Текст книги "Последний расчет"

Автор книги: Хьелль Ола Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Взять машину мог только Герхардсен, – возразил Фрёлик. – Крамер уверял, что следом за ними в Ингирстранд приехала машина.

Глава 14
Старый знакомый

Услышав стук в дверь, Гунарстранна смял в пепельнице крошечный окурок.

– Войдите! – крикнул он и взял фотографию, прикрепленную скрепкой к делу, лежавшему на столе.

Вошел Фрёлик.

– Видел? – Он кивнул на снимок, который инспектор держал в руках. – Дамочка из бюро путешествий подарила нам козырь! Она узнала бандита, который к ним приходил.

– Реймонд Скёу. – Гунарстранна поморщился, как будто съел лимон. – Ну и имечко… как у персонажа из сериала про банду Олсенов.

– Но его в самом деле так зовут, – ответил Фрёлик. – Наша дамочка на сто процентов уверена. Именно тот тип явился в бюро путешествий в субботу, когда убили Катрине.

Гунарстранна еще раз взглянул на фотографию.

– Никогда его не видел, – пробормотал он. Прикрепляя снимок на место, он заметил, что пальцы у него дрожат.

– Мелкий жулик, – сказал Фрёлик. – Сидел два раза, за укрывательство краденого и ограбление. Ошивается вокруг стриптиз-клубов и тому подобных заведений. Иными словами, возможно, он сутенер. Несколько раз его арестовывали за то, что он продавал травку несовершеннолетним. Но самое интересное – дело, которое завели на него несколько лет назад.

– Какое дело? – Гунарстранна сцепил пальцы, чтобы не дрожали. Человек на снимке выглядел как сотни других таких же, как он. Снимок сделан в тюрьме при аресте. Мужчина с изможденным лицом, пустой взгляд, полузакрытые, почти сонные глаза. Волосы темные, а теперь – поседевшие. Рот провалился, но заметны неровные зубы. – Ему что, зуб выбили?

– Не знаю, – отмахнулся Фрёлик. – Но тогда его сдала полиции некая Катрине Браттеруд.

Гунарстранна присвистнул и поднял голову. Фрёлик улыбался во весь рот.

– Сообщение пришло из Центра помощи женщинам. Провалиться мне, если наш приятель Реймонд тогда не был сожителем Катрине. Она обвинила его в побоях; кроме того, он пытался переехать ее на машине!

– Переехать?!

– Да, – кивнул Фрёлик. – Типичная мелодрама. Он ее приревновал и пытался переехать… Кстати, дело вовсе не закрыли, не положили на полку. Фрекен Браттеруд лично явилась в полицейский участок и забрала обвинения.

– А он ждал ее снаружи?

– Этого мы не знаем, но, скорее всего, так и было.

– И как она себя чувствовала – я имею в виду, после происшествия с машиной?

– Отделалась легким испугом. Не помню, чтобы патологоанатом упоминал какие-нибудь старые повреждения внутренних органов.

– Ревность, – задумчиво повторил Гунарстранна, вертя в руке фотографию. – Очень удобное слово. – Он встал и быстро подошел к окну.

– У него дома никого нет, – продолжал Фрёлик.

– Где он живет?

– В Грёнланне, муниципальный дом, один из старых жилых комплексов на Грёнланнслейр. – Фрёлик тоже посмотрел на фотографию и покачал головой. – Реймонд Скёу… Ну и имечко!

– Он не обязан стыдиться своего имени, – заметил Гунарстранна. – Ведь тут он ничего не может поделать. – Он сел и посмотрел в пространство.

Фрёлик подошел к двери.

Гунарстранна задумчиво хмыкнул.

– Бойфренд, – напомнил Фрёлик, показывая на дверь. – Мы договорились, что допросим Уле Эйдесена вместе.

Глава 15
Исцарапанный

Перед ними по лестнице поднималась женщина в хиджабе. Франк Фрёлик не сводил с нее внимательного взгляда. Хотя ее голова была закрыта, под просторной, свободной одеждой угадывались пышные бедра и грудь.

– Там. – Гунарстранна показал на дверь, где под звонком разместилась красная пластмассовая табличка, на которой белыми буквами было написано: «Уле Эйдесен».

Мусульманка жила на том же этаже. Она долго возилась с ключами, потом вошла в квартиру и, перед тем как закрыть дверь, сняла чадру. Фрёлик не поверил собственным глазам.

– Ты видел? – спросил он.

– Что? – Гунарстранна позвонил в квартиру Эйдесена.

– Женщину. Она блондинка!

– Ну и что?

– Блондинка в хиджабе!

– Даже норвежцам не возбраняется быть мусульманами.

– Но… – Фрёлик откашлялся.

Тут дверь открылась. На вид Уле Эйдесену можно было дать около тридцати. Он был стройный, среднего роста. В глаза бросался пирсинг – кольцо в левой брови. Он начинал лысеть и пытался скрыть растущую плешь тем, что побрился наголо. И все же заметнее всего были воспаленные порезы и царапины на лице…

– Эйдесен? – спросил Гунарстранна.

– Да, – с серьезным видом ответил тот. Он переводил взгляд с одного полицейского на другого.

Не протянув ему руки, Гунарстранна представился.

– Входите.

– Это Франк Фрёлик.

Пальцы у Эйдесена оказались длинными и тонкими. Рукопожатие было легким, но решительным.

В гостиной, куда он их провел, было светло и пахло духами. Комната просторная, с несколькими окнами, светлые обои. Обстановка была спартанской. На полу у стены стоял музыкальный центр. Белый кожаный диван и два желто-коричневых кресла окружали столик со стеклянной столешницей. Когда Фрёлик садился, кресло под ним заскрипело.

Эйдесен устроился на белом диване и вытянул загорелые, мускулистые ноги. Он испуганно косился на Гунарстранну; инспектор стоял, задумавшись и прикусив нижнюю губу.

Фрёлик полистал блокнот на коленях, затем поднял глаза на хозяина, севшего напротив.

– Речь пойдет о Катрине Браттеруд, – сказал он.

Эйдесен кивнул.

– Вы поцарапались? Несчастный случай? – осведомился Фрёлик как бы между прочим.

Эйдесен покачал головой:

– Я упал на лицо.

– Упали на лицо?

Эйдесен занервничал.

– Не могу усидеть на месте. Все время думаю о ней. Хуже всего по ночам, поэтому я бегаю. – На его лице появилась усталая виноватая улыбка. – Я бегал и вчера ночью, и вот… – губы еще растянулись, улыбка превратилась в язвительную усмешку, – споткнулся о кустик и грохнулся…

Фрёлик медленно кивнул:

– Священник уже связывался с вами?

Посерьезневший Эйдесен покачал головой:

– Я только вчера узнал.

– О чем узнали?

– Что девушка, о которой писали в газетах, – Катрине.

– От кого вы все узнали?

– Мне сообщила сотрудница «Винтерхагена» по имени Сигри.

Фрёлик глянул в записи:

– Сигри Хёугом?

Эйдесен кивнул:

– Я туда позвонил…

– Что сказала Сигри Хёугом?

– Я позвонил, и она сказала, что Катрине убили. Что это Катрине нашли мертвой в Вервенбукте… – Эйдесен неуверенно кашлянул и покачал головой.

«Главное – не терять терпения, – подумал Фрёлик. Нужно подождать…» Он не понимал, почему молчит Гунарстранна, но у босса наверняка есть план.

– Давно вы знакомы?

– Что?

Фрёлик повторил вопрос.

– Несколько месяцев. Но я еще раньше знал, кто она такая. Мы с ней познакомились на курсах… испанского.

– Вы говорите по-испански?

– Да… – Помолчав, Эйдесен пояснил: – Моя мать испанка. Я преподаю испанский по вечерам. Курсы для взрослых при народном университете.

– И Катрине там занималась?

– Да.

Фрёлик молча смотрел на Эйдесена. Тот снова кашлянул.

– Я пригласил ее на свидание, – начал он и откашлялся. – В третий вечер мы пошли в испанский ресторан на Пилестраде. Но я не помню…

– А помните, что на ней было надето на вечеринке в субботу? – перебил его Фрёлик. – Постарайтесь все описать как можно точнее.

– На ней была черная блузка на пуговицах и… с такими прозрачными рукавами, – начал Эйдесен, подумав. – И юбка… серая юбка, темно-серая, легкая, летняя, не мини, ниже колен. Насчет туфель не уверен… По-моему, они были черные или серые, на высоком каблуке.

– А нижнее белье? – спросил Фрёлик.

Эйдесен ссутулился.

– Понятия не имею. Она одевалась в ванной, после того как приняла душ. Мы были у нее… а потом поехали в гости на такси.

– Какое нижнее белье она носила?

Эйдесен снова пожал плечами:

– Обычное… трусики и лифчики, если так можно выразиться.

– Какого цвета?

– Повторяю, что было на ней в тот день – не знаю. Но наверное, что-нибудь темное, ведь на ней была черная блузка. В таких вещах она была педантична… Я хочу сказать, терпеть не могла вульгарности.

– Что-нибудь еще? – спросил Гунарстранна. Его губы дрожали. И в глазах появилось выжидательное выражение – как всегда, когда он готовился к прыжку.

– Сумочка, небольшая сумочка на ремне… – Эйдесен перевел взгляд на Гунарстранну.

Тот снял плащ, подошел к свободному креслу, поставил его напротив Эйдесена и сел. Затем он положил голову на руки и тихо сказал:

– Я всегда открываю свои карты и никогда не лгу.

– М-м-м… да?

– Но я настоящая сволочь, Эйдесен, настоящая сволочь! Понимаете?

Озадаченный Эйдесен покачал головой.

– При нашей профессии иначе нельзя, – продолжал Гунарстранна. – Иногда очень выгодно быть сволочью. К примеру. Вот, скажем, мне известно, какое-то время вы были бойфрендом Катрине. Сейчас я этого не принимаю во внимание. Самое главное – узнать, кто ее убил. Судя по тому, что нам известно, ее могли убить вы. Пока что никто не знает, кто ее убил… Никто, кроме убийцы.

Эйдесен снова кивнул. Ему явно стало не по себе.

– Вы убили Катрине Браттеруд?

– Нет. – Эйдесен заморгал глазами.

– По мнению патологоанатомов, ее смерть была тяжелой… ужасной, – продолжал Гунарстранна.

Эйдесен вскинул голову.

– Мы не знаем, почему убийца сделал то, что сделал. Однако, судя по всем признакам, она умирала очень долго. Очень долго!

Эйдесен дышал ртом. В квартире было тихо; слышалось только шумное дыхание Эйдесена.

В конце концов молчание снова нарушил Гунарстранна:

– Когда я говорю «очень долго», это значит, что у убийцы имелись и время, и возможность, чтобы остановиться и сохранить ей жизнь. Можно спросить: да какое это имеет значение, раз она все равно умерла? Так вот, время, которое прошло до ее смерти, указывает на две очень важные улики. Во-первых, можно говорить о злонамеренности. – В наступившем молчании он посмотрел на Эйдесена в упор.

– И что? – спросил Эйдесен, вскинув голову.

– Если один человек намерен любой ценой устранить угрозу, которую представляет для него другой, поводов может быть два. Два повода, которые кажутся возможными. Возможно, убийца пытался защитить собственную жизнь. Но я не верю, что в нашем случае он защищался… Процесс удушения занял несколько минут. Все указывает на то, что жертва сопротивлялась. Вырывалась, отбивалась руками и ногами. А убийца ждал, когда она умрет. Если он не защищался, скорее всего, его ослепляла ярость… или, наоборот, он убивал ее совершенно хладнокровно.

Из кухни послышался рокот холодильника. Кроме того, в тишине Фрёлик услышал тиканье часов. Небольшие настольные часы стояли на новеньком черном телевизоре «Филипс».

Эйдесен нервно провел ладонью по исцарапанному лицу и промямлил:

– Да уж… она наверняка сопротивлялась.

– Вы с Катрине часто ссорились? – спросил инспектор, посмотрев на Эйдесена в упор.

Эйдесен покачал головой.

– Пожалуйста, озвучьте ваш ответ.

– А?

– Отвечайте словами, а не жестами. Франк Фрёлик запишет ваши ответы.

– Нет, особенно часто мы не ссорились.

– В субботу, седьмого июня, вы оба поехали на прием, устроенный Аннабет Ос. Это так?

– Да, так.

– Фру Ос – ваш друг?

– Нет, меня она пригласила через Катрине. Аннабет – начальница в реабилитационном центре, где наблюдалась Катрине… точнее, находилась на амбулаторном лечении.

– Сколько времени вы пробыли в гостях?

– Я уехал оттуда около полуночи.

– Вы уехали один или еще с кем-нибудь?

– Один… то есть еще с несколькими людьми; мы вместе расплачивались за такси.

– А Катрине?

– Ей стало нехорошо, и она поехала домой.

– Раньше вас?

– Да, наверное.

– Как вы думаете, почему она ушла из гостей раньше вас?

– Ей стало совсем плохо; ее рвало.

Гунарстранна нахмурился.

– Ее часто рвало? – спросил он.

– Что значит «часто»? – удивился Эйдесен. – Тогда ей просто стало плохо…

– У нее что же, был больной желудок?

– Вовсе нет, – сухо ответил Эйдесен. – После того как мы поели… значительно позже… она пошла в туалет, и ее вырвало. Сказала, что она плохо себя чувствует. – Он замолчал.

– Значит, вы решили, что она заболела, что у нее желудочный грипп или что-то в этом роде?

– Да, то есть сначала я подумал, что она, наверное, выпила лишнего.

– Но оказалось, что это не так?

– Да. Она уверяла, что за весь вечер не выпила ни капли спиртного.

– Она производила впечатление пьяной?

– Нет.

– И как же вы поступили? Вызвали такси по телефону?

– Нет.

Гунарстранна ждал. Эйдесен снова кашлянул.

– По-моему, она сама вызвала такси. Только предупредила меня, что уедет пораньше… Потом я ее уже нигде не видел.

– Значит, вы не видели, как она уезжала?

– Нет. Я нигде ее не видел и решил, что она, наверное, уехала.

– Перед тем как она уехала, вы с ней поссорились?

– Нет.

– Почему вы не попрощались, не проводили ее до такси, не убедились, что она благополучно добралась домой?

– Между нами возникло… некоторое напряжение.

– Значит, вы все же поссорились?

Эйдесен пожал плечами.

– Ей стало нехорошо, она захотела поехать домой. Вы хотели остаться. Вы не могли договориться. Вы поссорились?

– Нет, мы не ссорились.

– Если я скажу, что один из гостей видел, как вы громко ссорились перед тем, как она ушла, что вы ответите?

– Ну ладно, мы действительно поругались… Но так, не очень сильно. Мы не кричали друг на друга. Просто… атмосфера сделалась напряженной. Она не хотела, чтобы я оставался в гостях без нее.

Гунарстранна молчал. В большие окна, выходящие на юг, в комнату потоком вливался солнечный свет, в воздухе плясали пылинки.

– Уле, – сказал он. – Можно называть вас Уле?

Эйдесен кивнул.

– В подобных делах вы, хотя бы только ради уважения к себе самому, должны с самого начала говорить правду. Иначе вас ждут крупные неприятности. Вам понятно? – Не дожидаясь ответа, он продолжал: – Итак, Уле, вы поссорились или нет? Если да, то из-за чего?

– Она хотела уйти из гостей, потому что ей стало нехорошо, а я уходить не хотел. Мне там нравилось, ну и она… в общем, разозлилась на меня. Ну да, именно так. Она разозлилась, что я не провожу ее до дома.

– Она так и сказала? Велела вам проводить ее?

– Нет, но ее раздражение я истолковал именно так.

– Расскажите о том, как ей стало нехорошо.

– Сначала она потеряла сознание… просто вдруг стала падать. Мы стояли и разговаривали с сотрудницами «Винтерхагена», в том числе с хозяйкой дома, Аннабет Ос. И вдруг Катрине начала падать прямо на меня, и у нее закатились глаза. Ни с того ни с сего. Все засуетились, а я отвел ее в туалет. Без сознания она была всего секунду или две, а потом ее вырвало в унитаз.

– Она как-то объяснила свой приступ?

– Нет.

– Такое уже случалось прежде?

Эйдесен выпятил губы и задумался.

– Нет, не случалось. По-моему, раньше я ни разу не видел, чтобы она теряла сознание. Правда, она очень боялась в тот вечер идти в гости.

– Почему, как вы думаете?

– Просто она… была такая. Не любила общаться с малознакомыми людьми и понимала, что весь вечер придется провести в обществе именно таких людей… И еще она боялась, что все будут коситься на нее и перешептываться у нее за спиной, потому что она пациентка.

– В тот день она говорила о своих страхах?

– Не очень подробно. Но… – Эйдесен поморщился. – Раньше, еще перед гостями, она была очень раздражительной. Постоянно набрасывалась на меня.

– Набрасывалась на вас?

– Да. Мы были у нее. Я смотрел футбол по телевизору, а потом мы заспорили. То есть все начала она.

– Из-за чего?

Эйдесен покачал головой:

– Она хотела поговорить по телефону и злилась, что я смотрю телевизор. Она выключила звук, и мы поссорились. Шел субботний матч, я поставил на одну из команд в тотализаторе, понимаете? А она прямо как с цепи сорвалась!

– И вы решили, что у нее просто не в порядке с нервами?

– Да.

– Из-за чего она нервничала?

– Из-за званого ужина. Ей не хотелось туда идти, но она чувствовала себя обязанной пойти…

– Вернемся к званому вечеру. О чем вы говорили перед тем, как она потеряла сознание?

– Не помню. Просто болтали. Кажется, Аннабет хвалила ее за то, что она такая умная, и так далее. Точных слов я не помню.

– Вы были пьяны?

– Нет, не пьян, но… навеселе. После вина я пил коньяк.

– Вы принимали другие стимуляторы?

– Что?

– Вы тесно общались с бывшей наркоманкой и наверняка прекрасно понимаете, что я имею в виду, – ответил Гунарстранна. – Вы принимали в тот вечер другие вещества, кроме крепких спиртных напитков и вина?

Лицо Эйдесена застыло.

– Катрине не была наркоманкой! Через несколько месяцев ее бы признали совершенно излечившейся. Нет, я не употребляю другие стимуляторы, как вы их называете!

– Значит, в тот вечер вы ничего не употребляли, кроме алкоголя? Так вас надо понимать?

– Да.

– У каждого из вас была своя квартира. Вы не думали поселиться вместе?

– Нет, для этого было еще рано. Но мы довольно часто ночевали друг у друга.

– И вас считали парой?

– Да… некоторые.

– А вы сами? – язвительно спросил Гунарстранна. – Вы считали ваши отношения серьезными?

– Конечно.

– Из гостей вы ушли один?

– Нет, мы с несколькими гостями вызвали такси после того, как Катрине ушла.

– Кто еще ездил с вами?

– Хозяин дома, Бьёрн, один гей по имени Гогген, а также его партнер – не помню, как его зовут, – и женщина по имени Мерете Фоссум.

– Когда вы уехали?

– Около полуночи.

– Но ведь незадолго до того вы признались Катрине, что не хотите уходить?

– Да, но несколько человек предложили повеселиться. Гогген, он такой заводной, да и Бьёрн тоже…

– А дама?

– Да, и она тоже была не прочь.

– Вы раньше были знакомы с Мерете Фоссум?

– Нет.

– Вы впервые увидели ее в гостях? На званом ужине?

– Совершенно верно.

– Куда вы поехали?

– В центр, в «Смугет».

– Из такси вы вышли у входа?

– Да.

– А потом?

– Расплатились и вошли внутрь.

– Все?

Эйдесен задумался.

– Да, кажется. То есть мы втроем вошли. Голубым хотелось пойти в другое место. А мы втроем отправились в «Смугет».

– Вы, дама и Герхардсен?

– Чтобы попасть внутрь, надо было отстоять в длинной очереди. Мы разговаривали с Мерете, а Герхардсен стоял один, но, по-моему, он тоже вошел после нас.

Гунарстранна покосился на Фрёлика:

– Вы часто ходите в рестораны, где за вход надо платить?

– «Смугет» – не ресторан в общепринятом смысле; там скорее клуб с танцполами и площадками для живой музыки… – пояснил Фрёлик.

Гунарстранна снова повернулся к Эйдесену:

– Вы видели остальных после того, как вошли внутрь?

– В основном я видел Мерете.

– Что вы там делали?

– Немного потанцевали, послушали музыку, выпили пива… и…

– А Герхардсен?

– Понятия не имею.

– Вы его там не видели?

– Мы вместе стояли в очереди, но потом… – Эйдесен покачал головой.

– В какое время вы вернулись домой?

– Я не смотрел на часы, но было поздно. Уже рассвело, и я забеспокоился. Катрине у меня не оказалось, а мы обычно проводили выходные вместе – я имею в виду ночи. Поэтому я ожидал застать ее у себя.

– Вы заметили какие-то признаки, которые указывали на то, что она у вас побывала?

– Возможно, она ко мне и заходила, но я так не думаю.

– Почему?

Эйдесен пожал плечами:

– Но ведь не было никаких следов ее пребывания. То есть… не было приготовленной еды, никто ни к чему не прикасался. Если бы она ко мне заходила, я бы заметил.

– Значит, вы вернулись домой, а ее не оказалось. Что вы стали делать дальше?

– Позвонил ей.

– Среди ночи?

– Конечно. Странно, что ее у меня не оказалось – ведь ей стало нехорошо и так далее.

Гунарстранна встал и подошел к окну.

– Допустим, что вам стало бы нехорошо, – предположил он. – Допустим, вас бы затошнило, вырвало, и вам бы не хотелось общаться с другими людьми. Разве не естественно было в таком состоянии поехать к себе домой, лечь и надеяться, что на следующее утро вы проснетесь бодрым и здоровым?

– Да, конечно, но я бы оставил сообщение на автоответчике для тех, кто волнуется за меня.

– На автоответчике никаких сообщений не было? – Гунарстранна поднял черную коробочку, лежащую рядом с белым телефоном на подоконнике. – На этом?

– Нет, никаких сообщений не было.

– А обычно она оставляла вам сообщения?

– Да.

Гунарстранна кивнул:

– Она подошла к телефону, когда вы позвонили?

– Нет.

– А вы что?

– Пошел спать.

– А что потом?

– Я спал.

– А я думал, вы решили побегать и упали в колючие кусты… Разве вы не так сказали?

– Нет, упал я вчера. После того как я услышал, что случилось, я не мог спать.

– А в ту ночь вы спали?

– Да, как сурок.

– Хотя Катрине бесследно исчезла?

– Она не исчезла.

– Не исчезла?

– Ну… я ведь не знал, что она пропала. Я думал, она спит у себя.

– Но она не подходила к телефону.

– Да, но раньше ей стало нехорошо, и она уехала домой. Я решил, что она легла спать.

Гунарстранна медленно кивнул:

– Кто-нибудь может подтвердить, что вы исцарапали лицо именно в воскресенье?

Эйдесен пожал плечами:

– Может быть.

– Кто?

– Если хотите, я запишу имена людей, с которыми я встречался в воскресенье.

– Отлично. Вы спали. Долго вы спали?

– До девяти – плюс-минус несколько минут.

– А потом вы пробовали связаться с Катрине?

– Да, я несколько раз звонил ей по телефону.

– О чем вы думали?

– В каком смысле?

– Ну, вы ведь тревожились за нее, – раздраженно пояснил Гунарстранна. – О чем вы тогда думали? Какие у вас возникли предположения после того, как ваша подружка не давала о себе знать всю ночь, а до того ей было нехорошо?

– Никаких.

– Никаких? – удивился инспектор.

Эйдесен встал и подошел к столу. Он был на две головы выше тщедушного коротышки-полицейского с залысиной и обезьяньей челюстью.

– Не знаю, как полагается себя вести в таких случаях, – произнес он дрожащим голосом.

Фрёлик не шелохнулся; судя по всему, Гунарстранна еще не закончил.

– Я не специалист по чувствам и реакциям, – продолжал Эйдесен, – но я потерял близкого человека, любимую девушку, и если в вас осталась хоть капля уважения…

– Только что сообразили или еще тогда? – рявкнул коротышка-полицейский, подходя на два шага ближе к атлету. Эйдесен непроизвольно попятился. Гунарстранна пояснил: – В то утро вам приходило в голову, что с Катрине, возможно, что-то случилось? Что она, возможно, пострадала?

– Нет.

– Почему?

– Потому что… – Эйдесен замолчал, как будто задумавшись.

– Почему? – рявкнул Гунарстранна.

С глубоким вздохом Эйдесен опустился на диван. Гунарстранна тоже сел, достал свои самокрутки и принялся за сигарету, чтобы было чем занять дрожащие руки. Ему показалось, что Эйдесен опустошен. И все же он молчал.

– Вы решили, что она с другим?

Эйдесен уставился в окно.

– Говорите, – велел Гунарстранна. – Вашей девушки не было всю ночь. Возможно, ей стало плохо, а вы ничего не предприняли, даже не позвонили общим знакомым или тем, с кем она была близка. Вы не объявили ее в розыск. И даже когда в воскресенье в новостях появилось сообщение о том, что в Маcтемюре нашли тело молодой женщины, у вас внутри ничего не екнуло. Вполне очевидно, почему вы ничего не сделали! Наверное, вы подумали, что она с другим… если только не вы сами убили ее.

– Что вы сказали?! – ахнул Эйдесен, с ненавистью глядя на Гунарстранну.

– Учтите, я пока ничего не утверждаю, – невозмутимо объяснил инспектор. – Я взвешиваю все за и против. Либо в то утро вы не беспокоились оттого, что знали, как обстоят дела на самом деле – то есть что она мертва, – либо вы отнеслись ко всему хладнокровно, потому что у вас имелись основания предполагать, что с ней ничего не случилось. И в последнем случае, то есть если вы предполагали, что с Катрине ничего не случилось, вы наверняка решили, что она не дома, а где-то еще. Возможно и первое, и второе… Вас как будто кошка поцарапала…

– Я упал, – перебил его Эйдесен.

– В самом деле? И еще вы не можете назвать людей, способных подтвердить ваши слова. Но давайте предположим, что вы и вправду не имеете никакого отношения к убийству. Итак, вы говорите, что в то утро не волновались за Катрине. В таком случае возникает следующий вопрос. Где она была? Или, точнее, где, по-вашему, она могла находиться?

Эйдесен стоял, опустив голову и задумавшись. Гунарстранна и Фрёлик терпеливо ждали. Когда Эйдесен наконец посмотрел на них, на его лице появилось измученное и какое-то покорное выражение.

– У Хеннинга Крамера, – буркнул он.

Фрёлик кашлянул и записал его слова.

– Почему вы решили, что она у парня, который проходит альтернативную службу в центре «Винтерхаген»? – спросил Гунарстранна.

– Она проводила с ним много времени.

– Он ее приятель?

– По словам Катрине, они были… – Эйдесен изобразил указательными пальцами кавычки, – просто добрыми друзьями.

– Но вы ей не верили?

– Вы опять? – устало спросил Эйдесен.

Гунарстранна покачал головой:

– Меня интересует ваше мнение. Какого рода отношения их объединяли? И мне особенно хочется это узнать после того, как вы заподозрили, что она провела с ним ночь. Что за человек Хеннинг Крамер?

– Что он за человек? – Эйдесен пожал плечами. – Тощий, длинноволосый, с выпендрежной эспаньолкой… Постоянно улыбается и подвинут на философии.

– На философии?

– Да, на всяких философских вопросах. Все время о чем-то думает, пишет стихи, любит готовить, обожает всякую буддистскую хрень – в общем, мечта любой женщины.

– Можно ли истолковать ваши слова так, что вы не любите ни готовить, ни писать стихи, ни рассуждать на философские темы?

– Истолковывайте как хотите. Но я не люблю Хеннинга Крамера и никогда не любил. И тайны из своего отношения не делал.

– Значит, вы считаете, что у них с Катрине была связь?

Эйдесен не спешил с ответом.

– Связь! – буркнул он. – Во всяком случае, они были очень близкими друзьями, как уверяла Катрине… Она говорила, что Хеннинг ей друг, а не любовник. И все же я часто сомневался. Уж больно они спелись…

– Объясните, что вы имеете в виду.

– Они были очень близки, как будто сто лет женаты. И их в самом деле тянуло друг к другу.

– И вы решили, что ту ночь она провела с Хеннингом?

– Да.

– Вы считали, что они любовники?

– Она уверяла, что Хеннинг для нее как подружка.

– Подружка? Он что, гей?

– Я так не думаю, но они были друзьями.

– А подруг-женщин у нее не было?

– Нет.

– Ни одной?

– Я ни об одной не знаю.

– Вам не казалось странным, что у нее не было подруг-женщин?

– Может быть, я как-то не задумывался. Может, у нее и были друзья-женщины, но я не знаю ни об одной по-настоящему близкой подруге.

– Ладно, – буркнул Гунарстранна, опуская голову. Затем он снова посмотрел молодому человеку в глаза. – Вы ревновали ее к Хеннингу?

– Да.

– А в ту ночь?

– Нет.

– Почему?

– Понятия не имею.

– Вы вернулись домой среди ночи и ожидали, что ваша подружка окажется у вас. Ее не оказалось, и вы постепенно пришли к выводу, что она с другим. И все же не ревновали?

– Нет, не ревновал.

– Верится с трудом!

– Отлично! – отрезал Эйдесен. – Хотите, чтобы я ревновал? Да какое к черту это имеет значение? Если хотите, я скажу: да, ревновал. Теперь вы довольны?

– Нет.

– Почему же? – завопил Эйдесен, вскакивая с места.

– Сядьте! – хладнокровно приказал Гунарстранна. Эйдесен сел. Гунарстранна откашлялся и негромко заговорил: – Я хочу понять, что случилось. Как я уже говорил, мне не приходится блефовать или лгать. Я государственный служащий, только и всего, и я ничего не выиграю, если сблефую или солгу. Я лишь стремлюсь сделать свое дело, то есть установить истину. После ваших слов у меня появились две версии. Либо вы ревновали, либо не ревновали. Допустим, первое: вы ревновали. Ее тело нашли в двух или трех километрах от вашего дома. Скажем, она в ту ночь шла к вам. Что могло произойти? Вы встретились на улице или вышли ей навстречу; вы беспокоились, потому что, вернувшись, не застали ее у себя дома. Начинало светать, и вы встретили ее по пути. Может быть, вы спросили, где она была. Может быть, она призналась в том, о чем вы уже подозревали. Итак, она призналась, что была с Крамером. Вы поссорились, и все закончилось плачевно… Как видите, все сходится. Убийца очень разозлился на жертву. Если жертва ему изменяла или обманывала его, ярость убийцы вполне понятна. Понимаете? Все произошло именно так?

– Нет, – отмахнулся Эйдесен.

– Она могла и прийти сюда, – продолжал полицейский. – Судя по всему, у вас была возможность убить ее здесь, в этом кресле.

Гунарстранна наблюдал, как Эйдесен водит двумя пальцами по переносице. Молчание затянулось.

Фрёлик понял, что проголодался. И в животе у него забурчало – как по сигналу. И Эйдесен, и Гунарстранна покосились на него. Фрёлик откашлялся и поерзал в кресле.

– Почему вы отпустили ее из гостей одну? – спросил наконец Гунарстранна.

– Почему? Ну… ей стало нехорошо, а мне там нравилось.

– Но вы там появились в первый раз, верно?

– Как и Катрине.

– Не совсем. Катрине была знакома с хозяевами дома и еще несколькими людьми. А вы не знали никого из присутствовавших.

– Я был таким же гостем, как все остальные, и обстановка там была очень непринужденная.

– В каком смысле «непринужденная»?

– Ну, все веселились, рассказывали анекдоты, много смеялись… С этими людьми приятно было общаться!

– Вы ушли оттуда, в числе прочих, с некоей Мерете Фоссум. Она примерно ваша ровесница?

– Немного моложе. – Эйдесен, видимо, изо всех сил старался не отводить глаза в сторону.

– Вы сказали, что хорошо проводили время. Насколько я понял, в основном речь шла о вас с ней вдвоем, верно?

– Там было полно народу, но мы немного потанцевали, поболтали.

– «Мы»? Значит, вы там тесно общались, вели себя как парочка?

– Мы не были парочкой. У меня была Катрине!

– Но вас потянуло к этой Мерете… Вы с ней, как говорится, нашли общий язык еще до того, как Катрине ушла, так?

– Нет.

– Катрине ушла не поэтому? Не потому, что вы приставали к другим женщинам?

– Я ни к кому не приставал.

– Но вы с ней танцевали. И признались, что до того поссорились с Катрине.

– Из-за таких вещей мы с ней не ссорились.

– Где она живет?

– Кто?

– Мерете Фоссум.

– В Гаглеберге, у поворота по пути в Рюенберг.

– Откуда вы знаете?

– Домой мы поехали вместе и заплатили за такси пополам. Там она вышла.

Гунарстранна подал знак Фрёлику. Тот встал и направился к двери, но потом как будто что-то вспомнил.

– И последнее, – сказал Фрёлик, пока его коллега расстегивал пиджак и сворачивал самокрутку.

– Да? – устало спросил Эйдесен, глядя на него.

– Мы знаем, во что она была одета, но ведь вас пригласили в гости. Какие украшения на ней были?

– Украшения? – задумался Эйдесен. – Тонкая золотая цепочка на шее. Наверное, пара браслетов… Она обожала браслеты! Всегда носила вот здесь. – Он ткнул себя пальцем в запястье. – Они позвякивали. Ей казалось, круто, когда они звякают.

– А еще?

– Как-то ничего не припоминаю.

– Может, кольца?

– Да, конечно, она всегда носила много золота.

– А в ушах что-нибудь было?

– Да. Я сам подарил ей золотые сережки в виде листочков конопли.

– Я думал, она чиста.

– Так и было.

– Но листья конопли?..

– Да, а что такого?

Фрёлик махнул рукой и буркнул:

– Ничего.

Он ждал Гунарстранну. По пути к выходу инспектор задел плечом более высокого и крепкого Уле Эйдесена и сказал:

– В течение ближайших суток вы обязаны явиться в Институт судебной медицины, где сдадите анализ ДНК. – Гунарстранна сунул сигарету в рот. – У вас двадцать четыре часа. До свидания!