Текст книги "Дом-Призрак (ЛП)"

Автор книги: Хелен Файфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Она наполнила тележку пиццей, салатом, пастой, шоколадом и вином. Она даже захватила пачку бритв. Пора брить ноги. Просто никогда не знаешь наверняка. Энни посмотрела на свою тележку, это было совсем не то, что ходить по магазинам с Майком, и ей это понравилось.

На стойке рядом с кассой лежал единственный потрепанный экземпляр местной газеты. На первой странице напечатали фотографию пропавшей девушки, которая смотрела на неё. Дрожа всем телом, Энни надеялась, что бедняжка не лежит мертвой где-нибудь поблизости от фермы.

Её возвращение домой прошло без приключений. Она, не раздумывая вышла из машины, чтобы открыть ворота. Обычно она чувствовала себя немного испуганной, потому что в это время здесь слишком одиноко и темно, и в народе гуляло слишком много историй о призрачных монахах, которые бродили по этому месту. Сегодня её слишком поглотили мысли об Уилле. Ей очень хотелось позвонить Джейку и осторожно попытаться выяснить, не говорил ли Уилл что-нибудь о ней, но он сначала догадается, что она задумала, а потом скажет Уиллу: Джейк не мог держать рот на замке.

Энни припарковалась и схватила пакеты с покупками из багажника машины; бутылки с вином столкнулись друг друга. Открыв калитку, она почувствовала, что за ней наблюдают, и ей снова стало не по себе. С тех самых пор, как она вошла в особняк, это чувство маячило где-то на задворках её сознания. Она никогда не испытывала ничего подобного. Войдя в кухню, она заперла дверь и бросила пакеты с покупками на стол, её руки дрожали.

– Я схожу с ума, Тесс, и превращаюсь в алкоголика, но ты ведь не возражаешь, правда? Это будет наш маленький секрет.

Она взяла наполовину полную бутылку вина и свой бокал, а затем отправилась в уютную гостиную смотреть телевизор: все, что угодно, лишь бы занять свои мысли. Ей нужно что-то смешное. Энни искала по всем каналам, пока не наткнулась на повтор «Дуракам везет». Ничто так не вызывает улыбку, как выходки Дерека «Дэла», Родни и коробки с надувными куклами.

Стоя спиной к окну, Энни не видела, как черная фигура выскользнула из сарая и скрылась в лесу. Тесс зарычала на кухне, она знала, что там кто-то есть.

***

Уилл вернулся в полицейский участок, и на этот раз там оказалось полно народу, совсем не так, как с утра. Сегодня все складывалась не так как прежде. Обычно в это время здесь было тихо, пара офицеров и констебль службы поддержки. Все остальные в патруле, ожидая бесконечных вызовов. Он часто думал, как жаль, что налогоплательщики так мало знают о мире полиции. Большинство звонков в полицию были абсолютной чепухой: сообщения о том, что дети шумят в парке или играют в футбол на улице. Это сводило Уилла с ума. Актовый зал был полон; офицеры ночной смены слонялись вокруг, ожидая начала девятичасового инструктажа. Он подошел к комнате отдыха и заглянул внутрь, кивнув двум полицейским, Клэр и Салли, которые были там.

– Добрый вечер, дамы, кто-нибудь может сделать кофе? – Он одарил их своей лучшей улыбкой, и они улыбнулись в ответ.

– Мы могли бы. Чем расплатишься?

Он ломал голову в поисках какой-нибудь пикантной сплетни в обмен на кофе.

– О, я знаю, вы слышали о проделках в группе ночной смены? Не хотите ли узнать, кто, в конце концов, вернулся в дом некоего сержанта, чтобы забрать ключи от машины с тарелки?

Обе женщины одновременно встали и направились к чайнику.

– Крепкий, с двумя кусочка сахара, пожалуйста. – Он вышел и быстро зашагал по лабиринту коридоров к своему кабинету, широко улыбаясь. Он знал, что они не смогут устоять. Меньше чем через пять минут они будут там, с дымящейся кружкой кофе и широкими улыбками.

Уилл устал. День выдался длинный, и как только он доложит дежурному инспектору, то сразу же отправится домой выпить чего-нибудь покрепче кофе. Как по команде дверь открылась, и они вошли. Клэр поставила кружку на стол.

– Ладно, Уилл, выкладывай все начистоту. Мы хотим знать все до мельчайших подробностей.

Он сделал эффектную паузу.

– Ну, мне сообщили из очень надежного источника, что Рис и Дина из опеки встречались и в итоге отправились к сержанту опеки – не будем называть никаких имен, но Джек ускользает от моих губ – в дом с некой блондинкой-офицером, у которой мелодичный шотландский акцент, чтобы провести время вместе.

– О боже, ты нас разыгрываешь? – Салли взвизгнула, прежде чем они обе рухнули в приступе хихиканья.

Клэр повернулась к Салли, которая смеялась так сильно, что ей пришлось держаться за бок.

– Нам действительно стоит пойти куда-нибудь следующим вечером. Ты понимаешь, что мы упускаем?

Они обе послали ему воздушный поцелуй и повернулись, чтобы уйти.

– Спасибо за кофе, девочки.

– Не за что, дорогой. Спасибо за сплетни. – Клэр подмигнула ему, когда Салли потащила её в коридор. Их смех эхом разнесся по всему коридору, вызвав улыбку на его лице.

Когда полиция объявила, что будет сотрудничать с констеблями службы поддержки общин, многие офицеры не слишком хорошо это восприняли. Они были обеспокоены тем, что у них отнимут работу, и оплата снизится, но на деле все оказалось совсем по-другому. Первая группа, прибывшая с тренировки в штаб-квартире, была как глоток свежего воздуха, и Уилл подумал, что все очень удивились: он не сказал бы о них плохого слова. Они часто помогали сверх своего служебного долга, чего нельзя сказать о некоторых офицерах.

Он отхлебнул кофе и обновил отчет о пропавших людях, затем, усталый и голодный, отправился на поиски дежурного инспектора, чтобы сообщить последние новости. Поднявшись по лестнице, он позвонил в местный китайский ресторанчик, и девушка, ответившая на звонок, приняла его заказ – говяжий Чоу-мейн и чипсы с солью и перцем, не уточнив больше ничего, кроме его имени. В данный момент девушка, принимавшая заказы, знала его лучше, чем любая из трех его последних подружек. «Ты жалкий ублюдок, Уилл Эшворд».

Он думал об Энни и о том, что в ней так сильно на него подействовало. Он никогда прежде не обращал на неё внимания, но сегодня она выглядела такой уязвимой, и ему так сильно хотелось обнять её и сказать, что он её защитит. Возможно, пришло время начать вести себя соответственно возрасту. Большинство его школьных товарищей были женаты, некоторые даже дважды. У всех у них семьи, а у него что? Удивительный талант не держать свой член в штанах и лучший друг – гей. Он усмехнулся, потому что если бы он этого не сделал, то мог бы просто заплакать.

***

Энни никак не могла успокоиться. Тесс постоянно рычала на кого-то или что-то, чего она не могла видеть, и это её пугало. Она встала и прижалась лицом к стеклу, вглядываясь во двор. Но было так темно, что она могла видеть только комнату позади себя, отраженную в стекле, и свое собственное лицо, которое едва узнала. Она выглядела такой бледной, а под глазами у неё огромные черные круги, не говоря уже о самой ужасной стрижке в мире. Она сморгнула набежавшие слезы и всхлипнула. «Перестань, Энни, твои волосы отрастут снова. Ты жива и свободна. Чего еще ты хочешь?»

Она хотела, оказаться в другой ситуации, в легких любовных отношениях. Ей никогда не нравилось быть одной, и она всегда была домоседкой. Когда она была моложе, клубы не были её коньком, как и свидания. Мысль о том, что придется начинать все сначала, наполнила её страхом. «Может стоит купить автозагар, сделать маникюр и посмотреть, сможет ли парикмахер сделать что-нибудь с тем, что осталось от моих волос. Устроить себе день релакса и привести себя в порядок. Пора перестать быть жертвой и начать жить».

Энни снова наполнила свой бокал вином, надеясь, что алкоголь успокоит её, и пошла на кухню кормить Тесс. Она посмотрела на стол и лежащий на нем дневник. Её телефон зазвонил, и она не сдвинулась ни на дюйм, боясь потерять сигнал.

– Ну и чего же он хотел, когда вы были наедине?

Она решила не доставлять Джейку ни малейшего удовольствия.

– Он был очень мил и попросил меня показать ему старый особняк. Больше ничего. – Энни не сказала ему, что Уилл вернется утром. Она подумала об Уилле и его светлых волосах песочного цвета – таких мягких, что хочется провести по ним пальцами – и ярко-голубых глазах, возле которых собирались морщинки, когда он улыбался, и какая у него улыбка: идеальные белые зубы. Затем подумала о себе: невысокая, на двадцать шесть фунтов больше своего идеального веса, её некогда пышные черные волосы выбриты, оголяя рану, которой мог бы гордиться боец в клетке. Да, она и Уилл стали бы настолько чудесной парой, что она рассмеялась.

– Что тут смешного? Ты так подло держишь меня в напряжении. Но, честно говоря, я звонил тебе, чтобы дать очень хороший совет от дяди Джейка.

– Что еще за дядя Джейк?

– Не связывайся с ним, я имею в виду, с Уиллом. Ты же знаешь, какая у него репутация, и я не хочу, чтобы ты снова пострадала так скоро. Он мой друг и все такое, но я никогда не доверю ему свою сестру или даже мать, если уж на, то пошло.

– Спасибо за совет. Я иду спать, так что, пожалуйста, перестань меня доставать. Передавай привет Алексу. – Она положила трубку и взяла дневник. – А ты, Элис? Тебе когда-нибудь нравился кто-то не из твоей лиги?

Легкий ветерок обдул затылок Энни, заставляя волосы встать дыбом. Если бы она не знала наверняка, то сказала бы, что кто-то стоит у неё за спиной. Она почувствовала, как у неё задрожали ноги.

«О боже, что со мной происходит? Пожалуйста, оставьте меня в покое». Боясь обернуться, она подняла глаза, пока они не оказались на одном уровне с окном, и посмотрела на свое отражение. Позади неё никого не было. Шепот холодного воздуха пронесся по её телу, заставляя каждый нерв покалывать, а затем исчез: в комнате стало легче дышать, и ей тоже. Энни вылила остатки вина в свой бокал и подняла его вверх.

– За тебя Элис, не знаю, что происходит и почему у меня такое чувство, что я в этом замешана, но думаю, ты, вероятно, была очень хорошим человеком, и надеюсь, что то, что ты пытаешься мне сказать, принесет тебе некоторое утешение. – Она допила вино и поморщилась. Что же все-таки происходит? Ей показалось или она столкнулась с призраком? Она хотела бы поговорить об этом с кем-нибудь, кто не поднял бы её на смех. Жаль, что все её друзья – копы.

31 октября 1887 года

Вчера Эдвард вернулся из Лондона. Он намного выше, чем я помню. Я закончила свои дела и сидела возле пианино, слушая, как леди Ханна играет новую музыкальную пьесу, которую она выучила специально к его возвращению домой. Увидев меня со своей матерью, он вбежал в комнату и крепко обнял её, одновременно скорчив мне рожу за её спиной. Я не удержалась и показала ему язык, как рассерженный ребенок. Осознав собственную наглость, встала и поспешила из комнаты на кухню, боясь оглянуться, чтобы не встретиться с ним взглядом. Я хотела быть так далеко от него, насколько это возможно. Спросила кухарку, не нужна ли ей помощь, и она указала на раковину полную картошки. Она попросила меня почистить её, что я и сделала. Знаю, что она признательна за помощь, потому что она вечно стонет, что не может давать Милли вечные поблажки. В один прекрасный день я спрошу её, что именно она имеет в виду.

Все то время, что я провела с закатанными до локтей рукавами, чистя грязную картошку, я не могла перестать думать об Эдварде. Как бы он мне не пугал, должна признать, что он очень красив. Я уставилась на отражение, которое смотрело на меня из окна. Я все еще выгляжу как девчонка, хотя два дня назад кухарка заставила меня покраснеть, сказав, что я наконец-то начинаю округлятся во всех нужных местах.

На прошлой неделе леди Ханна взяла меня с собой в город, чтобы купить подходящее нижнее белье и новую одежду, поскольку я выросла из всего, что у меня есть. Мы так весело проводили время вместе, и она была очень добра ко мне, и даже пригласила меня на обед в новый отель, который открылся на прошлой неделе. Она сказала, что его светлость обещал сводить её сам, но он так занят работой, что до сих пор не удосужился сделать это, так что наш поход должен остаться тайной, и я не должна говорить об этом никому из других слуг, потому что она не хотела, чтобы они расстроились или ревновали. Я поклялась ей, что никому не скажу, и мне было очень приятно, когда со мной обращались как с леди, а не как со служанкой.

Я очень люблю леди Ханну. Она даже начала учить меня играть на пианино. Однажды вечером на прошлой неделе, после того как его светлость удалился на покой, она выпила после ужина три стакана шерри. Она сказала мне, что мечтала о собственной дочери, но ей не суждено было родиться. Затем она сказала, что я для неё как дочь, которую она всегда хотела, но никогда не имела.

Громкий крик пронзил мои грезы. За этим последовал ужасный глухой удар. Я побежала за кухаркой из кухни в холл, откуда доносился шум, и был встречена самым ужасным зрелищем, которое я когда-либо видела. Леди Ханна лежала у подножия парадной лестницы, и из её затылка сочилась огромная лужа крови. На верхней площадке лестницы появился Эдвард.

«Мама!» – крикнул он и побежал вниз так быстро, что я испугалась, как бы он не упал и не приземлился рядом с ней.

Кухарка плакала в передник. Она велела мне сходить за доктором Смитом, но я не могла пошевелиться. Я чувствовала себя так, словно мои ноги приклеились к полу. Не могла оторвать взгляда от темно-красной крови, которая пачкала красивое белое платье леди Ханны; кровь окрашивала мягкий шелк в малиновый цвет. Эдвард склонился над своей матерью, рыдая.

«Элис!» – закричала кухарка.

Наконец я очнулась и побежала так быстро, как только могла. Я обернулась и увидела, что Эдвард смотрит на меня, и я могла бы поклясться, что он улыбается своей ужасной, злой улыбкой. Я побежала искать Альфи, который оседлал лошадь и каретку и повез меня сквозь суровую зимнюю ночь к дому доктора. К тому времени, как мы вернулись с доктором, Эдвард и его светлость отнесли леди Ханну в её спальню. Я никогда не забуду огромную лужу крови, которая растеклась у подножия лестницы: я понятия не имела, что человек может так сильно истекать кровью.

Кухарка велела мне все убрать, пока его светлость не спустился вниз, а потом все погрузилось во тьму. Когда я открыла глаза, Эдвард нес меня на руках. Он сказал, что поймал меня как раз перед тем, как я упала на пол. Он отнес меня в ближайшую комнату, которая была библиотекой, и осторожно положил на кушетку. Мне было страшно находиться так близко к нему, но в то же время было приятно чувствовать его сильные руки, обнимающие меня. Я посмотрела в его глаза, и на этот раз они не казались такими черными, просто печальными. Я спросила его, как чувствует себя её светлость, и он ответил, что с ней доктор и его отец. Он говорил приглушенным голосом, не желая, чтобы кто-нибудь подслушал наш разговор. Он сказал мне, что рана очень серьезная. Доктор беспокоился из-за количества крови, которую леди Ханна потеряла, и сказал, что у неё была раздроблена часть черепа. Не было никакой возможности перевезти её в больницу, потому что это слишком опасно с её травмой головы.

Я начала безудержно рыдать и почувствовала, как Эдварда начал гладить мои волосы и промокать глаза платком; я была ошеломлена тем, что он утешал меня. Когда я пишу эти строки, начинаю понимать, что впервые видела его таким милым. Мне нравится этот добрый Эдвард, и мне еще больше нравилось чувствовать его руки, когда он гладил мои волосы.

Он встал, чтобы пойти к матери, а я не хотела, чтобы он оставлял меня одну, но он сделал это, и я продолжила рыдать. Я хотела пойти к ней, но слишком боюсь его светлости. Встала на дрожащие ноги и направилась к двери библиотеки. И тут я услышала, как его светлость зарычал во весь голос. Ужасный звук, полный боли и страдания, который эхом разнесся по большому залу. Я подняла глаза и увидела кухарку, бегущею по коридору; доктор спустился по лестнице и покачал головой. Тогда я понял, что леди Ханна, прекрасная, добрая женщина, умерла – ушла навсегда. Я закрыла дверь и в оцепенении поплелась обратно к кушетке. Лежа на спине, я плакала, пока не погрузилась в сон, в котором не было места ужасной правде.

Проснулась я в темноте. Было так холодно. Огонь, который я зажгла раньше, погас до нескольких пылающих оранжевых угольков. В доме царила тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных часов в холле. Дрожа, встала, чтобы пойти в свою спальню. Выскользнула из библиотеки и побежала по коридору к лестнице для прислуги в задней части дома. Я слишком боялась выглянуть в коридор, чтобы не увидеть леди Ханну, лежащую на полу, измученную и истекающую кровью. Повернула за угол и завизжала, увидев Эдварда, сидящего на нижней ступеньке, он держал в руках что-то похожее на нож, но было так темно, что я не могла быть уверена.

Мое сердце бешено заколотилось. Мне не хотелось оставаться с ним наедине. Пробормотав извинения, я взбежала на два лестничных пролета, добралась до туалета для прислуги и заперла дверь. Мое заплаканное лицо смотрело на меня из маленького зеркала над раковиной, а глаза казались огромными от горя и страха. Я плеснула холодной водой в лицо и побежала в свою спальню.

Раздевшись, я надела ночную рубашку, которую леди Ханна совсем недавно купила для меня, и легла в свою ледяную постель. Я лежала, дрожа, и ждала, когда согреюсь. Через несколько минут тихий стук в дверь заставил мое сердце замереть.

«Элис, это я, Эдвард, пожалуйста, можно мне войти?»

Я была в ужасе, но взволнована. Не знала, что мне делать. Если бы Гарольд или кухарка застали Эдварда в моей комнате, у меня возникли бы большие неприятности. Прежде чем я успела ответить, дверная ручка начала поворачиваться, и он прокрался внутрь.

«Элис, ты еще не спишь?»

Я едва смогла прошептать «да», но все же сказала, и он закрыл за собой дверь. Подошел к тому месту, где я лежала, и сел на кровать рядом со мной: меня тошнило от страха. Я не хотела, чтобы Эдвард сидел рядом со мной, но не могла отослать его. Он поднял руку и начал гладить меня по волосам, и я почувствовала, что дрожу. Он выпил, потому что я чувствовала кислый запах виски в его дыхании. Я вырвалась из его рук, и тогда он ударил меня по лицу. Прежде чем я успела что-то сделать, он оказался на мне, его губы прижались к моим губам, а тело крепко придавило мое. Мне так стыдно за то, что произошло потом, что я даже не могу это описать, но знаю, что все неправильно, и так болезненно, что я плакала от боли. Когда Эдвард закончил, он встал и вышел из комнаты, даже не оглянувшись, а я рыдала, пока не уснула.

1 ноября 1887 года

Я проснулась рано и долго лежала в ванне. Даже после того, как стало холодно, я оставалась там. Оставалась до тех пор, пока Милли не забарабанила в дверь, требуя её впустить. Мне было больно, и я не знала, что с собой делать. Я хотела рассказать кому-нибудь о том, что произошло, потому что не знала, правильно это или нет.

Когда я вернулась в свою комнату, Эдвард стоял у окна, он повернулся ко мне со слезами на глазах и сказал, что искренне сожалеет и надеется, что не причинил мне слишком много боли прошлой ночью. Он выглядел таким печальным и несчастным, что я ничего не могла с собой поделать и сказала ему, что мне больно, но все не так уж плохо. Он взял меня за руку и упал на колени, моля о прощении. Он держал меня за ноги, его голова прижималась к моим бедрам, и мне было так жаль его, что я погладила его по волосам и сказала, что прощаю его. Когда он наконец встал, то обнял меня и поцеловал. На этот раз это было так нежно, что я не смогла удержаться и поцеловала его в ответ.

5 ноября 1887 года

Сегодня были похороны Леди Ханны, и они были очень печальны, потому что напомнили мне о похоронах моей матери. Гарольд сказал, что мы можем присутствовать в знак уважения. На самом деле мне этого не хотелось, но выбора не было. Я предпочла бы остаться в доме, чтобы убедиться, что все готово для скорбящих гостей. Все слуги выстроились в задней части церкви, подальше от важных персон. Я все плакала и плакала. Эдвард стоял впереди, рядом с его светлостью, склонив голову. Я была зажата между кухаркой и Альфи в середине прохода, откуда мне был виден гроб и Эдвард.

Каждый раз, когда вижу его, у меня мурашки бегут по коже, и я до сих пор не знаю, что он заставляет меня чувствовать – ужас или страсть. Альфи ерзал на протяжении всей службы. Я была так расстроена, что он обнял меня за плечи, пытаясь хоть как-то утешить. Это был единственный раз, когда я увидела, как Эдвард поднял глаза от земли. Он повернулся и посмотрел на Альфи. Глаза Эдварда потемнели еще больше, и он выглядел таким сердитым, что мне стало жаль бедного Альфи. Я отстранилась, чтобы не навлечь на него неприятностей.

После похорон в дом пришло много скорбящих, и я провела остаток дня, бегая вокруг, подавая им напитки и еду. Кухарка сказала, что ничто так не возбуждает аппетит, как похороны, и оказалась права. Пришедшие на поминки, буквально заполонили дом его светлость, выпивая и съедая все что подавалось. К тому времени, как ушел последний, я была совершенно измотана. Мои бедные ноги болели, а глаза щипало от слез и огромных облаков сигарного дыма, которые превратили дом в дымку.

Его светлость был в гостиной и очень пьян. Я смотрела, как Эдвард и Гарольд тащат его в комнату. Он привык спать в одной из гостевых комнат. Он сказал Гарольду, что больше не может находиться в комнате, где умерла его любимая жена, потому что она забрала его душу, когда ушла, и теперь он всего лишь пустая оболочка.

Все отправились спать, кроме меня и Эдварда, который застал меня сидящей за пианино, отдыхающей и размышляющей о леди Ханне. Он стоял передо мной, и я не могла не думать о том, как он красив в своем горе, и тогда мне стало ужасно от таких мыслей.

Он притянул меня к себе и поцеловал со страстью; жар его тела оказался так силен, что я испугалась, как бы мы не загорелись. Знаю, что то, что мы делаем, неправильно, и прекрасно понимаю, что ничего хорошего из этого не выйдет, но я так сильно хотела его. Хотела почувствовать, как эти сильные руки обнимают меня, а его губы прижимаются к моим. Он поднял меня и понес через холл в библиотеку, снова уложив на кушетку. Мое сердце билось так быстро, что стало трудно дышать. Я лежала и смотрела, как он расстегивает рубашку, потом он наклонился ко мне, и я обняла его, теряясь в нем.

Через некоторое время неприятное ощущение, что кто-то наблюдает за мной, заставило меня поднять голову и посмотреть на дверь, где я увидела Альфи, его лицо казалось белым, а в глазах застыла боль. Когда наши взгляды встретились, он повернулся и побежал. Мои щеки горели от стыда, но Эдвард обнял меня еще крепче, и я закрыла глаза, позволяя теплу накрыть меня.

11 ноября 1887 года

Эдвард сегодня уезжает. У него в Лондоне важные экзамены, которые он не должен пропустить. Я не знаю, как справлюсь без него, потому что он стал моей скалой. Он давал мне утешение, как и я ему, и мы проводили часы, разговаривая каждый вечер после того, как я заканчивала свою работу по дому. Наши любовные ласки были полны страсти и наслаждения, что я и представить себе не могла, что так может быть; он никогда не принуждал меня с того самого первого раза. По словам кухарки, это было то, что нужно делать, если вы хотите, чтобы ваш муж был счастлив и у вас появились дети.

Мне стыдно за то, как я себя вела, и я понимаю, что честные девушки не ведут себя подобным образом, но это кажется таким правильным, потому что я думаю, что влюбляюсь в Эдварда все сильнее, что не смогла бы остановиться, даже если бы попыталась. Мы должны держать нашу дружбу в секрете, потому что я прислуга, а о том, что хозяин дома ведет себя так, никто не должен подозревать. Если его светлость узнает, меня отошлют, а я этого не вынесу; этот дом и люди в нем – единственная семья, которую я знаю.

Альфи не сказал мне ни слова с той самой ночи похорон, и я искренне огорчена; он мой лучший друг, и я очень по нему скучаю. Как только Эдвард уедет в Лондон, я попытаюсь поговорить с ним наедине и все ему объяснить.

Его светлость впал в такую меланхолию, что у меня сердце разрывается, когда я смотрю на него. Он ничего не ест и целыми днями сидит в своей комнате и пьет только виски. Он выглядит ужасно, и Эдвард признался мне, что сильно беспокоится о нем.

Я занялась делом и пошла убирать классную комнату, чтобы не думать об Эдварде так сильно. Он пришел ко мне, чтобы попрощаться, и я поймала себя на том, что удивляюсь, как мы перешли от ненависти друг к другу к любви за такой короткий промежуток времени. Он поцеловал меня, и я не хотела, чтобы он останавливался. Я хотела, чтобы он занялся со мной любовью в последний раз, прежде чем уедет, но я вела себя глупо и эгоистично. Я крепко обняла его, и он сказал мне, что вернется домой снова, как только сможет, чтобы увидеться со мной. Потом он повернулся и ушел, и я пожалела, что не могу пойти с ним.

13 ноября 1887 года

Альфи умудрялся избегать меня, но сегодня я улизнула от полировки столового серебра в столовой и отправилась искать его. Знала, что он будет в оранжерее ухаживать за растениями, которые леди Ханна сама посадила из семян, потому что кухарка сказала мне, что он делал это каждый день с тех пор, как она умерла. Это был Альфи, такой добрый и заботливый, и он не хотел, чтобы растения погибли: поддерживая их жизнь, он отдавал дань памяти леди Ханне.

Когда я вошла, он отвернулся от меня, но я взяла лейку и начала помогать ему. Он велел мне уйти, а я сказала, что он просто обязан поговорить со мной, что не хочу, чтобы мы стали врагами, и что скучаю по нему. Я взяла его за руку и усадила на сломанную скамейку в дальнем конце оранжереи. Я сказала ему, как мне жаль, что он увидел меня с Эдвардом в тот вечер, и что я не горжусь своим поведением, но что я люблю Эдварда. Альфи громко рассмеялся и сказал, что Эдвард самый эгоистичный и злой человеком, которого он когда-либо встречал. Он сказал, что единственная причина, по которой Эдвард вообще интересовался мной, заключалась в том, что он подслушал разговор Альфи с Гарольдом о том, как сильно я ему действительно нравлюсь. Я вскочила, я была так зла на него за то, что он сказал такую ложь, и у нас вышел ужасный спор. Альфи потянул меня за руку и усадил обратно на скамейку, сказав, чтобы я вела себя тихо, пока нас не услышали, и мы не попали в беду.

Я слишком хорошо помнила Эдварда, который заставлял меня играть в его ужасные игры, Эдварда, который гонялся за мной с мертвыми кроликами. Но люди меняются, и мне хотелось верить, что он перерос все эти детские шалости. Альфи покачал головой и сказал, что леопард никогда не меняет своих пятен. Но я ему не верю: каждый заслуживает второго шанса. Но все же он посеял крошечное зернышко сомнения в моем уме, и с каждым днем я знаю, что оно станет немного сильнее, если я буду его лелеять. Я так хочу верить, что Эдвард действительно любит меня и что однажды он даже попросит меня стать его женой.

Тогда Альфи шокировал меня и попросил выйти за него замуж. Он сказал, что любит меня всем сердцем так, как Эдвард никогда не полюбит. Я рассмеялась и сказала, чтобы он перестал быть смешным. Именно тогда я причинила ему такую боль, что не думаю, что когда-нибудь прощу себя, но я не испытываю к нему таких чувств, как к Эдварду. Я сказала об этом Альфи и о том, что хочу иметь много детей от Эдварда, чтобы они бегали вокруг и наполняли аббатство Вуд своим смехом. Этот прекрасный дом стал бы гораздо лучше, если бы вокруг стен эхом отдавались голоса детей, а не приглушенные голоса убитых горем людей.

Альфи уставился на меня так, что я чуть не расплакалась. Он поднялся и едва мог стоять; все его тело тряслось, и я знаю, что ему хотелось плакать. Я совсем не хотела причинить ему боль, но для меня он очень дорогой друг, и я не хочу делить с ним остаток своей жизни. Когда он уходил, я чувствовала себя самой жестокой женщиной в мире и молила бога, чтобы Альфи простил меня и нашел кого-то, кто действительно полюбил бы его.

1 декабря 1887 года

Его светлость уже несколько недель не выходит из своей комнаты и отказывает всем посетителям. Гарольд уносит все блюда и напитки нетронутыми. Кухарка сказала мне и Милли, что если его светлость будет продолжать в том же духе, то умрет от разрыва сердца. Я не могу себе представить, как ему грустно, потому что тоже скучаю по смеху и музыке леди Ханны каждую минуту каждого дня. Я привыкла вытирать пыль, напевая себе под нос, и это наполняло мое сердце радостью. Теперь я чувствую, что какая-то часть меня исчезла, поэтому я не могу себе представить, что чувствует его светлость.

Эдвард прислал мне письмо, в котором написал, как сильно скучает по мне и как считает дни до Рождества. Оно лежит у меня под подушкой, и я читаю его каждый вечер перед сном. Кухарка дразнила меня, спрашивая, кто мог писать мне, и Альфи сказал ей, что это хозяин. Я рассмеялась, когда она стукнула его по затылку и сказала, чтобы он не был таким наглым, и заслужил хорошей затрещины.

3 декабря 1887 года

Сегодня произошла еще одна ужасная трагедия в этом доме великой печали. Я вышла на улицу, чтобы развесить ковры из бильярдной, и столкнулась с самым ужасным зрелищем. Его светлость висел на большом дубе. Лицо у него было серое, синие губы приоткрыты, из них торчал язык. Я кричала и кричала так громко, как только могла, потому что не знал, что еще делать. Альфи выбежал из буфетной, а за ним – Гарольд, кухарка и Милли. Кухарка упала на колени и перекрестилась. Я снова застыла на месте, не в силах пошевелиться, не сводя глаз с его светлости, раскачивающегося, как огромная марионетка.

Я понятия не имею, как долго мы стояли так, глядя на ужасное зрелище, открывшееся перед нами, но в следующее мгновение появились доктор Смит и полицейский из города – Гарольд послал за ними. Я услышала, как Альфи шепнул кухарке, что Гарольд позвонил Эдварду, чтобы тот немедленно вернулся домой. Бедный Эдвард, он потерял обоих родителей за такой короткий срок и самым страшным образом. Я чувствую себя виноватой, потому что очень рада, что он вернется домой раньше, и надеюсь, что смогу утешить его, потому что мне больше нечего ему предложить.

4 декабря 1887 года

Эдвард вернулся домой, в дом тишины и горя. Тело его светлости положили в массивный дубовый гроб с самыми блестящими медными ручками в малой гостиной, чтобы люди могли прийти и засвидетельствовать свое почтение.

Гарольд попросил меня сделать для его светлости последнюю вещь: войти и убедиться, что комната выглядит прилично для посетителей, не видно ни пылинки. Я была так напугана, что не решалась заглянуть в гроб. Не могла этого вынести. Что, если он откроет глаза? Я прислонила к двери тяжелую книгу, чтобы дверь не закрылась, потому что закричала бы на весь дом, если бы та захлопнулась за мной, и я оказалась бы заперта там вместе с холодной мертвой оболочкой тела моего хозяина. Никогда в жизни не работала так быстро. Я просто надеюсь, что он и леди Ханна воссоединились; мне невыносима мысль о том, что он вечно будет бродить вокруг потерянной и одинокой душой.