда больше тех, что существуют в реальном мире. Женщина-хиппи движется вперед. За ее спиной все возвращается в обычное состояние, и из-за воспоминания о том, чем были эти камни всего несколько секунд назад, они кажутся еще более серыми, чем прежде.

Похоже, во мне проснулся поэтический дар.

– Вау, – говорю я.

Андраста кивком предлагает мне следовать за ней. Совсем недавно я не могла отвести от нее глаз, но теперь мое внимание полностью захвачено Аннуном. На первый взгляд все и вправду похоже на знакомый мне Лондон – даже граффити красуются кое-где на стенах, – но, если присмотреться внимательнее, можно увидеть гораздо больше. По стенам домов карабкаются экзотические ящерицы. Уединенные сады громко шелестят листвой, растения взрываются цветами, когда мы проходим мимо. Даже сами здания странно мерцают, иногда они те же, иногда превращаются в старые бревенчатые таверны, которые, должно быть, стояли на этих улицах сотни лет назад. Я замечаю в одном из переулков золоченую статую, окутанную лентами всех цветов, какие только можно вообразить.

Когда мы проходим мимо людей, ведущих себя странно, я спрашиваю Андрасту, все ли с ними в порядке.

– Это сновидцы, – поясняет она, даже не взглянув на них.

Я наблюдаю за мальчиком примерно моего возраста: он решительно карабкается по отвесной стене, высящейся над нашими головами, а кирпичи под его пальцами превращаются в червей.

– Мы идем сквозь сны? – спрашиваю я.

– Сновидцы иногда видят нас, а иногда нет, – говорит Андраста. – А иногда они даже помнят нас, когда просыпаются, как ты запомнила меня. А иногда они нас забывают в пространстве между мирами.

– Но там, в моей спальне, ты говорила, что Аннун не безопасен.

– Это так. Он даже может быть смертельным. Потому что если ты умираешь в Аннуне, ты также умираешь и в Итхре, твоем мире.

Не об этом ли говорила Клемми? На ее теле было множество отметин.

– Значит, мою маму могли убить здесь? – спрашиваю я. – А выглядело это так, как будто она просто умерла во сне?

– Да, – говорит Андраста, сжимая мою руку. – Да, я думаю, с Уной случилось именно это.

На меня накатывает волна печали. Андраста шагает дальше, но я чувствую, что она молчит просто потому, что знает: разговоры о смерти мамы могут свести меня с ума.

Вдали собирается небольшое торнадо голубого света. На его пути стайка похожих на эльфов существ прячется в трещинах стен ближайших зданий. Тут я замечаю, что и воздух здесь отличается от воздуха в реальном мире. Он видимый – как пыль, попавшая в солнечный луч.

– Это инспайр, – поясняет Андраста, когда я спрашиваю ее об этом.

Она раскрывает ладонь и позволяет собраться в ней лужице голубого света.

– Инспайр создает Аннун. И он происходит отсюда, – она кладет руку мне на лоб, – и отсюда. – Теперь ее ладонь касается моего сердца.

– Его порождают люди?

– В каком-то смысле да. Твой мир, Итхр, творит все в Аннуне. Мы не можем существовать без ваших мыслей и снов. Но и вы не можете существовать без нас. Без Аннуна, который питает ваше воображение, вы не сможете быть самими собой. Вы бы тогда потеряли понимание того, кто вы есть. Вы не имели бы ни надежд, ни страхов, ни амбиций, ни желаний – ничего, что отличает людей друг от друга.

Я вытягиваю руку, когда мы идем дальше, и наблюдаю за тем, как инспайр играет на моих пальцах. Он ластится, как щенок, желающий понравиться. Одному особо игривому завитку, похоже, доставляет удовольствие кататься вверх и вниз по моей руке. Потом он подпрыгивает к моему лицу, как щенок, который хочет меня лизнуть. Я отмахиваюсь от него. И застываю.

Что-то не так. Я внимательно смотрю на свою руку, гадая, не сделал ли с ней что-то инспайр. И снова касаюсь своего лица. Теперь уже обеими руками. Этого не может быть. Пошарив в кармане, я нахожу мамино зеркало, но мне почти страшно смотреть в него. Должно быть, это какая-то ошибка. Я держу зеркало перед собой. Мне нужно несколько мгновений, чтобы сосредоточиться на правой стороне моего лица. Красные радужки, светлые волосы, белая как кость кожа. Это я. Но кожа гладкая. Следы ожогов исчезли.

– Их нет! – истерически восклицаю я. – Что со мной случилось? Что вообще происходит?!

Не могу сказать, что я расстроена. Я всегда мечтала о том, чтобы того костра никогда не было. Это просто ошеломляет. Это мой мир. Мир, где я не выгляжу как какой-то чудик. Я не хочу, не хочу из него уходить.

– Почему нет ожогов? – спрашиваю я Андрасту.

– Потому что они новые, – отвечает она.

– Не понимаю.

– Они еще не стали частью тебя. Ты не представляешь себя таким образом.

– Значит, я просто выгляжу так, как мне хочется выглядеть?

Ну нет, тут же думаю я, если бы это было так, у меня не было бы красных глаз.

– Нет, – говорит Андраста. – В Аннуне ты выглядишь так, как ты думаешь, что выглядишь. Ожоги недавние, ты еще не привыкла к ним. Возможно, и никогда не привыкнешь. Так что ты не видишь их на себе, когда приходишь сюда.

– Значит, я не могу изменить остальное в своей внешности? – спрашиваю я.

Глаза Андрасты странно мерцают.

– Разве это так плохо – выглядеть иначе?

Я смотрю на ее шрамы и встрепанные волосы.

– Нет, – говорю я наконец, хотя, скорее всего, она знает: я так не думаю. – Нет, ничего плохого в этом нет, наверное.

Она шагает дальше:

– Нам не стоит останавливаться. Мы должны дойти до Тинтагеля.

– Тинтагеля?

Я пытаюсь вспомнить, где слышала прежде это название.

– Погоди… Тинтагель – это же какой-то замок?

– Да. Это замок танов[5]5
  Таны – вожди шотландских кланов в старой Англии.


[Закрыть]
.

– Но… но разве он не в другом конце страны? В Корнуолле?

– То не настоящий Тинтагель. Настоящий Тинтагель здесь, в Аннуне.

Мы поворачиваем за угол, и я полностью теряю ориентацию. Мы бы должны были проходить мимо собора Святого Павла, но я вижу только глубокий ров, до краев полный мутной водой, а за ним – деревянную стену.

– Тинтагель, – говорит Андраста, показывая вверх.

Я ошибалась. Там, именно на том месте, где и следует, стоит собор. Но это не совсем то здание, которое мне знакомо. Очертания те же – купол, венчающий корону из колонн. Но это настоящий монстр, Франкенштейн, построенный из самых разных материалов. Пластины мрамора перемежаются с красным кирпичом и тесаным камнем. Огромные колонны отчасти каменные, отчасти образованы строительными лесами. Четыре зубчатые башни обозначают углы здания. Флаг с эмблемой из пятиконечной звезды в круге развевается над центральным куполом. Я вдруг осознаю, что мельком уже видела этот замок, когда пыталась отобрать у Олли медальон. Значит ли это, что Олли внутри Тинтагеля? И чтó может понадобиться рыцарям от моего брата?

Я так увлеклась, таращась на эту новую версию собора Святого Павла, что почти не заметила теней, пролетевших над нами. Они закружили у купола, как штормовые тучи. Это огромная стая птиц. Потом одна из них садится на стену, складывая большие крылья на спине, и я, вздрогнув всем телом, понимаю, что это совсем не птица.

– О боже мой…

В небе кружат ангелы. Они, разноцветные, парят над шпилями замка. Многие опускаются на крыльцо. Некоторые благосклонно посматривают на меня. Другие приземляются на четвереньки и усмехаются, обнажая клыки. Среди них резвится херувим, толстенький и веселый.

Я смотрю на все это разинув рот, а Андраста, оставив меня, быстро идет к сторожке у ворот, встроенной в деревянную стену, рядом с поднятым мостом. Я наконец припускаю за ней.

– Это здесь живут рыцари? – выдыхаю я.

– Да. – Она останавливается и впервые хмурится, глядя на меня. – Но они тебя не ждут, Ферн.

– Что ты хочешь сказать?

– Твоя мать хотела, чтобы ты стала рыцарем, как и она.

– Мама хотела?..

– И я сделаю, что смогу, чтобы исполнить ее желание, но и ты должна сыграть свою роль.

– Как?..

Но Андраста не объясняет, она просто протягивает руку стражу в домике. Я смотрю в небо, но ничего не вижу, вопросы о маме и рыцарях мельтешат в моей голове, как крылья тех ангелов. Они напоминают мне об одной из моих немногих подруг в ту пору, когда я училась в колледже Святого Стефана. Семья Лорен была крайне религиозной. Ей никогда не позволяли приглашать меня, потому что они боялись, что мои глаза могут быть неким знаком. Мы с Лорен в конце концов разошлись. Трудно продолжать дружить с человеком, чьи родители полагают, что тебя нужно облить святой водой и подвергнуть экзорцизму.

В воздухе разносится пронзительный крик. Ангел, сидящий на стене, теперь не один. Десятки их устроились там, и каждый следит за нами глазами, похожими на кошачьи. Андраста кладет руку мне на грудь.

– Ты о ком-то вспоминала? – спрашивает она, не сводя глаз с ангелов.

– Я просто подумала об одной давней подруге.

– И что именно?

– Просто эти ангелы напомнили мне о ее родителях и о том, как они боялись… Ох.

Учитывая, что́ Андраста недавно рассказала мне об инспайрах, пожалуй, размышлять в присутствии этих ангелов о людях, считавших меня одержимой, было не лучшей идеей.

Ангелы снова взлетают. На картинах они выглядят грациозными существами, но эти казались состоящими из сплошных углов. Один пикирует к нам, вытянув перед собой руки и когтистые ноги, как коршун. Я мельком замечаю пару рогов, пробивающуюся сквозь курчавые волосы ангела, – и тут же Андраста наносит удар мечом по его груди. Ангел шарахается прочь, но его нечеловеческий вопль приводит остальных в ярость.

– А теперь беги!

Андраста грубо толкает меня в сторону подъемного моста, который медленно опускается. Но я никак не могу бросить ее наедине с этими тварями. Инспайры колеблются вокруг меня, словно подзаряжаясь от моей паники. Я уже слышу шум крыльев ангелов, сотни этих крыльев колотятся ритмично, словно некое гигантское сердце. Они разом бросаются вниз. Андраста стоит передо мной, защищая меня, как всегда. Ее меч описывает в воздухе дугу, распоров брюхо одного ангела. Его яростный крик мгновенно стихает, и он рассыпается, как горящая бумажка. Тогда остальные поворачивают к Андрасте, ее нападение отвлекло стаю от меня. Я уже не вижу ее, вижу только огромную пульсирующую массу перьев. И, пытаясь отпихнуть эти крылья, смутно думаю, что меч мне не помешал бы. Или какое-нибудь другое оружие, я не привередлива.

Бух. Чье-то копье разом пронзает трех ангелов. А когда они вновь превращаются в инспайров, из которых были созданы, по площади разносится стук копыт.

Четыре всадника в средневековой одежде галопом несутся к нам. Первой скачет женщина, она намотала поводья на руку и уже готовится метнуть другое копье. Она выкрикивает какое-то слово, и ее спутники веером расходятся в стороны. Один откололся от других и своим копьем подает сигнал лидеру. Они одновременно бросают копья в гущу ангелов, сразу выведя из строя не менее десяти из них. Всадники, мгновенно подхватывая копья с земли, одним броском переворачивают их в воздухе, чтобы снова метнуть в противника. Ангелы кружат, собираясь встретить новую атаку. Тут четвертый всадник скачет прямо к Андрасте и ко мне.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю