Текст книги "Ришелье"

Автор книги: Хилэр Беллок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Если бы Бекингем понял, что его экспедиция не удалась, и начал немедленную эвакуацию войск с острова в середине октября, он вернулся бы в Англию с минимальными потерями, без славы победителя, но и без позора разгрома. Но он медлил и наконец дождался, что французы сами высадили на острове десант и атаковали англичан. Пришлось отступать и начать эвакуацию войск на северной оконечности острова Ре. Из почти двенадцати тысяч солдат, прибывших на остров, в Англию вернулось только три тысячи. Это был разгром, что сразу же вызвало взрыв негодования в парламенте. [19]19
  Мы не желаем поддерживать тех французских историков, которые говорят: «Как военачальник, он плохо начал операцию и скверно ее закончил». Это неверно относительно первого и справедливо относительно второго. Что же касается личной храбрости Бекингема, то вряд ли кто другой из военачальников того времени мог в этом сравниться с ним.


[Закрыть]

После ухода англичан Ла-Рошель была обречена. Король и Ришелье начали методическую осаду города, которая доказала, что Ришелье великолепно разбирается не только в стратегии, но и в тактике.

Понимая, что попытки прийти на помощь осажденным с моря будут продолжаться, он предложил построить между материком и островом Ре дамбу, преграждающую путь кораблям. Строительство дамбы началось сразу с двух концов – с материка и с острова. Она находилась на расстоянии пушечного выстрела от стен крепости. Общая ее длина составляла около полутора километров, не считая среднего участка, где была большая глубина. Его оставили свободным и загородили связанными цепями барками, груженными камнями. Ришелье не скупился и хорошо платил рабочим: даже простой рабочий, возивший тачку, зарабатывал один ливр в день.

После того как дамба была построена, город оказался отрезанным от остального мира. С суши город окружала система траншей, растянувшаяся на одиннадцать километров. По всей длине траншеи было сооружено двенадцать фортов, с которых велся обстрел города.

Ришелье собрал под Ла-Рошелью отборную армию, прекрасно экипированную и вооруженную, которая дорого обошлась французским налогоплательщикам. Для жилья офицеров и солдат за линией огня были построены специальные бараки. За все тринадцать месяцев осады в армии не было ни одного нарушения дисциплины. Армия эта была его подлинным созданием.

Солдаты и офицеры часто видели Ришелье разъезжающим на коне. Он был в генеральской форме, за спиной у него развевалась алая мантия. После осады Ла-Рошели осталось бесчисленное множество анекдотов: как солдаты регулярно бывали на исповеди, как в военном лагере появились монахи, какие остроты отпускали офицеры по адресу его высокопреосвященства.

Возможно, осада Ла-Рошели не была бы столь продолжительной, если бы во главе обороны не стоял железный кальвинист Гитон, о котором нам уже приходилось говорить. Этот небольшого роста крепыш был избран мэром города в апреле 1628 года и долгое время его несгибаемая воля и кипучая энергия вселяли уверенность и стойкость в солдат и жителей города.

Но осада делала свое черное дело: росла смертность среди жителей, потому что невозможно долго прожить, питаясь травой, листьями деревьев и старой кожей. Считалось за счастье, если удавалось поймать крысу. Все это вместе с другими перенесла и герцогиня де Роан, женщина, в жилах которой текла кровь анжуйских королей, мать Анри и Субиза де Роан.

11 мая 1627 года вблизи Ла-Рошели вновь появилась эскадра из пятидесяти кораблей. На сей раз ею командовал Денби, шурин Бекингема. Эскадра пыталась прорваться через дамбу, но вынуждена была уйти из-за обстрела с суши и с острова Ре.

Гитон вскоре после этого открыл ворота крепости, и из них вышли несколько сот горожан. Все они полегли под обстрелом солдат короля.

В октябре 1628 года английский флот предпринял последнюю попытку прорвать блокаду, которая снова окончилась неудачей, и 30 октября железный Гитон приказал поднять над башней крепости белый флаг капитуляции. Перед началом осады в городе было двадцать восемь тысяч жителей, теперь в живых осталась только треть из них, да и те едва передвигали ноги.

1 ноября 1628 года в город торжественно въехал король. Был День Всех Святых, и кардинал Ришелье служил службу в соборе Святой Маргариты.

От тех дней до нашего времени дошли два памятника. Первый, дамба, был сооружен при жизни кардинала, второй – после его смерти. Дамба и сейчас хорошо видна во время большого отлива, – она, словно проведенная карандашом черта, пересекает пролив. Строгий, устремленный вверх собор, лишенный каких-либо украшений, построен на месте средневекового собора, разрушенного гугенотами во время религиозных войн. Его суровый, строгий вид как бы говорит, что истинная вера восторжествует над всеми ее врагами.

Глава 5. День одураченных

В этой главе мы расскажем о том, какие события произошли после падения Ла-Рошели, о первом и втором походах французской армии в Савойю, о новых попытках королевы-матери сместить кардинала, о тяжелой болезни короля и о казни Монморанси. Эти четыре года (1628–1632) Ришелье сравнивал с битвой, в которой ему удалось одержать победу. Но это не была победа над Австрией или Испанией, – Ришелье сражался с теми, кто хотел изменить внешнеполитический курс страны и отстранить его от власти. После августа 1632 года его руководящая роль в управлении страной зависела только от воли короля, тогда как до этого его положение было неустойчивым и определялось влиянием той или другой группировки на короля или его капризом. После августа 1632 года король понял, что без Ришелье он не сможет ни управлять страной, ни удержать власть.

Ришелье пишет в своих мемуарах, что первые восемь лет его правления прошли в нервном напряжении, потому что он чувствовал постоянную угрозу себе лично и постоянные помехи своим планам. В течение следующих десяти лет он стал полным хозяином положения и мог свободно распоряжаться людскими и материальными ресурсами страны.

После падения Ла-Рошели сопротивление гугенотов было сломлено. Политика терпимости по отношению к протестантам начала приносить свои плоды, – внутри страны установился мир. И хотя на юге Франции было еще много крепостей, которыми владели гугеноты, но уже никто из гугенотских вождей не отважился бы на открытый вызов королевской власти. Новая религиозная война стала теперь невозможной, и Ришелье, не оглядываясь больше назад, приступил к осуществлению своих внешнеполитических планов.

Правда, в течение 1628–1632 годов для Ришелье сохранилась угроза отставки, потому что враги Ришелье все эти четыре года пытались перетянуть короля на свою сторону. В ноябре 1630 года, спустя два года после падения Ла-Рошели, они чуть было не добились того, чего желали целых шесть лет, – отставки Ришелье. Но Людовик XIII оказался разумным человеком и не согласился с ними. Тогда они снова занялись организацией заговоров, целью которых было убийство Ришелье. Спустя еще два года, в октябре 1632 года, был казнен один из знатных заговорщиков, герцог Монморанси. Власть Ришелье достигла такого могущества, что только принцы крови могли чувствовать себя в безопасности.

Спустя три месяца после начала осады Ла-Рошели, на Рождество, 26 декабря 1627 года, умирает Винченцо II, герцог Мантуанский, не оставив наследников.

Это событие вызвало трения между Австрией и Испанией, Савойей и, конечно, Францией, потому что владения Винченцо II имели важное стратегическое значение. В споре, возникшем из-за наследства герцога Мантуанского, Ришелье вновь доказал, что он блестящий дипломат и дальновидный политик.

Кроме герцогства Мантуанского, Винченцо II владел также маркизатом Монферрат. Оба эти владения были формально феодальными ленами, принадлежавшими несколько веков назад императору Священной Римской империи. Поскольку владения герцога Мантуанского имели важное стратегическое значение, – особенно Монферрат, – император Фердинанд II, добившийся значительных успехов во все еще продолжающейся Тридцатилетней войне, был кровно заинтересован, к кому перейдут эти владения.

Другим заинтересованным в этом деле лицом был король Испании Филипп IV, которому принадлежало герцогство Миланское. Дело в том, что герцогство Мантуанское граничило с герцогстством Миланским на востоке и юге, а Монферрат со стратегически очень важной крепостью Казаль был зажат между герцогствами Миланским и Савойским.

Герцог Савойский был третьим лицом, сильно заинтересованным в этом деле. Он поспешил все сделать так, чтобы владения Винченцо II перешли к нему законным путем. Между его сыном и племянницей герцога Мантуанского Марией – она также приходилась внучкой Карлу Эммануилу, герцогу Савойскому, – был срочно заключен брак.

Четвертым заинтересованным лицом был герцог де Невер, который происходил из старого знатного рода герцогов Гонзаго. Мы уже писали о нем в другой связи. Он был наследником покойного Винченцо II по мужской линии.

Герцог де Невер был подданным Людовика XIII, так что спор о наследстве герцога Мантуанского позволял французской короне вмешаться в итальянские дела и, как и в случае с Вальтелиной, захватить стратегически важную крепость Казаль. И для этого был прекрасный повод: герцог Винченцо II завещал свои владения герцогу де Неверу, который, получив оба владения, становился союзником Людовика XIII.

Французская армия находилась под стенами Ла-Рошели, так что в поддержку герцогу де Неверу был послан небольшой отряд, который занял крепость Казаль. Ришелье надо было покончить с гугенотами прежде, чем направить свои войска в Италию. Если бы испанцы овладели Казалем, пока французская армия была занята осадой Ла-Рошели, то вмешательство Франции в итальянские дела оказалось бы невозможным. От этого зависела расстановка сил в северной Италии. Дело в том, что Карл Эммануил, герцог Савойский, никак не мог решить, кого избрать в союзники.

[…]

салеса де Кордоба было мало солдат, и он использовал их главным образом для того, чтобы никто не проник в крепость или чтобы из крепости не был послан гонец.

Сразу после падения Ла-Рошели началась передислокация французской армии с берегов Атлантики к границам Савойи. Если вы посмотрите на карту Франции, то увидите, что войскам предстояло пройти более семисот километров. Начиналась зима, и нужно было позаботиться об экипировке солдат и офицеров, так как предстояло совершить поход в альпийских горах зимой. Нужны были мулы для перевозки продовольствия, боеприпасов и пушек.

Расскажем об одном характерном эпизоде этой кампании, который показывает, до какой степени Ришелье еще был бессилен в самых важных делах. Закупка продовольствия для нужд армии была поручена какому-то молодому человеку, и для этих целей ему была отпущена казначейством сумма в сто тысяч ливров. Когда король был уже в Дижоне, выяснилось, что истрачено пятнадцать тысяч ливров на закупку пшеничной муки по каким-то несусветным ценам. Очевидно, деньги были положены в чей-то карман. Молодого человека прогнали, но дело с закупками продовольствия оставалось в прежнем положении, то есть не двигалось о места. Лишь тогда, когда армия во главе с королем стала приближаться к границам Савойи и когда Ришелье прибыл в Дижон, закупки были сделаны и отправлены на речных судах вниз по Соне до города Валянса, откуда уже на мулах продовольствие надо было доставить в действующую армию.

Прибыв вместе с королем в Гренобль, Ришелье энергично взялся за дело, пустив в ход самое мощное средство – деньги. Им он всегда пользовался с неизменным успехом. Он пишет в своих мемуарах, что пришлось кое-где «подмазать с помощью золотых луидоров», чтобы начать подъем пушек в горах, и я уверен, что на его тонких губах играла улыбка, когда он писал эти строки.

22 февраля 1629 года французская армия начала свой поход к границам Савойи. Король и Ришелье были во главе ее. Интересно, что не было разработано подробного плана кампании. Было решено пройти через самый низкий по высоте перевал вблизи горы Женевр, затем перейти еще один горный хребет через перевал Лаграв и затем выйти к перевалу Круаот. Во время этого тяжелого зимнего перехода Ришелье показал себя молодцом: он, как и потом Наполеон, принимал мгновенные решения с непременным учетом всех деталей и был в курсе всего, что делалось в армии.

Лишь 28 февраля, в среду, армия заночевала у подножия горы Женевр, а 1 марта, в четверг, авангард французской армии во главе с королем перешел через перевал. Снег был таким глубоким, что лошадей пришлось вести в поводу. Король шел пешком вместе со всей армией.

Когда французская армия оказалась на территории герцогства, Карл Эммануил обратился к Людовику XIII с просьбой начать переговоры. Перед герцогом Савойским была альтернатива: пропустить французов через Сузское ущелье, не оказав им сопротивления и тем самым позволить им пройти дальше уже по равнине к Казалю, или же задержать их у входа в ущелье, что было бы на руку испанцам, с которыми он заключил недавно союз.

Считая, что войска Карла Эммануила не смогут оказать серьезного сопротивления французской армии вследствие малочисленности и неподготовленности, Ришелье решил наступать через Сузское ущелье, так как это был самый короткий путь к Казалю. Но кардинал понимал, что придется брать штурмом укрепления, воздвигнутые противником. Достаточно было забаррикадировать проход через ущелье, и рота солдат могла защищать укрепление против целой армии, которая понесла бы большие потери, атакуя укрепление.

Карл Эммануил предложил начать переговоры. Они начались в Кьямонте 1 марта и продолжались вплоть до 5 марта. Конечно, Карлу Эммануилу хотелось затянуть переговоры, потому что, во-первых, он сохранял верность испанцам, не принимая предложения Людовика XIII и кардинала, а во-вторых, он был не прочь увеличить свои владения и доходы за счет французов. Между прочим, он был в родстве с Бурбонами: его старший сын и наследник был женат на принцессе Кристине, сестре Людовика XIII.

Королю и кардиналу было нужно, чтобы герцог Савойский разрешил французской армии беспрепятственный проход через Сузское ущелье, но Карл Эммануил набивал себе цену, понимая, что чем больше он будет затягивать переговоры, тем в худшем положении окажется гарнизон Казаля и тем больших уступок он сможет добиться от короля и кардинала. Трудно сказать, насколько он был серьезен, когда предложил Людовику XIII повернуть армию и начать поход на Геную или Женеву. Вы представляете, какой крутой поворот сделала бы история, если бы французская армия захватила кальвинистскую Женеву!

Хотя герцог Савойский страстно желал, чтобы Мантуя и Монферрат стали его владениями, он понимал, что кардинал и Людовик XIII никогда не пойдут на это. Вместо этого кардинал предлагал выплачивать двенадцать тысяч ливров ежегодно и передать герцогу городок Трино и его окрестности. Карл Эммануил продолжал торговаться, и наконец кардинал пошел на уступки и согласился выплачивать пятнадцать тысяч ливров ежегодно.

Утром 5 марта за столом переговоров появился принц Пьемонтский, наследник Карла Эммануила. Продолжая тактику затягивания переговоров, он потребовал, чтобы французская сторона отдала Карлу Эммануилу два каких-либо французских города в качестве залога. По его мнению, это был единственный способ помешать французам захватить проход через Сузское ущелье.

Как тонкий и умный дипломат Ришелье никогда не прерывал переговоры по собственной инициативе, но переговоры с Карлом Эммануилом продолжались уже пятый день, и было очевидно, что надо принять решение. Он весело рассмеялся и спросил, устроят ли герцога такие города, как Орлеан и Пуатье. Перестав смеяться, он самым серьезным тоном сказал: «Если мы сегодня же не придем ни к какому соглашению, армия возьмет укрепления штурмом. Я могу в этом поручиться, так как знаю своего повелителя». Читатель уже мог убедиться в личной храбрости Людовика XIII. Что же касается силы воли и настойчивости в достижении поставленных целей, то тут первенство, безусловно, принадлежало кардиналу. Так что его последнюю фразу можно понять и так: «Мой повелитель всегда склоняется перед моей волей».

Переговоры были ненадолго прерваны. Когда они возобновились, принц сообщил, что нигде не может найти герцога. Было уже далеко за полдень, и кардинал, прервав переговоры, сразу же поехал к войскам.

Поход начался в одиннадцатом часу ночи. Впереди шли четыре тысячи гвардейцев, за ними – две тысячи швейцарцев, потом тысяча человек пехоты и кавалерии. Войска шли всю ночь. В четвертом часу утра к армии присоединились король и кардинал. Штурм укреплений в горловине ущелья должен был начаться, как только взойдет солнце.

Атаку начинали сто королевских мушкетеров, их должны были поддержать триста солдат из других полков, а затем в бой вступала колонна из тысячи солдат с двумя пушками и пушкой большого калибра. Мы не знаем, почему атаке не предшествовала артиллерийская подготовка. Вероятно, не было удобной огневой позиции. В обход ущелья, по горным тропам, был отправлен небольшой отряд, который должен был ударить по обороняющим проход с тыла.

Было восемь часов утра, когда был отдан приказ об атаке. Мушкетеры бросились вперед. Прогремел мощный ружейный залп, который едва не остановил атакующих. Тридцать мушкетеров было убито наповал, около десятка тяжело ранено, из них двое смертельно. Остальные выбили солдат герцога из укрепления, и те побежали.

Известно, что в истории драматические события идут рука об руку с комическими. Войско герцога в один миг превратилось в стадо баранов, которое преградило дорогу герцогу. Среди его солдат были французские наемники, которые кричали ему: «Пропустите нас! Пусть ваши людидадут нам дорогу!»

В девять часов утра 6 марта 1629 года, расчистив себе путь, армия начала свой поход на выручку осажденной крепости Казаль. Спустя десять дней осада крепости была снята, и истощенные от голода солдаты гарнизона получили наконец возможность поесть как люди.

Результатом этого победоносного похода было то, что герцог Савойский перестал быть союзником испанцев и стал одним из участников лиги, включающей, кроме него и Франции, еще Венецию и герцогство Мантуанское и Монферрат. Другими словами, господство Испании в северной Италии было поставлено под вопрос.

Теперь Ришелье добился важной уступки: герцог Савойский разрешил французам построить в Сузе крепость. Это мотивировалось тем, что необходимо обеспечить бесперебойный подвоз продовольствия в крепость Казаль. На самом деле Ришелье преследовал важную стратегическую цель.

Во времена Ришелье вражеские войска могли вторгнуться во Францию либо с юга, либо через альпийский перевал, вблизи горы Мон-Женевр – перевал этот охранялся французскими войсками, – либо они должны были прежде пройти через герцогство Савойское и швейцарские кантоны. И в этом и в другом случае они должны были получить разрешение на проход через их территорию или же добиться этого с помощью вторжения в эти страны.

От альпийского перевала вблизи Мон-Женевр в Ломбардию вели два пути: один в долину реки Дора, другой в долину реки Кизоне. Суза находится в конце долины реки Дора. Отсюда начинается Монт-Сеннинская дорога, ответвляющаяся от дороги к перевалу Мон-Женевр. Построенная в Сузе крепость контролировала проход в Италию. В конце долины реки Кизоне была построена еще в давние времена крепость Пиньероль. Отсюда шел путь на итальянскую равнину.

Вся внешняя политика Ришелье строилась на так называемом принципе «естественных границ Франции», которые не включали альпийские области. Однако проходы к этим границам были в руках соперников Франции, и Ришелье попытался овладеть ими. Одним из таких мест была Суза, откуда испанцам или австрийцам легко было вторгнуться во Францию. Хотя из Сузы открывался путь на равнину, Ришелье не собирался идти отсюда завоевывать Италию. Точно так же, как он не собирался аннексировать Каталонию во время войны с Испанией или прирейнские области в войне с Австрией. Его целью было создание на границах Франции своего рода оборонительного пояса.

Победоносно завершив итальянский поход, король вместе с армией вернулся во Францию. Войска двинулись на юг, чтобы покончить с последними гугенотскими крепостями, – они были разрушены. Ришелье вновь подтвердил, что разрушение крепостей не влечет за собой преследование гугенотов за их религиозные убеждения.

Когда осенью 1629 года Ришелье прибыл ко двору, находившемся в загородном дворце в Фонтенбло, он получил известие, что Казаль вновь осажден. Армия австрийского императора вторглась в Италию, придя на помощь испанцам. Столица герцогства Мантуанского, город Мантуя, была также осаждена войсками австрийцев. Герцог Мантуанский – известный нам как герцог де Невер – руководил обороной города.

Оставив короля в Париже – он очень сильно разболелся, – Ришелье отправился в Италию, теперь уже один. Он выехал из Парижа 29 декабря 1629 года, чтобы возглавить второй итальянский поход.

Французская армия вновь совершила альпийский переход и захватила крепость Риволи. Затем армия совершила неожиданный марш-бросок на юг и с ходу захватила 29 марта 1630 года крепость Пиньероль, важный стратегический пункт на границе с Пьемонтом. Это был блестящий успех Ришелье как командующего армией.

Когда в начале июля в армию прибыл король, французы, испанцы и австрийцы уже опустошили герцогство Савойское. Мантую захватили австрийцы, но Казаль, обороной которого руководил Туара, держался. В начале сентября между воюющими сторонами по инициативе Урбана VIII было заключено перемирие. В переговорах участвовал посланец папы Мазарини, обративший на себя внимание Ришелье. Как известно, он стал впоследствии его преемником. В то время ему было только двадцать восемь лет.

Вторая итальянская война закончилась для Ришелье удачно – Казаль остался за французами. Казалось, дальше будут и другие успехи, но судьба готовила ему дома новое испытание.

Мария Медичи, благодаря поддержке которой Ришелье впервые вошел в правительство, которая сделала его кардиналом и которая всегда считала, что только благодаря ей он стал тем, кто он теперь есть, стала испытывать к нему такое сильное озлобление, что от жгучей ненависти потеряла разум.

Историки давно доискивались, в чем тут причина, и приходили к выводу, что здесь были задеты ее нежные чувства, что кардинал пренебрег ею как женщиной. Но возможно и другое, более правдоподобное объяснение: это был гнев ограниченной, неумной женщины, которая увидела, что она оттеснена в сторону человеком без титула, одним из тех, кто находится у короля на службе.

Этот человек встал между нею, королевой-матерью, и сыном, и попросту отстранил ее от власти, которой она после своего мятежа с таким трудом добилась. Она примирилась с тем, что король стал полноправным правителем, но не могла примириться с тем, что ее место первого советника короля и главы королевского совета занял какой-то выскочка, который поднялся наверх только благодаря ее покровительству. Вместо того, чтобы подчиняться ей и выполнять все ее указания, он захватил в свои руки все рычаги управления и проводит такой внешнеполитический курс, который, по ее мнению, ведет страну к краху.

Она всегда считала, что Франция должна поддерживать Габсбургов, а этот человек проводит политику борьбы с ними. Она всегда стремилась к тому, чтобы победила Контрреформация, а этот человек, которого она сделала кардиналом,проводит политику, которая на руку протестантам. Она полностью согласна с покойным Берюлем, ее советником, что проводимая им внутри Франции политика религиозной терпимости ведет к катастрофе.

Наконец, этот человек взял на себя смелость диктовать приказы членам королевской семьи. Она просила назначить Гастона, брата короля, губернатором провинции, предпочтительно Бургундии или Шампани. Однако Ришелье воспротивился этому, указав королю, что нельзя доверять управление пограничными областями столь ненадежному человеку. Она не в силах вынести подобное оскорбление от какого-то выскочки. До каких пор она должна терпеть над собой этого человека!

К озлоблению, вызванному перечисленными выше причинами, прибавилось еще всем нам знакомое чувство ревности и зависти, когда другие очень высоко ставят и ценят человека, которого мы ненавидим. Мало того, Марии Медичи казалось, что напускной почтительностью и постоянными знаками внимания Ришелье пытается скрыть свое презрение к ней, глупой женщине. Но как сказал поэт: «Нет ничего опаснее женщины, которую презирают».

Говорили и говорят, что Ришелье был ее любовником, который бросил ее, потому что она ему надоела. Так могут говорить только те, кто совершенно не понимает, каким человеком был Ришелье. Что касается Марии Медичи, то, вне всякого сомнения, ей очень понравился молодой человек, люсонский епископ, которому пятнадцать лет назад она дала аудиенцию в Фонтенбло. Потом он был вместе с нею в ссылке, она прислушивалась к его советам, в которых был виден – и ей тоже – его острый интеллект. Тем горше было знать, что он теперь стал ее врагом.

Мы уже достаточно говорили о Ришелье, чтобы судить о нем. Мы знаем, каким он был упорным, настойчивым и целеустремленным. Такие люди, связав себя с женщиной, никогда не бросают ее. И он делал все от него зависящее, чтобы как-то польстить ей и умилостивить ее, о чем мы уже говорили. Если ее благосклонность и, может быть, даже любовь к нему через пятнадцать лет перешли в жгучую ненависть, то он никогда не был непочтителен к ней, что хорошо видно по его письмам к ней, в которых полно самых уничижительных выражений. Никто не мог бы обвинить его в неблагодарности к своей бывшей покровительнице, – этого мы не найдем ни в одной написанной им строке, – однако каждому, кто знакомится поближе с его биографией, ясно, что он рассматривал ее – именно вследствие ее положения и ее глупости – как человека, чрезвычайно опасного для государства.

Ришелье никогда бы не решился изгнать ее из Франции, – Мария Медичи сама бежала за границу, убедившись, что попытка разорвать узы, связывающие короля и его первого советника, провалилась. Кардинал стал человеком, с которым начали считаться не только во Франции, но и во всей Европе. В этом она сама смогла потом убедиться.

Нам осталось ответить на один вопрос: когда неприязнь, которую Мария Медичи испытывала к кардиналу, переросла в ненависть? Вероятно, это произошло сразу после краха первого заговора. Спустя год Ришелье понял, что она его ненавидит. Летом 1630 года у Марии Медичи появилась реальная возможность навсегда избавиться от ненавистного ей человека.

Во время второго итальянского похода, когда Людовик XIII в июле 1630 года прибыл в действующую армию, которой командовал Ришелье, он внезапно заболел дизентерией и вынужден был вернуться в Лион.

Едва он оправился от болезни, как у него начались приступы жестокой лихорадки. 29 сентября король был так плох, что с минуты на минуту ожидали его смерти. Пригласили священника, который соборовал его. Однако 30 сентября король вдруг почувствовал себя лучше.

Во все время болезни королева-мать и жена нежно и самоотверженно ухаживали за ним, и, видя это, король, по-видимому, почувствовал угрызения совести и попросил прощения у жены и у матери.

Воспользовавшись этой минутой, Мария Медичи высказала сыну все свои обиды и просила его поскорее избавиться от человека, который поставил себя над всеми и диктует всем свои условия. Обдумав сказанное ему матерью, король, очевидно, согласился о ней.

Ришелье, также вернувшийся в Лион после итальянской кампании, понял, что король оказался под влиянием его врагов. Он пишет в своих мемуарах: «Настал момент, когда моя преданность, отвага и достоинства, которые я употреблял ко славе короля, уступили место зависти и злобе моих врагов, которые хотели, пользуясь поддержкой королевы, изгнать меня и уничтожить все плоды моих трудов».

В ноябре 1630 года двор вернулся в Париж. После болезни короля между ним и королевой-матерью установились близкие, теплые отношения. Король стал часто бывать у нее в Люксембургском дворце. В воскресенье, 10 ноября, он опять был у нее.

Они сидели в маленькой гостиной на первом этаже, в левом крыле дворца, и разговаривали. В гостиную, убранную, по флорентийскому обычаю, довольно пышно, вели три двери. Через первую дверь можно было попасть в картинную галерею, где среди других полотен кисти Рубенса были портреты королевы-матери и ее супруга, Генриха IV. Вторая дверь вела в огромную спальню королевы-матери, третья дверь выходила в длинный коридор, идущий вдоль задней стены дворца. Это был путь, по которому слуги попадали в покои королевы-матери. В правом крыле дворца была часовня, из которой можно было пройти в этот коридор.

Очевидно, главной темой разговора была предстоящая отставка кардинала. Королева-мать только что прогнала от себя любимую племянницу кардинала, при этом не сдержалась и сказала несколько бранных слов по адресу ее дяди. Сейчас королева-мать напомнила сыну о его обещании и предложила назначить вместо него первым министром Марильяка, занимавшего пост хранителя печати. Его младший брат был маршалом и находился в Италии вместе с армией.

Мы не знаем, согласился ли с ней король или, быть может, стал защищать человека, которому был столь многим обязан. Ришелье в своих мемуарах утверждает, что король воздержался от каких-либо обещаний. Но он появился в гостиной лишь на короткое время и не мог слышать, о чем они говорили до его прихода.

Его неожиданное появление в гостиной говорит о том, что у Ришелье был великолепный нюх. Вероятно, изгнание его племянницы из числа фрейлин королевы-матери было сигналом, что против него что-то затевается, и он решил действовать. Он прошел из часовни в коридор для слуг и, открыв дверь, вошел в гостиную. Поклонившись обоим величествам, он тихо сказал: «Вне всякого сомнения, ваши королевские величества говорили обо мне, не так ли?»

Мария Медичи утверждала позднее, что если бы дверь для слуг была заперта, то все было бы иначе. Как бы там ни было, но после ухода короля – он отправился в Версаль, не в тот дворец, который еще не был построен, а в маленький охотничий домик, который он очень любил, – возле королевы-матери столпились придворные и стали поздравлять ее с победой. Наконец-то человек, которого все они так ненавидели, должен будет уйти в отставку. Да и сам Ришелье уже смирился с неизбежным: он решил, что уедет в Понтуаз, где он был губернатором.

Утром следующего дня, в понедельник, 11 ноября 1630 года, король вызывает к себе Сен-Симона, одного из своих фаворитов в тот период, отца будущего знаменитого мемуариста, и приказывает ему разыскать кардинала и тотчас же привезти его к нему. Весть об этом распространилась в Париже как лесной пожар во время засухи. Придворных и саму королеву-мать, которые еще вчера были на седьмом небе от радости, охватил столбняк. У историков этот день получил название «День Одураченных». [20]20
  Дошедшие до нас свидетельства современников довольно противоречивы. Одни из них называют «Днем Одураченных» воскресенье, 10 ноября, другие – понедельник, 11 ноября. Большинство, между прочим, считает, что это был понедельник.


[Закрыть]

За «Днем Одураченных», естественно, последовали репрессии, которые обрушились на тех, кто рукоплескал королеве-матери. Прежде всего был арестован будущий премьер-министр Мишель де Марильяк. Должность хранителя печати, которую он занимал, была отдана стороннику кардинала Шатонефу. Были отправлены в ссылку духовник королевы-матери, ее личный врач и вдова Ледигьер, которой подчинялась вся женская прислуга. Герцог де Гиз, также один из сторонников Марии Медичи, отправился в ссылку добровольно, не дожидаясь приказа.