Текст книги "Брак по любви"
Автор книги: Хиби Элсна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
На этот раз дело представляется мне весьма деликатным, но все же я, с разрешения Каролины, должна рассказать тебе все.
Леди Мельбурн опасается, что Каролина и Уильям снова возобновят свои супружеские отношения, результатом которых может стать рождение еще одного ребенка. Этой зимой у бедняжки Огастеса дважды случался припадок, а, как известно, слабоумные дети редко достигают зрелого возраста. Судя по всему, леди Мельбурн решила, что Каролина может вновь забеременеть, и сейчас предпринимает все возможное, чтобы добиться полного разрыва их с Уильямом отношений».
Лист бумаги выскользнул у Фанни из рук.
На мгновение, при мысли о том, что ей снова придется участвовать в очередном невеселом спектакле из жизни Каро, она почувствовала страшную усталость, но тут же упрекнула себя в эгоизме и принялась за чтение второй страницы письма.
«Бедная Каро постоянно находится на грани нервного срыва. Недавно она швырнула книгой в одного из молодых слуг, острый край до крови рассек мальчику ухо, и он немедленно отправился к леди Мельбурн, заявив, что Каролина пыталась его убить. Как ты понимаешь, леди Мельбурн не могла упустить такой прекрасный шанс: она немедленно собрала семейный совет и постаралась уговорить Уильяма окончательно разорвать отношения с Каролиной.
Для Уильяма это происшествие стало последней каплей, переполнившей чашу его терпения, и в конце концов он сдался, предоставив полную свободу действий своей матери.
Невозможно выразить словами горе, в которое его решение повергло мое несчастное дитя, ибо настал тот час, когда Уильям окончательно отвернулся от нее. Он заявил Каро, что считает их разрыв неизбежным, а затем впервые в жизни разразился обвинительной речью, суть которой сводилась к тому, что он всегда был безупречным мужем и она одна виновата во всем, что случилось с их браком».
Письмо завершалось обычными заверениями в самых теплых чувствах, чуть ниже стояла подпись леди Бесборо, но, очевидно, уже сложив свое послание, чтобы запечатать его в конверт, Генриетта снова развернула его, чтобы дописать еще несколько строк:
«Я чувствую себя абсолютно беспомощной. Каро заперлась в своей комнате и не впускает туда никого, делая исключение лишь для своего любимого слуги, который несколько раз в день приносит ей поднос с едой».
Дочитав письмо, Фанни погрузилась в глубокое раздумье.
«Неужели Уильям и в самом деле считает, что ему не в чем упрекнуть себя? – размышляла она. – Неужели он никогда не задумывался над тем, какую роль в крахе его отношений с Каро сыграла его мать? Пытался ли он понять причины той яростной и безрассудной ненависти, которую питала к ней Каро?»
Весь остаток дня мысли беспорядочно роились у нее в голове.
Насколько ей было известно, Уильям по настоянию леди Мельбурн вернулся в парламент. Последнее время он отвык появляться на публике и, без особого энтузиазма, все же согласился вернуться в политику, точно так же неохотно, но в то же время и безропотно, как он согласился оставить Каролину.
Фанни сидела, подперев подбородок руками и устремив задумчивый взгляд в ночное небо.
Если бы что-то пробудило Уильяма, вдохнуло в него жизнь и в то же время заставило его увидеть, убедиться в том, что и он может быть таким же слабым и безрассудным, как его жена…
Если бы… если бы…
Тем временем Каролина, запершись у себя в комнате в Мельбурн-Хаус, обдумывала свою страшную месть. Это должна была быть не одна из тех импульсивных выходок, за которые Лэмы окрестили ее сумасшедшей, но хладнокровное и продуманное до мелочей отмщение.
Она уселась за свое бюро и принялась что-то писать… Она писала не только днем, но и ночью, при свете свечей, время от времени подкрепляя свои силы едой, которую ей приносили на подносе. Иногда, уже в полном изнеможении, она засыпала, положив свою кудрявую головку прямо на разбросанные по столу исписанные листы бумаги; иногда у нее хватало сил добраться до своей постели, чтобы рухнуть на нее прямо в одежде и на несколько часов забыться чутким, неспокойным сном.
Все это время Каролина осознавала, что там, снаружи, за пределами этой комнаты, вовсю идут приготовления к ее окончательному изгнанию – решались финансовые вопросы, подписывались необходимые документы… Но она также прекрасно знала, что, кроме всего прочего, им потребуется ее собственное согласие и ее личная подпись.
«Скоро они получат от меня даже больше, чем ожидают, – думала Каролина, – но к тому времени весь белый свет узнает, как подло и низко они обходились со мной… Под маской невинного романа будет скрываться моя правдивая история, и когда весь мир прочтет эту книгу, он вынесет им свой собственный вердикт».
Она сочиняла свой роман с невероятной скоростью, не давая себе отдыха, и к тому времени, как была дописана последняя страница, уже полностью отождествляла себя с Калантой, героиней своей истории.
Никто более не пытался нарушить ее одиночество. В первые дни ее добровольного заточения до ее слуха доносились голоса и настойчивый стук в дверь, но затем леди Мельбурн распорядилась, чтобы Каролину оставили в покое.
– Она ест вполне достаточно, чтобы не умереть от голода, а все остальное меня мало волнует, – заявила она домочадцам. – Если ей так угодно, пусть продолжает сидеть взаперти. Уединение не принесет ей никакого вреда, а мы все, в конце концов, сможем хотя бы немного пожить в относительной тишине и спокойствии.
В это время Уильям находился у Холландов. Последняя сцена, которую устроила ему Каро, едва ли не на коленях умоляя его сжалиться над ней, так расстроила ему нервы, что он решил на некоторое время, пока не будут завершены все необходимые приготовления к разводу, уехать из Мельбурн-Хаус.
Если бы Уильям узнал, что Каро заперлась в своей комнате и не выходит оттуда вот уже больше недели, он бы тут же приехал, чтобы попытаться поговорить с ней.
Но леди Мельбурн предпочитала не вдаваться в детали, она сообщала сыну лишь то, что Каро неважно себя чувствует и поэтому лежит в постели, но она окружена заботами слуг, так что нет никаких причин для беспокойства.
Кроме того, леди Мельбурн была уверена, что в ближайшее время сын едва ли захочет встречаться с Генриеттой. Он всегда старался избегать слезливых сцен и прекрасно знал, что Генриетта при встрече обязательно начнет рыдать и умолять его не оставлять Каролину.
Впервые за последние годы леди Мельбурн чувствовала удовлетворение, ибо была совершенно уверена, что снова стала хозяйкой положения. Но она даже и представить себе не могла, какое чудовищное возмездие готовила ей Каролина.
Глава 11
Роман Каролины под названием «Гленарвон» был опубликован в конце мая. Она сама, предчувствуя реакцию семейства Лэм, – не говоря уже обо всех остальных почтенных семействах, которые под слегка измененными фамилиями также фигурировали в ее сочинении, – заблаговременно ретировалась в особняк на Кэвендиш-сквер.
Любой человек, имеющий хотя бы малейшее представление о сливках лондонского общества, с легкостью бы узнал в некоторых героях романа, высмеянных Каролиной особенно зло и беспощадно, обитателей Мельбурн-Хаус.
Сама по себе книга, написанная второпях, не представляла собой никакой литературной ценности. Не будь ее автором скандально известная леди Каролина Лэм и не угадывались бы так легко в персонажах ее романа она сама, ее муж Уильям, лорд Байрон и многие, многие другие известные в обществе люди, – не будь всего этого, книга, изданная мизерным тиражом, попала бы в руки лишь малой части читающей лондонской публики.
Но успех романа был невероятен, и по прошествии всего нескольких недель сочинение Каролины выдерживало уже третье издание. Не только Лондон, но и провинция была оповещена прессой о том, что леди Каролина Лэм представила на суд публики свою апологию.
В книге была описана вся ее жизнь, как она ее видела: пренебрежение ее мужа, жестокость свекрови, порочность и безнравственность высшего света – героиня романа, девушка из благородного семейства, соблазненная коварным Гленарвоном, несла в себе черты самой Каролины.
Ее месть свершилась, и в этом не было никакого сомнения. Сорвав покровы общепринятых приличий, она обнажила неприглядные подробности своей собственной жизни и жизни обитателей Мельбурн-Хаус, и. ее цель была достигнута, ибо леди Мельбурн не находила себе места от ярости.
Генриетта была шокирована и несколько дней лишь безутешно рыдала у себя в спальне; лорд Бесборо отказался разговаривать с Каро, а Уильям заявил ей, что более не намерен медлить с подписью документов, ибо по ее вине его семья стала всеобщим посмешищем.
– Я вижу, ты тоже решила прочесть эту чудовищную книжонку, – недовольно сказала Генриетта, заметив на столе у Фанни роман Каролины.
– Да, Каро прислала мне экземпляр, – ответила Фанни. – Пока я дошла только до середины. Книга действительно чудовищна, но, на мой взгляд, слишком абсурдна, чтобы можно было воспринимать это произведение всерьез.
Генриетта промолчала.
– Мне кажется, Каро не вполне осознает, что она наделала, – продолжала Фанни. – Похоже, ей кажется, что весь мир должен восхищаться ее произведением. Наверное, она была права, когда говорила, что обречена навсегда остаться непонятой.
– Я допускаю, что у нее были причины атаковать леди Мельбурн, хотя и считаю эту дешевую сенсацию совершенно недостойной своей дочери, – сердито заявила Генриетта. – Но Уильям не заслужил такого позора…
– Полагаю, у нее просто не было выбора.
Неожиданный приезд Генриетты в Эш-Мэйнор не стал для Фанни сюрпризом: получив экземпляр «Гленарвона» вместе с сопроводительным письмом от Каролины, она догадывалась о скором визите кого-либо из членов своего семейства.
– Каро пишет, что Уильям принял окончательное решение о разводе, – сказала Фанни. – Кажется, на этот раз он настроен категорично.
– Боюсь, что это так. О, Фанни, что же с ней теперь будет?! Каждый раз, когда я вспоминаю, как они когда-то любили друг друга, как они были неразлучны, я не в силах удержаться от слез… – ответила Генриетта и промокнула глаза кружевным платочком. – Слава богу, хотя бы ты не относишься к ней так же враждебно, как все остальные. Надеюсь, тебя она не упоминала в своей ужасной книжке?
– Похоже, что она вовсе забыла о моем существовании, – улыбнулась Фанни. – Последнее время наши пути немного разошлись, и она редко обо мне вспоминает.
– Но ведь ты по-прежнему любишь ее?
– Да, и буду любить ее всегда. Каро вовсе не такая испорченная, как многие о ней думают. Если бы леди Мельбурн несколько лет назад умерла – да простит меня Господь за эти мысли, – то я совершенно уверена, что жизнь Каро сложилась бы совсем по-иному. Они с Уильямом могли бы быть счастливы…
– Боюсь, дитя мое, мы уже ничем не можем ей помочь… Документы о разводе уже готовы. Кстати, насколько я знаю, завтра Уильям собирался приехать в Брокетт; возможно, он надеется, что хотя бы там его ждет мир и спокойствие.
Фанни поднялась и стала нервно расхаживать взад и вперед по комнате, Генриетта следила за ней взглядом.
«Сколько внутренней силы в этой милой девочке», – подумала она и сказала вслух:
– Не хотела бы ты сопровождать меня и Каролину в нашей поездке за границу? Когда у твоих мальчиков закончатся весенние каникулы, они снова вернутся в Харроу, и, насколько я понимаю, в течение нескольких месяцев ты будешь предоставлена самой себе, не так ли, дорогая? Твое присутствие должно утешить мою бедную девочку, да и перемена обстановки, несомненно, пойдет ей на пользу… Ты нужна ей, Фанни, особенно теперь, после того, как она подписала документы…
– Уже?! Мне казалось… возможно, я неправильно поняла…
– Дело осталось только за Уильямом.
– У меня есть план, – с внезапной решимостью заявила Фанни. – И если вы с Каро доверитесь мне и сделаете все в точности так, как я вам скажу, то я полагаю, он должен сработать.
– Что ты имеешь в виду? – взволнованно спросила Генриетта.
– Я думаю, будет лучше, если вы просто будете следовать моим указаниям.
Генриетта в удивлении смотрела, как Фанни уселась за письменный стол и, придвинув к себе лист бумаги, перо и чернильницу, сосредоточенно принялась что-то писать.
– Вы должны немедленно вернуться в Лондон, – наконец снова заговорила она. – Возьмите это письмо и оставьте его на письменном столе Уильяма, в библиотеке; ни в коем случае не отдавайте письмо слугам.
– Это не составит мне труда, – сказала Генриетта. – Но… могу ли я узнать, что это за письмо?
– О, конечно, это всего лишь безобидное послание, в котором я прошу Уильяма повидаться со мной завтра вечером. Я написала ему, что хотела бы приехать в Брокетт, чтобы кое-что обсудить с ним за ужином.
Отдав Генриетте письмо, Фанни тут же торопливо написала другое, на этот раз адресованное Каролине.
«Каро, – писала она, – я знаю, что в глубине души ты все еще любишь Уильяма и готова предпринять некоторые серьезные шаги, которые, возможно, помогут в корне переломить сложившуюся ситуацию. Если ты по-прежнему доверяешь мне, то в точности выполнишь все мои указания. Будь готова завтра провести ночь в Брокетте, но не появляйся там до одиннадцати часов вечера. Ты должна будешь выйти из экипажа, не доезжая до главных ворот, чтобы не привлекать к себе внимания, а затем отошлешь карету обратно в Лондон. Далее ты должна обойти дом вокруг и найти маленькую неприметную дверь, выходящую в сад (она находится с левой стороны от парадного входа). Насколько мне известно, она остается незапертой до самой ночи. Осторожно, так, чтобы тебя не заметили слуги, войди в дом и иди в библиотеку.
Предупреждаю тебя: что бы ни случилось далее, ни в коем случае ни о чем не проси Уильяма. Он сам должен принять окончательное решение. Ты знаешь, как вы оба дороги мне, Каро, и я надеюсь, что мой план поможет наладить ваши отношения».
Дописав письмо, Фанни вложила лист бумаги в конверт и отдала его Генриетте:
– Передайте эту записку Каро. Я полагаю, вам ни к чему знать о его содержании, и Каролина тоже, скорее всего, не станет вам его показывать. В любом случае я призываю вас обеих довериться мне и строго следовать моим указаниям.
В глазах леди Бесборо затеплился огонек надежды, и она мягко сказала:
– Меня конечно же снедает любопытство, но я обещаю в точности выполнить все твои инструкции. Если твой план завершится успехом, я надеюсь, потом ты все же поделишься со мной деталями?
Фанни покачала головой:
– Не хотелось бы вас разочаровывать, но, боюсь, что события завтрашнего вечера навсегда останутся для вас тайной.
Остаток вечера и весь следующий день Фанни тщетно пыталась сохранять самообладание. Кровь стучала у нее в висках, и она чувствовала, как с каждой минутой нарастает ее волнение. Хватит ли у нее смелости довести до конца задуманное? Оправдает ли это рискованное предприятие ее надежды?
Вечером следующего дня Фанни приступила к необходимым приготовлениям. Экипаж было приказано подать к восьми часам, это означало, что она прибудет в Брокетт в половине десятого. По словам Генриетты, у Уильяма должно было быть достаточно времени, чтобы обнаружить и прочитать записку, оставленную на его письменном столе в библиотеке.
С тех пор как умер Чарльз, Фанни не слишком обращала внимание на себя. Теперь же она смотрела в зеркало, с пристрастием оценивая изменения, которые внесло в ее облик беспощадное время.
Ей было тридцать, а, как известно, именно в этом возрасте большинство женщин достигают апогея своей привлекательности, и Фанни прекрасно знала, что многие могли бы назвать ее настоящей красавицей.
Она сохранила грациозную женственность тела – пышность груди, изящные линии талии и бедер, мягкую округлость плеч; ее кожа по-прежнему оставалась безупречно белой и гладкой. Темные густые пряди волос были убраны в высокую прическу, а из-под прямых как стрелы бровей из зеркала задумчиво смотрели прекрасные карие глаза.
Она приняла ванну, надушилась, затем надела шелковое белье и серебристые туфельки, жемчужно-розовый лиф ее шелкового газового платья был отделан по краю серебряной лентой, такая же лента украшала ее темные локоны.
Последним штрихом ее туалета стало бриллиантовое колье и браслет, когда-то подаренные ей Джорджианой.
Закутавшись в черную бархатную накидку, Фанни села в карету.
Чем ближе они подъезжали к Брокетту, тем сильнее стучало от волнения ее сердце.
Уильям уже ждал ее в холле.
– Фанни, если бы ты знала, как я обрадовался твоему письму! – сказал он, нежно взяв ее за руки, и улыбнулся, глядя ей прямо в глаза.
– Генриетта сообщила мне, что ты собираешься приехать один; вот мне и подумалось: что мешает нам с тобой, двум старым друзьям, разделить наше одиночество?
– Я так счастлив, что тебе пришла в голову эта мысль, – ответил Уильям, помогая ей снять накидку. – Ты выглядишь совершенно бесподобно, Фанни! Такую дорогую гостью и красавицу я должен был принять в гостиной, но, приехав, я обнаружил, что вся мебель накрыта чехлами от пыли, и, к сожалению, не успел распорядиться, чтобы все привели в порядок.
– Я предпочитаю библиотеку, – с улыбкой проговорила Фанни, и это было совершеннейшей правдой.
– Кроме того, сам ужин оставляет желать лучшего… – удрученно вздохнув, продолжил Уильям. – Я не предполагал, что вечером у меня будут гости…
Фанни рассмеялась:
– Уильям, ты же знаешь, меня нельзя назвать гурманом! Кроме того, я уверена, что даже неожиданный визит едва ли может застать врасплох твою экономку, миссис Харпер. Она всегда превосходно справлялась со своими обязанностями. Ну да хватит об этом, мне так хотелось повидать тебя, просто спокойно поговорить.
– Смею предположить, – вздохнув, сказал Уильям, – что наша беседа коснется Каролины. Ты пришла о чем-то просить меня?
– Нет, – решительно покачала головой Фанни. – Я думаю, что ты уже порядком устал от всех этих разговоров, и вовсе не собираюсь докучать тебе чем-то подобным. Мне кажется, у нас с тобой найдутся другие, гораздо более занимательные темы для обсуждения, не правда ли, Уильям?
– Не сомневаюсь, – ответил он, и в его глазах зажглась искорка любопытства. – Кстати, у меня есть отличное вино. Не хочешь ли выпить со мной по бокалу, прежде чем подадут ужин?
– Это было бы замечательно.
Несмотря на ранний июнь, вечер был достаточно прохладным. Уильям и Фанни сидели напротив друг друга, неторопливо потягивая вино, в камине уютно потрескивали поленья.
Она внимательно смотрела на него из-под густых полуопущенных ресниц. Уильям все еще был весьма привлекательным мужчиной, несмотря на то что с годами отяжелел и утратил былую стройность. Судя по всему, слухи о его невоздержанности в еде и выпивке едва ли были слишком преувеличены.
«Сегодня он должен выпить достаточно, чтобы потерять голову», – подумала Фанни, глядя, как Уильям наливает себе второй бокал вина.
– Расскажи мне, как ты живешь, – сказал он, улыбнувшись. – Прошла целая вечность с тех пор, как мы с тобой разговаривали вот так, наедине.
– В моей жизни почти ничего не происходит, – ответила Фанни. – Ты бы назвал это не жизнью, а скорее ее отрицанием. У меня есть мои приемные сыновья, мой дом, мой сад, несколько знакомых, живущих по соседству, с которыми я поддерживаю добрые отношения, мои книги… Недавно я начала собирать свою собственную библиотеку – ты, наверное, помнишь, что раньше мне приходилось делать это для других…
– Мирная, спокойная жизнь, – задумчиво проговорил Уильям. – Но ты слишком молода и красива, чтобы ею довольствоваться. Когда-нибудь твои мальчики вырастут, и ты останешься совсем одна. Ты думала об этом, Фанни?
– Я никогда снова не выйду замуж, – ответила она.
Немного помолчав, Уильям снова заговорил:
– Странно осознавать, что ты – дочь Джорджианы Спенсер. Скажи… ты… сознательно избегаешь плотских наслаждений?
Легкая улыбка заиграла на губах Фанни, и, опустив ресницы, она ответила:
– За годы, которые я провела в уединении, на моем жизненном пути слишком редко встречались соблазны.
– Но, моя дорогая девочка, что же мешает тебе изменить свою жизнь?
– Ты рассуждаешь, как тетя Генриетта.
Прежде чем Уильям успел ответить, в дверях появился слуга и объявил, что ужин подан.
Они перешли в гостиную и сели за овальный стол. Ужин был превосходен, но Фанни едва смогла заставить себя проглотить несколько кусочков. В отличие от нее Уильям с аппетитом поглощал одно блюдо за другим и через некоторое время перешел с вина на бренди.
Она завела разговор о работе парламента, предоставив ему возможность проявить свое красноречие; польщенный ее искренним интересом к политике, Уильям просиял и разразился длинной цветистой речью.
Время от времени Фанни незаметно поглядывала на стрелки часов, мысленно сверяясь со своим планом действий.
Вскоре она поднялась из-за стола и с легким налетом кокетства проговорила:
– Я оставляю тебя наедине с твоим бренди, но не заставляй меня ждать слишком долго. Сегодняшний вечер мне бы не хотелось провести в одиночестве.
Уильям открыл перед ней дверь, и она заметила, что в его взгляде мелькнуло нечто большее, чем просто восхищение.
«Он никогда прежде так не смотрел на меня», – подумала она, с тщательно скрываемым волнением неторопливо прошествовав через холл в библиотеку.
Подойдя к камину, Фанни протянула к огню озябшие руки.
«Если я вела себя достаточно многообещающе, он должен появиться здесь не позже чем через пятнадцать минут. До приезда Каролины остается совсем мало времени…»
Но не прошло и пяти минут, как в дверях появился Уильям.
«Похоже, он выпил вполне достаточно», – подумала Фанни и секундой позже почувствовала, как руки Уильяма обвивают ее талию.
Смущенная, лишенная самообладания, она стояла, не смея пошевелиться, чувствуя, как бешено стучит ее сердце, как неистово пульсирует в висках кровь, осознавая лишь то, что она более не в силах противиться желанию, внезапно охватившему все ее существо.
Обернувшись, она оказалась в его объятиях.
– Уильям, Уильям… – задыхаясь, шептала она его имя.
Он поднял ее на руки, перенес на диван и, опустившись перед ней на колени, прижался лицом к ее прохладной груди.
– Моя красавица…
Ее вдруг охватила вероломная надежда, что, возможно, Каро пренебрегла ее запиской и решила остаться в Лондоне.
Фанни чувствовала себя осажденной крепостью, у которой не осталось иного выбора, кроме как сдаться на милость победителя. Сейчас настал миг, которого она – возможно, даже не подозревая об этом – жаждала всю свою жизнь, блаженство, подобного которому она не испытывала прежде никогда. Выйдя замуж за Чарльза Эша, она отдалась ему покорно, с сознанием долга, но разве что-то могло сравниться с той мучительной и сладкой болью, которую она испытывала теперь, в объятиях Уильяма…
Он поднял голову и посмотрел ей в глаза:
– Я всегда знал… Я знал, что это когда-нибудь должно было случиться… Но я не мог позволить себе надеяться и даже мечтать об этом… У меня была Каро, никого больше, с тех пор, как она стала моей… А ты, ответь, ты любила Чарльза, Фанни?
– Он всегда был так добр ко мне… я была верна его памяти… до сегодняшнего вечера…
– Моя дорогая… моя красавица…
Она подняла руки и притянула его к себе. Их жадные, трепещущие губы слились в поцелуе страсти, его руки ласкали ее горячее тело.
Ее чувства вдруг словно прояснились, теперь она твердо знала: если Каро не приедет, она с радостью примет этот дар судьбы и постарается сделать Уильяма счастливым. Сейчас он был ее желанным любовником, а не верным рыцарем Каролины, и она хотела только одного: любить и быть страстно любимой.
Но ей нужно было знать наверняка, что Каролина пренебрегла ее советом, что она сама, по собственной воле, отказалась от предложенной ей помощи.
Возможно, поэтому, лежа теперь в объятиях Уильяма, она не смела произнести ни единого слова, которое могло бы приблизить развязку этой ночи.
Лиф ее платья был расстегнут, склонившись над ее обнаженными плечами, он что-то шептал и улыбался, замечая, как откликается ее тело на нежные прикосновения его пальцев.
Пробили часы, прошло еще около четверти часа, – Каролина опаздывала.
«Она уже не приедет», – подумала Фанни. Как же она этого хотела!
Дом словно замер. Слуги давно разошлись по своим комнатам; как вдруг в этой тишине Фанни услышала какой-то слабый звук, моментально охладивший ее желание.
Где-то неподалеку скрипнула дверь, затем в коридоре послышались чьи-то легкие шаги, и Фанни увидела, как поворачивается дверная ручка.
– Уильям! – воскликнула Фанни, вскакивая и отталкивая его от себя.
Вздрогнув, Уильям удивленно взглянул на нее, а затем дверь распахнулась, и на пороге появилась Каролина.
В наступившей тишине Фанни поднялась с дивана и принялась застегивать лиф платья.
Никто не проронил ни слова. Уильям и Фанни мужественно стояли рядом, мысленно готовясь к буре, которая должна была сейчас разразиться. Но ничего не произошло. Каро перевела взгляд с Фанни на Уильяма: его лицо вспыхнуло от стыда и смущения.
Она вдруг закрыла глаза, будто больше была не в силах видеть этой картины, и по ее щекам беззвучно, медленно и неумолимо покатились крупные слезы.
Мучительный, бессильный стыд не давал Фанни уснуть, и она беспокойно металась в постели до тех пор, пока в окнах ее спальни не забрезжило серое утро.
Она намеревалась спасти Каролину, но вместо этого чуть не уничтожила саму себя. Минуты, проведенные в объятиях Уильяма, отогрели ее одинокое сердце, но в трепетном сиянии этих счастливых мгновений она вдруг с еще большей отчетливостью увидела бесплодную пустыню своего будущего.
Ее план рухнул – все пошло совсем не так, как она предполагала, но она с удивлением осознавала, что ее более не трогает исход всего этого чудовищного предприятия.
«Боже мой, – думала Фанни, – если бы Уильям ничего для меня не значил, я бы сочла поведение Каро достойным восхищения».
Никаких упреков, вспышек гнева – только эти беззвучные слезы… И ее маленькая, тщедушная фигурка, скукожившаяся в огромном кресле…
Уильям повел себя именно так, как и любой другой мужчина, оказавшийся на его месте в подобной ситуации, – он пытался утешить Каролину и одновременно защитить репутацию Фанни.
Она спросила, может ли она рассчитывать на экипаж, который доставит ее обратно в Эш-Мэйнор, и знала, что Уильям будет искренне благодарен ей за эту просьбу.
Что же произошло между Каролиной и Уильямом потом, когда она уехала?
«Я никогда уже этого не узнаю, потому что он больше не захочет меня видеть», – подумала Фанни, и ее сердце сжалось от боли.
Напоследок взглянув Уильяму в глаза, она увидела в них такую муку и ненависть к самому себе, как будто он осознавал, что окончательно разрушил веру Каролины в любовь и честь, веру в того единственного человека, которому она доверяла даже тогда, когда, казалось, от нее уже отрекся весь мир.
Фанни вышла в сад. Солнце, словно в насмешку, весело играло лучами в ветвях деревьев, свежий прохладный ветерок обдувал ее усталое лицо.
Вдруг она увидела хрупкую фигурку, которая приближалась к ней по тропинке, вьющейся между цветущих розовых кустов. Это была Каролина! Она улыбалась и в своем белом муслиновом платье удивительно напоминала полураспустившийся розовый бутон.
Подбежав к Фанни, она сжала ее руки, а через секунду они обе уже стояли обнявшись, бормоча друг другу какие-то ласковые слова.
– О, Фанни, Фанни… Ты даже сама не знаешь, как много ты для меня сделала… – ворковала Каро.
Они уселись рядышком на садовой скамейке, по-прежнему держа друг друга за руки.
– Даже и не думай передо мной оправдываться! – сердито сказала Каролина. – Я не такая дурочка, чтобы не догадаться, что именно ты задумала. Ведь ты сделала все это для меня, ты хотела, чтобы я увидела все собственными глазами, чтобы я застала Уильяма врасплох! Теперь он будет вынужден на коленях вымаливать у меня прощение – он, а не я! Это был отличный план, Фанни, продуманный, совершенный план.
– Я надеюсь, ты ничего не скажешь об этом Уильяму, – с трудом придя в себя от изумления, пробормотала Фанни.
– Конечно, он ничего не узнает; я вовсе не такая глупенькая и не такая неблагодарная, чтобы свести на нет все то, что ты для меня сделала.
Фанни с облегчением вздохнула и закрыла глаза.
– Ты выглядишь очень уставшей, – обеспокоенно сказала Каро. – Какое тяжкое испытание тебе пришлось пережить!
– Скажи, что же случилось после? Где теперь Уильям?
– Он в Брокетте, боюсь, и мокрого места не оставит от своих адвокатов! – рассмеялась Каро. – Они приехали и потребовали от него подписать документы. Прошлой ночью, после того, как ты уехала, мы помирились с Уильямом. Знаешь, теперь, когда я поняла, что он тоже состоит из плоти и крови, я совсем не могу на него сердиться. Зато он сам, бедняжка, никак не может себя простить – подумать только, попытаться соблазнить тебя – тебя, мою сестру, мою ближайшую подругу…
– Должно быть, он ненавидит меня, – тихо сказала Фанни, и ее голос слегка дрогнул.
– С чего ты взяла? Он ненавидит только себя; он рвет на себе волосы и клянет себя во всех смертных грехах! Видела бы ты… бедный Уильям! Я должна была приехать в Брокетт на полчаса раньше, но по дороге захромала одна из лошадей, поэтому я и задержалась. Прости, я виновата, представляю, как тебе было трудно контролировать ситуацию.
– Да, – лаконично ответила Фанни.
– Дорогая, я никогда не забуду, что ты для меня сделала. Мы с Уильямом снова вместе, и это невероятно! Этой ночью он стоял передо мной на коленях и умолял о прощении… В его глазах стояли слезы, когда он пытался объяснить мне, что это была всего лишь вспышка плотской страсти, миг безумия… А потом он спросил, могу ли я, хочу ли я забыть прошлое и принять его обратно…
– И ты согласилась?!
– А что мне было делать? Бедная мама только и мечтала, что о нашем воссоединении, кроме того, не могла же я испортить твой замечательный план! Ах, Уильям… он так по мне соскучился… он так хотел меня… О да, мы окончательно помирились, и он счастлив… Я снова сделала его счастливым…
– Я рада… – еле выдавила из себя Фанни.
Каро хихикнула:
– Я думала, что Колючка просто лопнет от злости! Когда сегодня утром явились адвокаты, мы завтракали, я сидела на коленях у Уильяма и кормила его гренками. Потом… кажется, я сказала какую-то нелепицу, – не помню, что именно, – и мы стали хохотать как безумные… Видела бы ты их глупые лица! Уильям сказал им, что все отменяется, и они запротестовали – наверняка испугались Колючкиного гнева! Я все это время просто стояла рядом и молчала; впрочем, Уильям сказал им все за меня.
Она на секунду замолчала, улыбнувшись своим мыслям, а затем продолжила:
– Знаешь, он снова называет меня Эльфом, так же как и в наши самые-самые счастливые дни… Я обязательно должна была повидать тебя, Фанни, но, думаю, Уильяму ни к чему знать, что я сегодня к тебе приезжала.
