Текст книги "В глубинах океана"

Автор книги: Хол Клемент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Глава 14

Снаружи, в коридоре, Берта не было, и я не осмелился пуститься на его поиски в одиночку. Но я все же помнил дорогу до ближайшего входа и отправился туда в надежде, что скорее всего он будет ждать меня там.

В большом зале находилось не меньше дюжины людей; другие плавали в темной воде наверху, но Берта среди них не было. Что касалось основной программы моих действий, то мне оставалось только ждать. Однако момент казался удобным для того, чтобы что-нибудь разузнать о местных условиях.

Я подплыл к границе раздела жидкостей и заколебался. Время от времени люди проплывали через эту границу. Перед тем как попытаться это сделать самому, решил сначала посмотреть, как это делают другие.

Это оказалось достаточно просто. Нужно было лишь уцепиться за лестницу, снять пояс с балластом, повесить его на один из многочисленных крюков, расположенных вдоль края шахты, и плыть вверх. Однако все, кто так делал, носили костюмы со шлемами, вероятно, для того, чтобы удерживать специальную жидкость во рту, ушах и так далее. Может быть, океанская вода вредна для легких, предположил я. Во всяком случае, без шлема за границу между жидкостями никто не высовывался, и я решил не рисковать, хотя и не видел, в чем тут могла заключаться опасность.

Я заметил, что некоторые из окружавших меня людей наблюдали за мной. На лицах одного-двух из них была написана озабоченность. Одна девица сделала мне какой-то жест, но я, разумеется, не понимал ее знаков. Она смотрела на меня какое-то время, затем, увидев, что я не отвечаю ей, выдала серию молниеносных жестов находившимся поблизости от нее людям и затем поплыла ко мне. Она указала на воду, потом на меня и вопросительно подняла брови. Суть ее вопроса угадать было несложно, хотя она сама привлекала гораздо больше внимания, чем ее сигналы.

Возможно, это была девушка, которую я видел снаружи, хотя я и не мог быть в этом уверен. В группе было еще несколько девиц, которые вполне могли оказаться на ее месте. У моей собеседницы были прямые светлые волосы, коротко постриженные для того, чтобы они не мешали надевать шлем для плавания. Ее рост был примерно пять футов и три дюйма, а вес вне воды был бы фунтов сто десять. На ней был купальник из двух частей, покрывающий не слишком значительную площадь ее тела, но все же защищал ее гораздо больше, чем бикини. Ее лицо было достаточно узким, и я не мог даже предположить, из какого региона Земли она могла бы происходить.

В ответ на ее вопрос, вернее, на то, что я счел вопросом, я стал медленно поднимать руку к водной поверхности, одновременно глядя на нее с вопросительно поднятыми бровями.

Она резко мотнула головой из стороны в сторону, крепко обняла себя руками и вздрогнула очень реалистично. Этот знак я тоже смог интерпретировать и отругал себя за свою забывчивость – ведь вода снаружи должна быть холодной. Эта информация была небесполезной; из нее следовал вывод, что жидкость, в которой мы находились, является плохим проводником тепла, иначе я бы давно уже ощутил прохладу, распространяющуюся от океанской воды всего в нескольких футах от меня. Конечно, эта жидкость не могла также быть и слишком плохим его проводником, иначе у нас бы возникла проблема отвода излишков тепла тела, как у стандартного космического скафандра. По сию пору я не воспринимал ни тепла, ни холода. Теперь же я пожалел о том, что у меня нет термометра; тогда я смог бы сделать численно значимые выводы.

Подняв палец, я ткнул им вверх, в направлении границы, при помощи поднятых бровей задавая девице тот же вопрос. Она пожала плечами, будто бы говоря, что палец мой и я могу делать с ним, что хочу, и я проткнул границу жидкостей.

Температура оказалась переносимой, но я понял, почему пловцы надевали костюмы. Я решил, что при необходимости смог бы вынести такую температуру в течение некоторого времени, но сейчас не видел смысла экспериментировать.

Я подумал, что гораздо полезнее было бы начать изучать метод общения, принятый у этих людей. Несмотря на заверения Берта и мои бесплодные попытки общаться через стенки капсулы, я подумал, что кто-нибудь из них мог быть хотя бы немного знаком с одним из тех языков, которые знал я. Я указал девушке на блокнот для письма. Она кивнула, искоса бросив взгляд на своих товарищей, плававших поблизости, и улыбнувшись им. Я написал короткую фразу на трех наиболее знакомых мне языках и показал ей.

Она вежливо и внимательно изучила написанное, затем улыбнулась и покачала головой. Я показал блокнот остальным – с тем же результатом. Затем они долгое время жестикулировали, беседуя между собой. Некоторые из них, включая девицу, выглядели так, будто рассмеялись бы, если бы это было физически возможно. Затем девица взяла у меня блокнот и стило и стала рисовать свои собственные знаки.

Стило мелькало очень быстро, но не выводило строк, как при обычном письме. С того места, где я завис в жидкости, это было скорее похоже на рисование. Ей понадобилось, вероятно, секунд тридцать, затем она протянула мне блокнот, чтобы я полюбовался на него. И я действительно разинул рот.

То, что она изобразила, невозможно передать в деталях, хотя я мог бы выразить общую идею. В какой-то степени рисунок был похож на электрическую схему; он состоял в основном из отрезков прямых линий, большинство из них располагалось параллельно краям листа. Когда одна линия должна была пересечь другую, там иногда встречались крошечные промежутки; иногда пересечения обозначались точками; иногда они просто пересекали друг друга. То там, то здесь среди этого лабиринта располагались крошечные обозначения, невероятно сложные, если принять во внимание время, затраченное на их изображение. Ни одно из них не было похоже на известные мне электротехнические символы, но их вид оставлял Какое-то неясное ощущение того, что они должны быть мне чем-то знакомы. Все вместе представляло собой почти картину, оказавшую на меня завораживающее воздействие, – как будто я должен был знать ее смысл, но не мог извлечь что-то необходимое из глубин своей памяти. Я пытался интерпретировать рисунок в терминах электрической схемы, на которую он отдаленно походил, но так ничего и не добился. Я попробовал рассматривать его как один из тех трюковых рисунков, выполненных исключительно прямыми линиями, которые становятся «модерновым искусством» каждые несколько десятилетий, но тоже ничего не достиг. Мне пришлось покачать головой, как ранее это делала девица.

Я очистил лист и попытался писать еще на нескольких языках, которые знал плохо. Единственное, на что я надеялся, – это хоть на какую-то возможность узнавания с их стороны. Но ничего такого я не добился. Совсем ничего. Это было очень странно, поскольку я использовал около дюжины языков, на которых говорят не менее трех четвертей населения Земли, а некоторые из этих языков в той или иной степени знают образованные люди по всему свету.

На мою вторую попытку девица отреагировала следующим актом творчества. Ее новый рисунок отличался в деталях от первого, но был очень на него похож, и я также не увидел в нем никакого смысла. Если бы у меня был фотоаппарат, способный работать в таких условиях, я бы сфотографировал ее рисунки в надежде на то, что они имеют какое-то отношение к энергетическим установкам, хотя, если судить даже с самой оптимистической точки зрения, такая вероятность была весьма низка.

Однако мысль о картографии подвела меня к свежей идее. Я снова очистил блокнот и в центре изобразил схематичный рисунок, который должен был изображать помещение, в котором мы находились, затем ведущие от него различные коридоры и ангар, где находилась субмарина Мари. Девица поначалу не уловила мою мысль, но я подплыл к одному из туннелей, вход в который был обозначен на моей схеме, заглянул в него, чтобы определить, прямой он или нет, и продлил соответствующие линии на схеме.

Это, похоже, до нее дошло. Обменявшись знаками со своими друзьями, она посмотрела на меня с выражением «и что из этого?». Я вручил ей блокнот и стило и широким жестом обвел окружающее пространство, надеясь, что она поймет, что я хочу получить от нее карту этого места.

Я уверен, что собеседники поняли меня, поскольку их разговор на пальцах продолжался на этот раз гораздо дольше. Я надеялся, что они спорят только о том, каким способом предоставить мне эту информацию, а не о том, стоит ли это делать. Что мне больше всего хотелось бы, так это получить обыкновенный план поселения, а не чей-то схематический рисунок.

Спор – если они действительно спорили – был прерван появлением Берта. Я испытал огромное облегчение от того, что снова могу общаться, встречая понимание, но у Берта оказались другие намерения относительно меня. Он забрал у девицы блокнот и стило и очистил страницу, даже не взглянув на нее.

«Ты добился какого-либо сотрудничества от Мари или же она свалила тебя в одну кучу с остальными изгоями?» – спросил он.

«Полагаю, что прохожу испытательный период, – ответил я. – Ее ничто не сможет удовлетворить, кроме конкретной информации о Джои».

«Что же, мы не можем ничем ей помочь. Насколько я знаю, он здесь никогда не появлялся».

«И ты даже не замечал его субмарины поблизости?»

«Об этом не было никаких сообщений».

«А как насчет твоего сонара?»

«Мы им пользуемся только в совершенно особых обстоятельствах. Его слишком легко запеленговать. Мы хотим, чтобы мир узнал о нас, но нас устраивает передача только полной и объективной информации. Разве ты еще не представил себе всю картину? Мы не желаем, чтобы нас относили к растратчикам энергии, за которыми постоянно гоняется Совет, и ты прекрасно знаешь, какое представление возникнет у людей о нашей колонии, если у нас не будет возможности объясниться. Аналогичное представление сформировалось у Мари, и оно, похоже, ей очень нравится. Я просто думаю, достаточно ли будет простых объяснений».

«Достаточно, если люди поверят этим объяснениям».

Я не стал обращать его внимание на глубину моего замечания.

«Ты объяснял Мари истинное положение вещей в течение шести недель, но она не верит».

«Нет, не так. Мы беседовали в течение шести недель, но она не слушала. Это большая разница. Она отказывается обсуждать что бы то ни было, что не имеет отношения к Джои. Я думаю, что твоей величайшей заслугой – по отношению и к нам, и к Совету – было бы заставить ее уделить внимание правдивому описанию ситуации».

Секунд тридцать я переваривал его слова. Часть людей, находившихся здесь, когда появился Берт, теперь уплыли, но девушка и двое-трое других все еще смотрели на нас с интересом. Их очень интересовало то, что мы писали в блокноте, и они толпились, заглядывая через плечо пишущего или читающего. Девица, похоже, всегда получала самое удобное место. По сравнению с большинством регионов земной поверхности стандарты вежливости здесь казались слегка старомодными.

«Может быть, ты и прав, – написал я, наконец, попытавшись включить его пожелание в мою программу действий. – Но это, похоже, означает, что мне надо будет осмотреть все это сооружение своими собственными глазами, чтобы я мог заявить, что мои сведения – из первых рук».

«Именно так. Пошли. С таким заданием тебя, конечно, можно избавить от фермерства, но хотя бы посмотреть фермы тебе все равно придется. Кстати, я проголодался, а в твоем случае наверняка прошло гораздо больше времени с тех пор, как ты в последний раз прилично подкреплялся».

Я не имел ничего против и последовал за ним, когда он поплыл в один из коридоров. Девица и трое мужчин, обменявшись парой жестов, поплыли за нами.

Как и в предыдущий раз, писать и плыть одновременно казалось просто непрактичным, зато у меня осталось время поразмышлять. Однако я не смог использовать это время достаточно конструктивно, а о нашей прогулке могу сказать только, что она заняла минут пятнадцать-двадцать. Совершенно ничего интересного и, насколько я понимаю, важного не произошло, пока мы не достигли проема, не настолько правильного по форме, как те круглые или прямоугольные проходы, которые я видел раньше.

Свет с другой его стороны оказался слабее, чем в туннелях, но ярче, чем в океане с внешней стороны входов. Я следовал за Бертом, чувствуя обостренный интерес и стараясь угадать, что же я увижу.

Глава 15

Я не удивился, обнаружив, что внезапно оказался в нескольких ярдах над морским дном; я был снаружи.

Проем, сквозь который мы прошли, был прорезан в наклонной скальной поверхности – по сути дела, как я теперь видел, сам проход шел не горизонтально, а под углом к почве. Во время нашего путешествия я не осознавал, что плыву не только вперед, но и вверх.

Участок морского дна в нескольких ярдах подо мной простирался вдаль, насколько хватало взгляда. Оказавшись вне туннеля, я заметил, что дно освещалось достаточно хорошо. Подняв глаза, я увидел футах в пятидесяти светящуюся поверхность тента. Казалось, что дно могло находиться в пяти футах, а не в пяти тысячах футов от поверхности. Оно было покрыто растительностью.

Я не узнал ни одно из растений, но это было естественно. Если бы я родился до того, как генная инженерия стала прикладным искусством, я, возможно, изучал бы описательную биологию или естественную историю, но я родился позже. Здешняя растительность предположительно была создана для того, чтобы обеспечивать пищей местное население, а свет предназначался для растений.

Такое объяснение было неплохим оправданием энергетических трат, не хуже того, что привел мне Берт. Только однажды, несколько лет назад, я попробовал натуральную пищу, конфискованную у растратчика, и тогда я начал его понимать. В течение многих недель после этого мне по нескольку раз в день пришлось повторять про себя свой кодекс чести. В конце концов мне, конечно, удалось вернуть себе нормальное, здоровое презрение к людям, припрятывающим энергетические ресурсы, чтобы обеспечить себя удовольствиями, недоступными для всех нас, но это обошлось мне ценой невероятных усилий.

Берт и другие спустились на дно, поделенное на неравные прямоугольные участки с различными растениями на каждом из них. Вокруг находилось довольно много народу. Некоторые из них, похоже, ели, другие работали. Что у них была за работа, определить было трудно, отчасти из-за расстояния, отчасти из-за того, что о фермерстве я знал не больше, чем любой другой человек, никогда не сталкивавшийся с этим делом.

Мои компаньоны теперь рвали с растений круглые зеленоватые плоды и грызли их. Девушка вручила мне плод и, явно развлекаясь, наблюдала, как я осмотрел плод со всех сторон и откусил кусочек на пробу.

Мне трудно было определить, нравится он мне или нет. По вкусу он сильно отличался от обычных водорослей, выращенных в резервуарах, и также не был похож на тот запретный вкус, который я помнил уже многие годы; но все же он был неплохим. Я откусил еще кусочек и, решив, что он мне нравится, слопал плод целиком. Девушка показала мне, как снимать эти плоды без чрезмерных усилий – их нужно было сворачивать определенным образом, чтобы надломить жесткий черенок, – и, оставив меня в покое, сама съела несколько штук.

Затем она позвала меня кивком головы и отвела к другому участку, где росли другие плоды. В течение последующей четверти часа я вполне насытился.

Я подумал о том, являются ли какие-либо из этих растений источниками кислорода. Это было возможно, поскольку все они были зелеными и, предположительно, во всех шел процесс фотосинтеза. Однако я не видел, чтобы от них шли какие-нибудь пузырьки, а ведь пузырьки постоянно выделяются в резервуарах, где выращиваются пищевые водоросли. Я решил, что о кислороде беспокоиться нечего; у друзей Берта не было причин лишать меня кислорода, чтобы убить таким окольным и неудобным способом. У них и так было достаточно возможностей это сделать.

Мне внезапно пришло в голову, что я все чаще думаю о Берте, как о местном жителе. В байки о подсознательном, я, по большей части, не верю – мне все это кажется сродни астрологии, алкоголю и прочим оправданиям неповоротливости мышления и некомпетентности, но по мере того как я осмысливал события последних нескольких часов, мне все больше и больше начинало казаться, что изменение моего отношения к нему было оправданным. Берт, казалось, и сам считал себя скорее местным жителем, чем сотрудником Совета, выполняющим определенное задание, и, вероятно, я, сам того не сознавая, подсознательно воспринимал это.

Например, следовало обратить внимание на то, какие слова он выбирает. Обычно я больше внимания уделял смыслу его слов, а не выражениям. Теперь, задумавшись об этом, я вспомнил, что он постоянно употреблял в своей речи местоимения «мы», «нам» – местоимения, которым не место в мыслях добропорядочного сотрудника Совета, особенно если он действительно был уверен, что никто не сможет прочесть того, что он пишет.

Может быть, в словах Мари и был какой-то резон.

Я искоса взглянул на него. Он ел вместе с остальными, но, казалось, принимал мало участия в беседе, которую едоки продолжали вести при помощи незанятых рук.

По сути дела, я не очень-то виню себя в том, что не смог тогда заметить ничего по-настоящему значительного. Наоборот, это меня успокоило; такое положение дел вполне соответствовало его уверениям в том, что он не очень хорошо знает местный язык.

Но после еды я вновь ощутил беспокойство. Берт охотно сопровождал меня куда угодно, куда я выказывал хотя бы малейшее желание отправиться. Он убедительно отвечал на все задаваемые вопросы. Например, о крыше тента. Когда я написал в блокноте этот вопрос, его лицо внезапно стало странного пурпурного оттенка; когда прилив крови прошел, он написал:

«Осторожнее. У тебя в легких жидкость, поэтому смех может убить тебя. Когда тебя трансформировали, у тебя вырезали ключевой нерв, отвечающий за рефлекс кашлянья, но ты все еще можешь рассмеяться, если не будешь осторожным».

«Что же смешного в моем вопросе?»

«Ну, я понимаю, откуда у тебя могла возникнуть идея о том, что это место накрыто тканью, но я заверяю тебя, что никто не стал бы заниматься такой возней. То, что ты видишь, – просто граница между жидкостями».

«Почему же она здесь не выглядит такой же, как у входов, – здесь она полупрозрачная, а там – прозрачная? И вообще, зачем вам нужны отдельные входы?»

«Входы мы постоянно расчищаем. Площадь над фермами слишком велика – несколько квадратных миль. Мусор из океана все время садится на дно, а мусор с ферм всплывает наверх. Часть всего этого мусора – хорошо, что совсем небольшой его процент, – обладает плотностью больше плотности воды и меньше плотности жидкости, поэтому он собирается на границе раздела сред. По сути дела, здесь выращивается много живой материи, хотя, к счастью, это материал моноклеточный. Если бы его было больше, нам бы пришлось расчищать границу раздела, а это непростая задача».

Я знаю, что мне следовало спросить его тогда, почему же лампы расположены в воде, а не в слое жидкости, чтобы быть ближе к растениям. Это была просто одна из вещей, которую я не сделал. Если бы он ответил, то я потом не испытал бы немалого замешательства, хотя я до сих пор не уверен, что именно он бы мне сказал. Думаю, что Берт сформулировал бы ответ в соответствии со своими намерениями, насколько я теперь могу судить о его побудительных мотивах.

Когда я упомянул об энергетической установке, он сразу же двинулся куда-то, в то время как группа зрителей тащилась за нами. Я задал себе вопрос, были ли они охранниками, секретными агентами или просто любопытными бездельниками, но не стал тратить много времени на его обдумывание. Не было никакой возможности определить это наверняка или хотя бы сделать разумное предположение. Во всяком случае, самым интересным пунктом повестки дня сейчас был завод по выработке энергии.

Через некоторое время мы приблизились к первой большой закрытой двери, которую я увидел после выхода из капсулы. Она была точно такой же, как та, через которую втащили в операционную мою капсулу. Берт сделал несколько знаков сопровождавшим нас людям; они завели между собой долгий разговор, но он не стал ждать, пока они закончат. Он начал с того, что открыл маленькие запоры в стене туннеля и достал костюмы, похожие на те, которые использовались для выхода в океан, в комплекте со шлемами.

«Зачем они нужны? Из-за температуры?» – спросил я, когда он жестом пригласил меня надеть костюм.

«Нет. Ты, наверное, еще этого не обнаружил, и ради твоего же блага надеюсь, что не обнаружишь, но поскольку мы погружены в жидкость, мы очень чувствительны к интенсивным звуковым волнам».

Я не стал перебивать его, чтобы рассказать о собственном опыте, но сразу же понял, что он говорит абсолютную правду.

«Энергетическая установка очень производительна, но нам не удается избавиться от остаточных шумов – а этого достаточно для того, чтобы убить незащищенного человека. Бери костюм и убедись, хорошо ли ты застегнулся».

Я повиновался. У меня возникли некоторые проблемы – обращаться с этим одеянием оказалось не так просто, как казалось на первый взгляд. Одна из пряжек острым концом врезалась мне в ладонь, и я подумал, что у них плохой технический контроль, если он пропустил такую неудачную конструкцию. Капли крови, ярко-красными шариками поднимавшиеся вверх от раны, выглядели немного странно, но порез оказался незначительным. К тому времени, как Берт наложил повязку, кровотечение уже остановилось.

Он очень тщательно проверил мой костюм на герметичность, особенно соединения на запястьях и на шее у шлема. Остальные; тоже оделись и осматривали друг друга. Затем жестами, доступными даже для моего понимания, они оповестили об окончании проверки, и Берт повернулся к двери.

Он набрал код на диске сбоку, и огромный створ – достаточно большой, чтобы вместить рабочую субмарину, – легко открылся. Он жестом пригласил нас внутрь, подождал, пока все прошли, затем закрыл портал за нами. Меня снова поразило то, что он вел себя не просто как человек, знакомый со здешним оборудованием, но должностное лицо, обладающее авторитетом. Каким образом, всего за год, агент Совета мог войти в такое доверие к этим людям? Агент Совет, который, из всех людей Земли, должен был первым вступить в борьбу с ними и с их образом жизни? Может быть, он поддерживал с ними контакт еще до того, как исчез из нашей жизни год назад? А вдруг Мари права? И если она права, то во что я ввязываюсь? Я полностью доверился Берту Вельштралю, когда впервые увидел его здесь, внизу, и по большей части, отверг утверждения Мари как заявления женщины, чуть ли не впавшей в истерику от горя. То, что ее Джои – хотя на самом деле он ей никогда не принадлежал – так сюда и не добрался, казалось вполне вероятным. С одноместной субмариной в Тихом океане может приключиться множество всевозможных неприятностей, так что она исчезнет без следа.

Теперь я уже серьезно усомнился в словах Берта. Хотя моего внимания требовали другие вещи.