Текст книги "Последний расчет"

Автор книги: Хьелль Ола Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Хеннинг, – прошептала она, лаская губами его эспаньолку. Потом легко поцеловала его в губы. – Но ведь ты можешь позволить им встретиться снова, потому что ты главный, ты рассказчик!

– Не забывай, – прошептал он в ответ, – что те двое встретились именно так, не зная, не понимая, что произошло! Просто так случилось, и все. Но после они до конца жизни страдают от чувства потери или, наоборот, от теплоты, которая в них остается…

– Ну, позволь им встретиться еще раз! – взмолилась Катрине.

– Ладно, – согласился он.

– Ну, скажи, что они еще раз встретились, – просила она. – Скажи, что они встретились снова!

– Ладно, – повторил Хеннинг. – Они снова встретились. Вот как все было: он сидел в поезде и ехал на юг. Поезд остановился на станции. Он подошел к окну и увидел ее. Потому что другой поезд тоже остановился на той станции. Она стояла и смотрела в окно поезда – ее поезд шел на север, в обратную сторону. Их разделял метр, не больше. Представляешь? Она стоит, и ветер играет ее волосами. На ней белое полупрозрачное летнее платье; через два поездных окна он видит, как платье облегает ее фигуру – он замечает под тонкой тканью ее плоский живот… Они видят друг друга пять секунд, заглядывают друг другу в глаза, а потом поезда трогаются с места. Один идет на север, другой на юг. И они снова разлучились.

– Как ее звали? – прошептала Катрине, лаская губами подбородок Хеннинга.

Он широко улыбнулся и покачал головой.

– Речь не обо мне. Такие истории происходят каждый день, и они могут случиться с кем угодно. Можно лишь сказать: есть что-то прекрасное в тот миг, который они переживают вдвоем.

– А ты живешь в своем мире, – шепнула она. – Ты тоже мечтаешь о ней?

– Конечно. – Он печально улыбнулся. – Из системы, объединившей тех двоих, есть только один вывод – поэзия. Язык, слова, которые мы говорим друг другу, – вот та шкатулка, в которой мы храним самое драгоценное и открываем друг другу в такие минуты, как сейчас, сегодня – мы с тобой здесь, в машине… Язык и поэзия – наш способ ощутить неощутимое, потому что мы не можем отойти на достаточное расстояние, выйти за пределы самих себя, оказаться в таком месте, где можно без помех наслаждаться логикой и неизбежностью реального мира.

Он разволновался и даже запыхался. «Хеннинг – просто прелесть», – подумала Катрине. Он наивный, как ребенок, и такой же очаровательный.

– Я не согласна, – сказала она вслух.

– С чем?

– Ты замечательно умеешь рассказывать, но понятия не имеешь, что такое реальность.

Он чуть заметно усмехнулся:

– Вот как просто, оказывается, тебя зацепить!

– А теперь послушай меня, – начала Катрине. – За Крагерё есть местечко под названием Портёр. Дело не в названии; дело в том, что оттуда виден весь горизонт. Там мыс, который далеко выдается в море, – от Дании тебя отделяет только пролив Скагеррак. Однажды в полный штиль… Знаешь, что такое полный штиль? Вода как зеркало; на поверхности нет ряби. Рано утром я пошла купаться. Сияло солнце, вода была теплая, ни ветерка, и на море царил полный штиль. Я поплыла к горизонту. Плыла и плыла, пока не устала и не решила отдохнуть. Перевернулась на спину. Надо мной ярко светило солнце. Под водой белело мое тело… Я огляделась по сторонам. И знаешь, что оказалось? Я заплыла так далеко, что не видела земли. Куда ни посмотри, повсюду вода… черная вода. И на ней ничего – ни лодки, ни паруса, ни полоски суши. Лежа на воде, я представляла, что подо мной черная бездна. Было совсем непонятно, как вернуться назад. Тогда я закрыла глаза. Пока я лежала там, я испытала самый большой кайф в жизни; ни до, ни после мне не довелось испытать ничего подобного. И вдруг я поняла: вот оно! Вот что такое жизнь; вот что происходит с нами день за днем. Каждый день, каждую секунду мы будто остаемся одни в море.

– Но ты все-таки нашла обратную дорогу?

– Конечно, – улыбнулась она. – Я ведь здесь, верно?

– Да, понимаю, но как? Тебе просто повезло, и ты случайно поплыла в нужную сторону?

– Может быть. Возможно, мне и правда повезло, но не в том суть. Главное, тогда я получила самый важный в жизни опыт.

– Почему ты так думаешь?

– Именно тогда я решила бросить наркотики. Но может быть, даже важнее было откровение. – Она улыбнулась и тихо продолжала: – Пока я лежала там на воде, я думала только об одном: ничего не предопределено. Никакой системы нет. Ты, Хеннинг, замечательно рассказываешь, но все твои схемы, шаблоны, в которых все заранее предопределено, – полная чушь. Моя жизнь начинается где-то между мной и морем. Я верю в себя и в то, что существует в действительности. Вот и все.

Последнее слово, дрожа, повисло в воздухе. Оба молчали. Они сидели, прижавшись друг к другу, и Катрине чувствовала идущий от Хеннинга жар.

– Как выглядел его амулет? – спросила она.

– Чей?

– Твоего канадца.

– Ах, его… – Хеннинг привстал, чтобы сунуть руку в брючный карман. – Вот. – Он протянул ей красивую белую шкатулочку. Она увидела на крышке мелкий золотой узор.

– В таких хранят амфетамины, – заметила она, подбрасывая шкатулку на ладони.

– Не в таких, как эта. – Он откинул крышку.

– Мрамор! – ахнула Катрине. – Неужели она из мрамора?

Хеннинг кивнул:

– Ту же технику применяли, когда строили Тадж-Махал. Там мрамор и жемчуг обрабатывали раствором медного купороса… Потрогай, – шепнул он, поглаживая пальцем гладкую крышку.

Их взгляды встретились. Она медленно забрала у него шкатулку и поставила себе на колени. Потом сняла с безымянного пальца левой руки толстое золотое кольцо с двумя камнями и положила его в шкатулку. Кольцо ударилось о дно с глухим стуком. Закрыв крышку, Катрине протянула шкатулку Хеннингу. Они обнялись. Катрине любовалась сияющим лицом Хеннинга, его черными глазами, которые как будто светились в темноте. Темными тенями прожилок… «Как я его хочу!» – подумала она, толкая его. Хеннинг лег на спину. Она оседлала его и скакала на нем до тех пор, пока созвездия на небе не засияли в бусинках пота, выступивших у него на лбу. Его зрачки расширились; она поняла, что скоро он взлетит. Она накрыла его губы своими и позволила ему кричать, сколько влезет; его крики отдавались во всем ее теле.

Потом она задремала, а проснулась от боли во всем теле; правая нога совсем онемела и затекла. «Первый раз со времен детства я спала в машине», – подумала Катрине. Стало прохладнее. Рядом тихо посапывал Хеннинг. Она осторожно выбралась из его объятий. Посмотрелась в зеркало. Волосы совсем растрепались. Она похожа на женщину, которая просыпается в объятиях мужчины в машине среди ночи. Как затекла нога! Катрине принялась массировать лодыжку и бедро. Холодно… На небе по-прежнему сияли звезды. Крошечный полумесяц над озером передвинулся южнее, а полоска неба над кронами деревьев посветлела, стала синеватой.

– Подумать только, – хрипло проговорила она.

Хеннинг что-то буркнул во сне. Она посмотрела на часы на приборной панели. Третий час ночи.

Вздрогнув от холода, она надела тонкую блузку и одернула юбку. Посмотрелась в зеркальце и пожалела, что у нее нет расчески. Окошки машины запотели изнутри. Хочется поесть и помыться. Она порылась в бардачке в поисках сигарет, но там было пусто, если не считать журнала учета и нескольких бумажных салфеток. Она вытерла конденсат с одного из боковых окошек. Снаружи, за соснами, было темно. Она опустила стекло. Воздух был чудесный – свежий, но легкий; он приятно холодил лицо. Она перелезла через рычаг переключения передач, нашарила ногой педаль сцепления. Включила нейтральную передачу и, не будя Хеннинга, выкрутила руль. Потом включила зажигание. Мотор взревел; она включила печку. В ярких лучах фар высветились ствол дерева и зеленая масса листьев. Хеннинг по-прежнему крепко спал. Может, помыться в озере? Прополоскать рот от табачного дыма… Но она не увидела тропинок, ведущих к воде. Между дорогой и озером мрачно переплетались деревья, кусты черники, колючие ветки. Ее передернуло. Она подумала о змеях, ужасных змеях, свернувшихся клубками, которые ползают по земле под прошлогодней листвой; она представила себе пауков и огромные муравейники, где снуют миллионы муравьев, и ее снова передернуло.

В конце концов она открыла дверцу и, спотыкаясь, вылезла наружу. Ноги подгибались. Она попрыгала на месте, восстанавливая кровообращение. Мурашки… Муравьи в крови. Пяткой наступила на острый камень и вскрикнула от боли. Она зашагала вперед, затем неуверенно ходила вокруг машины, будто заводная кукла, на негнущихся ногах. Неприятно было прикосновение к босым ступням холодных, шершавых камней. Однако скоро кровь снова побежала по жилам.

Вдруг она услышала что-то и остановилась, замерев. Она долго стояла неподвижно, по спине пробежал холодок. Звук не повторялся. И все же она огляделась, желая понять, откуда он мог исходить. Ночь была серая, а не черная, и в свете луны и звезд она увидела на земле свою тень. Слышался только тихий рокот мотора, работавшего на холостых оборотах. По-настоящему черными были деревья и поверхность воды, в которой тускло отражались звезды.

Решив, что ей все померещилось, она все же решила спуститься к озеру. Осторожно зашагала вперед, высматривая тропу. И заметила у самой кромки воды удобный плоский камень, на который можно встать. Когда она подошла поближе, от воды повеяло прохладой. Она нагнулась, опустила руку в воду, попробовала ее. Сносно! В темноте нашла камень и опустилась на колени. Набрала пригоршню воды, плеснула в лицо; вода оказалась совсем не холодная. Она встала, сняла трусики, сбросила туфли и босиком вошла в озеро. Ноги до лодыжек увязли в иле, похожем на холодные, комковатые сливки. Ей стало неприятно, но это не имело значения. Это продолжалось всего две секунды. Она задрала юбку повыше, развернулась лицом к берегу, присела на корточки и подмылась.

Что такое?

Она вскочила. Опять… Что за звук?

Она долго стояла неподвижно и прислушивалась. Но теперь тишина была полной; до ее слуха не доносилось даже рокота мотора. Тишину нарушало лишь зудение мошкары, которая вилась над водой. Сообразив, что юбка у нее задрана до пояса, она поспешно одернула ее.

Однако что-то изменилось. В окружавшей ее тишине ощущалось нечто странное. Катрине попыталась понять, что же изменилось. Понять не получилось, и все равно ей стало не по себе. Она стояла в воде совсем одна, словно выставляя себя напоказ. Мрак и невыносимая тишина породили липкий страх, который начинался где-то в области поясницы и расползался по всему телу. От него немели пальцы. Страх высасывал из нее силу. Во рту пересохло, перехватило дыхание. Так как темнота все же была летней, она различала очертания скал и веток, которые тянулись к воде. Вид на дорогу закрывала темная масса непроходимых зарослей. За ветвями невозможно было что-либо разглядеть.

«Иди, – велела она себе, – иди к берегу и возвращайся к машине». Но почему-то ей страшно было нарушать тишину. Почему? Потому что… ее шаги заглушат другие звуки. Какие звуки? Она снова прислушалась, но так ничего и не услышала.

«Кричи! – велела она себе. – Зови Хеннинга!» Но даже кричать оказалось невозможно. Она молча побрела к берегу. Споткнулась и чуть не упала, но ей удалось восстановить равновесие и кое-как выбраться на сушу. Она попыталась обуться. Ничего не получалось; мокрые ноги не помещались в туфли.

Кое-как обувшись, она встала и снова прислушалась. Казалось, затихло даже зудение комаров. Она не могла отвести взгляда от густых зарослей справа от нее. В туфли набились иголки и крошечные камешки. Было неприятно, но она приказала себе не думать о мелочах. Вот! Опять тот звук. И он шел откуда-то из-за деревьев.

Она задышала ртом – быстро, испуганно. Очень хотелось успокоиться. Она заставила себя закрыть рот и вглядеться в заросли. Вот, опять. Шорох! Она закрыла глаза.

– Хеннинг? – прошептала она.

Голос ее не слушался. Шорох прекратился. Она откашлялась, чтобы вернуть способность говорить.

– Хеннинг! – крикнула она и прислушалась.

Хрустнула ветка. Послышался треск.

– Хеннинг, это ты?

От зарослей отделился силуэт, белый силуэт. Силуэт, стоявший там давно. Она заметила его, лишь когда он задвигался. Силуэт напоминал человеческую фигуру. Без одежды.

Часть вторая
Золотое колечко

Глава 5
Калфатрус

Инспектор полиции Гунарстранна смотрел на свое отражение в стеклянном аквариуме. Лицо приняло грушевидную форму. Рот с белыми фарфоровыми зубами напоминал странный вытянутый стручок, наполненный белыми горошинами. Ноздри раздулись в два огромных туннеля. Подбородок словно подернуло серой дымкой – с утра в воскресенье он еще не брился. Гунарстранна размышлял, как лучше обратиться к золотой рыбке. Аквариум с рыбкой стоял на книжной полке. Инспектор поглядывал то на рыбку, то на свое отражение в стекле. За его грушевидным лицом в аквариуме отражалась вся комната: стеллажи с книгами, заваленный газетами стол…

– Тебе одиноко? – спросил он и, сообразив, насколько нелепо звучит вопрос, переиначил его: – Ты чувствуешь себя одиноким? – Как обычно, он вложил свои мысли в голову красно-оранжевой золотой рыбке, которая с равнодушным видом плавала в воде. – Конечно, ты чувствуешь себя одиноким; мне тоже одиноко. – Заговорив, инспектор сразу почувствовал укол совести. Надо было купить несколько рыбок, чтобы у его питомца были друзья, чтобы в аквариуме образовалось рыбье сообщество. В то же время он понимал: купив других рыбок, он утратит связь со своим любимцем. Питомец смотрел на него своими выпученными глазами, его красивый хвост медленно колыхался в воде. – Да, в самом деле, нам обоим одиноко, – заключил Гунарстранна, выпрямляясь и неуклюже ковыляя на кухню, чтобы включить кофеварку. Четыре ложки «Эвергуд», пять – если кофе другой марки… Так бывает всегда; кофе некоторых марок расходуется быстрее. Обсуждать тут нечего; все дело во вкусе.

Гунарстранна поправил подтяжки.

– Знаешь, что хуже всего? – обратился он к рыбке. – Одиночество стало невыносимым! Теперь одиноким быть модно. Все только и говорят, как хорошо ни от кого не зависеть… Даже по телевизору есть передачи специально для одиноких.

Ожидая кофе, он прислонился к дверному косяку. Над аквариумом висел портрет Эдель. Интересно, что бы она сейчас ему сказала? Какое выражение появилось бы у нее в глазах, услышь она, что он беседует с рыбкой? Гунарстранна подумал: «Может, Эдель ревнует, потому что я разговариваю не с ней?» Но он и с ней разговаривал – все время вел мысленный диалог. С рыбкой все по-другому. Рыбка как собака.

«Да, – услышал он в голове голос Эдель. – Но у собак есть клички!»

Вот именно, подумал Гунарстранна, снова подходя к аквариуму. Он вскрыл желтый пакет с рыбьим кормом и высыпал немного в аквариум. Крошечные хлопья плавали на поверхности воды. Его питомец, обалдев от счастья, развернулся, рванул наверх и принялся жадно есть.

– Хочешь получить имя? – спросил Гунарстранна. В голове почему-то вертелись имена трех библейских волхвов. Он решил, что рыбке, возможно, подойдет имя одного из них. Если индуисты правы и если у рыбы в высшей степени отрицательная карма, возможно, его питомец в самом деле один из трех волхвов. Но Гунарстранна никак не мог вспомнить имена волхвов. Нет, одного все-таки вспомнил: Мельхиор. Негодное имя для рыбки. Другого звали Бальтазар… Уже лучше, хотя не слишком оригинально. Он продолжал думать. – Мы назовем тебя… Мы назовем тебя… – Вдруг его озарило. – Калфатрус! – произнес он вслух и с довольным видом выпрямился. – Хорошее имя. Калфатрус!

Не успел он произнести последнее слово, как зазвонил телефон. Гунарстранна быстро покосился на часы и взглянул Калфатрусу в глаза.

– Вряд ли мы с тобой будем часто видеться в будущем, – сказал он рыбке и зашлепал к телефону. – Сегодня утро воскресенья, – продолжал он. – Я не брился, и более того, у меня на сегодня запланировано много дел. Если в такое время звонит телефон, это означает только одно.

Он положил руку на аппарат; тот продолжал трезвонить. Какое-то время инспектор и золотая рыбка смотрели друг на друга с противоположных концов комнаты. Потом Гунарстранна откашлялся, схватил трубку и рявкнул:

– Покороче, пожалуйста!

Глава 6
«Винтерхаген»

После вскрытия у них пропал аппетит. Выйдя на парковку Института судебной медицины, они задумчиво посмотрели в небо. Франк Фрёлик заметил, что дождь прекратился. Ветер раскачивал деревья и развеивал облака; жаркое солнце сушило лужи на асфальте. Детектив думал над тем, что они только что узнали. Как же приступить к делу? Точнее, как выразился Гунарстранна, с какого конца к нему подойти? В конце концов последний нарушил молчание:

– Видел вчера вечерние новости?

– Пропустил, – ответил Франк Фрёлик.

– Поднялся большой шум. Показали снимки вертолета и все остальное. Кстати, портрет получился довольно хороший; его составили на основе фоторобота. Наверное, именно благодаря ему так быстро установили личность жертвы.

– Конечно, – равнодушно ответил Фрёлик. Самое трудное – соединить в своем сознании лежащий на столе труп и живого человека… живую женщину. – Катрине, – произнес он и кашлянул. – Кажется, так ее звали?

Гунарстранна несколько раз повторил имя жертвы, как будто пробуя его на вкус.

– Катрине Браттеруд… Распространенное имя. У нее необычная татуировка на животе; похоже, нам есть с чего начинать. Но одной татуировки недостаточно. – Гунарстранна перечитал свои записи и ткнул пальцем в машину: – В Сёркедал!

Они ехали молча; за рулем сидел Фрёлик. Гунарстранна горбился на переднем сиденье, кутаясь в легкий плащ, и молчал. Фрёлик все перебирал каналы, отыскивая музыку, которую ему нравилось слушать по радио. Натыкаясь на рекламу, он всякий раз менял канал и продолжал переключать, пока не нашел хорошую музыку. Гунарстранна раздраженно косился на его палец, жмущий на кнопку поиска.

– Эту песню я слышал уже три раза, – сказал он. – Если ты снова переключишься на эту станцию, будь любезен, переведи, о чем она поет!

Вместо ответа, Фрёлик переключился на другой канал. Он продолжал искать, пока из динамиков не полился сиплый голос Тома Уэйтса.

Они проехали кладбище Вестре; промчались от Сместада до Сёркедалвей, почти не встретив жилых домов – те находились вдали от дороги. Какое-то время они ехали параллельно поезду на линии метро Эстерос. Двое детей в первом вагоне хлопали ладошками по стеклу и махали им руками. Под тихий блюз миновали Рэа. У самого Сёркедала им попалось пшеничное поле; ветер колыхал зеленые колосья, и они переливались на солнце, как бархат. В очередную рекламную паузу Фрёлик выключил радио.

– Столица, называется! – воскликнул он, пылко вскидывая руки вверх. – Пять минут на машине, и ты уже в деревне.

Дорога то и дело поворачивала, поднявшись на вершину холма. Вдали мелькнула голубая лента воды; она вилась между зелеными холмами, раскидистыми лиственными деревьями, росшими по берегам реки. Еще дальше виднелась опушка огромной лесопарковой зоны Осломарка. Фрёлик притормозил.

– По-моему, уже близко, – буркнул он, пригибаясь к рулю.

– Вон там белая стрелка, – сказал Гунарстранна.

«Стрелкой» он назвал указатель с надписью «Винтерхаген». Фрёлик повернул на гравийную парковку. После ливней здесь образовались промоины, машина то и дело подскакивала. Они остановились у живой изгороди и вышли. Было свежо и немного промозгло. Промоины заполняла дождевая вода. Фрёлик задрал голову. Небо было каким-то непонятным. Сияет солнце и очень жарко, но вдали собираются тучи… Очень может быть, скоро снова хлынет дождь. Или начнется гроза. Фрёлик достал из машины куртку и набросил ее на плечи. Они зашагали по узкой шлакобетонной дорожке и вскоре увидели теплицу. Дверь в теплицу была открыта. На стекле красовалась надпись «Винтерхаген», сделанная большими, с завитками, желтыми буквами. У теплицы стояла женщина лет двадцати пяти – двадцати семи в шортах и футболке и смотрела на них прищурившись.

– По-моему, здесь когда-то была народная школа, – заметил Фрёлик, когда они проходили между большим желтым зданием и пустырем, на котором разбили огород. Они пошли между ровными рядами ростков.

– Идиллия, – нараспев произнес Гунарстранна, оглядевшись по сторонам.

– Идиллия.

– А вон там, похоже, общежитие, – продолжал Фрёлик с наигранным интересом. Инспектор Гунарстранна нахмурился. По решетке вились плетистые розы. – А там у них контора, – продолжал Франк, показывая на скучное здание из красного кирпича.

Они увидели группу молодых людей, окруживших старый красный трактор.

– Ух ты, «Красный дьявол»! – обрадовался Фрёлик. – Старина «Масси-Фергюсон»!

Тут на землю рядом с ними плюхнулось что-то мягкое. Гунарстранна и Фрёлик остановились и обернулись. Еще один помидор угодил в окно желтого общежития прямо за их спинами. Помидор лопнул; на темном стекле осталось мокрое, красноватое пятно. Фрёлик пригнулся, но недостаточно быстро. Следующий снаряд угодил ему в лицо.

Инспектор Гунарстранна посмотрел на женщину, стоявшую у теплицы. Она замахнулась очередным помидором. Когда Фрёлик побежал к ней, она бросила на землю оставшиеся помидоры и проворно, как газель, понеслась между грядками. Скоро она без труда перескочила через ограду. Фрёлик бежал неуклюже, как раненый бык. Его мощный торс раскачивался из стороны в сторону. Белая рубашка вылезла из брюк, галстук съехал на плечо. Через несколько метров он резко остановился, чтобы отдышаться.

На тонких губах Гунарстранны показалось подобие улыбки. Молодежь у трактора заходилась от хохота. Фрёлик погрозил метательнице помидоров кулаком, развернулся и, поминутно отступаясь, зашагал назад, роясь в карманах в поисках платка.

– Иногда я спрашиваю себя, правильно ли выбрал профессию, – вздохнул он, вытирая с бороды томатный сок.

– Что бы ты сделал, если бы поймал ее?

Фрёлик покосился на шефа, но не ответил. Гунарстранна дотронулся до угла рта:

– Вытри… у тебя здесь семечки.

Фрёлик вытер губы и мрачно посмотрел на юнцов у трактора. Те по-прежнему забавлялись, глядя на него.

– Я их не понимаю, – признался он. – Почему все наркоманы так ненавидят полицию?

– Может быть, потому, что у полицейских скверная привычка гоняться за ними, – сухо ответил Гунарстранна.

– У нас такой рефлекс, – ответил Фрёлик.

– Они убегают, ты догоняешь. Такая вот тупая игра. Ты только посмотри на них! – Гунарстранна показал на юнцов, стоящих вокруг трактора.

Они дружно захрюкали. Как известно, полицейских почти везде обзывают «свиньями»… Гунарстранна достал из кисета самодельную сигарету и направился к конторе. Фрёлик неуклюже потопал за ним, отряхивая на ходу куртку – в пылу погони она упала на землю. Гунарстранна закашлялся, и оба остановились.

Фрёлик оглянулся на юнцов:

– Глядя на них, я вспоминаю двух котят, которые были у Евы-Бритт. Ей подарил их один фермер; привез их в плетеной корзинке. Они совсем не знали людей и были дикие… Прятались под диваном у нее в гостиной, вылезали оттуда по ночам. Сжирали корм, который она им оставляла, загадили всю мебель. Как-то я попробовал взять одного на руки. Ну и свирепым же он оказался! Исцарапал мне руку и порвал рубашку.

Гунарстранна наконец отдышался.

– Котята? – буркнул он без особого интереса и остановился у входа в контору. Еще два раза затянулся, пальцами загасил самокрутку, а окурок сунул в карман плаща. В вестибюле пол был выложен крупной плиткой; на потолке работали вентиляторы. За столом сидел длинноволосый молодой человек с эспаньолкой; он разговаривал по телефону. На полу у стола лежал пес, боксер. Голову он положил на пол с таким видом, словно удерживал плитку на месте, и мрачно смотрел на двух подходящих незнакомцев.

Молодой человек извинился перед своим собеседником и закончил разговор.

– Аннабет Ос, – произнес Гунарстранна, бросив досадливый взгляд на Фрёлика. Тот все еще вытирал бороду носовым платком.

Из-за перегородки вышла высокая женщина в широкой клетчатой юбке. Она протянула руку Фрёлику:

– Вы Гунарстранна?

– Франк Фрёлик, – представился Фрёлик, легонько сжав протянутую руку.

Боксер тоже встал, потянулся и широко зевнул, а потом неспешно подошел к ним и задрал голову.

– Значит, Гунарстранна – вы, – произнесла Аннабет Ос, протягивая руку инспектору. Тот пожал ее. – Методом исключения, – пояснила она, нервно улыбаясь. Ее коротко стриженные темно-русые волосы торчали дыбом; лицо было морщинистым, как печеное яблоко. Приветливая улыбка казалась заученной. Она обнажила лошадиные зубы, желтые от никотина. Пожелтевшие кончики пальцев тоже выдавали заядлую курильщицу.

Оба полицейских молчали.

– Итак… – Аннабет бросила вопросительный взгляд на Гунарстранну. – Может быть, зайдем ко мне в кабинет?

– Мы бы хотели, чтобы вы поехали с нами, – сказал Фрёлик, прочистив горло. – Вы должны нам помочь.

– Чем помочь? – встревоженно спросила Аннабет.

– Вы должны опознать женщину, обстоятельства смерти которой мы сейчас расследуем… То есть жертву.

– Вы хотите, чтобы я посмотрела… на нее? – нерешительно спросила Аннабет.

Фрёлик кивнул.

– Я надеялась, что мне… не придется смотреть на нее. – Аннабет быстро покосилась на длинноволосого молодого человека с эспаньолкой.

Тот ответил ей тусклым взглядом, затем опустил голову и притворился, что внимательно читает лежавшие перед ним бумаги.

– Но наверное, будет лучше, если я все же поеду с вами, – заключила Аннабет, задумчиво погладив подбородок. – Дайте мне пару минут! – Она снова скрылась за перегородкой.

Гунарстранна и Фрёлик вышли на улицу. Там ярко светило солнце. Гунарстранна достал из кармана футляр с солнцезащитными экранами, которые крепились к очкам, и буркнул:

– Переполох в раю!

Им было видно, как Аннабет Ос беседует с молодым человеком с эспаньолкой. Он оживленно жестикулировал. Оба замерли, когда увидели, что за ними наблюдают. Гунарстранна и Фрёлик переглянулись и зашагали назад, на парковку.

– И что же ты сделал в конце концов? – спросил Гунарстранна, останавливаясь у машины.

– А?

– Что ты сделал с котятами?

– А, с котятами… – рассеянно ответил Фрёлик. Порывшись в куртке, он достал дорогие зеркальные солнечные очки. Надел, посмотрелся в боковое окошко машины и поморщился. – Они сдохли. Еве-Бритт они надоели, и я их пристрелил.

Гунарстранне хватило времени прикурить свой окурок и сделать пять затяжек, прежде чем из-за деревьев показалась Аннабет. В своей длинной юбке, туфлях на плоской подошве она выглядела как-то по-деревенски, старомодно. Зато походка у нее была энергичная. Короткие волосы подпрыгивали в такт ее шагам. На спине она несла маленький зеленый рюкзак. Она что-то крикнула юнцам у трактора и помахала рукой. На плечи она накинула шаль – тоже клетчатую; судя по всему, она была поклонницей народных промыслов. Гунарстранна галантно распахнул перед ней заднюю дверцу машины.

– Боже мой! – воскликнула Аннабет Ос. – Я поеду на заднем сиденье! Как преступница! – Перед тем как сесть, она помахала рукой помидорометательнице, которая успела вернуться в теплицу.

– Она, кстати, только что заехала мне в лицо помидором, – бодро сообщил Фрёлик, выезжая с парковки.

– Что, простите? – нарочито высокомерно спросила Аннабет. – Дорогой мой, надеюсь, вы не пострадали?

Фрёлик посмотрел на нее в зеркало заднего вида и перевел взгляд на Гунарстранну; тот сел к женщине вполоборота.

– Скажите, пожалуйста… Тот молодой человек в приемной – сотрудник или пациент?

– Он проходит у нас альтернативную службу, так что можно сказать, что он сотрудник.

– Как его зовут?

– Хеннинг Крамер.

– Вернемся к пропавшей девушке. Как вы думаете, почему родители не объявили ее в розыск?

– Наши пациенты довольно часто не ладят с родителями. Или приезжают к нам с других концов страны.

– И что же?

Аннабет обняла рюкзак.

– Чем мой ответ вас не устраивает?

– Мне нужны конкретные данные. Как обстоит дело в данном случае?

– Гунарстранна, – Аннабет наклонилась вперед, – мы, работники социальных служб, прекрасно понимаем, как важно хранить личные тайны пациентов и соблюдать нормы профессиональной этики.

Фрёлик покосился в зеркало заднего вида. Солнечные очки съехали ему на переносицу. Аннабет посмотрела в его сторону и поняла, что ее ответ его не устроил.

– Речь идет об убийстве, – напомнил Фрёлик.

– А я должна заботиться об интересах своих пациентов, – холодно ответила она и кашлянула. – Куда вы меня везете?

– Сейчас мы с вами поедем в Институт судебной медицины, – ответил Гунарстранна. – Там вам предложат ответить «да» или «нет» на один простой вопрос.

– Какой вопрос?

– Принадлежит ли тело, которое вы увидите, девушке, которую вы объявили в розыск, Катрине Браттеруд?

– Да, – сказала Аннабет Ос и отвернулась. Гунарстранна накрыл лицо покойницы простыней. – Это она. Можно выйти? От здешнего запаха меня мутит…

Выйдя из здания, они нашли скамейку, вернее, прочное сооружение, состоящее из соединенных вместе стола и скамейки. Такие ставят на площадках для отдыха и автостоянках по всей Норвегии. Аннабет неуклюже опустилась на сиденье, не сняв рюкзак. Она часто дышала и смотрела перед собой; глаза у нее блестели.

– Вот и все, – произнесла она. – Почти три года борьбы за ее жизнь – и все напрасно.

Они сидели молча, слушая, как вдалеке мимо пролетают машины. Мимо прошел какой-то знакомый и помахал полицейским.

– Знаете, сколько стоит реабилитация наркозависимого?

Вопрос был чисто риторическим, и Гунарстранна, и Фрёлик понимали, что ответ их собеседницу не интересует.

– Боже мой, – повторила Аннабет. – Все напрасно… Какая страшная потеря!

Последовало молчание, которое нарушил Гунарстранна:

– О чем вы говорите, фру Ос? Что именно напрасно?

Аннабет выпрямилась. Она собралась что-то сказать, но замолчала и вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– Расскажите об этих трех годах, – вмешался Фрёлик. – Когда вы познакомились с Катрине?

– Как вы думаете, почему?.. – не сразу откликнулась она. – Ее ограбили? Изнасиловали?

– Когда вы познакомились с Катрине? – терпеливо повторил Фрёлик.

Аннабет вздохнула:

– Несколько лет назад. Кажется… в девяносто шестом. Она пришла к нам, как мы говорим, «по собственной недоброй воле», то есть по направлению органов соцзащиты. Она не была уверена в своих силах… я хочу сказать, что она несколько раз убегала, а потом возвращалась. Но потом мы повезли наших подопечных в горы, чтобы показать, какой интересной может быть жизнь без искусственных стимуляторов. По-моему, после той поездки она стала более мотивированной, согласилась на лечение и прошла трехлетний курс. Мы разбили курс на этапы. Сейчас она находилась на четвертом, заключительном… В конце лета мы собирались снять ее с учета. Проходя курс реабилитации, она одновременно окончила среднюю школу. Сдала выпускные экзамены на «отлично»! Показала просто блестящие результаты… Какая она была умная, какая толковая… Схватывала прямо на лету! Получила три «отлично», черт побери! После экзаменов она позвонила мне. «Аннабет, Аннабет! – кричала она в трубку. – Я отличница!» Она так радовалась…