Текст книги "Китаец"

Автор книги: Хеннинг Манкелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

4

Виви Сундберг казалось, будто перед нею надгробная плита с именами жертв большой катастрофы. Если бы потерпел крушение самолет или затонул корабль, имена погибших выбили бы на мемориальной доске. Но кто установит мемориальную плиту жителям деревни Хешёваллен, убитым январской ночью 2006 года?

Она отодвинула перечень в сторону, посмотрела на свои руки. Ей не удавалось унять дрожь. Руки тряслись. Будь у нее возможность передать дело кому-нибудь другому, она бы ни секунды не колебалась. Ей хотелось работать хорошо, может быть, приобрести известность. Но в начальники полиции она отнюдь не рвалась. Считала себя честолюбивой, но власти не жаждала. Увы, именно сейчас не было никого, кто бы лучше ее мог руководить дознанием. С прокурором Робертссоном ей работалось легко. Тобиас Людвиг, который вот-вот явится в деревню, вернее, свалится с неба, то бишь с вертолета, не может взять ответственность на себя. Он бюрократ – считает деньги, не желает оплачивать сверхурочные, посылает подчиненных на бессмысленные семинары о том, как не обижаться на издевательскую ругань прохожих.

Виви поежилась, снова придвинула к себе список.

Эрик Август Андерссон

Вендела Андерссон

Ханс-Эверт Андерссон

Эльса Андерссон

Гертруд Андерссон

Виктория Андерссон

Ханс Андрен

Ларс Андрен

Клара Андрен

Сара Андрен

Эльна Андрен

Брита Андрен

Август Андрен

Херман Андрен

Хильда Андрен

Юханнес Андрен

Тура Магнуссон

Регина Магнуссон

Восемнадцать человек, три родственные группы. Виви встала, прошла в комнату, где супруги Ханссон шептались, сидя на диване. При ее появлении оба умолкли.

– Вы говорили, детей в деревне нет. Это верно?

Оба кивнули.

– И вы не видели здесь детей в последние дни?

– Иной раз дети, приезжающие в гости, привозят своих детей. Но такое случается редко.

Виви Сундберг помедлила, но все-таки продолжила:

– К сожалению, среди убитых есть мальчик.

Она указала на один из домов. Женщина смотрела на нее во все глаза.

– Тоже убит?

– Да. Если вы все написали правильно, то найден он в доме Ханса-Эверта и Эльсы Андерссон. Вы уверены, что не знаете, кто он?

Супруги переглянулись, покачали головой. Виви Сундберг встала и опять вышла на кухню. Девятнадцатая жертва безымянна. Он исключение, думала она. Он, двое в этом доме да слабоумная Юлия, которая вообще не ведает о катастрофе. Остальных восемнадцати человек, улегшихся с вечера в свои постели, теперь нет в живых. И мальчик. Только он сюда как-то не вписывается.

Она сложила листок, спрятала его в карман и вышла на улицу. С неба падали редкие снежинки. Глубокая тишина вокруг. Лишь изредка звуки голосов, хлопок двери, лязг каких-то инструментов. Подошел Эрик Худден. Очень бледный. Все были бледные.

– Где медик? – спросила Виви Сундберг.

– Возле ноги.

– Как она?

– В шоке. Сперва бросилась в туалет. Потом заплакала. Но скоро подъедут еще эксперты. С журналистами-то что будем делать?

– Я поговорю с ними.

Она достала из кармана список.

– Мальчик без имени. Надо выяснить, кто он. Сделай копии списка. Но не раздавай.

– В голове не укладывается, – вздохнул Эрик Худден. – Восемнадцать человек.

– Девятнадцать. Мальчик там не указан.

Она вынула из кармана ручку и подписала внизу: «Неизвестный мальчик».

Потом замерзшие недоумевающие журналисты полукругом собрались возле нее на дороге.

– Я дам вам короткую информацию, – начала она. – Вы можете задать вопросы, только ответов у нас пока нет. Позднее, сегодня же, состоится пресс-конференция. Примерно в восемнадцать часов. Единственное, что я могу сообщить: сегодня ночью здесь произошло несколько очень тяжких преступлений. Это все.

Молодая веснушчатая девица подняла руку:

– Наверно, вы могли бы сказать и побольше? Мы сами догадались, что случилось что-то серьезное, раз вы закрыли доступ в деревню.

Виви Сундберг девушка была не знакома. Но на ее куртке красовалось название крупной общенациональной газеты.

– Можете спрашивать сколько угодно. Однако в силу тайны следствия я пока больше ничего сказать не могу.

Один из телевизионщиков подсунул Виви микрофон. Этого она знала, видела уже не раз.

– Будьте добры, повторите последнюю фразу!

Она выполнила просьбу, но когда он открыл рот, собираясь задать следующий вопрос, отвернулась и пошла прочь. Внезапно накатила дурнота. Отойдя в сторону, она несколько раз глубоко вздохнула и вернулась на дорогу, только когда дурнота отступила.

В первые годы полицейской службы она как-то раз упала в обморок, когда они с коллегой, зайдя в дом, обнаружили самоубийцу в петле. И ей вовсе не улыбалось повторение инцидента.

Женщина, сидевшая на корточках возле ноги, при появлении Виви встала. От мощной лампы в палатке было очень тепло. Виви Сундберг приветственно кивнула и представилась. Валентина Миир говорила с сильным акцентом, было ей лет сорок.

– Что скажете?

– В жизни не видела ничего подобного, – ответила Валентина. – С отрезанными или отрубленными конечностями иной раз сталкиваешься. Но это…

– Кто ел эту ногу?

– Скорее всего, понятно, какое-то животное. Но здесь есть отметины, которые меня тревожат.

– То есть?

– Животные объедают и гложут кости на особый манер. Практически всегда можно сразу сказать, о каком животном идет речь. Подозреваю, что здесь орудовал волк. Однако тебе надо увидеть еще кое-что.

Она подняла прозрачный пластиковый пакет, где лежал кожаный сапог.

– По всей видимости, он был на ноге. Животное, конечно, могло стащить его, чтобы добраться до стопы. Однако шнурки-то завязаны, вот что меня беспокоит.

Виви Сундберг вспомнила, что второй сапог был крепко зашнурован на ноге мертвеца.

Мысленно она сверилась со списком. Если список верен, то без ноги остался Ларс Андрен.

– Еще что-нибудь можете сказать?

– Пока слишком рано.

– Будьте добры, пойдемте со мной. Я, разумеется, не намерена вмешиваться в вашу работу. Просто мне нужна ваша помощь.

Они вылезли из палатки и зашагали к дому, где находился неизвестный мальчик, а вместе с ним, очевидно, Ханс-Эверт и Эльса Андерссон. В помещении царило глухое безмолвие.

Мальчик лежал в кровати, на животе. В маленькой комнате со скошенным потолком. Виви Сундберг стиснула зубы, чтобы не заплакать. Жизнь ребенка – едва начавшись, уже кончилась.

Обе молчали.

– Не понимаю, как можно совершить такое злодеяние над ребенком, – в конце концов сказала Валентина Миир.

– Именно потому, что не понимаем, мы должны приложить все усилия и проникнуть в эту загадку. Чтобы по-настоящему разобраться в случившемся.

Судмедэксперт промолчала. А в мозгу Виви Сундберг забрезжила смутная догадка. Сперва она не улавливала, что это. Схема, подумала она. Что-то здесь выбивается из общей схемы. И вдруг сообразила, что привлекло ее внимание.

– Посмотрите, пожалуйста, сколько ран ему нанесли.

Медик наклонилась, направила на труп свет ночника и через минуту-другую дала ответ:

– Похоже, ему нанесли один-единственный удар. Смертельный.

– Еще что-нибудь можете сказать?

– Он наверняка не успел ничего почувствовать. Удар перерубил позвоночник.

– Вы осматривали другие тела?

– В основном я сосредоточилась на установлении факта смерти. Дождусь коллег, и тогда мы всерьез возьмемся за работу.

– А с ходу можете сказать, есть ли еще убитые одним ударом?

Поначалу Валентина Миир словно бы не поняла вопрос. Потом задумалась, вспоминая, что видела.

– Вообще-то нет, – наконец сказала она. – Если не ошибаюсь, остальным нанесли множество ран.

– И не все эти раны были смертельны?

– Об этом говорить рано, но, вероятно, вы правы.

– Благодарю вас.

Судебный медик ушла. Оставшись одна, Виви Сундберг обыскала комнату и одежду мальчика в надежде найти хоть что-нибудь, что поможет установить его личность. Безуспешно, даже автобусного билета нет. Она спустилась вниз, вышла на улицу. Ей хотелось побыть наедине со своими мыслями, поэтому она зашла за дом, задний фасад которого смотрел на покрытое льдом озеро, и попыталась разобраться в увиденном. Мальчика убили одним ударом, остальных изрезали чуть не на куски. Что это может означать? Напрашивалось только одно объяснение, причем весьма пугающее. Тот, кто убил ребенка, не хотел, чтобы он мучился. Тогда как другие фактически подверглись долгим пыткам.

Виви стояла, глядя на затянутые дымкой горы на дальнем берегу. Он хотел, чтобы они мучились. Орудовал мечом или ножом, желая, чтобы они осознали, что умрут.

Зачем? Ответа на этот вопрос Виви не находила. Мощный рев мотора заставил ее вернуться к крыльцу. Из-за леса появился вертолет и, подняв тучи снега, приземлился на поле. Из кабины выпрыгнул Тобиас Людвиг, а вертолет тотчас снова поднялся и взял курс на юг.

Виви Сундберг пошла навстречу начальнику. Он был в полуботинках и на ходу увязал в снегу выше щиколотки. Со стороны точь-в-точь как насекомое, барахтающееся в снегу, трепеща крыльями.

На дороге они встретились. Людвиг смахнул с себя снег.

– Пытаюсь осмыслить, – сказал он. – То, что ты рассказала.

– В здешних домах множество покойников. Ты должен их увидеть. Стен Робертссон тоже тут. Я вызвала на подмогу все возможные ресурсы. Но теперь твой черед позаботиться, чтобы мы получили необходимую помощь.

– Нет, я все-таки не понимаю. Много убитых? Только старики?

– Одна жертва выбивается из общей картины. Мальчик. Тоже убит.

В четвертый раз за это утро она обошла дома. Тобиас Людвиг шагал рядом и только стонал. Закончили они у палатки с ногой. Судмедэксперт куда-то ушла. Тобиас Людвиг растерянно покачал головой:

– Что же тут случилось? Наверно, не иначе как дело рук психопата?

– Мы не знаем, одного ли. Может, их было несколько.

– Психопатов?

– Кто знает.

Людвиг пристально посмотрел на нее:

– Мы вообще хоть что-то знаем?

– Фактически ничего.

– Дело слишком крупное для нас. Нужна помощь.

– Это твоя задача. Кроме того, я сказала журналистам, что в шесть состоится пресс-конференция.

– Что мы скажем?

– Все зависит от того, скольких родственников нам удастся разыскать. Это тоже твоя задача.

– Разыскивать родственников?

– Поименный список у Эрика. Начни с организации работы. Вызови незанятых сотрудников. Ты же начальник.

По дороге к ним направлялся Робертссон.

– Жуткий кошмар, – сказал Тобиас Людвиг. – Интересно, в Швеции когда-нибудь случалось подобное?

Робертссон покачал головой. Виви Сундберг смотрела на обоих мужчин. Ощущение, что надо торопиться, что, если она промедлит, случится что-то еще более страшное, с каждой минутой усиливалось.

– Начни с имен, – сказала она Тобиасу Людвигу. – Мне вправду нужна твоя помощь.

Потом она взяла Робертссона за локоть, повела по дороге.

– Что думаешь?

– Думаю, что мне страшно. А тебе нет?

– Недосуг мне к себе прислушиваться.

Стен Робертссон искоса взглянул на нее.

– Но ты ведь делаешь какие-то умозаключения? Как всегда.

– Не в этот раз. Может, тут орудовали десять человек, а мы не в состоянии ни подтвердить это, ни отрицать. Работаем объективно, без предвзятости. Кстати, ты должен участвовать в пресс-конференции.

– Терпеть не могу разговаривать с журналистами.

– Придется.

Робертссон ушел. Виви Сундберг уже хотела сесть в свою машину, когда увидела, что к ней, размахивая чем-то над головой, бежит Эрик Худден. Орудие убийства нашел, подумала она. Было бы замечательно, оно очень нам пригодится. Если не сумеем схватить преступника в ближайшее время.

Но в руке у Эрика Худдена оказалось не оружие, а пластиковый пакет, который он передал ей. В пакете лежала красная шелковая ленточка.

– Собака нашла. В лесу. Метрах в тридцати от ноги.

– Следы там были?

– Они как раз изучают то место. Собака сделала стойку возле ленточки. Но глубже в лесу поиски продолжать не стала.

Виви поднесла пакет к глазам. Один прищурила, другим пристально всмотрелась в находку.

– Тонкая. Вроде из шелка. Больше ничего не нашли?

– Нет, только ленточку. Она выделялась на снегу.

Виви Сундберг отдала ему пакет.

– Ясно. Тогда можно сообщить на пресс-конференции, что у нас девятнадцать жертв и улика в виде красной шелковой ленточки.

– Может, сумеем найти еще что-нибудь.

– Постарайтесь. А лучше всего найдите человека, который учинил резню. Точнее, не человека, а чудовище.

Когда Эрик Худден ушел, она села в машину, чтобы побыть в одиночестве, подумать. В лобовое стекло видела, как Юлию увели социальные работники. К счастью, она в блаженном неведении. Юлия никогда не поймет, что случилось этой январской ночью в соседних с нею домах.

Закрыв глаза, Виви перебрала в голове список имен. Имена по-прежнему не соединялись с лицами, которые она видела уже четыре раза. Где все началось? Какой-то из домов был первым, какой-то – последним. Преступник – одиночка ли, нет ли – наверняка знал, что делает. Он заходил в дома не наугад, не пытался проникнуть к маклерам и к слабоумной женщине. Оставил их в покое.

Виви открыла глаза, устремила взгляд в лобовое стекло. Все спланировано, подумала она. Наверняка. Но способен ли сумасшедший в самом деле подготовить такое деяние? Как-то не вяжется.

Вообще-то она считала, что безумец в состоянии действовать весьма рационально. Так подсказывал прежний опыт. Ей вспомнился фанатик, который несколько лет назад выхватил оружие в сёдерхамнском суде и, в частности, застрелил судью. Когда полиция позднее пришла в его дом среди леса, он, как выяснилось, разложил по всему жилищу взрывчатку. Безумец, но одержимый четким планом.

Она вылила в кружку остатки кофе из термоса. Мотив. Даже у душевнобольного должен быть мотив. Может, внутренние голоса велят ему убивать всех, кто попадется на пути. Но возможно ли, чтобы эти голоса направили его именно в Хешёваллен? Если да, то почему? Насколько велика в этой драме роль случайности?

Мысль об этом вернула ее к исходному пункту. В деревне убиты не все. Трех людей убийца пощадил, хотя при желании мог расправиться и с ними. Зато он убил мальчика, который, по-видимому, случайно гостил в обреченной деревне.

Мальчик может оказаться ключом, подумала она. Он нездешний. И все же убит. Двое, проживавшие здесь два десятка лет, оставлены в живых.

Она сообразила, что есть один вопрос, на какой ей требуется незамедлительный ответ. Эрик Худден что-то говорил. Память ей не изменяет? Как фамилия Юлии?

Дом Юлии был не заперт. Виви Сундберг вошла и прочитала бумагу, обнаруженную Эриком на кухонном столе. Искомый ответ заставил ее сердце забиться чаще. Она села, попробовала собраться с мыслями.

Вывод, к какому она пришла, казался неправдоподобным, однако мог быть правильным. Она набрала номер Эрика Худдена. Он отозвался сразу.

– Я на кухне у Юлии. Ну, у той, в купальном халате, что стояла посреди дороги. Приходи сюда.

– Иду.

Эрик Худден сел за стол напротив нее. Но тотчас вскочил, посмотрел на сиденье. Повел носом и пересел на другой стул. Виви удивленно смотрела на него.

– Моча, – объяснил он. – Старушенция, видимо, страдает недержанием. Что ты хотела сказать?

– Хочу поделиться с тобой одной идеей. Возможно, она странная, но, с другой стороны, логичная. Давай отключим телефоны, чтоб никто не мешал.

Оба выложили телефоны на стол. Прямо как оружие, подумалось Виви.

– Попробую суммировать то, что, вообще говоря, суммировать нельзя. Однако я угадываю в ночных происшествиях некую странную логику. Выслушай меня, а потом скажи свое мнение. Может, я полностью заблуждаюсь, может, что-то упустила.

Хлопнула входная дверь. На кухню вошел один из новоприбывших криминалистов:

– Где тут покойники?

– Не в этом доме.

Криминалист исчез.

– Речь о фамилиях, – начала Виви Сундберг. – Мы так и не знаем имени мальчика. Но если я права, он родственник семейства Андерссон, проживавшего и погибшего в том доме, где мы его нашли. Ключ ко всему случившемуся сегодня ночью – в именах, в родстве. Чуть не вся деревня звалась Андерссон, Андрен или Магнуссон. Но Юлия, живущая в этом доме, носит фамилию Хольмгрен. Так написано в бумаге социального ведомства. Юлия Хольмгрен. Она жива. Еще у нас есть Том и Нинни Ханссон. Они тоже живы-здоровы и опять-таки носят другую фамилию, не из числа тех трех. Отсюда можно сделать вывод…

– …что тот, кто это сделал, каким-то образом, по какой-то причине метил в людей с такими фамилиями, – докончил Эрик Худден.

– Сделай мысленно следующий шаг! Деревня маленькая. Подвижность обитателей невелика. Скорее всего, эти семьи роднились между собой. Я не говорю, что в брак вступали близкие родственники. Просто есть причины полагать, что речь идет не о трех семействах, а, скажем, о двух. А это может означать, что мы поняли, почему семья Ханссон и Юлия Хольмгрен остались в живых.

Виви Сундберг умолкла, ожидая, что скажет коллега. Она не считала Эрика особенно умным, но ценила его способность чутьем доискиваться до правильных выводов.

– Если так, то преступник очень хорошо знал этих людей. Кто же он?

– Может, родич? А может, просто псих.

– Родич-псих? Почему он устраивает такое?

– Мы не знаем. Я только пытаюсь понять, почему не все в деревне убиты.

– Как ты объясняешь отсеченную и унесенную прочь ногу?

– Пока никак. Но мне для начала необходима хоть малюсенькая зацепка. Смутная моя идея и красная шелковая ленточка – больше у нас ничего нет.

– Надеюсь, ты понимаешь, что нас ждет?

– Атака СМИ?

Эрик Худден кивнул.

– Это дело Тобиаса.

– Он подставит тебя.

– А я тебя.

– Ни за что, черт побери!

Оба встали.

– Ты вот что: поезжай в город. Тобиас должен выделить сотрудников на поиски родственников. Проследи, чтобы этим вправду занялись. И поищи связь между тремя семействами. Но пока пусть все останется между нами.

Эрик Худден вышел. Виви Сундберг налила стакан воды из-под крана. Интересно, много ли смысла в моей идее? – думала она. В данный момент не меньше, чем в любой другой.

Около половины шестого в тот же день несколько сотрудников собрались в кабинете Тобиаса Людвига, решая, что сказать на пресс-конференции. Поименный список убитых оглашать незачем. Но число жертв назвать придется, а равно сообщить, что зацепок полиция покуда не имеет. Стало быть, как никогда важно получить информацию от общественности, коль скоро кто-либо такой информацией располагает.

Тобиас Людвиг откроет пресс-конференцию, а затем даст слово Виви Сундберг.

Прежде чем отправиться в зал, битком набитый журналистами, она заперлась в туалете. Посмотрела на свое отражение в зеркале. Если бы я могла проснуться, подумала она. И все это оказалось бы сном.

В коридоре она несколько раз с силой стукнула кулаком по стене и вошла в конференц-зал, где было полно народу и слишком жарко. Поднялась на небольшое возвышение, села рядом с Тобиасом Людвигом.

Он взглянул на нее. Виви кивнула: дескать, можно начинать.

Судья

5

Ночной мотылек выпорхнул из темноты, беспокойно замельтешил возле настольной лампы. Биргитта Руслин отложила ручку и откинулась на спинку кресла, наблюдая за тщетными попытками мотылька пробиться сквозь фарфоровый абажур. Шорох крылышек напомнил ей какой-то звук из детства, правда неясно какой.

В минуты усталости ее память всегда была особенно чуткой, вот как сейчас. Таким же образом во сне, откуда ни возьмись, могли всплыть давно забытые образы.

Словно ночной мотылек.

Она зажмурилась, кончиками пальцев потерла виски. Только что минула полночь. Дважды она слышала, как по гулким коридорам окружного суда, совершая привычный обход, прошли ночные сторожа. Ей нравилось работать вечерами, когда здание пустело. Много лет назад, работая секретарем суда в Вернаму, она часто заходила вечером в пустой зал суда, включала свет и сидела, слушая тишину. Этот зал напоминал ей пустую театральную сцену. В стенах словно запечатлелись шепчущие голоса, сохранившиеся от множества полных драматизма судебных процессов. Здесь судили и выносили приговоры убийцам, насильникам, ворам. И мужчинам, клятвенно отрекавшимся от отцовства, в бесконечной череде унылых разбирательств. Других оправдывали, возвращая им доброе имя, поставленное было под вопрос.

Когда Биргитта Руслин подала заявление насчет практической работы в суде и ей предложили секретарство в Вернаму, она хотела стать прокурором. Но, работая секретарем суда, переменила решение, выбрала нынешнюю свою стезю. Во многом этому способствовал старый председатель уездного суда Анкер, который произвел на нее неизгладимое впечатление. Он с одинаковым терпением выслушивал и молодых мужчин, пытавшихся с помощью явной лжи отречься от отцовства, и хладнокровных закоренелых преступников, ничуть не раскаивавшихся в своих тяжких злодеяниях. Старый судья словно бы внушил ей уважение к правосудию, которое она прежде воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Теперь она осознала его не только как слово, но как дело. Правосудие – это действие. И покидая Вернаму, она решила стать судьей.

Биргитта встала, подошла к окну. На улице какой-то мужчина мочился у стены. Днем в Хельсингборге выпал снег, тонкий слой мелкого снега, который ветер вихрем гнал по мостовой. Пока она рассеянно наблюдала за мужчиной внизу, мозг продолжал работать над приговором, который она писала. Она дала себе отсрочку до завтра. Но к утру должна его подготовить.

Улица опустела. Биргитта Руслин вернулась за стол, снова взялась за карандаш. Не раз пыталась подготовить приговор на компьютере. И всегда безуспешно. Клавиатура как бы убегала от ее мыслей. И она неизменно возвращалась к карандашу. Только когда приговор был готов и все коррективы сделаны, заносила его в компьютер, где в режиме ожидания по экрану плавали рыбки.

Она склонилась над бумагой с черновыми изменениями и дополнениями. Дело было простое, с убедительной системой доказательств, и все же приговор ставил перед нею большие проблемы.

Она хотела вынести обвинительный приговор, но не могла.

Мужчина и женщина познакомились в одном из хельсингборгских ресторанчиков с танцами. Женщина – молодая, чуть старше двадцати, – выпила лишнего. Мужчина – ему около сорока – обещал проводить ее домой, и она впустила его в квартиру, так как он попросил стакан воды. Женщина уснула на диване. А он изнасиловал ее, причем она даже не проснулась, а потом ушел. Утром она лишь очень смутно вспомнила, что произошло ночью на диване. Обратилась в больницу, ее обследовали и установили факт изнасилования. Мужчину привлекли к ответственности после полицейского расследования, не более основательного и не более небрежного, чем многие другие подобные дознавательные действия. Через год после изнасилования идет судебный процесс. Сидя в своем кресле в зале суда, Биргитта Руслин хорошо рассмотрела потерпевшую. В материалах дознания она прочитала, что та зарабатывала на жизнь, временно работая кассиршей в разных продовольственных магазинах. В одной из характеристик говорилось, что девушка слишком много пьет. К тому же она подворовывала и однажды лишилась работы, потому что не справлялась со своими обязанностями.

Обвиняемый во многом был полной ее противоположностью. Он работал маклером по недвижимости, специализируясь на торговых помещениях. Все отзывались о нем положительно. Не женат, прекрасно зарабатывает. В полицейских реестрах нигде не фигурирует. Однако Биргитте Руслин казалось, она видит насквозь этого человека в дорогом отутюженном костюме. Вне всякого сомнения, он изнасиловал девицу, когда та уснула на диване. Посредством теста на ДНК удалось установить, что он действительно имел с нею сношение. Но он утверждал, что насилия не совершал. Все было по обоюдному согласию, утверждали он и его мальмёский адвокат, который – Биргитта Руслин знала – без колебаний защищал клиента любыми циничными аргументами, какие только мог придумать. Короче говоря, тупик. Слова против слов, безупречный маклер и пьяная кассирша, фактически затащившая его к себе в квартиру среди ночи.

Биргитту Руслин возмущало, что она не может его прищучить. Отстаивая принципиальную позицию, что в неясных уголовных преступлениях лучше оправдать, чем осудить, она поневоле думала, что в этом случае виновному безнаказанно сойдет с рук одно из тягчайших преступлений, какие способен совершить человек. Не было у нее подходящего параграфа, не было способа трактовать обвинение и доказательства прокурора иначе – маклера придется оправдать.

Что бы сумел сделать хитроумный председатель суда Анкер? Чтобы посоветовал? Он бы наверняка согласился со мной, думала Биргитта Руслин. Виновный выходит на свободу. Анкер возмущался бы не меньше меня. И молчал бы, как я. Пытка для судьи – необходимость подчиняться закону, хотя мы преднамеренно отпускаем преступника без наказания. Эта женщина – может, и не лучшее чадо Господне – всю жизнь будет испытывать чувство оскорбительной несправедливости.

Она встала с кресла, прилегла на диван, стоявший здесь же. Она купила его на свои деньги и поставила вместо неудобного казенного мягкого кресла. У председателя суда она переняла привычку взять в руки связку ключей и подремать. Когда ключи падали на пол, пора было просыпаться. Нужен короткий отдых. Потом она допишет приговор, пойдет домой, поспит, а завтра утром перепишет его начисто. Она просмотрела все, что можно, – приговор оправдательный, без вариантов.

Биргитта Руслин уснула и увидела во сне отца, которого сама совсем не помнила. Он служил судовым машинистом. В сильный шторм в январе 1949 года пароход «Руншер» затонул в бухте Евле, никто не спасся. Тело отца так и не нашли. Случилось это, когда Биргитте было всего четыре месяца. Образ отца она составила себе по фотографиям, имевшимся дома. Во-первых, той, где он стоит у бортового поручня, с растрепанными волосами, засучив рукава, улыбается кому-то на набережной – штурману, который его заснял, рассказывала мать. Но Биргитта всегда воображала, что он смотрит на нее, хотя фото сделали еще до ее рождения. Во сне он часто приходил к ней. Вот и сейчас улыбался точь-в-точь как на фото, а потом исчез, словно дымка окутала его и превратила в невидимку.

Она резко открыла глаза. И сразу поняла, что спала чересчур долго. Уловка с ключами не подействовала. Она выронила их и не заметила. Села, посмотрела на часы. Седьмой час утра. Проспала пять с лишним часов. Вконец вымоталась, подумала она. Как и большинство других, сплю слишком мало. Слишком многое в жизни меня тревожит. Сейчас прежде всего несправедливый приговор портит мне настроение и вызывает недовольство.

Биргитта Руслин позвонила мужу, он ведь уже наверняка забеспокоился. Вообще-то ей довольно часто случалось ночевать на конторском диване, когда они ссорились. Однако накануне ничего такого не было.

Муж ответил сразу:

– Ты где?

– Заснула в кабинете.

– Почему ты все время работаешь по ночам?

– Приговор трудный.

– По-моему, ты говорила, что этого человека придется оправдать.

– В том-то и трудность.

– Приезжай домой и отдохни. Мне пора. Спешу.

– Когда вернешься?

– Часиков в девять. Если не будет задержек. В Халланде ожидается снегопад.

Она положила трубку и вдруг ощутила прилив нежности к мужу. Познакомились они в юности, когда оба учились в Лунде на юридическом; Стаффан Руслин – курсом старше. Первый раз они столкнулись на вечеринке у общих друзей. После этого Биргитта уже не могла представить себе жизнь с каким-либо другим мужчиной. Он покорил ее – глазами, ростом, большими руками и беспомощной манерой краснеть.

Стаффан стал адвокатом. Но в один прекрасный день пришел домой и сказал, что ему невмоготу и что он намерен изменить свою жизнь. От неожиданности она опешила, ведь он ничем не намекнул, что с все большей неохотой ходит в адвокатскую контору в Мальмё, где они тогда жили. На следующий день он, к ее удивлению, записался на курсы поездных кондукторов, а однажды утром предстал перед ней в синей с красным форме и сообщил, что сегодня в 12.19 заступает на смену в поезде № 212, который следует из Мальмё в Альвесту и дальше, в Векшё и Кальмар.

В скором времени она заметила, что муж ожил, повеселел. Когда Стаффан решил покончить с адвокатской карьерой, у них уже было четверо детей, сперва родился сын, потом дочка, а потом близнецы-девочки. Куча маленьких детей – вспоминая то время, она неизменно удивлялась. Как они справлялись? За шесть лет четверо детей. Из Мальмё семья переехала в Хельсингборг, где Биргитта получила место судьи.

Теперь дети выросли. Близнецы уехали из дома в прошлом году, в Лунд, где сообща сняли квартиру. Она радовалась, что они выбрали разные специальности и что в юристы ни одна не собиралась. Сив, на девятнадцать минут старше Луизы, после долгих метаний решила стать ветеринаром. Луиза, отличавшаяся от сестры горячим темпераментом, поначалу порхала туда-сюда, продавала в магазине мужскую одежду, а потом пошла в университет изучать политические науки и историю религии. Биргитта Руслин не раз пыталась выведать у дочери, чем та думает заниматься в жизни. Но Луиза была из всех детей самой скрытной и ничего не говорила. Пожалуй, Луиза больше всех походила на нее самое. Сын Давид, работавший в большой медицинской компании, был почти во всем похож на отца. Третья дочь, Анна, к превеликому огорчению родителей, надолго уехала куда-то в Азию, и они ничего толком не знали о ее планах.

Моя семья, думала Биргитта Руслин. Большая забота и большая радость. Без нее моя жизнь была бы во многом лишена смысла.

В коридоре, неподалеку от ее кабинета, висело большое зеркало. Она присмотрелась к своему лицу, к фигуре. На висках в коротко стриженных темных волосах появилась проседь. Дурная привычка крепко сжимать губы придавала лицу неприступное выражение. Однако раздражало ее то, что за последние годы она прибавила в весе. Три-четыре килограмма, не больше. Но вполне достаточно, чтобы это стало заметно.

Увиденное ей не нравилось. Вообще-то она женщина привлекательная. Но привлекательность шла на убыль. А она не сопротивлялась.

На столе секретаря Биргитта оставила записку, что придет сегодня попозже. На улице потеплело, снег начал таять. Она пошла к машине, припаркованной в соседнем переулке.

И вдруг передумала. В первую очередь ей требуется не сон. Куда важнее проветрить мозги, подумать о чем-нибудь другом. Она повернула и пошла к гавани. Безветренно. Вчерашние сплошные тучи начали расходиться. Она спустилась к пирсу, откуда отчаливают паромы на Хельсингёр. Переправа недолгая. А ей нравилось посидеть на палубе, выпить чашку кофе или бокал вина, наблюдая за пассажирами, которые осматривают сумки со спиртным, купленным в Дании. Она села за грязноватый угловой столик. И с неожиданным раздражением подозвала девчонку, которая собирала грязную посуду.

– Я вынуждена пожаловаться, – сказала она. – Посуда со стола убрана, но стол не вымыт. Немыслимо грязный.

Девчонка пожала плечами, вытерла столешницу. Биргитта Руслин с отвращением смотрела на грязную тряпку. Но ничего больше не сказала. Девчонка чем-то напоминала изнасилованную кассиршу. Непонятно чем. Может, равнодушием к работе, нежеланием вытереть стол как следует? Или беспомощностью, которую Биргитта Руслин не могла облечь в слова?