Текст книги "Красная перчатка"
Автор книги: Холли Блэк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Чего тебе надо? Мы больше никаких дел не ведем. Все кончено. Я говорила Филипу, что больше никого из вас видеть не желаю.
Не было никакого кино. Конечно же. Жуть какая. Баррон, наверное, исправил одну маленькую деталь в воспоминании: сделал так, будто все случилось не взаправду, а в фильме. Так, видимо, проще, чем полностью стирать память. И я все забыл, как всегда обычно забываю детали дурацких полицейских сериалов.
– Я с вами уже расплатилась.
Вглядываюсь пристальнее, пытаюсь вспомнить, сосредотачиваюсь только на ней. Темные волосы собраны в хвост, на пухлых губах (точно силикон) блестит ярко-розовая помада, уголки глаз чуть загибаются кверху, из-за высоких бровей кажется, что на лице застыло удивленное выражение. Наверняка тут потрудился плстический хирург. Зато шея в морщинках. Красивая и немного ненастоящая; понятно, почему Баррон решил превратить ее в актрису.
– Больше платить не собираюсь. Вы не сможете меня шантажировать.
О чем она?
– Он меня обманул. Сказал, что женится. А потом, когда я узнала, что негодяй уже женат, начал меня бить. Но тебе-то что? У тебя у самого небось девчонка, которую ты поколачиваешь. Убирайся, мерзавец.
Я смотрю и все еще вижу перед собой женщину, за которую принял ее по ошибке. А она, интересно, кого видит перед собой? Дышит бегунья часто и прерывисто, на шее блестит капелька пота. Испугалась.
Убийцу она видит, вот кого.
– Так это вы заказчик. Вы заплатили Антону, чтобы убрать Янссена.
– У тебя микрофон с собой? – Женщина повышает голос и словно специально обращается к невидимому записывающему устройству. – Я никого не убивала. Я никого не заказывала.
Потом оглядывается на «Кипрские высоты»: опять собралась, наверное, броситься наутек. Я снова поднимаю руки.
– Ладно-ладно. Глупо получилось.
– Да. Все выяснил?
Киваю, но вдруг вспоминаю еще кое про что.
– А где вы были во вторник вечером?
– Дома с собаками, у меня голова болела. А что?
– Моего брата застрелили.
– Я разве похожа на убийцу? – хмурится дамочка.
Нет, только заплатила наемникам, чтобы любовника укокошить. Мое молчание она расценивает в свою пользу и, бросив напоследок торжествующий взгляд, удаляется в сопровождении своих пуделей.
Иду назад к машине. Больно – натер на большом пальце мозоль. В этих ботинках за злодеями гоняться не очень удобно. Из подъехавшего «Мерседеса» высовывается Сэм.
– Кассель, что-нибудь узнал?
– Да. Она приняла меня за грабителя и собралась отбиваться.
– Я решил подъехать поближе, а то вдруг пришлось бы удирать. Она что, не в курсе, что грабители галстуков не носят?
Поправляю воротник пиджака.
– Я не просто какой-то там грабитель, я благородный вор и настоящий джентльмен.
Сэм за рулем. Мы возвращаемся в Уоллингфорд и по пути заезжаем купить кофе и картошки фри. Залезаем обратно в комнату через окно. От нас за милю несет жареной картошкой, так что приходится вылить на себя целых полбутылки освежителя.
– Прекратите курить в комнате, – ворчит комендант, когда наступает время отбоя. – Думаете, я не знаю, чем вы тут занимаетесь.
После его ухода мы принимаемся хохотать и долго не можем остановиться.
Первым уроком «развивающиеся страны и этика». В коридоре ко мне подбегает запыхавшийся Кевин Форд и сует в руки конверт.
– Сколько ставят на то, что Грег Хармсфорд затащил в постель Лилу Захарову?
– Что?
– Неужели я первый на это поставил? Эй, старик!
– Кевин, ты о чем?
С трудом сдерживаюсь, чтобы не ухватить его за плечи и не встряхнуть хорошенько, но голос у меня, похоже, срывается:
– Как я высчитаю вероятность, если вообще не понимаю, о чем ты?
– Я слышал, что они переспали вчера вечером в общей комнате. Грег хвастался. Кайлу, его соседу, пришлось отвлекать коменданта.
– Хорошо, – киваю, во рту все пересохло. – Я возьму деньги, но если больше никто не поставит, мне придется их вернуть.
Говорю все это почти на автомате, всегдашний мой ответ в подобных случаях.
Кевин убегает, а я, шатаясь, вваливаюсь в класс.
Хармсфорд сидит на обычном месте возле окна. Усаживаюсь напротив и принимаюсь сверлить взглядом его затылок, разминая затянутые в перчатку пальцы.
Льюис что-то тараторит про какие-то торговые соглашения, а я размышляю, как было бы здорово вонзить наточенный карандаш Грегу прямо в ухо. Всего лишь слухи, такие всегда распускают про новеньких девочек. Пустая болтовня и домыслы.
Урок окончен, выхожу из класса, минуя парту Хармсфорда. Он широко ухмыляется и вопросительно поднимает брови, словно бросает вызов.
Странное поведение.
– Эй, Кассель. – Его улыбка становится еще шире.
Прикусываю щеку и заставляю себя спокойно пройти мимо. Во рту металлический привкус крови. Иду и не останавливаюсь.
В кабинете статистики сталкиваюсь с нагруженной учебниками Даникой.
– Привет, не видела Лилу? – Слова даются с трудом.
– Вчера последний раз.
Кладу руку ей на плечо.
– У вас с ней есть общие предметы?
Даника останавливается и косо на меня смотрит.
– Ей приходится много наверстывать, часто ходит на дополнительные занятия и к репетиторам.
Конечно, три года в кошачьей шкуре – какая уж тут успеваемость. А я был слишком занят собой и не обратил внимания.
На статистике мне передают еще три конверта. Две ставки касаются Лилы и Грега. Я возвращаю их с таким выражением лица, что никто не решается ничего спросить.
На обед Лила не является. Отправляюсь в ее общежитие и поднимаюсь по лестнице. Поймают – выкручусь как-нибудь. Если тут та же планировка, что и в нашей общаге, то в каждой комнате должно быть по одному окну. Пересчитываю двери.
Стучу. Никто не отвечает.
Замок пустяковый. Сам регулярно взламываю такой на собственной двери, даже ключи поэтому редко с собой ношу. Немного пошуровать булавкой – и все.
Лила живет одна, без соседки; значит, ее отцу пришлось хорошенько раскошелиться и сделать солидное пожертвование для школы. Кровать передвинута к окну, на полу валяются смятые светло-зеленые простыни. Возле стены стоит битком набитый книгами шкафчик (с собой, видимо, привезла). На крышке большого чемодана пристроились электрический чайник (в общежитии такие держать строго запрещено) и крошечный зеленый айпод, подсоединенный к дорогущей аудиосистеме и наушникам. Там, где должен стоять письменный стол соседки, кра-суется туалетный столик с зеркалом, который Лила тоже прихватила из дома. Стены увешаны фотографиями голливудских кинозвезд: Бетти Дэвис, Грета Гарбо, Кэтрин Хепберн, Марлен Дитрих и Ингрид Бергман. Рядом с каждым снимком пришпилена цитата.
Около черно-белого дымчатого портрета Гарбо висит: «Я ничего не боюсь, кроме скуки».
Улыбаюсь.
Запираю за собой дверь комнаты и, уже поворачиваясь к лестнице, наконец-то замечаю приглушенный звук, который слышал все это время: в ванной комнате течет вода – работает душ.
Иду туда.
На стенах розовый кафель, сладко пахнет девчачьими фруктовыми шампунями. Если меня здесь застукают, я уж точно никак не смогу оправдаться.
– Лила?
Кто-то тихонько всхлипывает. Наплевать, пускай застукают.
Девушка сидит под душем, прямо в школьной форме. Одежда и волосы промокли насквозь. Кран открыт на полную катушку, как она еще дышать умудряется при таком напоре? По закрытым глазам, полураскрытому рту стекают ручейки. Губы посинели от холода.
– Лила?
Она открывает глаза.
Это все моя вина. Ведь раньше Лила всегда была бесстрашной и решительной.
Смотрит на меня и словно не верит, что я пришел.
– Кассель? Как ты узнал?.. – Она прикусывает губу.
– Что он с тобой сделал?
Меня трясет от ярости, собственной беспомощности, а еще от нестерпимой ревности.
– Ничего. – Такая привычная жестокая усмешка, только сейчас смеется она сама над собой. – То есть это я так захотела. Думала, может, проклятие сниму. Раньше я никогда... До превращения я была еще ребенком, вот и решила – если пересплю с кем-нибудь, вдруг поможет. Получается, не помогло.
Медленно сглатываю и говорю нарочито заботливым голосом:
– Давай-ка вылезай, надо просохнуть. Замерзнешь.
Совсем как те старушки из Карни: «Простудишься, заболеешь и умрешь».
Она уже выглядит не так жутко, улыбка уже меньше похожа на оскал.
– Ну, сначала-то вода была горячая.
Беру с ближайшей скамейки полотенце, тошнотворно розовое с большой фиолетовой рыбой. Наверняка не ее.
Лила медленно и неуклюже встает и выходит из душа. Заворачиваю ее в махровую ткань. На мгновение оказавшись в моих объятиях, она вздыхает и утыкается мне в плечо.
Идем по коридору к ее комнате. Лила садится на кровать, обхватывает себя руками и сжимается в комок. Вода с мокрой формы капает прямо на простыни.
– Ладно. Я выйду на минутку, а ты оденешься, а потом мы сбежим отсюда. Есть разные способы смыться из Уоллингфорда посреди учебного дня, опробуем один из них. Выпьем горячего шоколада. Или текилы. А потом можем вернуться сюда и убить Грега Хармсфорда, у меня давно уже руки чешутся.
Не улыбается в ответ, только еще крепче вцепилась в полотенце.
– Прости, я не очень хорошо справляюсь. С проклятием.
– Нет, – через силу и удушающее чувство вины выдавливаю я. – Ты не должна просить прощения. Не у меня.
– Сначала думала, что смогу просто не обращать внимания, но сейчас... Получилось, будто рана воспалилась и болит. А потом решила: приеду сюда, увижу тебя, и станет немного легче. Не стало. Что я ни делаю – ничего не помогает, становится только хуже.
Лила невидящим взглядом уставилась на разбросанные по полу учебники.
– Поэтому я хотела тебя кое о чем попросить. Понимаю, не очень по-честному, но тебе ничего не стоит, а для меня это очень важно. Будь моим парнем.
Не успеваю открыть рот, как она сразу же перебивает: заранее уверена в отказе.
– Пускай я тебе не нравлюсь по-настоящему, но это ненадолго. – Взгляд у нее тяжелый. – Ты же можешь притвориться. Я знаю, ты умеешь врать.
Не знаю, что ответить, цепляюсь за ее же собственные слова:
– Ты же сказала, ничего не помогает. Может, от этого тоже станет только хуже?
– Не знаю, – голос едва слышный.
Все это не по-настоящему, неправильно и нечестно, но я уже запутался окончательно.
– Хорошо. Давай встречаться. Но мы не будем... Ну, то есть только встречаться, и все. Я не переживу, если через полгода ты будешь вот так сидеть в душе из-за меня.
Я вознагражден: Лила бросается мне в объятия. Форма мокрая и холодная, а сама девушка горячая, словно у нее температура. Плечи облегченно обмякли, утыкается мне в грудь, и ее макушка упирается прямо в мой подбородок.
– Надеюсь... – Голос срывается, словно она всхлипывает. – Надеюсь, через полгода я вообще про тебя забуду.
Лила поднимает голову и улыбается. На целую минуту я лишаюсь дара речи.
Даже если парень липовый, он все равно на ужине должен сидеть рядом со своей девушкой. Поэтому я не удивляюсь, когда Лила ставит рядом свой поднос и кладет руку мне на плечо. А вот Даника сейчас лопнет от любопытства: сдерживается изо всех сил, чтобы ничего не спросить.
Подходит очередной желающий сделать ставку и сует конверт мне в сумку. Лила улыбается, прикрывшись бумажной салфеткой.
– Так ты букмекер? Я-то думала, ты хороший мальчик и в отличие от братьев грязными делишками не занимаешься.
– Я занимаюсь грязными делишками, зато умело. Из двух зол выбирай лучшее.
– Меньшее, – закатывает глаза Даника. – Из двух зол выбирай меньшее.
– А меня так учили, – ухмыляюсь я.
Сэм ставит свой поднос и ловит на лету яблоко, скатившееся со стола.
– Знаете мистера Найта? Того, который в старческий маразм впадает понемногу? Ну, например, иногда проходит мимо нужного кабинета, а потом возвращается, или свитер надевает поверх пальто.
Киваю. Я у Найта не занимаюсь, но пару раз видел его в коридоре: эдакий типичный пожилой английский профессор – твидовый пиджак, кожаные заплатки на локтях, из носа торчат седые волосы.
– Так вот, сегодня входит он в класс – а у него «молния» расстегнута на штанах. И не просто расстегнута: он забыл после туалета заправить назад свое хозяйство.
– Да ну, – не верю я.
Лила смеется.
– В том-то и дело, – продолжает сосед. – Кажется смешно, да? Но это сейчас, а тогда получилось просто ужасно. Мы только сидели, молча и в ужасе, и не знали, что сказать. Он угодил в такую нелепую ситуацию! А сам ничего не заметил. Стал как ни в чем не бывало рассказывать про Гамлета. Представьте, цитирует Шекспира, а мы в это время честно пытаемся не смотреть на его штаны.
– И никто ничего? – спрашивает Даника. – Никто даже не зубоскалил?
– В конце концов, Ким Ванг-Бо поднимает руку.
Качаю головой. Ким очень милая тихая ученица, наверняка поступит в самый лучший колледж.
Тут даже Даника не выдерживает и принимается хихикать:
– И что она сказала?
– «Мистер Найт, у вас «молния» на штанах расстегнулась». – Сэм тоже смеется. – Он опускает взгляд, провозглашает: «Да, нелегка ты, доля венценосца!» [2]2
Шекспир В. «Генрих IV», пер. П.А. Каншина. (Прим. перев.)
[Закрыть], совершенно спокойно заправляет все в штаны и застегивается. Конец!
– Вы кому-нибудь скажете? – интересуется Даника.
– Нет. – Сэм открывает пакет с молоком. – И вы не говорите. Найт безобидный, он не нарочно. А если узнает Норткатт или кто-нибудь из родителей, у него будут неприятности.
– Все равно пронюхают, – качаю я головой. Интересно, когда начнут ставить на его увольнение? – В этой школе ничего невозможно скрыть.
– Ну, не знаю. – Даника хмуро на меня смотрит.
– Ты о чем? – сердито спрашивает Лила.
Но подруга Сэма не отвечает на вопрос, вместо этого она вдруг предлагает:
– Мы на выходных идем в кино. Хотите с нами? Устроим двойное свидание.
Сэм краснеет.
Лила неуверенно смотрит на меня, и я ей улыбаюсь.
– Конечно, Кассель, ты же не против?
– А фильм какой?
От Даники всего можно ожидать – потащит еще смотреть какие-нибудь документальные ужасы про зверские убийства маленьких тюленят.
– «Вторжение гигантских пауков», – успокаивает меня Сэм. – Они крутят старые фильмы. Классическая лента Билла Ребейна. Специалисты по спецэффектам сделали огромного паука из «Фольксвагена-Жука» – обклеили его искусственным мехом, а красные габаритные огни изображали светящиеся глаза.
– Что же может быть лучше «Вторжения гигантских пауков»? – восклицаю я.
Никто не находится с ответом.
Ночью во сне я вижу комнату, полную мертвецов. Трупы, наряженные в платья и накрашенные губной помадой, неподвижно сидят на кушетках. Через мгновение до меня доходит: это же мои бывшие девушки уставились на меня блестящими глазами, застывшие губы что– то шепчут, наверное, перечисляют мои прегрешения.
«Он целуется, как лягушка», – говорит Мичико Иши, моя подружка из детского сада. Мы встречались на площадке за большим дубом, а потом нас заложила одна девчонка. Труп Мичико – труп маленькой девочки, из-за неподвижных сверкающих глаз она похожа на куклу.
«Он заигрывал с моей подругой», – жалуется София Шпигель, она-то как раз нас и сдала, потому что тоже вроде как со мной встречалась.
«Он всегда врет», – вступает девчонка из Атлантик-Сити, та, в серебристом платье.
«Просто постоянно», – вторит моя подружка времен восьмого класса. Я ей не сказал, что собираюсь перейти в Уоллингфорд, понятно, почему она до сих пор злится.
«После вечеринки он сделал вид, что мы незнакомы». Честно говоря, Эмили Роджерс сама меня упорно игнорировала после той вечеринки у Харви Сильвермана в девятом классе, когда мы с ней всю ночь обжимались на сваленных в кучу пальто.
«Он взял мою машину и разбил ее вдребезги», – рассказывает Стефани Дуглас, девушка– мастер, ее я встретил в Карни тем летом, после того, как якобы убил Лилу. На два года меня старше, умела языком завязать в узел черенок от вишни.
«Он меня никогда не любил по-настоящему, – признается Одри. – Он вообще не знает, что такое любовь».
Просыпаюсь. На улице еще темно. Обратно не ложусь – принимаюсь вместо этого за домашнее задание: смертельно устал от гоняющихся по пятам мертвецов. Займусь лучше какой-нибудь насущной проблемой.
ГЛАВА 8
«Школа Уоллингфорд успешно готовит молодых людей не только к колледжу, но и к жизни в обществе и гордится этим. Поэтому ученики помимо посещения обязательных занятий должны выбрать себе два дополнительных развивающих факультатива». У меня этой осенью в качестве факультатива бег, а весной будет дискуссионный клуб. Люблю бегать, люблю ощущать прилив адреналина, слушать, как стучат по беговой дорожке подошвы кроссовок. Люблю сам решать, до какого предела себя загонять.
Хитростью убеждать кого-нибудь с собой согласиться я тоже люблю, но дискуссионный клуб начнется только весной.
На последнем круге замечаю, что к Марлину, нашему тренеру, подошли двое мужчин. Он машет мне рукой.
На улице жарко, но агент Джонс и агент Хант все равно нацепили темные костюмы, черные перчатки и зеркальные солнечные очки в придачу. Они что, нарочно так вырядились – чтобы все заметили?
– Добрый день, – делано улыбаюсь я.
– От тебя не поступало никаких известий, – говорит Джонс вместо приветствия. – Мы начали беспокоиться.
– Ну, сами понимаете, сначала похороны, потом скорбеть полагается. Очень плотное, знаете ли, расписание. Столько дел было со среды.
Стараюсь ухмыляться как обычно, будто невиновен и я вовсе не тот убийца, которого они разыскивают. Но на самом деле мне неуютно и жутко.
– Почему бы тебе не проехаться с нами? – вступает Хант. – Как раз все и расскажешь.
– Не очень хорошая идея. Мне нужно в душ, переодеться. Правда, куча дел. Но спасибо, что заглянули.
Марлин отошел поближе к беговой дорожке, где финишируют ученики, и, глядя на секундомер, выкрикивает время. Обо мне забыл или старательно делает вид, что забыл.
Джонс спускает черные очки на кончик носа.
– Мы слышали, твоя мать не расплатилась по счетам в одной гостинице в Принстоне.
– Тогда вам следует спросить об этом у нее. Уверен, произошла какая-то ошибка.
– Но ты ведь не хочешь, чтобы мы ее спрашивали? – интересуется Хант.
– Да, не хочу, но я же вам не указ. Всего-навсего малолетний сопляк, а вы умные и могущественные агенты ФБР.
Поворачиваюсь, чтобы уйти, но Хант хватает меня за руку.
– Кассель, прекрати дурачиться. Пошли. Немедленно. Ты же не хочешь, чтобы мы применили силу.
Оглядываюсь. Вся моя команда трусцой бежит в раздевалку с тренером во главе. Кое-кто, правда, не особо торопится и бежит на одном месте – очень уж им интересно узнать, что со мной будет.
– Если хотите затащить меня в свою машину, придется наручники надевать, – решительно сообщаю я агентам.
Таким, как я, не стоит заигрывать с полицией и ей подобными. Ставки в подпольной конторе делают только тогда, когда точно уверены, что сам букмекер – преступник.
Федералы клюнули. Агент Хант наверняка с самой первой встречи спал и видел меня в наручниках. Хватает меня за запястье, дергает руку назад и защелкивает металлический браслет. Потом вторую руку. Сопротивляюсь больше для вида, но все равно умудряюсь его разозлить: Хант легонько толкает меня в спину, и я падаю.
Уже лежа на земле, поворачиваю голову: тренер и еще пара ребят задержались – наслаждаются представлением. Хорошо, значит, точно пойдут слухи.
Джонс рывком поднимает меня на ноги. Не очень-то ласково.
Я молчу, пока они волокут меня к машине и заталкивают на заднее сиденье.
– Ну и? – спрашивает Джонс. – Какая у тебя есть для нас информация?
Автомобиль не завел, зато слышно было, как защелкнулись замки на дверях.
– Никакой.
– Мы знаем, что Захаров приходил на похороны, – поддакивает его напарник. – С дочерью. А ее уже долгое время никто не видел. Теперь она вернулась. И даже перевелась сюда, в Уоллингфорд.
– Ну и что?
– Мы знаем, вы с ней были близки. Если это вообще его дочь.
– Что вам надо? – осторожно пробую наручники; замки серьезные, и руками почти не пошевелить. – Хотите знать, действительно ли она Лила Захарова? Да. Мы в детстве вместе в прятки играли в Карни. Лила не имеет отношения к убийствам.
– Где она была все это время? Чем занималась? Раз ты так хорошо ее знаешь – расскажи.
– Не знаю.
Приходится врать. Понятия не имею, куда они клонят, но мне решительно не нравится наш разговор.
– Ты мог бы начать новую жизнь, – убеждает Джонс. – Наконец примириться с законом. Кассель, зачем тебе выгораживать этих людей?
Пожалуй, потому что я и есть «эти люди». На мгновение пытаюсь представить себя хорошим парнем с полицейским значком и незапятнанной репутацией.
– Мы пообщались с твоим братом. Он нам помог.
– С Барроном? – Я заливаюсь облегченным смехом и откидываюсь на кожаное сиденье. – Он неисправимый лгун. Конечно же, он вам помог. Брат всегда рад благодарным слушателям.
Джонс, похоже, смутился, а Хант разозлился:
– Твой брат заявил, что нужно копать под Лилу Захарову. И что ты будешь ее выгораживать.
– Так и сказал? – Теперь я хорошо владею ситуацией, и они оба это понимают. – Я просмотрел ваши досье. То есть, по-вашему, Лила мастер смерти и начала убивать людей в четырнадцать лет? Ей ведь столько было, когда исчез Бассо. Мало того, как она прячет следы отдачи? Очень хорошо, должно быть, прячет, я ведь не видел на ней ни единого...
– Мы ничего не утверждаем наверняка. – Джонс с силой ударяет кулаком по сиденью. – Мы хотим получить информацию от тебя. Если ничего не получим – придется обратиться к другим источникам. Возможно, и к тем, которые ты сам считаешь ненадежными. Ты понял?
– Да.
– Так что ты в следующий раз нам предоставишь? – ласково спрашивает Джонс, роняя мне на колени визитную карточку.
Набираю в грудь побольше воздуха:
– Информацию.
– Молодец, – радуется Хант.
Агенты обмениваются странными взглядами, а потом Хант открывает дверь машины и командует:
– Давай руки, я сниму наручники.
Поворот ключа, щелчок, я потираю онемевшие запястья.
– Если вдруг решил, что мы не сможем тебя в любую минуту взять за жабры, – подумай вот о чем: ты мастер. Улавливаешь?
Качаю головой и засовываю визитную карточку в карман. Джонс внимательно за мной наблюдает.
– Значит, уже сделал что-нибудь противозаконное, – ухмыляется Хант. – Так со всеми мастерами. Иначе как бы ты узнал о своем даре?
Вылезаю из машины, смотрю ему прямо в глаза, а потом сплевываю на нагретый солнцем черный асфальт.
Он дергается ко мне, но останавливается, услышав покашливание коллеги.
– Мы не прощаемся, – обещает напоследок Джонс, а потом агенты садятся в автомобиль и уезжают.
Возвращаюсь в Уоллингфорд. Меня прямо трясет от ярости, так я их обоих ненавижу. Особенно потому, что они правы.
Почти сразу же вызывают в кабинет директора. Норткатт сама открывает дверь и приглашает меня войти.
– Здравствуйте, мистер Шарп. Присаживайтесь.
Сажусь в зеленое кожаное кресло напротив огромного письменного стола. Аккуратный ежедневник, позолоченная ручка на подставке, папки в деревянном ящике. Все такое стильное, изысканное.
Все, кроме дешевой стеклянной вазочки с мятными леденцами. Беру один и медленно разворачиваю фантик.
– Насколько я понимаю, к вам сегодня приходили? – Брови у нее удивленно приподняты, будто к ученикам приходить могут только сугубо подозрительные типы.
– Да.
Норткатт разочарованно вздыхает, словно рассчитывала, что я сам все объясню, без дополнительных вопросов.
– Не хотите рассказать, чего хотели от вас федеральные агенты?
– Предлагали стать крысой, – откидываюсь назад в кресле. – Но я им объяснил, что в Уоллингфорде и так много задают и дополнительная работа мне не нужна.
– Как, простите?
Не думал, что можно вздернуть брови еще выше, но ей это удается. Не очень-то я хорошо себя веду: история еще куда ни шло, но вот как я ее рассказываю! Ну ладно, в худшем случае вкатает мне за нахальство пару выговоров.
– Крысой, – повторяю я нарочито вежливо. – Информатором, который сообщает о правонарушениях, связанных с употреблением наркотиков. Не волнуйтесь, я ни за что не буду стучать на своих одноклассников. Даже если кто– то по глупости и употребляет наркотики. Но я уверен, таких у нас нет.
Директриса берет со стола позолоченную ручку и нацеливает ее на меня.
– Мистер Шарп, вы всерьез думаете, что я в это поверю?
Делаю большие глаза.
– Ну, у нас есть, конечно, некоторые, у которых абсолютно обкуренный вид, признаю. Но я всегда думал, они просто...
– Мистер Шарп! – так разъярилась – сейчас вот-вот действительно ткнет меня ручкой. – Мне сообщили, что агенты надели на вас наручники. Возможно, есть другая версия событий?
Вспоминаю, как сидел в этом самом кресле в прошлом году и умолял не исключать меня. Может быть, я все еще злюсь.
– Нет, мэм. Они просто так демонстрировали мне, насколько безопасно и выгодно на них работать, хотя кое-кто, наблюдая за подобной сценой, мог все понять превратно. Можете сами позвонить агентам.
Вытаскиваю из кармана визитку, которую всучил мне Джонс, и кладу ее на письменный стол.
– Так и сделаю. Можете идти. Пока это все.
Агенты подтвердят мое вранье. У них нет другого выхода, ведь они намерены продолжать наше «сотрудничество». Плюс Ханту наверняка не захочется объяснять, почему он уложил лицом на землю семнадцатилетнего подростка, у которого и привода в полицию-то ни одного нет. Так что придется им согласиться с моими глупыми выдумками, что приятно. А Норткатт, как бы она ни злилась, придется согласиться с ними, хотя директриса и не поверила ни единому слову.
Все ведь хотят с достоинством выйти из сложившейся ситуации.
Встреча клуба «Колдуны» уже началась. Захожу в кабинет музыки. Парты в классе миссис Рамирес сдвинуты в некое подобие круга, Даника сидит рядом с Лилой. Усаживаюсь на соседний стул.
Лила улыбается и берет меня за руку. Интересно, она в первый раз здесь? Я-то сам хожу нерегулярно и поэтому не знаю.
На доске написан адрес: где именно будет проходить митинг в поддержку прав мастеров, мы с Сэмом еще обещали туда поехать в самом начале семестра. Получается, протест уже завтра. Наверное, об этом и говорили на собрании. Под адресом написано, как себя вести: «держитесь вместе, не разговаривайте с незнакомыми людьми, не выходите за пределы парка».
– Я уверена, что большинство из вас не смотрело вчерашнее выступление, ведь его показывали во время занятий, – говорит Рамирес. – Поэтому мы можем посмотреть его сейчас все вместе и обсудить.
– Я так ненавижу губернатора Паттона, – встревает какая-то десятиклассница. – Нам обязательно слушать, как он в очередной раз несет чепуху?
– Нравится или не нравится, но именно на него смотрит вся Америка, – объясняет учительница. – И именно эту речь будут вспоминать избиратели, когда в ноябре в Нью-Джерси пройдет голосование, касающееся второй поправки. Эту или ей подобную.
– Паттон лидирует, если верить опросам. – Даника от волнения прикусывает кончик косички. – То есть люди одобряют его взгляды.
Десятиклассница с отвращением смотрит на Данику, будто та заявила, что люди должны их одобрять.
– Просто политический трюк, – вступает кто-то из мальчишек. – Притворяется, что озабочен проблемой мастеров, ведь это у всех на слуху. А сам в две тысячи первом голосовал за права мастеров. Знает, откуда ветер дует, и умеет подстраиваться.
Дискуссия продолжается, но я не очень прислушиваюсь. Как приятно просто сидеть здесь, когда никто не кричит на тебя, не надевает наручники. Лила внимательно наблюдает за говорящими. Все еще держит меня за руку и, по-моему, в первый раз за долгое время выглядит спокойной и умиротворенной.
Сейчас кажется, что возможно все.
Если тщательно обдумать и спланировать, я, может быть, сумею решить свои проблемы, даже на первый взгляд самые неразрешимые. Сначала нужно найти настоящего убийцу Филипа. Потом скинуть с хвоста федералов. А потом разберусь, что делать с Лилой.
Рамирес поворачивает к ученикам телевизор, который стоит на стуле.
– Хватит, хватит! Давайте сначала посмотрим, а потом обсудим, хорошо?
Она нажимает кнопку на пульте, и весь экран заполняет бледная физиономия Паттона. Губернатор стоит за кафедрой на фоне синего занавеса. Три с половиной седые волосины прилизаны. Он так пялится, словно собирается сожрать зрителей живьем.
Камера отъезжает, и становится видна толпа репортеров: мужчины и женщины в строгих костюмах тянут руки, как усердные школьники. На ступеньках перед сценой стоит помощник, заслоняя собой проход, а рядом с ним женщина в строгом черном платье, волосы собраны в пучок. В ней есть что-то знакомое, и я приглядываюсь внимательнее.
– Больно, – шепчет Лила.
Торопливо отпускаю ее руку. Кожа на перчатке натянулась, я как будто сжал кулаки.
– В чем дело? – спрашивает девушка.
– Просто слышно плохо, – похоже на правду, ведь я, вообще-то говоря, и не слушал.
Она кивает, немного нахмурившись. Выжидаю, кажется, целую вечность, а потом поворачиваюсь к ней и шепчу:
– Сейчас вернусь.
Лила снова хмурится, в ее глазах вопрос.
– Я в туалет.
Выхожу в коридор и иду в противоположную от туалета сторону. Останавливаюсь, прислоняюсь к стене и достаю мобильник. Как там назывался тот идиотский журнал? «Миллионеры у себя дома»?
– Привет, зайчик, – отвечает мама. – Сейчас перезвоню с городского.
Прокашливаюсь.
– Сначала объясни, почему тебя показывали по телевизору?
– Ты видел? – Она глупо хихикает. – И как я выглядела?
– Как будто переоделась кем-то другим. Что ты делала у губернатора Паттона? Он ненавидит мастеров, а ты мастер и к тому же бывшая заключенная.
– Он очень милый, надо только узнать его поближе, – щебечет мать. – И он не ненавидит мастеров, он хочет ввести принудительное тестирование, чтобы их спасать. Ты что – не слушал выступление? К тому же я не бывшая заключенная. Вовсе нет. Была апелляция, и мое дело пересмотрели.
Со стороны музыкального кабинета вдруг раздаются крики.
– Попались, уродцы, – вопит кто-то.
– Я перезвоню, – нажимаю «отбой» и возвращаюсь назад к классу.
Грег наблюдает, а Джереми стоит в дверях и снимает, поводя видеокамерой туда-сюда, словно пытается никого не упустить. Он так хохочет и дергается, интересно – хоть что-нибудь записалось или получатся только цветные пятна?
В коридор выходит Рамирес, и мальчишки отступают, но все равно продолжают снимать. Теперь они снимают ее.
– Вы оба получаете по выговору, – странным дрожащим голосом объявляет учительница. – За каждую следующую секунду съемки получите еще по одному.
Джереми сразу же опускает камеру и принимается нажимать на кнопки.
– В наказание оба будете всю неделю оставаться после уроков в моем классе. А запись нужно уничтожить, понятно? Это вторжение в частную жизнь.
– Да, миссис Рамирес, – соглашается Джереми.
– Хорошо, можете идти.
Грег и Джереми убегают. Рамирес смотрит им в спину. А я смотрю на нее. В груди похолодело от нехорошего предчувствия.
Веб-сайт появляется этой же ночью. Утром в четверг уже вовсю ходят слухи: Рамирес вне себя, но Норткатт не может найти виновных. Джереми заявил, что ничего не вывешивал в Интернет и хотел уничтожить запись, но кто-то якобы пробрался к нему в комнату и украл камеру. Грег утверждает, что ни к чему не прикасался.
