Текст книги "Полночные близнецы"

Автор книги: Холли Рейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

10

Мне требуется некоторое время, чтобы мой мозг привык к тому факту, что собор Святого Павла превратился в средневековый замок. Когда всех нас загоняют в пространство под куполом, я пытаюсь заглянуть в открытые двери или через плечи группы танов, которые столпились у круглого стола. Мраморный пол под ногами сделан из пластин серебряного и пурпурного цветов с золотыми искрами – таких оттенков мрамора я никогда не видела в Итхре. Пластины уложены безупречными кругами, отражающими купол над нами. Мне хочется остаться одной, чтобы как следует рассмотреть весь орнамент, а не пытаться увидеть его кусочки под ногами других людей.

Люди в зеленых туниках выстраивают нас в некоем подобии порядка.

– Важно, чтобы вы стояли внутри вот этого круга… – начинает один из них.

Я стараюсь держаться с краю от толпы, но Рамеш не отстает от меня, несмотря на насмешки Олли, а где Рамеш, там, похоже, и Рейчел.

– А как ты сюда попала, если не была на посвящении? – шепчет Рамеш. – Получила свободный доступ или что-то в этом роде?

– Да, Ферн, как ты сюда попала, если не была там? – издали бросает Олли.

– Ты должна была прийти, – подхватывает Рамеш, не замечая внезапно возникшего напряжения. – Это было весело. Все вот эти люди…

Я пожимаю плечами. Я не собираюсь сообщать кому-то из них, что нахожусь здесь только с молчаливого попустительства.

– А ты знаешь уже, в какое лоре хочешь попасть? – спрашивает Рамеш. – Я хочу сказать, ясно, что самые крутые – рыцари, но вот Рейчел хочет попасть в харкеры.

Он строит насмешливую гримасу.

– Харкеры потрясающе выглядят, – поясняет Рейчел. – Ты видела, что открывается с балкона? И Круглый стол такой красивый!

Лоре, харкеры, Круглый стол? Это куда больше того, что я ожидала.

– Мне даже подумать противно о том, чтобы стать рееви, как вон те ребята.

Рейчел показывает на «зеленые туники» – те уже начинают приходить в отчаяние от нашей рассеянности.

– Это администраторы Аннуна. – Парнишка рядом с Рамешем прислушивался и теперь презрительно косит глаза. – Похоже, самая скучная из всех возможных работ.

Рамеш кивает:

– Но разве не хуже во сто крат, если ты пройдешь Испытание и узнаешь, что вообще не можешь быть таном? Не думаю, что после такого я вообще смог бы когда-то заснуть.

Я внутренне сжимаюсь, услышав это. Они расшевелили во мне мой главный страх, но по их возбуждению я могу судить, что они совершенно не верят, что такое может случиться с ними. А вот со мной очень даже может.

Болтовню Рамеша прерывает шум, похожий на звуковой удар[7]7
  Звуковой удар – очень громкий хлопок, похожий на гром или взрыв, с которым самолет преодолевает звуковой барьер.


[Закрыть]. Плитки пола как будто взрываются, создавая стену света. Не только Рейчел визжит при этом. Над нашими головами встает цилиндр голубого света. На его вершине – некий пейзаж. Инь и ян – трава и небо.

– Не пугайтесь, – кричит один из рееви. – Вы все пришли сюда через портал. И думайте об этом как о таком же портале – только большом.

– Сюда, сквайры.

Я слышу сквозь шум голос лорда Элленби. Через мгновение в туннеле появляется его силуэт. Выглядит так, словно он идет по стене. Мой мозг и глаза сражаются друг с другом, пытаясь совместить несовместимое. Точка во лбу, между бровями, нервно пульсирует от растерянности.

– И как мы это сделаем? – говорит Рамеш.

Я подхожу ближе к стене света. Она сотворена из тысяч волокон, натянутых, как струны арфы, и они прогибаются и снова выпрямляются, когда их толкаешь. Я не единственная, кто пытается выяснить, как это устроено, будто хоть что-то в этом мире обладает логическим смыслом. Олли проталкивается сквозь толпу, чтобы исследовать стену, и я тут же понимаю, что он намерен стать первым, кто последует за лордом Элленби.

Это достаточная мотивация для любой уважающей себя сестры. Я кладу на стену обе руки, вытягиваясь как можно выше. «Думай об этом как о скалолазании, говорю я себе. – Так тренируются дети в Олимпик-парке». Поскольку я могу уцепиться пальцами за эти струны света, особой разницы нет. Убедившись, что держусь как следует, я отрываю ноги от пола и прижимаю их к стене.

Мир накреняется.

Я уже не карабкаюсь по стене. Я стою на четвереньках, и мне кажется, что меня вот-вот вырвет, – но стена уже не стена, это пол. Дрожа, я поднимаюсь на ноги, ожидая, что в любой момент рухну вниз. Все законы физики, какие только я могу припомнить – надо сказать, их немного, – твердят, что это невозможно. Однако я здесь, стою, выпрямившись, на мягком ковре света, а толпа, которой следовало бы быть подо мной, оказывается сбоку. Это они на стене, а не я. Впереди я различаю тень лорда Элленби, он наблюдает за мной.

Рамеш и Рейчел хлопают в ладоши, и тут же все разражаются криками.

– Дай нам руку! – говорит кто-то.

Незнакомый человек по собственной воле просит моей помощи. Ночь становится все более странной и таинственной. Я тащу его вверх – или вбок, точно не знаю. Он неуверенно хлопается о стену, но справляется, меняя положение с горизонтального на вертикальное – или вертикальное на горизонтальное? – куда более ловко, чем я.

Чтобы избежать дальнейших взаимодействий, я иду вперед. Мне нравится думать, что я выгляжу уверенно, но свет похож на песок, он наползает на мои ноги, когда я пытаюсь прибавить шагу. Наконец я вываливаюсь из туннеля на солнечный свет. Невысокая трава расстилается под небом, пестрящим обрывками облаков. Низкий земляной вал плавно изгибается вокруг меня.

– Ну ни хрена себе, – присвистывает Рамеш, возникая позади меня.

И хотя я не представляю, кто вообще в мире до сих пор пользуется этим выражением, я все же поворачиваюсь, чтобы увидеть, на что он смотрит.

Насыпь, как я вижу теперь, образует круг. В его центре из травы поднимаются глыбы мрамора. Наверху они соединяются плитами поменьше, образуя ряды арок, которые смотрят друг на друга, как военные командиры на тайном совещании. Острые края камней выглядят еще более неприступными в безжалостном солнечном свете.

Конечно, я уже видела это прежде. На фотографиях, почтовых открытках, в Интернете. Стоунхендж. Только здесь это не древний осыпающийся монумент. Каждый кусок камня сияет белизной, каждый угол четкий и ясный. Возможно, именно так и должен был выглядеть Стоунхендж, когда его только что построили.

Я отхожу в сторону от толпы, теперь уже хлынувшей из светового туннеля, мне очень хочется поближе увидеть это чудо. Я не понимаю, почему в Аннуне он такой новый, хотя в нашем мире ему тысячи лет. Но когда я приближаюсь к монументу, то замечаю, что он не такой уж гладкий. Вообще-то, я даже не уверена, что он построен из камня. Может, это галька? Или ракушки? Я, возможно, не люблю, когда ко мне прикасаются люди, но если дело касается искусства… Я провожу по поверхности ладонью. И тут мой мозг решает загадку, определяет, что именно он видит, и я с коротким вскриком отступаю назад.

Этот Стоунхендж построен из костей.

Они уложены с такой аккуратностью, что видны только их концы. Закругление чьей-то бедренной кости лежит поверх какой-то челюсти, а пространства между ними заполняют мелкие суставы – пальцы рук? Или ног? Над арками – их поддерживают большеберцовые кости – через равные промежутки расположены черепа. Позвонки образуют зигзаги вокруг грудины. Во всем этом есть некая ужасная красота.

– Тебе нравится моя работа, девочка? – проникает в мои уши чей-то голос.

Старик материализуется так близко от меня, что я ощущаю вонь его дыхания. Он сильно сутулится, а его кожа подобна иссохшему яблоку. Ниже талии он скрыт юбкой из длинных шерстяных тряпок. Выше талии старик обнажен. Он ухмыляется, как стервятник, оценивающий меня.

– Кто вы? – спрашиваю я.

– Меня зовут Мерлин, – шипит он прерывающимся голосом. – И это мой мир.

11

Он ничуть не похож на того Мерлина, о котором я читала. Это вовсе не дружелюбный старый чародей. Его взгляд заставляет меня захотеть, чтобы моя одежда была в два раза плотнее. И он стоит во главе одной из самых пестрых групп, какие только я видела. В этой толпе и Андраста, она между двумя мужчинами: у одного – рыжие волосы, как и у нее; второй – сплошная глупая ухмылка и костяные шипы ото лба и до самой спины. Исходя из того, что Андраста говорила мне прошлой ночью, я предполагаю, что эти люди – феи.

Какой-то тан тащит меня прочь от Мерлина прежде, чем я успеваю ему ответить, и толкает в ряд вдоль внутреннего круга Стоунхенджа, вместе с другими сквайрами. Мы стоим напротив пяти танов в униформе. Я замечаю женщину с волосами, скрученными в жгуты-дреды, она одета в голубую тунику с вышитым на ней мечом. Рамеш уже говорил мне, что это униформа рыцарей. Значит, именно на нее я должна произвести впечатление.

Рейчел показывает на женщину в голубой тунике с гербом, изображающим глаз на красном фоне.

– Это Майси. Она капитан харкеров.

– Я слышал, что самые жуткие – венеуры, – замечает Рамеш. – Наверное, поэтому они ходят в черном.

Я смотрю в другую сторону, на мужчину в черной тунике, на бархате вышит белый ястреб. Я склонна согласиться с Рамешем, учитывая то, что лорд Элленби прошлой ночью именно одному из них приказал стереть мою память.

– Я еще не встречался с капитаном рыцарей, – продолжает Рамеш. – Ох, я очень, очень, очень надеюсь, что понравлюсь ему.

– Ему? – спрашиваю я, поглядывая на женщину с дредами на голове.

– О, Эмори, вон та, не капитан. Судя по всему, настоящий капитан уже несколько месяцев отсутствует.

– Почему? – спрашивает кто-то, наклоняясь к Рамешу.

– Никто не знает, – тоном заговорщика отвечает Рамеш.

– Или никто не хочет нам говорить, – замечает Олли.

Я оглядываюсь на Эмори. Каким бы интересным ни казалось отсутствие капитана рыцарей, его здесь нет. А Эмори есть.

– Итак, – говорю я, – теперь я знаю, что люди в зеленом с золотым пером – рееви, но кто вон те ребята?

– Те, что в белом, со змеей вокруг жезла? Это аптекари.

Рейчел начинает что-то говорить, но тут общее внимание привлекает лорд Элленби, и мы все умолкаем.

– Сквайры! – гудит лорд Элленби. – Добро пожаловать в Стоунхендж.

– Он немножко не такой, как та бледная копия, которую вы знаете в Итхре, – скалит зубы Мерлин. – Тот Стоунхендж построен всего лишь людьми. А этот придуман мной и такими, как я.

Мерлин выходит вперед, и то же делает женщина, похожая на сказочную принцессу. Лиф ее платья украшен живыми цветами, а длинная юбка спадает к земле волнами шелка и шифона. Из-под подола выглядывает белая туфелька без задника. Длинные, розовые с золотом волосы женщины распущены, и только они и прикрывают ее плечи. Она разводит руки – и между ними собираются инспайры. Люди вокруг меня ахают, когда искры света начинают танцевать в воздухе и наконец образуют арфу.

– Невероятно… – шепчет Рамеш.

Женщина открывает рот, и мне уже не до ответа.

Ее высокий голос как будто исходит не только из горла, он рождается прямо в воздухе вокруг нас, из костей за нашими спинами, из моей собственной груди. Слова звучат тихо, но они вплетаются в мои мысли.

– Эта история, – произносит голос, – о феях, о первых людях, о той нити, что связывает нас…

Это не совсем песня. В ней отсутствует различимая мелодия, нет рефренов. Но это и не обычный рассказ. Пока женщина поет-говорит, в моей голове вспыхивают картины, словно сон наяву.

– В самом начале, – говорит женщина, – мы скрывались в тенях вашего воображения. Мы были единственными эфемерными творениями инспайров в молодом мире Аннуна. Но когда вы рассказывали первые истории, сидя у костров или рисуя на стенах пещер, вы делали нас сильнее. Вы приходили в Аннун, и мы показывались вам, вкладывали наши жизни в ваше сознание, и, когда вы просыпались, вы принимали наши истории за свои собственные и делали нас еще сильнее. Великие сказки рассказывали вы – об охотах, королевском достоинстве, любви и предательстве. И таким образом нас сделали бессмертными. Отчасти мы люди, отчасти инспайры. И мы не можем умереть до тех пор, пока о нас рассказывают истории.

В начале нас было пятеро. Первым был Отец, вы знаете его как Мерлина. Но у него есть и другие имена: Один, Зевс и Баба-яга.

Вторым был трикстер[8]8
  Трикстер (англ. trickster – обманщик, ловкач) – архетипический образ в мифологии, фольклоре, религии, озорник и плут. Может быть человеком, духом, божеством, антропоморфным животным.


[Закрыть]: Пак и Локи[9]9
  Локи – бог хитрости, обмана и огня в германо-скандинавской мифологии.


[Закрыть], Койот и Ананси[10]10
  Ананси – культурный герой, демиург, в мифологии некоторых народов Западной Африки, в частности ашанти.


[Закрыть]. Третьим и четвертым были воины-близнецы, вон они.

Женщина машет рукой в сторону Андрасты и ее рыжеволосого спутника, и те в ответ склоняют голову.

– Их звали Афина и Арес, Баст[11]11
  Баст – древнеегипетская богиня радости и любви, красоты, плодородия, домашнего очага и кошек. Изображалась в виде кошки или женщины с головой кошки.


[Закрыть] и Гор[12]12
  Гор – древнеегипетский бог неба и солнца в облике сокола, человека с головой сокола или крылатого солнца.


[Закрыть], Ниррити[13]13
  Ниррити – богиня смерти и разложения в индуистской мифологии.


[Закрыть] и Мангала[14]14
  Мангала – название бога войны Марса (а также планеты) в индуистской мифологии.


[Закрыть], Боудикка и Спартак. Я – пятая. Я муза и мадонна, и у меня много имен. Вы можете звать меня Нимуэ[15]15
  Нимуэ – одно из имен Озерной феи, или Владычицы Озера, в цикле легенд о короле Артуре.


[Закрыть], хотя другие знают меня как Муджаджи[16]16
  Муджаджи – династическое имя правительницы южноафриканского племени, считающейся «королевой дождя».


[Закрыть] и Исиду[17]17
  Исида – древнеегипетская богиня, сестра и супруга Осириса, мать Гора.


[Закрыть], Афродиту и Офелию. Наших имен становится больше по мере того, как вы добавляете нас в свои сказки, и каждый раз, когда вы даете нам новое имя, мы становимся еще сильнее. Вы дарите нам бессмертие.

Я смотрю на Андрасту и начинаю видеть разные обличья, которые она принимала за тысячи лет. Я не понимаю, как это происходит и видит ли это кто-нибудь еще, но она как будто меняет форму у меня на глазах, как тени на речной глади. Я вижу ее в одном главном облике – женщина-воин огромного умения и ума, – но вижу также и множество других женщин-воинов: безжалостную королеву и девочку-рабыню, которая учит сестру писать на пыли под их скованными ногами. Душой они – одна и та же женщина, хотя их истории очень разнятся. Я и на поющую женщину смотрю так же и вижу сразу и юную девушку, рыдающую по утраченной любви, и гордую женщину, обнаженную, беременную, с презрением смотрящую на своих почитателей.

А песня-речь продолжается.

– Со временем мы стали для вас богами и богинями. Вы приносили себя в жертву на алтарях, предлагали нам свои души в обмен на каплю благосклонности. И вам этого было мало. Вы желали пробить стену между этим миром и Итхром. Долгие века человечество трудилось над тем, чтобы построить такой переход, но этого не случалось до тех пор, пока мы, феи, не приложили свои силы к тому, чтобы разрушить барьер. Много тысяч лет спустя, когда те, кто строил эти ворота, давно обратились в прах, появился человек, способный править обоими мирами, и звали его Артуром. Это он создал танов, он умолил нас выбрать из множества человеческих существ горстку таких, кто смог бы защищать человечество от его собственного воображения. Но хотя Артур, предатель Аннуна, Великий Предатель, желал бы уничтожить нас, фей, мы выстояли. И теперь каждый год, в то время когда притяжение Аннуна сильнее всего, мы призываем лучших из вашего рода. И вот вы здесь. А теперь ваша очередь начать свои истории.

Песня-речь заканчивается. Сначала я даже не замечаю, что Нимуэ уже молчит, потому что власть этой музыки продолжает держать меня. Песня впитывается в мое тело, как воспоминание о сказке на ночь, знакомой, красивой, полной скрытой тьмы. Рамеш слегка встряхивается, а девушка по другую сторону от меня не в силах перестать моргать. Мы приходим в себя.

– Испытание для всех разное, – говорит лорд Элленби. – Это может быть нечто тяжелое, но наберитесь терпения, доверьтесь своим инстинктам, и все будет в порядке.

– О боже, о боже, о боже, – шепчет Рейчел.

– И вот еще что, – продолжает лорд Элленби. – Вы не сможете видеть нас, но мы вас будем видеть. Не забывайте об этом.

– Дети допускаются только с родителями, – бормочет Олли, вызывая хихиканье свиты.

– Верно, мистер Кинг, – кивает лорд Элленби. – Но вы теперь знаете, что кошмары могут убивать. И вам предстоит встретиться с худшим из ваших кошмаров. С чем-то таким, о чем вам следует подумать прежде, чем отпускать шуточки.

Это стирает с лица Олли самоуверенную ухмылку.

– Готовьте ваше оружие, – говорит лорд Элленби.

Стоп, разве я что-то пропустила? Может, где-то лежит груда мушкетов, и я должна была прихватить один по пути сюда? Потом я вижу, как все достают совершенно разные предметы, и понимаю, что он имел в виду мой кулон. Я достаю из кармана сломанное украшение. Меня одолевают сомнения. Если мне предстоит оказаться в ситуации, где речь пойдет о жизни или смерти, как я смогу защититься вот этим?

Я бросаю косой взгляд на Олли. Могу поспорить, его оружие куда более полезное, чем кулон. А он сжимает в руке пару разрисованных деревянных кружочков – моя работа, подарок ему на Рождество годы назад. Я тогда изучала эпоху Регентства в искусстве и была одержима портретами в профиль. Олли и папа постоянно вертелись, позируя мне. И теперь Олли держит результат моих трудов: в одной руке – его собственный профиль, в другой – портрет папы, причем растрепанная борода выписана во всех подробностях. Я просто поверить не могу, что Олли выбрал нечто такое, к чему я не просто прикасалась, а что сделала своими руками. Нет, решаю я, это потому, что на портретах он сам и папа. Ко мне это не имеет отношения.

Феи становятся вокруг белого алтаря в центре Стоунхенджа. Андраста улыбается мне, проходя мимо.

– Ты ее знаешь? – спрашивает Рейчел.

– Конечно. Сколько себя помню, – отвечаю я, пытаясь изобразить приемлемое самодовольство.

– Пусть первой выйдет девица Горлойс, – злобно ухмыляется Мерлин. – Та, что не избрана.

– О чем это он? – шепчет кто-то.

– Это он о моей сестре, – хихикает Олли.

– Ферн? – окликает лорд Элленби.

– Конечно, – киваю я.

Мерлин ждет меня рядом с алтарем. Я помню слова Нимуэ о жертвах и гадаю, не собираются ли они бросить меня на тот камень, как козу, которой намерены перерезать горло. Подавленная, я дрожу, и от этого становится лишь хуже, когда лорд Элленби наклоняется ко мне:

– Нужна храбрость, чтобы разговаривать со мной так, как ты вчера, Ферн. Это сулит хорошее, да?

Потом он отступает назад – и я остаюсь наедине с мерзким старикашкой.

– Оружие, девица? – спрашивает Мерлин.

Я показываю ему кулон. И невольно оглядываюсь на Олли. Он неотрывно смотрит на украшение. Хорошо. Если я буду убита в этом Испытании из-за глупого подарка моего глупого брата, надеюсь, он умрет от стыда.

Мерлин с неожиданной силой поднимает меня на алтарь. Его белая поверхность покрыта красными полосами. «Ладно, значит, это кровь», – думаю я, чувствуя, как из моего горла вырывается истерический смех.

Феи, что теперь окружают меня, раскидывают руки и закрывают глаза, как будто входя в некий транс. Все это очень по-язычески. И вдруг воздух кажется насыщенным электричеством.

Мерлин хватает меня за левую руку, а другую свою руку вскидывает вверх. Инспайры вокруг нас скручиваются в длинное лезвие без рукоятки. Я пытаюсь вырвать руку, но хватка у Мерлина железная.

– Никогда не слыхала о кровавой клятве, девица?

Мерлин похлопывает по моему кулаку ножом, чтобы я раскрыла ладонь.

– Ни за что, – говорю я.

Дело не в том, что я не желаю чувствовать боль, – если честно, мне и похуже доводилось, – я просто не настолько глупа, чтобы добровольно ей поддаться.

Вмешивается лорд Элленби:

– Если ты не сделаешь этого, то не сможешь пройти Испытание.

Вот дерьмо. Я широко раскрываю ладонь. Ладно, это ведь просто сон в конце дня. Но, несмотря на то что говорил лорд Элленби, может ли болеть порез, нанесенный во сне?

Мерлин опускает лезвие, и на металле вспыхивает солнце.

Выясняется, что на самом деле это очень больно. Нож настолько острый, что впивается в мою ладонь как проволока для резки сыра. Я подавляю желание отдернуть руку. Я не хочу проявлять хоть какую-то слабость. И вместо этого рассматриваю порез. Сквозь кровь я различаю что-то белое и понимаю, что это должна быть кость. Меня тошнит.

– Вот так, девица, – слышу я отдаленный голос Мерлина. – Пусть льется.

У меня гудит в ушах. Кровь завораживает. Я поворачиваю ладонь так и эдак, наблюдая за тем, как алый сироп скапливается в ране. Потом он выливается и ползет по ладони, обвивается вокруг моего запястья. Некоторое промедление – и наконец первая капля падает на алтарь.

Сначала мне кажется, что я вдруг оглохла. Я не замечала шума в отдалении – бормотания сквайров, пения птиц, гула ветра, – пока он не исчез. Впрочем, и Мерлин тоже исчез. Вообще-то, я вдруг оказалась в полном одиночестве. Это как раз то, о чем говорил Элленби: я не смогу никого видеть, но, похоже, они видят меня. Я стараюсь собраться с силами и широко раскидываю руки. А потом осторожно кашляю, проверяя, и выясняю, что не оглохла; просто звуки заглушило пространство вокруг меня. Это напоминает мне о том ощущении, которое я испытываю, когда в Лондоне идет снег, когда нечто мирное наполняет воздух.

Кровь быстро капает с моей ладони. Она не собирается лужицей на алтаре, а расползается по нему. Я предполагаю, что должна сойти с него, но я испугана. Я не знаю, что может произойти, если я это сделаю. Потом кровь просачивается в подошвы моих кроссовок. Через мгновение вокруг них начинает клубиться ароматный дымок. И в нем вспыхивают картины. Семилетний Олли дает мне изюм из своего мороженого. Клемми при нашей первой встрече обнимает меня уж слишком энергично. Дженни рассматривает меня, стоя на другой стороне площадки для игр. И именно ее лицо и лицо Олли возникают снова и снова. Дженни, Олли, Дженни, Олли, Дженни – а потом она вдруг стоит прямо передо мной, висит в воздухе, ее глаза совсем рядом с моими.

– Привет, ведьма, – злобно шипит она.